зенной Раулем, стали гостиницы.
   В самом деле, король и двор приедут в Блуа; это значит - сто  всадни-
ков, десять карет, двести лошадей и столько же слуг, сколько господ. Где
поместятся все эти люди? Где расположатся соседние дворяне, которые, мо-
жет быть, приедут через два-три часа, как только до  них  дойдут  вести,
расходящиеся, как круги от камня, брошенного в спокойную воду?
   Еще утром Блуа был спокоен, как самое тихое озеро; но при известии  о
прибытии короля город вдруг наполнился шумом и суетой.
   Повара под надзором дворецких отправились из замка в  город  покупать
провизию Десять курьеров поскакали в шамборские лавки за дичью, на  бев-
ронские тони за рыбой, в шевернийские оранжереи за цветами и фруктами.
   Из кладовых вытаскивали ценные ковры и люстры на золоченых цепях, це-
лая армия слуг мела дворы и мыла каменную облицовку замка,  в  то  время
как их жены собирали полевые цветы за рекой Чтобы не отстать от замковой
челяди, весь город принялся приводить себя в порядок  с  помощью  щеток,
метелок и воды.
   Канавки верхнего города, беспрерывно наполнявшиеся  водой,  в  нижнем
городе превращались в потоки, а мостовая, часто весьма  грязная,  теперь
была вычищена и блестела под лучами солнца.
   Музыканты тоже готовились к встрече; все запасались у купцов  лентами
и бантами для шпаг, хозяйки закупали хлеб, мясо и пряности. Многие жите-
ли, дома которых были снабжены всем, точно в ожидании осады,  и  которым
нечего было больше делать, уже надевали праздничные платья  и  направля-
лись к городским воротам, чтобы раньше всех  увидеть  въезд  свиты.  Они
знали, что король прибудет не ранее ночи или даже, может быть, утром. Но
ведь ожидание - это своего рода безумие. А что такое  безумие,  если  не
избыток надежды?
   В нижнем городе, шагах в ста от замка, на красивой улице, которая на-
зывалась тогда Старою и действительно была очень старой, возвышалось со-
лидное здание с остроконечной кровлей, массивное и широкое, с тремя  ок-
нами в первом этаже, двумя во втором и маленьким окном в третьем.
   Со стороны этого треугольника  недавно  построили  довольно  обширных
размеров параллелограмм, который бесцеремонно занял большую часть улицы,
согласно вольному стилю застройки,  допускаемому  тогдашними  городскими
властями. Улица оказывалась раза в четыре уже, но зато дом - в два  раза
шире; не правда ли, игра стоила свеч?
   Предание гласило, что в этом доме с остроконечной крышей  во  времена
Генриха III жил сановник, к которому однажды приехала королева Екатерина
Медичи, по словам одних - просто чтобы навестить его, по словам других -
чтобы задушить. Как бы то ни было, королеве пришлось с опаской  пересту-
пить порог этого дома.
   После смерти сановника, последовавшей от удушения или от естественных
причин, - не все ли равно, - дом продали, потом  забросили  и,  наконец,
отделили от остальных  домов  этой  улицы.  Только  во  второй  половине
царствования Людовика XIII итальянец Крополи, бежавший от службы на кух-
нях маршала д'Анкра, занял этот дом. Он открыл тут гостиницу, где приго-
товлялись такие вкусные макароны, что их приходили поесть и за ними  по-
сылали люди, жившие за несколько лье от Старой улицы.
   Слава гостиницы возросла, когда королева  Мария  Медичи,  заточенная,
как известно, в Блуаском замке, однажды прислала сюда за макаронами. Это
произошло именно в тот день, когда она бежала из замка через  знаменитое
окно. Блюдо с макаронами осталось на столе: королева едва прикоснулась к
лакомому кушанью.
   В ознаменование двойной милости, оказанной треугольному дому благода-
ря удушению и макаронам, бедный Крополи  вздумал  дать  своей  гостинице
пышное название. Но его итальянская фамилия не могла служить в  ту  пору
рекомендацией, а маленькое, тщательно скрываемое состояние не  позволяло
ему слишком выставлять себя напоказ.
   Чувствуя приближение смерти, что происходило в 1643 году, после смер-
ти Людовика XIII, он позвал сына, юного поваренка,  подававшего  блиста-
тельные надежды, и со слезами на глазах  завещал  ему  сохранить  секрет
приготовления макарон, офранцузить свое имя, жениться на француженке  и,
наконец, когда политический горизонт очистится от туч, приказать  сосед-
нему кузнецу сделать большую вывеску, на  которой  знаменитый  живописец
напишет портреты двух королев с надписью: "Гостиница Медичи".
