въ и слабосилку совсемъ не кормятъ и, думаю, при
нынешней  постановке  вопроса, едва-ли и будутъ  кормить. Нужно бы  устроить
такъ,  чтобы превратить  Погру въ  санитарный городокъ,  собрать туда  всехъ
инвалидовъ северныхъ лагерей,  слабосилокъ  и прочее,  наладить какое-нибудь
несложное  производство и привести все это  подъ  высокую  руку ГУЛАГа. Если
достаточно  хорошо  расписать  все  это  --  ГУЛАГ  можетъ  дать   кое-какие
продовольственные фонды. Иначе и ББК, и Свирьлагъ будутъ крутить и заседать,
пока все  мои настоящие и  будущие пациенты не вымрутъ окончательно...  Какъ
твое мнение?
     Мое мнение было отрицательнымъ...
     -- Только что вырвались живьемъ изъ Бамовской эпопеи  -- и слава  тебе,
Господи... Опять влезать въ какую-то халтуру?
     -- Это не халтура, -- серьезно поправилъ Борисъ.
     -- Правда,  что  не  халтура... И темъ  хуже. Намъ  до  побега осталось
какихъ-нибудь четыре месяца... Какого чорта намъ ввязываться?..
     --  Ты,  Ва,  говоришь  такъ  потому,  что  ты  не  работалъ  въ  этихъ
слабосилкахъ и больницахъ. Если бы работалъ -- ввязался бы. Вотъ ввязался же
ты въ подлоги съ Бамовскими ведомостями...
     Въ  тоне Бориса былъ  легкий намекъ на  мою некорректность.  Я-то счелъ
возможнымъ ввязаться -- почему же оспариваю его право ввязываться?...
     -- Ты понимаешь, Ва, ведь это на много серьезнее твоихъ списковъ...
     Это было, действительно, на много  серьезнее моихъ {200} списковъ. Дело
заключалось въ томъ, что, при  всей системе  эксплоатации  лагерной  рабочей
силы,   огромная   масса   людей   навсегда    теряла    свое   здоровье   и
работоспособность.  Несколько  летъ  тому назадъ такихъ лагерныхъ инвалидовъ
"актировали":  комиссия  врачей  и  представителей   лагерной  администрации
составляла акты, которые  устанавливали, что  Ивановъ седьмой  потерялъ свою
работоспособность   навсегда,   и   Иванова   седьмого,    после   некоторой
административной волокиты,  изъ  лагеря  выпускали  --  обычно  въ ссылку на
собственное  иждивение:  хочешь  --  живи,  хочешь -- помирай.  Нечего греха
таить: по такимъ актамъ врачи норовили выручать изъ лагеря въ первую очередь
интеллигенцию. По  такому  акту, въ частности, выкрутился  изъ  Соловковъ  и
Борисъ, когда  его  зрение снизилось  почти до  границъ слепоты. Для ГПУ эта
тенденция не осталась, разумеется, въ тайне, и  "активация" была прекращена.
Инвалидовъ стали оставлять въ лагеряхъ.  На работу ихъ не посылали  и давали
имъ по  400  гр. хлеба въ день -- норма медленнаго умирания. Более удачливые
устраивались дневальными, сторожами, курьерами, менее  удачливые  постепенно
вымирали  --  даже  и при "нормальномъ" ходе вещей. При всякомъ же нарушении
снабжения  --  напримеръ,  такомъ,  какой  въ  данный  моментъ  претерпевало
Подпорожье,  -- инвалиды вымирали въ  ускоренномъ  порядке, ибо при нехватке
продовольствия лагерь въ первую  очередь кормилъ более или менее полноценную
рабочую силу, а инвалиды предоставлялись ихъ собственной участи... По одному
подпорожскому отделению полныхъ инвалидовъ, т.е. людей, даже по критерию ГПУ
неспособныхъ ни къ какому труду, насчитывалось 4500  человекъ, слабосилка --
еще тысячъ семь... Да, все это было немного серьезные моихъ списковъ...
     -- А материальная  база?  -- спросилъ  я. -- Такъ  тебе  ГУЛАГ и  дастъ
лишний хлебъ для твоихъ инвалидовъ...
