что он умеет политически мыслить, возмущается самым
принципом наследственной власти, - незаслуженной власти. Он
также предполагает, что, во-первых, он, этот обыватель, избирает
заслуженных людей и что, во-вторых, он избирает. Обыватель
ошибается во всех трех случаях.
  Наследственная власть есть, конечно, власть
незаслуженная. Но ведь. наследники Рокфеллера тоже не заслужили
своих миллиардов? И наследственные гении Толстого, Эддисона,
Пушкина или Гете - это ведь тоже не заслуга. Один человек
незаслуженно наследует престол, другой, также незаслуженно,
наследует миллионы, третий, также незаслуженно, наследует
талант. Против наследственных прав Рокфеллера средний
обыватель не возражает, - ибо, если отказать детям Рокфеллера в
праве наследования рокфеллеровских миллионов, то придется
отказать детям обывателя в праве наследования тысяч. Обыватель
предполагает, что он вправе передать своему сыну незаслуженные
этим сыном доллары, но что страна не вправе передать власть
человеку, который этой власти тоже не заслужил.
  Обыватель предполагает, что он избирает заслуженного
человека. Говоря чисто практически, в настоящее время есть два
типа республики: французский и американский. Во Франции
традиционно избирается наиболее серая личность из всех имеющих
шансы и этой личности предоставляется привилегия
представительствовать Прекрасную Францию перед дипломатами.
  курами, кроликами и парадами. В Америке президент имеет реальную
власть - правительство ответственно перед ним, а не .перед
парламентом. Президент В. Вильсон был "заслуженным", и данные
им от имени САСШ перед Европой обязательства американский
парламент объявил фальшивкой, так сказать, чеком без покрытия.
  Наследство президента Ф. Рузвельта, отдавшего Сталину
"полмира", САСШ будут расхлебывать еще долгие и долгие годы,
может быть, и десятилетия. В 1951 году руководство
республиканской партии САСШ требовало предания Г. Трумана суду.
  Так что, если и "заслуги", то далеко не бесспорные. Трагедия однако
заключается в том, что иначе и быть не может.
  В среднем случае на место президента республики попадает
второсортный адвокат. Первосортный на это место не пойдет, ибо
для этого ему пришлось бы забросить свою клиентуру. Правда,
практика выработала известную компенсацию: бывшему президенту
обеспечено место в какой-нибудь акционерной. компании. Но, в то
время, когда будущий царь профессионально готовится к
предстоящей ему деятельности, будущий президент так же
профессионально варится в своей партийной каше. И, попадая на
президентский пост, демонстрирует свое полное незнание чего бы
то ни было, к этой каше не относящееся. Только здесь, в эмиграции,
мы кое-как познали всю глубину политического невежества,
свирепствующего на вершинах демократической власти: никто
ничего не знает. И не может знать. Как бы мы ни оценивали
Сталина, - мы обязаны все-таки констатировать тот факт, что
Сталин работал в своей партии с 17 лет и что за четверть века
своей диктатуры он накопил огромный политический опыт: он-то
уж не питал никаких иллюзий относительно "милого старого
Черчилля", или относительно "милого старого Трумана". Он знал, в
чем дело. Ни м-р Рузвельт, ни м-р Труман и понятия не имели. К
концу президентского срока кое-какое понятие, вероятно, появилось,
но тогда наступают выборы и на президентское кресло садится
человек, который опять не имеет никакого понятия.
  Средний обыватель предполагает, что человека этого
избирает именно он, обыватель: вот голосует и вот даже
институт м-ра Гэллопа тщательно исследует его избирательские
настроения.
  Словом, что он, обыватель, есть "общественное мнение" и
что именно это общественное мнение определяет собою политику
избранного правительства. На практике дело обстоит несколько
сложнее.
