знание при расследовании
всякого преступления, - отбрасывая в сторону и всякую мистику, и
всякую философию. И, кроме того, всю сумму наших исторических
переживаний нам нужно рассматривать с точки зрения ее
последнего результата. Последний результат нашего исторического
процесса является на данный момент - большевистская революция.
  Будут, конечно и другие моменты, но в данный момент она
завершает собою целый исторический этап: Санкт-Петербургскую
Россию, которая не воскреснет ни в каком мыслимом случае.
  Большевистская революция имеет два совершенно различных
лица. Первое: социалистический аппарат подавления и террора -
аппарат беспримерный в истории человечества, и, второе:
  прояснение национального разума, вытекающее из всего того, что
народ пережил и что народ передумал. В данный момент трудно
сказать, какой из этих фактов окажет большее влияние на
дальнейшее бытие России. "Тяжкий млат, дробя стекло, кует
булат". Из всех своих катастроф Россия всегда выходила сильнее,
чем она была до катастрофы. Нет основания полагать, что после
советской катастрофы Россия окажется не булатом а стеклом.
  Та репортерская концепция русской истории, которая
приведена на этих страницах в предельно сжатом виде - есть
концепция общая для всей контрреволюционно мыслящей русской
интеллигенции прошедшей советский ад. Эта концепция
неприемлема для традиционного мышления и правой и левой
эмиграции. Ее генезис сводится к тому, что и большевистская
теория и большевистская практика обнажили до предела
фактическую сторону политики прошлого, то есть истории, и до
такого же предела обнажили историю настоящего, - то есть,
политику: и политика и история показаны в их, так сказать, голом
виде. Сейчас уже совершенно невозможно говорить о том, что
русско-турецкие войны велись во имя "креста на Св. Софии", как
невозможно обойти молчанием цареубийства 18-го века. Полная и
категорическая переоценка роли "петровских реформ" находит
простое объяснение в таком факте.
  Когда мы изучали эти реформы по правым и по левым
источникам, мы относились ко всей сумме этих преобразований с,
так сказать, романтической точки зрения. Когда мы очутились в
раю товарища Сталина-Джугашвили, то мы не могли не обнаружить того факта,
что все это уже было - при Петре Первом. Сталинская реклама Петру Первому и
его эпохе подлила масла в огонь: если Сталин считал себя, так сказать,
законным правопреемником петровского наследия, если в его кабинете висел
портрет "великого преобразователя", - то обо всем этом нужно по крайней
мере подумать. Когда мы стали думать, мы, - более или менее вся
контрреволюционная интеллигенция русской революции, - то мы автоматически
обнаружили полное тождество зарождения и расцвета целей и методов - как
первого, так и второго крепостного права. Иногда даже и тождество
официальной фразеологии. Образ Петра Великого исчез бесследно и
бесповоротно.
  Это есть факт, который должен быть принят во внимание
совершенно независимо от того, какую именно эмоцию вызовет эта
переоценка в рядах русских монархистов. Факт есть факт. Если вы
не хотите его видеть - ваше дело.
  Дальше русская история писалась с точки зрения западной
философии, определялась в терминах этой философии и оценивалась
с точки зрения европейских исторических явлений. По поводу
основного вопроса России - земельного вопроса, эсэровский историк
И. Бунаков (Фундаминский) писал: "Русский земельный строй
восстанавливался до мельчайших деталей по западным земельным
образцам... Русские крестьяне сравнивались с европейскими
пейзанами или бауэрами... помещики - с сениорами или
лендлордами... Оттого "душа" русского земельного строя для
русского сознания оставалась закрытой".
  Но так как это "сознание" определяло собою и
законодательство, то русская земельная проблема так и оставалась
нерешенной до П. Столыпина - да и при нем было найдено только
начало решения.