     -- Сейчасъ они ничего не делаютъ и получаютъ фунтъ. Если собрать ихъ со
всехъ  северныхъ лагерей --  наберется, вероятно,  тысячъ сорокъ-пятьдесятъ,
можно  наладить  какую-нибудь работенку, и  они будутъ  получать  по полтора
фунта...  Но это дело отдаленное... Сейчасъ важно вотъ что: подсунуть ГУЛАГу
такой проектъ  и  подъ  этимъ соусомъ сейчасъ же  получить продовольственные
фонды.  Если  здесь запахнетъ  дело  производствомъ --  хорошо  бы  выдумать
какое-нибудь  производство на экспортъ  -- ГУЛАГ дополнительный хлебъ можетъ
дать...
     -- По  моему, -- вмешался Юра, -- тутъ и спорить совершенно не о  чемъ.
Конечно, Боба правъ. А ты, Ватикъ,  опять начинаешь дрейфить... Материальную
базу можно  подыскать... Вотъ, напримеръ, березы  здесь  рубится  до  чорта,
можно  организовать  какое-нибудь   берестяное  производство  --  коробочки,
лукошки, всякое  такое...  И, кроме  того, чемъ  намъ можетъ угрожать  такой
проектъ?
     --  Охъ, дети  мои,  --  вздохнулъ  я, -- согласитесь сами, что насчетъ
познания  всякаго  рода  советскихъ  делъ   я  имею  достаточный  опытъ.  Во
что-нибудь да  влипнемъ... Я  сейчасъ не  могу сказать, во  что  именно,  но
обязательно  влипнемъ...  Просто  {201}  потому,  что иначе не бываетъ. Разъ
какое-нибудь дело, такъ въ него обязательно втешутся и партийный карьеризмъ,
и склока, и подсиживание, и прорывы, и чортъ его  знаетъ что еще.  И все это
отзовется на  ближайшей  безпартийной  шее,  т.е.,  въ  данномъ  случае,  на
Бобиной. Да еще въ лагере...
     -- Ну, и чортъ съ нимъ, --  сказалъ Юра, -- влипнемъ и отлипнемъ. Не въ
первый разъ. Тоже, подумаешь,  -- удовольствие  жить  въ этомъ  раю.  -- Юра
сталъ развивать свою обычную теорию.
     -- Дядя Ваня,  --  сурово сказалъ Борисъ,  --  помимо  всякихъ  другихъ
соображений, на насъ лежатъ ведь и некоторыя моральныя обязанности...
     Я почувствовалъ,  что моя  позиция,  да еще при  атаке на нее съ обоихъ
фланговъ -- совершенно безнадежна. Я попытался оттянуть решение вопроса.
     --  Нужно  бы предварительно  пощупать, что  это  за  представительница
ГУЛАГа?
     --  Дядя Ваня, ни для чего этого времени  нетъ. У  меня только на Погре
умираетъ ежедневно отъ голода отъ пятнадцати до пятидесяти человекъ...
     Такимъ  образомъ,  мы влипли  въ историю  съ санитарнымъ  городкомъ  на
Погре.  Мы  все  оказались  пророками,  все  трое:  я  --  потому,  что  мы,
действительно, влипли въ нехорошую  историю,  въ результате  которой  Борисъ
вынужденъ былъ бежать  отдельно отъ  насъ; Борисъ --  потому,  что, хотя изъ
сангородка  не получилось  ровно  ничего,  -- инвалиды  "на данный  отрезокъ
времени" были спасены, и,  наконецъ,  Юра -- потому, что, какъ бы тяжело это
все ни было -- мы въ конечномъ счете все же выкрутились...