   Добряку Крополи, после всех этих заветов, едва  хватило  сил  указать
своему юному наследнику на камин, под плиту которого он засунул когда-то
тысячу луидоров, - и испустить дух.
   Крополи-сын начал с того, что приучил  публику  произносить  конечное
"и" своей фамилии так слабо, что вскоре, при общем снисхождении, его фа-
милия стала звучать просто Крополь - имя чисто французское.
   Потом - он женился; у него как раз была на примете француженка, в ко-
торую он был влюблен, и он сумел получить за  ней  порядочное  приданое,
показав предварительно тайник в камине.
   Выполнив первые два пункта отцовского завещания, он  принялся  искать
живописца для вывески.
   Скоро отыскался и живописец.
   То был старый итальянец, последователь Рафаэля и Каррачи, но последо-
ватель неудачливый. Он причислял себя к  венецианской  школе,  вероятно,
потому, что очень любил яркие тона. Работы его, из  которых  он  за  всю
свою жизнь не продал ни одной, так не нравились горожанам, что он  нако-
нец перестал писать.
   Он всегда хвалился, что расписал банную комнату для  супруги  маршала
д'Анкра, и сожалел, что сия комната сгорела во время  беспорядков,  свя-
занных с именем маршала.
   Крополи проявлял снисходительность к своему соотечественнику Питрино,
- так звали художника. Быть может, он видел  знаменитую  роспись  банной
комнаты, - во всяком случае, он относился к этому Питрино с таким уваже-
нием и обращался с ним так дружески, что даже поселил его в своем доме.
   Благодарный Питрино, питаясь макаронами, прославил  национальное  ку-
шанье и оказал своим неутомимым языком большие услуги дому Крополи.
   В старости он привязался к сыну, как некогда к  отцу,  и  мало-помалу
сделался чем-то вроде смотрителя при доме,  где  его  неподкупная  чест-
ность, признанная всеми скромность, невиданная душевная чистота и тысячи
других добродетелей, перечислять которые здесь мы почитаем излишним, да-
ровали ему постоянное место у семейного очага,  с  правом  распоряжаться
всею прислугою. Сверх того, это именно он пробовал макароны,  дабы  под-
держать чистоту вкуса старинной традиции, и надо  заметить,  что  он  не
прощал ни лишнего зернышка перца, ни недостающего атома пармезана.
   Он чрезвычайно обрадовался, когда Крополи-сын доверил ему тайну и по-
ручил написать знаменитую вывеску.
   Надо было видеть, как страстно рылся он в своем старом ящичке в поис-
ках кистей, слегка объеденных крысами, но еще вполне годных, пузырьков с
полузасохшими красками, льняного масла в бутыли и старой  палитры,  при-
надлежавшей еще Бронзино, этому "богу живописи", как утверждал на  своем
ломаном итало-французском языке артист из-за гор.
   Питрино буквально вырос от радости, чувствуя,  что  восстановит  свою
былую славу.
   Он сделал то же, что сделал Рафаэль: переменил манеру и написал, под-
ражая Альбано, не двух королев, а двух богинь. Августейшие дамы поражали
такой грацией, представляли удивленным взорам такое соединение роз и ли-
лий - очаровательное следствие перемены манеры Питрино,  -  возлежали  в
таких соблазнительных позах сирен, что начальник полиции, когда ему дали
взглянуть на это монументальное украшение дома Крополя, тотчас  объявил,
что эти дамы слишком хороши и что их прелести действуют слишком  сильно,
чтобы их можно было оставить на вывеске на виду у всех прохожих.
   - Его высочество герцог Орлеанский, - сказал он Питрино, - часто  по-
сещает наш город, и ему, наверное, не понравится, что его знаменитая ма-
тушка так мало прикрыта. Он способен засадить вас в  подземную  темницу,
потому что у прославленного принца сердце далеко не всегда  мягкое.  Из-
вольте замазать либо обеих сирен, либо надпись, - иначе я не позволю вам
выставить эту вывеску напоказ. Я забочусь о вашей пользе, Крополь,  и  о
вашей тоже, синьор Питрино.
   Что тут скажешь? Пришлось поблагодарить начальника полиции за его за-
ботливость, что и сделал Крополь.