  Пресса, конечно, "отражает общественное мнение", но
пресса его и создает. Как общее правило, пресса находится в полном
распоряжении "крупного капитала", но не только
капиталистического, но и социалистического. Современная пресса
жив„т почти исключительно объявлениями. И "капитал", помимо
прямого "капиталовложения", контролирует прессу также и
объявлениями - может дать и может не дать. Крупный капитал
  - капиталистический, но также и социалистический - создает
общественное мнение путем подбора информации. Информация эта
меняется в зависимости от "социального заказа", идущего сверху.
  Так мы были свидетелями истинно классических превращений
товарища Сталина. Для русской эмиграции мало заметным прошло
еще одно столь же чудесное превращение.
  За французскую коммунистическую партию голосует
главным образом деревня. Крупный коммунистический капитал
организовал ряд блестяще поставленных сельскохозяйственных
изданий, обслуживающих французское крестьянство чисто
аграрными материалами. Когда эти издания достаточно укрепились,
  - они стали подавать крестьянам коммунистическую информацию,
средактированную в хорошо известном нам стиле. И вот:
  французский крестьянин, собственник до мозга костей, сребролюбец,
скопидом и скряга - голосует за... колхозы. И вероятно,
предполагает, что он делает это в совершенно здравом уме и
твердой памяти: вот, видите, факты. А французский крестьянин
живет в стране, которая не без некоторого основания считает себя самой
культурной страной мира и эта страна имеет как будто достаточный
политический опыт: три королевства, две империи, четыре республики и
неопределенное количество революций. И треть Франции голосует против своих
совершенно явных интересов, - национальных, экономических и даже просто
личных интересов: вот придет к власти товарищ Торрез и все то золото
Прекрасной Франции, которое французское крестьянство припрятало у себя в
"чулках", будет переправлено в какой-то "Торгсин", а владельцы этого золота
будут переправлены в какой-то Нарым.
  Принцип народоправства, проведенный до его логического
конца, означает то, что нация вручает свои судьбы в руки людей, во-
первых, явно некультурных, во-вторых, явно некомпетентных, в-
третьих, считающих себя и культурными и компетентными.
  Сложнейшие вопросы современной жизни - и внешние и
внутренние, выносятся на партийный базар, над которым не
существует никакого санитарно-полицейского надзора: продавай,
что хочешь, и тащи, что попадется. Перед Первой мировой войной
противники Ж. Клемансо объявили его английским шпионом - даже
и фальшивка соответствующая была состряпана. В САСШ м-ра
Эчесона обвиняли в коммунистической пропаганде. Первый рабочий
премьер-министр Англии, м-р Макдональд, сейчас же после
вступления во власть, получил от группы заводчиков "подарок" в
двести тысяч фунтов. Итальянская компартия "дарила" своим
избирателям советские электрических утюги и прочие
коммунистические приспособления. Пан Бенеш обещал снабдить всех
своих избирателей даровыми домами. М-р Эттли обещал своим
избирателям полусоциалистический рай. Все это называется
"народоправством".
  Правда, прозаическая практика жизни внесла в этот
принцип весьма существенные поправки. Так, до прихода рабочей
партии великобританской "демократией" безраздельно правила
английская финансовая аристократия, давным-давно скупившая
старые аристократические титулы. В САСШ правит крупный
капитал. В обеих странах существует двупартийная система,
которая ограничивает "народоправство" правом "народа" выбрать
одного из двух: консерватора или лейбориста, республиканца или
демократа. Выбор, как видите, не столь уж разнообразен - но и это
ограничение необходимо иначе власть и совсем работать не сможет,
как она не может работать во Франции. В САСШ предвыборная
кампания обходится в двести миллионов долларов на каждого
кандидата в президенты. Кандидаты намечаются теми людьми,
которые эти двести миллионов дают. Само собою разумеется, что
качества кандидата учитываются обеими сторонами. Но также
само собою разумеется, что эти качества разрисовываются
рекламой во все цвета радуги. Само собою разумеется, что всякая
партийная машина учитывает настроения масс, создающиеся в
результате политических, экономических и религиозных событий, но
также само собою разумеется, что все эти настроения учитывает
и монархия - классический пример уступки "общественным
настроениям" это назначение фельдмаршала М. Кутузова
главнокомандующим русской армией, а ведь это было в эпоху
теоретически "неограниченного самодержавия". Однако, монарх
может стать и над "общественным мнением". То "общество",
которому был вынужден уступить Император Александр I, было
тем же обществом, которому Александр II уступить не захотел:
  интересы нации были поставлены выше интересов тогдашнего
"общества", которое было дворянским и интересы которого
Император Александр Второй подчинил интересам нации.