        ПАНЫ ДЕРУТСЯ

     Проектъ  организации  санитарнаго городка  былъ  обмозгованъ  со  всехъ
точекъ  зрения.  Производства  для этого  городка были  придуманы. Чего  они
стоили въ реальности -- это вопросъ  второстепенный. Докладная записка  была
выдержана въ строго марксистскихъ тонахъ: избави Боже, что-нибудь ляпнуть  о
томъ,  что  люди  гибнутъ  зря,   о   человеколюбии,   объ   элементарнейшей
человечности -- это  внушило бы подозрения, что  инициаторъ  проекта  просто
хочетъ вытянуть отъ советской власти несколько лишнихъ тоннъ хлеба, а  хлеба
советская  власть  давать  не  любитъ,  насчетъ  хлеба  у  советской  власти
психология плюшкинская... Было  сказано о необходимости планомернаго ремонта
живой    рабочей   силы,    объ   использовании   неизбежныхъ   во   всякомъ
производственномъ  процессе   отбросовъ   человеческаго  материла,  о   роли
неполноценной рабочей силы въ деле индустриализации нашего социалистическаго
отечества,   было   подсчитано   количество    возможныхъ   трудодней    при
производствахъ:   берестяномъ,  подсочномъ,  игрушечномъ   и  прочемъ,  была
подсчитана  рентабильность производства, наконецъ,  эта рентабильность  была
выражена въ соблазнительной цифре экспортныхъ золотыхъ рублей... Было весьма
мало вероятно, чтобы передъ {202} золотыми рублями ГУЛАГ устоялъ... Въ конце
доклада было скромно  указано,  что проектъ  этотъ желательно разсмотреть въ
спешномъ порядке, такъ  какъ въ лагере  "наблюдается процессъ  исключительно
быстраго распыления неполноценной рабочей силы" -- вежливо и для понимающихъ
-- понятно...
     По  ночамъ Борисъ пробирался въ ликвидкомъ  и  перестукивалъ на машинке
свой докладъ.  Днемъ этого сделать было нельзя: Боже упаси, если бы Видеманъ
увидалъ, что на его ББКовской машинке печатается что-то для "этого паршиваго
Свирьлага"...   Повидимому,  на  почве,   свободной  отъ   всякихъ   другихъ
человеческихъ чувствъ, ведомственный  патриотизмъ разрастается особо пышными
и колючими зарослями.
     Проектъ  былъ  поданъ представительнице ГУЛАГа, какой-то товарищъ Шацъ,
Видеману, какъ  представителю  ББК, кому-то, какъ представителю  Свирьлага и
Якименке -- просто по старой памяти.  Тов. Шацъ  поставила докладъ Бориса на
повестку ближайшаго заседания ликвидкома.
     Въ кабинетъ Видемана, где проходили  все эти  ликвидационныя  и  прочия
заседания, потихоньку собирается вся участвующая публика. Спокойной походкой
человека,   знающаго  свою  цену,  входитъ   Якименко.  Молодцевато  шагаетъ
Непомнящий -- начальникъ  третьей части. Представители Свирьлага съ деловымъ
видомъ раскладываютъ свои бумаги.  Д-ръ Шуквецъ  нервнымъ шепотомъ о чемъ-то
переговаривается  съ  Борисомъ.  Наконецъ,   огромными  размашистыми  шагами
является  представительница ГУЛАГ-а, тов.  Шацъ. За  нею  грузно вваливается
Видеманъ.  Видеманъ  какъ-то  бокомъ  и  сверху  смотритъ на  путаную  копну
седоватыхъ волосъ тов. Шацъ, и видъ у него крайне недовольный.
     Тов. Шацъ объявляетъ  заседание открытымъ, водружаетъ на столъ огромный
чемоданнаго вида портфель  и на  портфель ни  съ  того ни  съ  сего  кладетъ
тяжелый  крупнокалиберный  кольтъ.  Делаетъ   она   это  не  безъ  некоторой
демонстративности: то-ли желая этимъ подчеркнуть,  что она здесь не женщина,
а чекистъ  --  даже  не чекистка,  а именно  чекистъ,  то-ли  пытаясь  этимъ
кольтомъ  символизировать  свою  верховную  власть  въ   этомъ  собрании  --
исключительно мужскомъ.
     Я смотрю  на товарища  Шацъ, и по  моей коже начинаютъ  бегать мурашки.
Что-то  неопределенное женскаго пола, въ возрасте отъ тридцати до пятидесяти
летъ,  уродливое,  какъ все  семь  смертныхъ  греховъ,  вместе  взятыхъ,  съ
добавлениемъ   восьмого,   Священнымъ  Писаниемъ   не  предусмотреннаго   --
чекистскаго стажа.  Она  мне напоминаетъ изсохший  скелетъ какой-то  злобной
зубастой птицы, допотопной птицы,  вотъ вроде археоптерикса...  Ея маленькая
птичья головка съ хищнымъ  клювомъ все время вертится на худой жилистой шее,
ощупывая  собравшихся  колючимъ,  недоверчивымъ  взглядомъ.  У  нея  во  рту
махорочная собачья ножка, которою она дымитъ неимоверно (почему не папиросы?
