ывая, что заело стабилизатор.
   Они как раз закончили приготовления, когда позади них  появился  доктор
Компаньо.
   - Хочу сообщить вам, что ваша стюардесса - мисс Мейген  пока  держится.
Если нам удастся быстро доставить ее в больницу, я почти убежден, что  она
выкарабкается.
   Димирест, чувствуя, что голос может выдать его волнение,  промолчал.  А
Энсон Хэррис обернулся и сказал:
   - Благодарю вас, доктор, нам осталось лететь всего несколько минут.
   В обоих пассажирских салонах были приняты все меры предосторожности для
посадки. Всех раненых, за исключением Гвен Мейген, пристегнули  поясами  к
сиденьям. Два врача находились по бокам Гвен, чтобы  поддержать  ее,  если
самолет тряхнет. Остальным пассажирам объяснили, как они должны вести себя
в условиях предстоящей тяжелой посадки, чреватой любыми неожиданностями.
   Старенькая миссис Квонсетт наконец по-настоящему  испугалась  и  крепко
вцепилась в руку своего недавно обретенного друга. Да и  усталость  начала
брать свое - ведь день у нее выдался на редкость утомительный.
   Только что она буквально расцвела, когда стюардесса передала  ей  слова
капитана Димиреста. Стюардесса  сказала,  что  капитан  благодарит  ее  за
помощь и, поскольку миссис Квонсетт выполнила обещанное, капитан  Димирест
намерен сдержать слово и, когда они приземлятся, отправить ее в  Нью-Йорк.
Милый, чудесный человек, подумала Ада  Квонсетт:  вспомнил  о  ней,  когда
голова другим забита... Вот только, мелькнула у нее мысль,  будет  ли  она
жива, чтобы лететь в Нью-Йорк?
   Джуди, племянница таможенного инспектора  Стэндиша,  снова  взяла  было
младенца у своих соседей. Теперь она  вернула  его  матери.  Младенец,  не
ведая о нависшей над ним опасности, крепко спал.
   А в кабине пилотов Вернон Димирест определил по  таблице  на  приборной
доске скорость подхода к земле при том весе, который  сообщил  ему  второй
пилот, и сухо произнес:
   - Держите скорость сто пятьдесят узлов.
   Это была скорость, на которой они должны пролететь над границей летного
поля, учитывая перегрузку и заевший стабилизатор.
   Хэррис кивнул. Насупившись, он протянул руку и включил ограничитель  на
своем индикаторе скорости. То же проделал  и  Димирест.  Даже  на  длинной
полосе посадка будет опасной.
   Скорость свыше ста семидесяти миль в час была  дьявольски  большой  для
посадки. Оба пилота знали, что при  таких  условиях  самолету  надо  долго
бежать после того, как он коснется земли, а  скорость  из-за  их  большого
веса будет спадать очень медленно. Однако подлетать на скорости ниже  той,
какую только что установил Димирест, было бы самоубийством: самолет  может
камнем упасть вниз.
   Димирест потянулся к радиомикрофону, но, прежде чем он  успел  что-либо
сказать, голос Кейза Бейкерсфелда произнес:
   -   "Транс-Америка",   рейс    два,    заворачивайте    вправо,    курс
два-восемь-пять. ВПП три-ноль свободна.
   - О господи! - вырвалось у Димиреста. - Самое время!
   Он включил микрофон и подтвердил прием.
   Оба пилота быстро проверили, все ли готово к посадке.
   Раздался глухой стук - выпустились шасси.
   - Да, - сказал Хэррис, - скоро будем садиться... Нам и  этой-то  полосы
дай бог чтобы хватило.