   Но разочарованный Питрино упал духом. Он чувствовал, чем все это кон-
чится.
   Едва ушел начальник полиции, как Крополь спросил, скрестив руки:
   - Что же нам делать?
   - Мы сотрем надпись, - печально отвечал Питрино. - Мы  можем  сделать
это в одно мгновение и заменить наших "Медичи" "Нимфами" или "Сиренами",
как вам будет угодно.
   - Нет, нет, - сказал Крополь, - тогда воля моего отца не будет выпол-
нена. Мой отец очень хотел...
   - Чтобы были фигуры, - продолжил Питрино.
   - Надписи, - поправил его Крополь.
   - Он завещал, чтобы они были похожи, и они похожи. Значит,  он  желал
фигур, - возразил Питрино.
   - Да, но если бы сходства не было, кто узнал бы их без  надписи?  Те-
перь, когда в памяти жителей Блуа образы этих прославленных дам уже нем-
ного стерлись, кто узнает Екатерину и Марию без надписи "Медичи"?
   - Что же будет с моими фигурами?.. -  в  отчаянии  вымолвил  Питрино,
чувствовавший правоту слов Крополя. - Я не хочу  уничтожать  плоды  моих
трудов.
   - А я не хочу, чтобы вас посадили в тюрьму, а меня в подземелье.
   - Сотрем слово "Медичи", - умолял Питрино.
   - Нет, - твердо отвечал Крополь. - Мне пришла в голову мысль... прек-
расная мысль...  Останутся  и  ваши  фигуры,  и  моя  надпись...  Medici
по-итальянски, кажется, значит доктор?
   - Да, во множественном числе.
   - Так закажите другую вывеску у кузнеца.  На  ней  вы  нарисуете  мне
шесть лекарей и сделаете надпись: "Медичи"... это будет очень милая игра
слов!
   - Шесть лекарей! Невозможно! А композиция?.. - вскричал Питрино.
   - Это уже ваше дело. Но будет так, как я хочу... Так надо... Мне  не-
когда: макароны пригорят.
   Против таких доводов возражать не приходилось.  Питрино  повиновался.
Он состряпал вывеску с лекарями и с надписью. Начальник полиции похвалил
ее и дозволил.
   Вывеска чрезвычайно понравилась в городе: это  лишний  раз  доказало,
что поэзия, как говорил Питрино, недоступна мещанам.
   Чтобы вознаградить живописца, Крополь повесил нимф первой  вывески  в
своей спальне, и госпожа Крополь краснела каждый раз, как взглядывала на
них, раздеваясь на ночь.
   Так дом с вышкой получил вывеску, и, таким образом, достигнув процве-
тания, гостиница "Медичи" вынуждена была расширить свое пространство  за
счет четырехугольного здания, которое мы описали. И так появилась в Блуа
вышеназванная гостиница, хозяином коей был Крополь, а вывеска  принадле-
жала кисти безвестного художника Питрино.


   VI
   НЕЗНАКОМЕЦ

   Основанная таким образом и прославленная  своею  вывеской,  гостиница
Крополя быстро преуспевала.
   Крополь не надеялся сильно разбогатеть:  ему  довольно  было  удвоить
сумму в тысячу луидоров, оставленную ему отцом,  затем  продать  дом  со
всеми запасами и счастливо зажить на свободе в качестве гражданина горо-
да Блуа.
   Крополь был падок на барыши и пришел в полный восторг, узнав о приез-
де короля Людовика XIV.
   Он, жена его, Питрино и два поваренка тотчас принялись бить  голубей,
домашнюю птицу и кроликов; в минуту  двор  гостиницы  огласился  пронзи-
тельными криками и жалобными стонами.
   В это время у Крополя жил только один постоялец.
   Это был человек лет тридцати, красивый, высокий, мрачный или,  вернее
сказать, задумчивый.
   Он был одет в черное бархатное платье, расшитое бисером. Простой  бе-
лый воротник, как у самых строгих пуритан, открывал красивую нежную шею.
Небольшие светлые усы обрамляли презрительно сжатые губы.
   Говоря с людьми, он смотрел им прямо в лицо, не вызывающе, но твердо,
холодные голубые глаза его так блестели, что многие взоры опускались пе-
ред ним, как более слабая шпага во время поединка.