  Точно таким же путем были искажены и начала русского
народного представительства, замененного западноевропейской
"конституцией" - пусть и урезанной и бессильной. Точно таким же
путем были искажены принципы отношения Церкви к Государству,
правящего слоя к массе и к нации, монархии к народу и народа к
монархии. И, так как наша историография родилась в век
импортированного с Запада крепостного права, то фактическая роль
русской монархии по отношению к русскому народу, к русским
массам, - или точнее, - ко всем "массам" России оказалась
извращенной. Остался замазанным тот факт, что великорусская
монархия родилась из восстания низов против верхов, что она все
века своего реального существования стояла на защите народных
низов, и что в феврале 1917 года не было никакой народной
революции.

  ТВОРИМЫЕ ЛЕГЕНДЫ

  А. Розенберг в своем "Мифе XX века" доказывал, что массы
могут быть приведены в движение только "мифом", творимой
легендой, обращенной как к будущему, так и прошлому. "Миф"
должен соответствовать не фактам, а желаниям. Факты, которые
были созданы мифотворчеством А. Розенберга, не захотели
соответствовать его желаниям. Но в общем - как общее правило,
история пишется по известному социальному заказу: в мифе должна
воплощаться известная социальная программа мифотворческого
класса, народа или нации. В конечном счете, миф всегда кончается
катастрофой.
  В русской историографии были средактированы четыре
основных мифа: миф о призвании варягов - или варяжском
завоевании, миф об отсталости Москвы, миф о гениальности Петра
Первого и миф о февральской народной революции. Варяжский миф
соответствовал социальной потребности раннего правящего слоя
Киевской Руси отгородиться от остальной массы населения страны
своим происхождением, хотя бы от Рюрика. Совершенно таким же
способом японская династия произошла от луны.
  О рюриковском происхождении, конечно, не может быть и
речи. В. Ключевский (т. 1, стр. 197) пишет:
  "В дружине киевского князя мы находим, рядом с туземцами
и обрусевшими потомками варягов, - тюрков, берендеев, половцев,
хазар, даже евреев, угров, ляхов, литву и чудь". Само собою
разумеется, что ни берендеи, ни евреи никак не могли происходить
от Рюрика, - но, конечно, для такого происхождения делали все,
что возможно. Есть и еще одна сторона вопроса: всякая генеалогия
строится по мужской линии, совершенно опуская женскую. Но если
на протяжении тысячи лет с женской стороны случится хотя бы
одно внебрачное зачатие, то ясно, что от всего генеалогического
дерева не останется вовсе ничего. Почти также ясно, что на
протяжении тысячи лет стопроцентное соблюдение супружеской
верности исключается начисто. Таким образом от рюриковского
происхождения русского дворянства только и остается, что миф.
  Но этот миф был нужен социально. Точно также, как социально
нужен был миф о том, что старая Москва стояла "над самой
бездной", или, что в 1917 году монархию свергли "народные массы".
  От реформ петровской эпохи начинается закрепощение
крестьянства и рождается шляхетство: слой, категорически
противоречивший государственным традициям России. Этому слою
нужен был миф европеизации преобразований, гения, величия. Вот
почему Петр Первый и Екатерина Вторая получили титул Великих.
  Александр Второй такого титула не получил. Миф о народной
революции 1917 года нужен был обеим половинам бывшего правящего
слоя: левым - для того, чтобы доказать: вот, видите, мы
предупреждали против "самодержавия". Правым, - для того, чтобы
замазать и свои грехи и свое бессилие.