   Димирест что-то буркнул в знак согласия. Он напряженно смотрел  вперед,
словно хотел пробить взглядом облака и тьму  и  увидеть  сквозь  них  огни
аэропорта, которые вот-вот должны  были  появиться.  Несмотря  на  внешнее
спокойствие, он очень волновался. Они  до  сих  пор  не  знали,  насколько
серьезно повреждена взрывом машина и какие еще поломки произошли во  время
весьма нелегкого обратного полета. Во-первых,  была  эта  чертова  дыра  в
хвосте, а при тяжелой посадке на большой  скорости...  _Да  вся  хвостовая
часть может отлететь к черту_... И если это произойдет, думал Димирест, то
при скорости сто пятьдесят узлов... _Какая все-таки сволочь этот  мерзавец
с бомбой!_ Жаль, что он подох! Димирест с радостью растерзал бы его своими
руками, сам прикончил бы гада...
   Рядом с ним Хэррис,  снижая  самолет  по  приборам,  увеличил  скорость
спуска с семисот до восьмисот футов в минуту.
   Димирест искренне жалел, что не он пилотирует  машину.  Будь  на  месте
Хэрриса пилот помоложе или младше по чину,  Димирест  принял  бы  на  себя
командование. Но Хэрриса он не мог пока упрекнуть ни в  чем...  Оставалось
только надеяться, что он так же безупречно  проведет  и  посадку...  Мысли
Димиреста вернулись к тому, что происходило в пассажирском салоне. "_Гвен,
мы почти прилетели! Продержись еще немного_". Он уже  не  сомневался,  что
они втроем - он, Гвен и Сара - сумеют все уладить,  если  Гвен  и  ребенок
останутся живы.
   Снова раздался голос Кейза  Бейкерсфелда:  "Транс-Америка",  рейс  два,
идете и снижаетесь  хорошо.  На  полосе  легкое  снежное  покрытие.  Ветер
северо-западный, тридцать узлов. Вам дается первоочередность при посадке".
   Через несколько секунд они вынырнули из облаков и увидели прямо впереди
огни взлетно-посадочной полосы.
   - КДП Линкольна! - вызвал по радио Димирест. - Видим полосу.
   - Рейс два, вас понял. - В голосе диспетчера звучало явное  облегчение.
-  Даем  разрешение  на  посадку.  Переключайтесь  на  частоту   наземного
диспетчера. Благополучной посадки. Все.
   Вернон Димирест дважды нажал на кнопку микрофона: по авиационному  коду
это означало "спасибо".
   Энсон Хэррис сухо скомандовал:
   - Включить посадочные огни. Закрылки - под углом пятьдесят градусов.
   Димирест выполнил команду.
   Самолет стремительно снижался.
   Хэррис предупредил:
   - Если не справлюсь с рулем направления, поможете.
   - Есть.
   Димирест поставил обе ноги на педали руля. Когда скорость спадет,  руль
из-за  искореженного  стабилизатора  заест.  И  на  земле  обоим  пилотам,
возможно, придется пустить в ход всю свою силу, чтобы удержать управление.
   Самолет с ревом пронесся над краем  поля  -  вдаль  жемчужной  цепочкой
убегали огни взлетно-посадочной полосы. По обеим сторонам полосы  высились
сугробы, за ними тьма. Близость земли делала ощутимей  необычную  скорость
полета. Обоим пилотам эти две мили бетона впереди никогда еще не  казались
такими короткими.
   Хэррис выровнял машину и прикрыл  все  четыре  рычага.  Рев  реактивных
двигателей затих,  и  стал  слышен  пронзительный  вой  ветра.  Когда  они
подлетали  к  самой   полосе,   перед   глазами   Димиреста   промелькнули
сгрудившиеся машины "скорой помощи" и аварийки - он знал, что  они  сейчас
помчатся следом за ними по полосе. И  подумал:  "_А  они  ведь  могут  нам
понадобиться. Держись, держись, Гвен!_"
   Самолет все еще был в воздухе - скорость его почти не уменьшилась.
   И вдруг он сел на землю. Тяжело. И помчался вперед.
   Хэррис быстро поднял закрылки и  включил  реверс.  Двигатели,  взревев,
действовали теперь уже как тормоз: их тяга противостояла инерции самолета.
   Пробежав три четверти полосы, машина  стала  замедлять  ход,  но  очень
незначительно.