  Можно утверждать, что в правильно сконструированной
монархической государственности общественное мнение имеет
неизмеримо больший вес, чем в обычно сконструированной
республике: оно не фальсифицируется никакими "темными силами".
  И если взять классический пример истинно классической монархии -
Московскую Русь, то огромная роль общественного мнения будет совершенно
бесспорна. Церковь, Боярская Дума, Соборы, земские самоуправления,
всероссийские съезды городов, - все это было, конечно, "общественным
мнением", не считаться с которым московские цари не имели никакой
возможности.
  Однако, если общественное мнение хотя бы той же Франции
воспитывается бульварной прессой, то общественное мнение
Старой Москвы воспитывалось церковной проповедью.
  Воспитывалось непрерывной политической практикой и
непрерывностью политической традиции. Общественное мнение
верило царю. Кто сейчас верит президентам? Народное мнение
России - не ее интеллигенции, питало абсолютное доверие к
императорам - кто в России верит Сталину или Керенскому?
  Царское слово было словом - взвешенным, продуманным и
решающим. Кто разумный станет принимать всерьез конференции
прессы, на которых президенты и министры, генералы и дипломаты
несут такую чушь, что становится неудобно за человечество. "Язык
дан дипломатам для того, чтобы скрывать свои мысли", - в том,
конечно, случае, если есть что скрывать. В большинстве случаев и
скрывать нечего. И вот выступают люди с речами и заявлениями,
которым не вправе верить ни один разумный человек мира. Все эти
выступления никого ни к чему не обязывают и ничего никому не
объясняют.
  Когда Император Всероссийский выступал со своим
манифестом, в котором каждое слово было взвешено и продумано, в
котором каждое слово было твердо, то все - и друзья и недруги -
знали, что это слово сказано совершенно всерьез. Но когда
выступает президент Рузвельт, который уверяет американских
матерей, что ни один из их сыновей не будет послан на войну и
который в это же время готовит вступление САСШ в войну, то что
остается от авторитета власти и от доверия к власти? И как
среднему обывателю средней республики отделить реальные планы
власти от столь же реальных планов на ближайшую выборную
кампанию? В 1950 году, когда мир вступил в полосу совершенно
очевидно надвигающейся войны, президент Г. Труман совершил
объезд САСШ и выступил там с пятьюдесятью речами об
обеспечении инвалидов, о женском труде, о канализации и о прочих
таких вещах. Пятьдесят речей! Кроме того - конференции прессы,
совещания с партийными лидерами, борьба с Сенатом, борьба с
адмиралами. Человек пришел к власти, будучи к этой власти не
подготовленным. Как может он подготовиться даже и в тот срок,
который республиканская судьба предоставила в его распоряжение?
  И как он может что-либо планировать, решительно не зная исхода
ближайших выборов?

  МОНАРХИЯ И ПЛАН

  Современное человечество больно плановой лихорадкой. Все
что-то планируют, и ни у кого ничего не выходит. Сталинские
пятилетки в корень разорили страну и сконцентрировали в лагерях
не то десять не то пятнадцать миллионов внепланово уцелевших
людей. Гитлеровские четырехлетки закончились четырьмя
оккупационными зонами. Пятилетка английской рабочей партии
держалась на волоске в пять-шесть голосов и провалилась при победе
консерваторов. Всякое уважающее себя правительство имеет
"план". Ни из какого из этих планов не может выйти ничего, ибо все
они диктуются партийными интересами той партии, которой на
данный момент удалось пробраться к власти.