  Таким образом, объективной истории у нас еще нет. Как
общее правило правые историки интересуются больше всего
фасадной стороной имперской стройки: войнами и победами,
завоеваниями и "славой русского оружия". Левые - роются на
задворках этой стройки. Типичный правый историк - Иловайский,
по учебникам которого учились наши поколения. Типичный левый -
Покровский, общий тон которого ничем по существу не отличается
от повествования пресловутого маркиза де Кюстина. Среднюю
позицию занимает Ключевский, который, однако, в общественных
условиях своего времени был вынужден не договаривать целого ряда
вещей, а многое и замалчивать вовсе. Советская историография всех
"эпох" советской политики внесла в русскую историографию очень
много нового: она, во-первых, раскрыла все тайны и все архивы и
вывернула наизнанку все грехи русского прошлого, а такие грехи,
конечно, были. И, во-вторых, в последний период, в период
"национализации", именно советская историография сделала очень
много для того, чтобы отмыть русское прошлое от того презрения,
которым его обливали почти все русские историки. Как ни
парадоксально это звучит, именно советская историография -
отчасти и литература - проделали ту работу, которую нам,
монархистам, нужно было проделать давно: борьбу против
преклонения перед Западной Европой, борьбу за самостояние русской
государственности и русской культуры. Но, - чем ближе к
современности, тем больше эта историография пронизана мифами
марксизма, пролетариата, классовой борьбы и гениальности
советских вождей, тех, конечно, которые успели помереть своей
смертью. Во всяком случае, привычного русского самоослепления в
советской историографии нет. А наша старая историография,
собственно, почти только этим и занималась.
  Предлагаемый читателю "эскиз русской истории" по самому существу не имеет
"пропагандных целей". Эта попытка поставить диагноз всем нашим историческим
заболеваниям и на основании этого диагноза наметить общие контуры здорового
государственного режима: как мы должны строить нашу национальную гигиену
для того, чтобы снова не попадать на хирургическое ложе поражений и
революций. Именно поэтому я стараюсь избегать канонизации нашего прошлого
вообще и канонизации нашего монархического прошлого, в частности. "Несть бо
человек, аще жив был и не согрешил", - это относится также и к русской
монархии. Если бы она была организована лучше, мы не имели бы ни Февраля,
ни Октября. Значит, нам нужно найти и те ошибки, которые были допущены
русскими монархами, и русской монархией, и русскими монархистами. Это не
вяжется с общепринятым в правой эмиграции высокоторжественным тоном, но, я
полагаю, для высокоторжественного тона у нас сейчас достаточных оснований
нет.
  Как я уже писал, первоначальный вариант этой работы -
1500 страниц пришлось сжать. Но и первоначальный вариант далеко
не стоял на уровне тех требований, которые предъявит ему наше
"завтра". Во-первых, я не специалист в истории, и целый ряд весьма
существенных вещей я обнаружил только случайно, -
следовательно, некоторый налет дилетантизма неизбежен. Во-
вторых, объективные условия не дали мне возможности пользоваться не только
библиотеками, даже и литературой. Тем не менее, я полагаю, что основной
стержень русской истории очерчен правильно и, надеюсь, что в будущем эту
работу мне удастся переработать. Но в данный момент нам совершенно
необходим хотя бы краткий, хотя бы неполный, хотя бы неполноценный, очерк
истории русского народа - то есть его крестьянства. (Выделено редакцией).
Мы должны иметь ввиду, что после ликвидации большевизма, в России начнется
совершенно новая эпоха в ее жизни, что эта эпоха не будет повторением, хотя
бы и улучшенным, петербургского периода и что перед Россией встанет целый
ряд совершенно новых задач, как внешних так, в особенности, и внутренних. И
если нам придется решать эти задачи - нам нужно учесть: как и когда русский
народ решал их удачно и как и когда он решал их неудачно. В общем - на
протяжении почти двенадцати веков особыми неудачами мы не страдали. И уже
по одному этому особых оснований для пессимизма у нас нет.
  НАЧАЛО КИЕВА
История всякого древнего народа начинается с легенды. И
чем древнее народ, тем фантастичнее легенда. Древние монархии
Востока начинали свое происхождение прямо от богов. Более
скромная японская династия происходила от луны, и только после
капитуляции 1945 года японский император был вынужден отречься
от своего лунного происхождения.
  Чем ближе к нынешним временам, тем легенды скромнее.
  Основатели Рима были только сыновьями весталки и бога войны.