   - Право руля! - крикнул Хэррис.
   Самолет уводило влево. Димирест и Хэррис совместными усилиями старались
удержать самолет на  полосе.  Но  кран  полосы,  за  которым  громоздились
сугробы, быстро приближался.
   Энсон Хэррис изо всех сил нажал на педали тормозов. Металл  повизгивал,
скрипела резина. А мрак все ближе. Но вот машина  замедлила  бег...  пошла
медленнее... еще медленнее...
   Самолет остановился в трех футах от конца полосы.



        17

   Взглянув на часы в радарной, Кейз  Бейкерсфелд  увидел,  что  до  конца
смены осталось еще полчаса. Ему было все равно.
   Он отодвинул табурет от консоли, снял наушники и встал. Окинул взглядом
комнату, понимая, что видит все это в последний раз.
   - Эй, - окликнул его Уэйн Тевис, - в чем дело?
   - Вот, - сказал ему Кейз, - возьми. Кому-нибудь пригодятся.
   Он сунул наушники в руки Тевису и вышел из комнаты. Кейз  понимал,  что
должен был так поступить много лет тому назад.
   Он чувствовал какую-то странную  приподнятость,  почти  облегчение.  И,
выйдя в коридор, подумал: отчего бы это?
   Не потому же, что он посадил рейс два: на этот счет иллюзий у  него  не
было. Да, конечно, Кейз квалифицированно провел посадку, но  любой  другой
на его месте провел бы ее так же, а может быть, и лучше. И притом  события
сегодняшнего дня - как он и предугадывал - ничего не изменили: ни искупить
прошлое, ни зачеркнуть его они не могли.
   Не  имело  значения  и  то,  что  ему  удалось  преодолеть   внутреннюю
скованность, которая охватила его десять минут тому назад.  Все  было  ему
сейчас безразлично - он только хотел побыстрее отсюда уйти. Ничто не могло
поколебать его решения.
   Быть может, подумал он, тут  помогла  ярость,  внезапно  овладевшая  им
несколько минут тому  назад,  мысль,  которой  он  прежде  ни  на  миг  не
допускал, что он ненавидит авиацию, всегда ненавидел. Сейчас, с опозданием
на пятнадцать лет, он пожалел, что не понял этого раньше.
   Он  вошел  в  гардеробную,  где  стояли  деревянные  скамьи  и   висела
заклеенная объявлениями доска.  Открыл  свой  шкафчик  и  снял  с  вешалки
костюм. На полках лежало несколько его личных вещей. Пусть они лежат.  Ему
хотелось взять с собой только  цветную  фотографию  Натали.  Он  осторожно
отодрал ее от дверцы шкафчика.
   Натали  -  в  бикини;  озорное  смеющееся  лицо  эльфа  в  веснушках...
распущенные волосы... Он посмотрел на снимок и  чуть  не  расплакался.  За
паспарту фотографии была заткнута записка:

   "Я счастлива, милый, что нежность и страсть
   Имеют над нами по-прежнему власть".

   Кейз сунул  снимок  и  записку  в  карман.  Остальные  вещи  кто-нибудь
выбросит отсюда. А ему не нужно ничего, что напоминало бы об этом месте.
   И вдруг он замер.
   Замер, осознав, что незаметно для самого себя пришел к новому  решению.
Он еще не знал, к чему это  решение  приведет,  каким  оно  покажется  ему
завтра, и даже - сможет ли он жить, приняв его. Но если не сможет, выход у
него всегда есть: бежать из жизни с помощью таблеток, лежащих в кармане.
   А пока главное то, что он не пойдет в гостиницу "О'Хейген".  Он  поедет
домой.
   Только одно он теперь уже знал твердо: если он останется жить,  авиации
в его новой жизни не  будет  места.  Правда,  осуществить  это  не  так-то
просто, как уже обнаружили до него многие, кто раньше работал диспетчером.