  Нужно констатировать и тот факт, что все эти "планы"
имеют чисто русское происхождение, - не только сталинское, -
ибо и пятилетки были взяты из арсенала русской истории. У русской
истории был ее тысячелетний план - выход к морям. Он и был
выполнен: Россия пробилась к Балтийскому морю, к Черному морю и
к Тихому океану. Был столетний план - освобождение крестьян,
начатый Императором Павлом Первым и вчерне законченный
Императором Александром Вторым. Был рассчитанный на долгий
период времени план "освоения Сибири", - Великий Сибирский
Путь, колонизация, разработка естественных богатств, охрана
инородцев. Был "план" освоения или, как у нас раньше говорили,
"покорения" Кавказа, план проводился десятилетиями и
десятилетиями - год за годом, шаг за шагом. Был план введения
всеобщего обязательного обучения - он перед революцией был
накануне "выполнения и перевыполнения". Был план развития
русской промышленности, - и она по темпу роста обгоняла
промышленность всех остальных стран мира. Ни в одном из этих
планов никакие партийные предположения и вожделения не играли
никакой роли. Русский монарх, в лице .которого кристаллизовались
основные интересы страны, интересы бесспорные, интересы,
понятные всякому среднему человеку страны, - стоял НАД
партиями, группами, сословиями и прочим. Он выслушивал их всех.
  Но решение принадлежало ЕМУ - и это было наиболее
объективным решением, какое только доступно и чисто технически
возможно. Когда дело шло об очередности в задаче выхода к
Балтийскому или Черному морю, созывались соборы, на которых
очень сведущие люди, профессионально сведущие люди,
формулировали свои мнения, и монарх принимал окончательное
решение, будучи вооружен всеми данными и не будучи заинтересован
ни в каком частном интересе. Каждый монарх считал себя
связанным деятельностью его предшественника и каждый
"планировал" передать своему наследнику "государство цветущее и
благоустроенное". Или, иначе - каждый монарх действовал "как
добрый отец семейства", и народное выражение "Царь-Батюшка",
при всей его кажущейся примитивности, есть выражение огромной
внутренней значимости. Оно подчеркивает значение монархии как
политического завершения семейного идеала народа: Царь-Батюшка
и Державный Хозяин Земли Русской. Только Он может воплощать в
себе и законность, и преемственность, и последовательность
власти. Или, говоря иначе, планировать по-настоящему может
только Он.
  Что может планировать английский парламент? Вчера у
власти были консерваторы - они планировали ликвидацию
большевизма. Сегодня пришли к власти социалисты - они
спланировали национализацию промышленности и мир с
большевиками. Завтра к власти вернутся консерваторы: что станет
с планами лейбористов? Послезавтра социалисты выиграют
полторы дюжины голосов, м-р Черчилль снова станет в позу гордой
оппозиции, а "планы" его снова попадут в мусорную корзину простой
истории. Туда же идут и все остальные планы. И по той причине
что все они выражают собою не общенациональные, а
узкопартийные интересы. Национализация английской
промышленности практически означает в частности хлеб с маслом,
  - хотя и по карточкам, - для сотен тысяч парт- и
профбюрократов. Хлеб этот - ненадежен. Завтра придет Черчилль
и их разгонит. Вчера пришел Эттли и разогнал старую и
традиционно-многоопытную английскую дипломатию, заменив ее
своими партийными выдвиженцами. Завтра вернется Черчилль,
вернет дипломатов и разгонит выдвиженцев. Что будет
послезавтра?