  Михаил Феодорович Романов, избранный на царство в 1613 году, оказался
отпрыском "прекрасноцветущего и пресветлого корени Августа Цезаря".
Профессор П. Милюков старался произойти от "мужа честна Малика", прибывшего
на Русь из "земли фряжской".
  В легендарном происхождении древних династий главную роль, по-видимому,
играло требование практической целесообразности. Если Тенно происходит от
Солнца и Луны, то, ясно, никакой обычный смертный конкурировать с ним не
может: так создается незыблемость власти. Если династия пришла откудато со
стороны - с неба или с земли, в данном случае не так важно, - то ясно, что
она как-то одинаково стоит над всеми слоями, группами, классами, племенами
и прочим всей данной страны.
  Поэтому практика современных монархий выработала
обычай, по которому монарх вступает в брак только с иностранной
принцессой. Этот обычай имеет и свои неприглядные стороны:
  будущая императрица или королева вынуждена менять родину, имя,
религию, язык и прочее. И у всякого человека остается достаточно
оснований сомневаться в том, что все эти перемены проделаны
искренне. Но, с другой стороны, в нашей русской истории
родственники царицы-туземки неизбежно вызывали целый ряд
внутриполитических осложнений: они уже выделялись из общей
массы граждан страны и подданных монарха, претендовали на
привилегии - что было бы не так и плохо, но они претендовали и на
политическую роль, что было плохо почти всегда.
  Самая древняя функция монархии - это суд. Основное
требование всякого суда - это беспристрастность судьи,
положение его вне или над сторонами. Отсюда тенденция
приглашать монарха из-за моря - как, например, в Англию был в
1688 году приглашен Вильгельм Оранский и в 1714 году ныне
царствующая Танноверская династия. Очень вероятно, что легенда о
призвании варягов имеет такой же чисто практический смысл. Она
была записана уже в христианское время, следовательно,
божественное происхождение отпадало, а - при тогдашнем
состоянии исторической науки - до "пресветлого корня" просто
еще не додумались.
  О весталке и Марсе сейчас, кажется, не спорит никто. О
варягах все еще спорят. Наши историки в течение лет по меньшей
мере двухсот вели спор на эту тему. Этот спор можно было назвать
совершенно бессмысленным, если бы обе спорящие стороны не
защищали бы совершенно конкретных политических программ
сегодняшнего дня.
  Профессор Виппер, анализируя труды некоторых германских историков
древнего Рима, с очень большой степенью убедительности продемонстрировал то
прискорбное обстоятельство, что к истории древнего Рима все эти труды
собственно никакого отношения не имели. Они, эти труды, имели целью
показать на древнеримском примере спасительность той германской партийной
программы, какую разделял данный историк. Профессор Виппер писал до той
эпохи, когда "марксистская историография" сконсолидировалась в
окончательный шулерский притон... Но скромные зачатки этого притона
существовали, оказывается, и в досталинские времена.
  Люди коверкали, извращали, фальсифицировали римскую историю,
чтобы ее иллюстрациями подкрепить свои партии. По точно такой
же схеме действовали и русские историки. Таким образом, историю
русской историографии целесообразнее всего начать с тех же
варягов.
  История русской общественной мысли от Рюрика и Синеуса до Ленина и
Сталина, разделилась, собственно говоря, на две - очень неравные части.
Одна, меньшая, говорила: мы более или менее сами по себе. Другая, большая,
говорила: нам без немцев нет, не было и не будет никакого спасения - под
немцами подразумевались и немцы просто, и немцы вообще - всякие иностранцы,
немцы в московском смысле этого слова - обитатели западноевропейских
культурных стран. На "немецкой стороне" стояла "вся наука", ибо наши
славянофилы, несмотря на все их потуги быть "тоже наукой", были только
публицистикой. Правда, пока что правильно предвидели именно они, но до
"науки" они все-таки не дослужились. Правда, отец всей нашей науки Михайло
Ломоносов от варяжской теории на стенку лез. Но во времена Ломоносова,
точно так же, как и теперь, нет решительно никакой возможности ни доказать,
ни опровергнуть теорию признания варягов. И во время Ломоносова - точно так
же, как теперь - эта теория была использована воинствующим германизмом для
доказательства государственной, культурной и прочей одаренности германского
народа, следовательно, для его права, снова "придти, княжить и володеть".