Тоже  демонстрация?), правой рукой все  время вертитъ положенный на портфель
кольтъ.  Сидящий  рядомъ съ  ней Видеманъ поглядываетъ  на  этотъ вертящийся
револьверъ  искоса  и  съ видомъ  крайняго неодобрения...  {203}  Я  начинаю
мечтать о  томъ, какъ  было  бы  хорошо, если бы этотъ кольтъ  бабахнулъ  въ
товарища Видемана  или,  еще  лучше,  въ  самое  тов. Шацъ. Но  мои  розовыя
мечтания прерываетъ скрипучий ржавый голосъ председательницы:
     -- Ну-съ, такъ  на  повестке дня -- докладъ доктора, какъ  тамъ  его...
Ну... Только не тяните -- здесь вамъ не университетъ. Что-бъ коротко и ясно.
     Тонъ у тов. Шацъ -- отвратительный. Якименко недоуменно подымаетъ брови
-- но онъ чемъ-то  доволенъ. Я думаю, что раньше, чемъ пускать свой проектъ,
Борису надо было бы пощупать, что  за персона эта тов. Шацъ... И,  пощупавъ,
--  воздержаться...  Потому,   что  этакая  изуродованная  Господомъ  Богомъ
истеричка  можетъ  загнуть  такое,  что и  не  предусмотришь заранее,  и  не
очухаешься потомъ... Она, конечно, изъ  "старой гвардии" большевизма... Она,
конечно, полна глубочайшаго презрения  не только къ намъ, заключеннымъ, но и
къ чекистской части собрания  -- къ темъ революционнымъ  парвеню, которые на
ея,  товарища  Шацъ,   революционная  заслуги   смотрятъ   безъ   особеннаго
благоговения,   которые  имеютъ  нахальство  гнуть  какую-то   свою   линию,
опрыскиваться одеколономъ  (и это въ моментъ, когда мировая революция еще не
наступила!)  и вообще въ первый попавшийся моментъ норовятъ подложить старой
большевичке  первую  попавшуюся свинью... Вотъ,  вероятно,  поэтому-то  -- и
собачья  ножка,  и кольтъ,  и манеры укротительницы  зверей.  Сколько такихъ
истеричекъ  прошло  черезъ историю  русской  революции. Большихъ делъ оне не
сделали, но озлобленность ихъ исковерканнаго секса придавала революции особо
отвратительныя черточки... Такому товарищу  Щацъ  попасться въ  переплетъ --
упаси Господи...
     Борисъ  докладываетъ.  Я  сижу,  слушаю  и чувствую:  хорошо.  Никакихъ
"интеллигентскихъ соплей".  Вполне марксический  подходъ.  Такой-то процентъ
бракованнаго человеческаго материала... Непроизводительные накладные расходы
на  обремененные бюджеты  лагерей. Скрытые рессурсы неиспользованной рабочей
силы...  Примеры  изъ  московской  практики:  использование  глухонемыхъ  на
котельномъ производстве, безногихъ -- на конвейерахъ треста точной механики.
Советская  трудовая  терапия -- лечение заболеваний  "трудовыми процессами".
Интересы  индустриализации  страны.  Историческия  шесть  условии   товарища
Сталина... Мелькомъ  и  очень вскользь  о  томъ,  что въ  данный  переходный
периодъ жизни нашего отделения... некоторые перебои въ снабжении...  ставятъ
подъ угрозу... возможность использования указанныхъ скрытыхъ рессурсовъ и въ
дальнейшемъ.
     --  Я полагаю, -- кончаетъ Борисъ, -- что, разсматривая данный  проектъ
исключительно  съ  точки  зрения интересовъ  индустриализации нашей  страны,
только съ точки зрения  роста ея производительныхъ  силъ и использования для
этого всехъ  наличныхъ материальныхъ и человеческихъ рессурсовъ,  хотя  бы и
незначительныхъ и неполноценныхъ, -- данное собрание найдетъ, конечно, чисто
большевицкий подходъ къ обсуждению предложеннаго ему проекта...