  Может быть, никогда еще во всей человеческой истории мир - весь мир, не
находился в положении такой страшной неустойчивости, в какой он находится
сейчас. Планируют все, кто на пять, кто на тысячу лет, но никто не знает,
что будет завтра.
  Настоящий план национального строительства и настоящую
уверенность в завтрашнем дне может дать только монархия - и
только при наличии при ней полноценного народного
представительства.

  НАРОДНОЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО

  В этом вопросе, как и почти во всех политических вопросах,
мы и вольно и еще более невольно переводим "иностранные речения"
на кое-какой русский язык. Получаются "понятия, не
соответствующие ни иностранной, ни русской действительности".
  Когда мы говорим о народном представительстве то перед нами
почти неизбежно возникает его внешний прообраз: европейский
парламентаризм с его десятками партий, с его правительственной
чехардой, со всем тем комплексом, который на русский язык проще
всего переводится термином: "керенщина". "Керенщины" никто из
нас не хочет кроме, разумеется, самого А. Ф. Керенского. Одни из нас
стремятся к "сильной монархии", другие к "сильному народному
представительству", исходя при этом из того чисто европейского
предположения, что если монархия "сильна", то за счет народного
представительства, и если народное представительство сильно то
только за счет монархии. Словом, в монархии и в народном
представительстве заранее предполагаются враждебные друг другу
силы. Или, по крайней мере, силы, конкурирующие в борьбе за власть.
  В. Ключевский неоднократно высказывал свое искреннее изумление
перед тем фактом, что народное представительство в Московской
Руси никак не собиралось конкурировать с монархией, как и монархия
никак, не собиралась конкурировать с народным
представительством. На Западе дело, действительно, обстояло
совершенно иначе: шла непрерывная борьба за власть и эта борьба
закончилась вытеснением монархии - для того, чтобы "вся власть"
очутилась в руках диктатуры. Самая последовательная форма
чистого народовластия - республика - оказалась очень плодородной
почвой для посева диктатуры, - и семена этой диктатуры показали
поразительный процент всхожести. Об этом нужно говорить и
повторять. Ибо, если история мало чему учит, то должна была бы
учить хоть современность: русская, германская, венгерская,
испанская, польская и латвийская республики и мирными и
немирными, и демократическими (Германия) и недемократическими
(Россия) способами - но все они родили диктатуры. Ныне
существующие республики фактически живут под охраной доллара.
  Что будет, когда этот доллар уйдет?
  Нам нужны: достаточно сильная монархия и достаточно
сильное народное представительство, причем силу той и другого мы
будем измерять не их борьбой друг с другом, а их способностью
сообща выполнять те задачи, которые история поставит перед
нацией и страной. Мне могут сказать, что это утопия. И я могу
ответить, что именно эта "утопия" и была реализована на
практике политической жизни Старой Москвы.
  Будущее российское народное представительство неизбежно
технически, необходимо и нравственно и политически.

  ТЕХНИЧЕСКАЯ НЕИЗБЕЖНОСТЬ создания народного
представительства объясняется двумя соображениями:
  Первое: К тому моменту, когда перед страной станет вопрос
об установлении "формы правления", страна уже будет организована
в целую сеть местных самоуправлений, - разумеется, если
исключить случай появления второй диктатуры. Общественное
мнение страны будет представлено новой русской печатью. Рабочие
и интеллигенция будут организованы в какие-то новые
профессиональные организации. Совершенно невероятным было бы
предположение, чтобы все эти люди, так изголодавшиеся по самому
скромному самоуправлению, отказались бы от права на
общенациональное самоуправление в пользу какой бы то ни было
"неограниченной" власти.
  Второе: Эти самоуправления сверху и донизу будут
единственным аппаратом власти, - опять-таки, если
исключить случай второй диктатуры, - но в случае второй
диктатуры вопрос о монархии переходит на, так сказать,
нелегальное положение. Совершенно невероятным было бы
предположение, чтобы весь этот аппарат и все слои людей, в н