   В те времена, когда люди, созданные богом равными, так же резко  раз-
делялись благодаря предрассудкам на две касты - дворян и  простонародье,
как они разделяются на белую и черную расу, в те  времена,  говорим  мы,
этого незнакомца непременно приняли бы за дворянина, и притом за  дворя-
нина самой лучшей породы. Для этого достаточно было взглянуть на его ру-
ки с длинными тонкими пальцами; жилки виднелись под кожей  при  малейшем
движении.
   Незнакомец приехал к Крополю один. Не колеблясь, не задумавшись ни на
минуту, он занял лучшие комнаты, предложенные  ему  хозяином  гостиницы,
указавшим их ему в низких целях - сорвать лишний куш, как сказали бы од-
ни, или с самыми похвальными намерениями, как сказали  бы  другие,  если
принять во внимание, что Крополь был физиономистом и  оценивал  людей  с
первого взгляда.
   Комнаты эти занимали всю лицевую сторону старого треугольного дома: в
первом этаже находилась гостиная с двумя окнами, возле нее вторая комна-
та, а наверху спальня.
   С самого приезда дворянин едва прикасался к кушаньям, которые ему по-
давали в его комнату. Он сказал только два слова хозяину, приказав впус-
тить к себе некоего Парри, который должен был скоро приехать.
   Затем он погрузился в такое упорное молчание, что  Крополь,  любивший
хорошее общество, почти оскорбился.
   В то утро, с которого началась  наша  повесть,  этот  дворянин  встал
очень рано, сел к окну в гостиной и стал с печалью пристально глядеть  в
конец улицы, вероятно, поджидая путешественника, о котором он  предупре-
дил хозяина гостиницы.
   Так увидел он кортеж правителя, возвращавшегося с охоты, а потом  мог
снова насладиться тишиной города, погруженного в ожидание.
   И вдруг - общая суматоха: слуги, бросившиеся в поля за цветами,  ска-
чущие курьеры, метельщики  улиц,  поставщики  герцога,  встревоженные  и
болтливые лавочники, стук экипажей, мелькание парикмахеров  и  пажей,  -
весь этот шум и суета поразили его, не нарушив, однако, его бесстрастно-
го величия, которое придает взгляду льва  или  орла  такое  высокомерное
спокойствие посреди криков "ура!", топота охотников и зевак.
   Однако крики жертв, умерщвляемых на птичьем  дворе,  беготня  госпожи
Крополь по узкой и скрипучей деревянной лестнице и метания Питрино,  ко-
торый еще утром курил у ворот хладнокровно, как голландец,  -  несколько
удивили и встревожили путешественника.
   Он уже встал, чтобы навести справки, когда дверь отворилась. Незнако-
мец подумал, что к нему вводят нетерпеливо поджидаемого путешественника.
   Поэтому он быстро сделал несколько шагов по направлению к двери.
   Но вместо человека, которого  он  ожидал,  появился  Крополь.  Позади
трактирщика, на лестнице, мелькнуло хорошенькое личико г-жи Крополь. Она
бросила украдкой взгляд на молодого человека и тотчас исчезла.
   Крополь вошел, улыбаясь, с колпаком в  руках,  скорее  сгибаясь,  чем
кланяясь.
   Незнакомец, не говоря ни слова, вопросительно взглянул на него.
   - Сударь, я пришел спросить вас, - сказал Крополь. - Но как прикажете
вас называть: вашим сиятельством, маркизом или...
   - Называйте меня просто сударь и говорите скорее, - отвечал  незнако-
мец надменным тоном, не допускающим ни споров, ни возражений.
   - Я пришел спросить вас, сударь, как вы провели ночь и угодно ли  вам
оставить за собою квартиру?
   - Да.
   - Но, сударь, явилось новое обстоятельство, которого мы не  предвиде-
ли.
   - Какое?
   - Его величество Людовик Четырнадцатый приедет сегодня в наш город  и
пробудет здесь целый день, а может быть и два.
   Лицо незнакомца выразило крайнее изумление.
   - Французский король приедет в Блуа?
   - Он уже в дороге.
   - Тем более мне нужно остаться здесь, - сказал незнакомец.
   - Как вам угодно. Но желаете ли вы, сударь,  оставить  за  собою  всю
квартиру?
   - Я вас не понимаю. Почему сегодня я должен занимать меньшее  помеще-
ние, чем вчера?
   - А вот почему, сударь. Вчера, когда ваша светлость изволили выбирать
помещение, я назначил цену, не думая о ваших средствах... Но теперь...