     Хорошо сделано.  Немного длинно и  литературно... Къ концу {204}  фразы
Видеманъ,  вероятно, уже забылъ,  что было  въ начале ея -- но здесь  будетъ
решать не Видеманъ.
     На губахъ тов. Шацъ появляется презрительная усмешка.
     -- И это -- все?
     -- Все.
     -- Ну-ну...
     Нервно приподымается д-ръ Шуквецъ.
     -- Разрешите мне.
     -- А вамъ очень хочется? Валяйте.
     Д-ръ Шуквецъ озадаченъ.
     --  Не  въ  томъ  дело, хочется ли мне  или не хочется...  Но поскольку
обсуждается вопросъ, касающийся медицинской части...
     -- Не тяните кота за хвостъ. Ближе къ делу.
     Шуквецъ свирепо топорщитъ свои колючие усики.
     --  Хорошо.  Ближе къ делу.  Дело  заключается  въ томъ,  что девяносто
процентовъ нашихъ  инвалидовъ потеряли свое здоровье и свою трудоспособность
на работахъ для лагеря. Лагерь морально обязанъ...
     -- Довольно,  садитесь. Это  вы  можете  разсказывать  при  луне вашимъ
влюбленнымъ институткамъ...
     Но д-ръ Шуквецъ не сдается...
     -- Мой уважаемый коллега...
     --  Никакихъ тутъ коллегъ нетъ, а темъ более уважаемыхъ.  Я вамъ говорю
-- садитесь.
     Шуквецъ растерянно садится. Тов. Шацъ обращаетъ свой  колючий  взоръ на
Бориса.
     -- Та-акъ... Хорошенькое  дело!.. А скажите, пожалуйста, --  какое вамъ
до  всего  этого  дело?  Ваше  дело  лечить,  кого  вамъ приказываютъ,  а не
заниматься какими-то тамъ рессурсами.
     Якименко презрительно щуритъ глаза. Борисъ пожимаетъ плечами.
     -- Всякому  советскому  гражданину  есть дело до  всего,  что  касается
индустриализации страны. Это разъ. Второе: если  вы находите, что это не мое
дело, не надо было и ставить моего доклада.
     -- Я поручилъ доктору Солоневичу... -- начинаетъ Видеманъ.
     Шацъ резко поворачивается къ Видеману.
     -- Никто васъ не спрашиваетъ, что вы поручали и чего вамъ не поручали.
     Видеманъ умолкаетъ,  но  его  лицо  заливается  густой  кровью.  Борисъ
молчитъ  и  вертитъ  въ рукахъ  толстую  дубовую дощечку  отъ  прессъ-папье.
Дощечка  съ трескомъ ломается въ его пальцахъ. Борисъ какъ бы автоматически,
но  не безъ  некоторой затаенной демонстративности, сжимаетъ эту  дощечку въ
кулаке, и  она крошится въ щепки. Все почему-то смотрятъ на Бобину руку и на
дощечку.  Тов.  Шацъ  даже  перестаетъ  вертеть  свой  револьверъ.  Видеманъ
улавливаетъ  моментъ  и подсовываетъ  револьверъ  подъ  портфель. Тов.  Шацъ
жестомъ разъяренной тигрицы выхватываетъ  кольтъ обратно и снова кладетъ его
сверху  портфеля.  Начальникъ  третьей части,  тов. Непомнящий,  смотритъ на
этотъ кольтъ такъ же неодобрительно, какъ и все остальные. {205}
     -- А у васъ, тов. Шацъ, предохранитель закрыть?
     -- Я  умела  обращаться  съ оружиемъ, когда  вы еще подъ  столъ пешкомъ
ходили.
     -- Съ техъ  поръ,  тов. Шацъ, вы, видимо, забыли, какъ съ нимъ следуетъ
обращаться, -- несколько юмористически  заявляетъ Якименко. -- Съ  техъ поръ
товарищъ Непомнящий уже подъ потолокъ выросъ.