   Из попыток реализации этого права ничего не вышло в 1917 и в 1945 году.
Ничего не выйдет и в какой то другой, нам еще неизвестный, но, все-таки,
еще вероятный год. Варяжская теория пока что поставлена на лед -
кальтгештельт, как говорят немцы.
  Очень вероятно, что последующие поколения попытаются ее
разогреть.
  В этой легенде - или теории - есть несколько занятных
сторон. Самая занятная из них заключается, может быть, в некоем,
так сказать, чисто семейном моем событии. Жена моего сына -
шведка. И когда я ей рассказывал о Рюрике, Синеусе и Труворе она
высказала подозрение, что тут что-то напутано: Синеус, вероятно,
обозначает семью, дом, домочадцев, а Трувор, вероятно, обозначает
скарб. Действительно, по-шведски сина хус - значит "с домом", а
Трувор очень похож на Труэ - сундук, скарб, скрыню, как называли
этот предмет мебели на Украине. Итак, пришел Рюрик и стал
княжить в Новгороде, его семья в Изборске, и его сундук в Белоозере.
  Эта точка зрения может объяснить совершенно бесследное
исчезновение и семьи и сундука со страниц летописей. Несколько
труднее объяснить тот факт, что за двести лет полемики ученые
мужи не догадались заглянуть в шведско-русский словарь.

   Другая:

  Лет за сто до записи нашей летописи о призвании варягов, английский
летописец записал такое сказание: британские племена, недовольные
собственными раздорами обратились к норманнским, то есть варяжским, братьям
Генгисту и Горзе с приглашением:
  Terram latam et spaciosam, omnia rerum copia refertam, vetrae
mandant dicione parere.
  Перевод: земля наша велика и обильна, порядка в ней нет,
придите княжить нами.
  Литературными плагиатами люди занимались, оказывается,
и тысячу лет тому назад.
  Варяжские князья, конечно, были. Как они попали на Русь,
мы, надо полагать, никогда не узнаем. Единственно, что мы можем
установить твердо - это, что они растворились быстро и
совершенно бесследно, что варяжский язык, нравы и прочее никакого
влияния на туземные племена не оказали. Если бы было завоевание,
то оно потребовало бы значительных человеческих сил, и эти силы
бесследно не исчезли бы. Так варяги Вильгельма Завоевателя, завоевав
Англию, во-первых, закрепостили все ее население. Памятником
этого закрепощения и до сих пор служит Doomsdaybook - Книга
Страшного Суда, в которой был записан и закреплен раздел земли
между победителями и которая и до сих пор служит чем-то вроде
юридического справочника при решении некоторых земельных
вопросов. Чудовищные земельные богатства английской
аристократии и до сих пор основаны на праве завоевания и на
пергаменте Doomsdaybook. Приблизительно до 16-го столетия
норманнское наречие французского языка было официальным языком
правящего слоя Англии. В некоторых церемониях оно осталось
официальным языком и сейчас. Английский язык есть смесь языков
двух завоевателей - датских и норманнских. Язык коренного
населения страны исчез почти бесследно. Правда, еще и м-р Ллойд
Джордж в своем детстве говорил на кельтском, уэллском наречии, но
на конструкцию сегодняшнего английского языка оно не оказало
никакого влияния. У нас от варяжского языка осталось несколько
терминов, происхождение которых можно объяснить, как вам будет
угодно. Слово князь можно производить от варяжского "конунг" и от
татарского "хан", - по-хазарски "каган", или, еще дальше, по-
древнееврейски "коган". Это - вопрос вкуса.
  Таким образом: пришли завоеватели. Ничего похожего на,