   Незнакомец покраснел. Он подумал, что его считают бедняком и  оскорб-
ляют.
   - А сегодня вы задумались о моих средствах? - спросил он  хладнокров-
но.
   - Сударь, я, благодаренье богу, человек честный. Хотя я и трактирщик,
во мне течет дворянская кровь. Мой отец служил в войсках маршала  д'Анк-
ра. Упокой, господь, его душу!
   - Об этом я не собираюсь с вами спорить; я только хочу узнать, и пос-
корее, к чему клонятся ваши вопросы.
   - Сударь, вы, как человек разумный, поймете, что город наш очень мал,
двор наводнит его, все дома будут забиты приезжими, и  поэтому  квартиры
крайне вздорожают.
   Незнакомец покраснел еще сильней.
   - Так скажите ваши условия, - проговорил он.
   - Мои условия скромные, сударь, потому что я ищу  честных  барышей  и
хочу уладить дело, не проявляя неделикатности и  грубости...  Помещение,
которое вы изволите занимать, очень просторно, а вы совершенно один...
   - Это мое дело.
   - О, разумеется! Ведь я не выгоняю вас!
   Кровь бросилась в лицо незнакомцу.
   Он пронзил бедного Крополя таким взглядом, что тот охотно забился  бы
под знаменитый камин, если бы его не удерживал на месте собственный  ин-
терес.
   - Вы хотите, чтобы я выехал? Так говорите прямо, но поскорее...
   - Сударь... сударь... Вы не изволили понять меня. Я поступаю деликат-
но, но я неудачно выразился; или, быть может,  вы,  будучи  иностранцем,
как я вижу по вашему выговору...
   Действительно, в незнакомце нетрудно было узнать англичанина по  лег-
кой картавости, заметной даже у тех англичан, которые наиболее чисто го-
ворят по-французски.
   - Вы иностранец, сударь, и, может быть, не улавливаете оттенков  моей
речи. Я хочу сказать, что вы могли бы расстаться с одной или двумя  ком-
натами; тогда плата за квартиру значительно уменьшится,  и  совесть  моя
успокоится. В самом деле, тяжело чрезмерно набавлять цену  на  квартиру,
когда уже получаешь за нее порядочную плату.
   - Что стоило помещение вчера?
   - Луидор, сударь, со столом и кормом вашей лошади.
   - Хорошо, а сколько сегодня?
   - А вот тут-то и затруднение! Сегодня приедет король; если двор будет
ночевать здесь, так придется засчитать и сегодняшний день.  Выйдет,  что
за три комнаты, по два луидора за каждую, надобно  шесть  луидоров.  Два
луидора, сударь, это пустяки, но шесть луидоров - это уже много.
   Незнакомец, только что весь красный, побледнел как смерть.  С  герои-
ческой бравадой он выхватил из кармана кошелек с вышитым гербом. Кошелек
был так тощ, так сплющен, что Крополь не мог не заметить этого.
   Незнакомец высыпал из кошелька деньги на ладонь.  Там  оказалось  три
двойных луидора, что составляло шесть простых.
   Крополь между тем требовал семь. Он взглянул  на  незнакомца,  словно
говоря: "Ну что же ты?"
   - Мы договорились на луидоре, не так ли, трактирщик?
   - Да, сударь, но...
   Незнакомец пошарил в кармане штанов и вынул маленький бумажник, золо-
той ключик и немного серебряных денег. Их набралось на луидор.
   - Покорно благодарю, сударь, - сказал Крополь. - Мне остается узнать,
угодно ли вам удержать комнаты и на завтрашний день. В  таком  случае  я
оставлю их за вами. Если же вам не угодно, то я обещаю  помещение  чинам
свиты его величества, которые должны скоро приехать.
   - Хорошо, - отвечал незнакомец после довольно продолжительного молча-
ния. - У меня нет больше денег, как вы видели сами: однако я оставлю  за
собой комнаты. Вам придется продать кому-нибудь в городе  этот  брильянт
или взять его себе в обеспечение...
   Крополь так долго рассматривал брильянт, что незнакомец поспешил  до-
бавить:
   - Мне было бы приятнее, если бы вы продали его, потому что  он  стоит
триста пистолей. Еврей - есть же какой-нибудь еврей в Блуа  -  даст  вам
двести или по меньшей мере полтораста. Возьмите, сколько бы вам ни дали,
если бы даже пришлось получить только то, что приходится с ме