     --  Я  прошу  васъ,  товарищъ  Якименко,  на  оффициальномъ   заседании
зубоскальствомъ  не заниматься. А  васъ, докторъ, -- Шацъ поворачивается  къ
Борису, -- я васъ спрашиваю "какое вамъ  дело" вовсе не потому, что  вы тамъ
докторъ  или не докторъ,  а потому, что вы  контръ-революционеръ...  Въ ваше
сочувствие социалистическому строительству я ни  капли  не  верю...  Если вы
думаете,  что вашими  этими рессурсами вы  кого-то  тамъ проведете, такъ  вы
немножко  ошибаетесь...  Я -- старая  партийная  работница, такихъ типиковъ,
какъ  вы, я видела. Въ  вашемъ проекте есть  какая-то антипартийная вылазка,
можетъ быть, даже прямая контръ-революция.
     Я чувствую некоторое смущение.  Неужели уже  влипли? Такъ  сказать,  съ
перваго же шага? Якименко все-таки былъ на много умнее.
     --  Ну,  насчетъ  антипартийной  линии  -- это дело ваше хозяйское,  --
говоритъ Борисъ. -- Этотъ вопросъ меня совершенно не интересуетъ.
     -- То-есть, какъ это такъ это васъ можетъ не интересовать?
     -- Чрезвычайно просто -- никакъ не интересуетъ...
     Шацъ,  видимо,  не  сразу  соображаетъ,  какъ  ей  реагировать  на  эту
демонстрацию...
     -- Ого-го... Васъ, я вижу, ГПУ сюда не даромъ посадило...
     -- О чемъ вы можете и доложить въ ГУЛАГе, -- съ  прежнимъ  равнодушиемъ
говоритъ Борисъ.
     --  Я  и безъ васъ  знаю,  что мне  докладывать.  Хорошенькое дело,  --
обращается она къ Якименко, --  ведь это же все белыми нитками шито -- этотъ
вашъ докторъ, такъ  онъ просто  хочетъ получить  для  всехъ этихъ бандитовъ,
лодырей, кулаковъ лишний советский хлебъ... Такъ мы  этотъ хлебъ и дали... У
насъ эти фунты хлеба по улицамъ не валяются...
     Вопросъ предстаетъ передо мною въ несколько другомъ освещении. Ведь, въ
самомъ деле, проектъ Бориса используютъ, производство какое-то поставятъ, но
лишняго хлеба не дадутъ... Изъ-за чего было огородъ городить?..
     -- А такихъ типиковъ, какъ вы, --  обращается она къ Борису, -- я этимъ
самымъ кольтомъ...
     Борисъ приподымается и молча собираетъ свои бумаги.
     -- Вы это что?
     -- Къ себе, на Погру.
     -- А кто вамъ разрешилъ? Что, вы забываете, что вы въ лагере?
     -- Въ лагере  или  не въ лагере, но если человека  вызываютъ  {206}  на
заседание  и  ставятъ его  докладъ, такъ для того, чтобы  выслушивать,  а не
оскорблять.
     --  Я  вамъ приказываю  остаться! --  визжитъ тов.  Шацъ,  хватаясь  за
кольтъ.
     --  Приказывать  мне  можетъ  тов.  Видеманъ,  мой начальникъ.  Вы  мне
приказывать ничего не можете.
     --   Послушайте,   докторъ   Солоневичъ...   --   начинаетъ    Якименко
успокоительнымъ тономъ.
     Шацъ сразу набрасывается на него.
     -- А  кто васъ уполномачиваетъ вмешиваться въ  мои приказания? Кто тутъ
председательствуетъ: вы или я?
     --  Останьтесь пока, докторъ Солоневичъ,  -- говоритъ Якименко  сухимъ,
резкимъ и  властнымъ тономъ,  но  этотъ  тонъ  обращенъ не къ Борису.  --  Я
считаю,  товарищъ  Шацъ, что такъ  вести заседание, какъ ведете  его вы,  --
нельзя.
     --  Я сама знаю, что мне можно и что нельзя... Я была связана съ нашими
вождями, когда  вы, товарищъ Якименко, о партийномъ билете еще и  мечтать не
смели...
     Начальникъ  третьей  части  съ  трескомъ   отодвигаетъ  свой  стулъ   и
подымается.
     --  Съ кемъ вы тамъ,  товарищъ  Шацъ,  были  въ связи  --  это