   "И даже если удастся вырваться, - сказал себе Кейз, - учти: прошлое  то
и дело  будет  напоминать  о  себе".  Он  будет  вспоминать  международный
аэропорт Линкольна, Вашингтонский центр в Лисберге - и то, что произошло и
здесь и там. Можно от всего убежать, но нельзя убежать от воспоминаний.  А
воспоминания о гибели семейства Редфернов... о маленькой Валери Редферн...
никогда не покинут его.
   Однако  память  ведь  приспосабливается  -  правда?  -  ко  времени,  к
обстоятельствам, к реальности жизни. Редферны мертвы. А в Библии  сказано:
"Пусть мертвые хоронят своих мертвецов". Что было, то прошло.
   И Кейз подумал: может быть... может быть... теперь... он  сумеет  жить,
если будет думать прежде всего о  Натали  и  о  своих  детях,  а  Редферны
останутся грустным воспоминанием, и только.
   Он не был уверен, что ему это удастся. Не был уверен, что у него хватит
моральных и физических сил. Давно прошло то время, когда он вообще  был  в
чем-то уверен. Но попытаться можно.
   Он сел в лифт и спустился вниз.
   На  дворе,  по  дороге  к  своей  машине,  Кейз  остановился.  Движимый
внезапным импульсом, сознавая, что, может быть, позже он пожалеет об этом,
Кейз вынул из кармана коробочку и высыпал таблетки в снег.



        18

   Из своего автомобиля, стоявшего на ближайшей к полосе три-ноль рулежной
дорожке,  Мел  Бейкерсфелд  видел,   как   самолет   "Транс-Америки",   не
задерживаясь,  покатил  к  аэровокзалу.  Мела  отделяла  от  самолета  уже
половина летного поля,  однако,  несмотря  на  дальность  расстояния,  ему
отчетливо были видны быстро удалявшиеся огни. По  радио,  настроенному  на
"землю", Мел слышал, как  диспетчеры  задерживают  у  перекрестков  другие
самолеты,  чтобы  дать  пройти  пострадавшей  машине.  Ведь  на  борту  ее
находились раненые. Рейсу два было  приказано  подрулить  прямо  к  выходу
сорок семь, где их ждала "скорая помощь" и служащие компании.
   Мел  смотрел,  как  уплывают  огни  самолета,  сливаясь  с   галактикой
аэровокзальных огней.
   Машины "скорой помощи" и  аварийки,  так  и  не  понадобившиеся,  стали
разъезжаться.
   Таня и Томлинсон были уже на пути к аэровокзалу. Они ехали  с  Патрони,
который поручил кому-то отрулить самолет "Аэрео-Мехикан" в ангар.
   Таня непременно хотела быть у  выхода  сорок  семь,  когда  с  самолета
начнут сходить пассажиры. Похоже, что она могла там понадобиться.
   Прежде чем расстаться с Мелом, она спокойно спросила:
   - Вы все-таки приедете ко мне?
   - Мне бы очень хотелось, - сказал он. - Если вы не  считаете,  что  уже
слишком поздно.
   Он смотрел на Таню. Она отбросила с лица прядь рыжих  волос,  устремила
на него свой прямой, открытый взгляд и улыбнулась.
   - Нет, не поздно.
   Они условились встретиться у главного выхода через три четверти часа.
   Томлинсон намеревался взять интервью  сначала  у  Патрони,  а  потом  у
команды рейса два.  Ведь  через  несколько  часов  члены  команды,  как  и
Патрони, станут героями. Драматическая история  бедствия,  которое  терпел
самолет, и его благополучное возвращение на землю, подумал Мел,  наверняка
затмят его высказывания по поводу более  обыденных  проблем,  связанных  с
трудностями, переживаемыми аэропортами.
   Хотя, может быть, и не  совсем.  Томлинсон,  с  которым  Мел  поделился
своими соображениями, был репортер вдумчивый, умный,  которому,  возможно,
придет в  голову  связать  нынешнюю  драматическую  ситуацию  с  не  менее
серьезными и не сиюминутными проблемами.
   Мел увидел, как  покатили  куда-то  "боинг"  компании  "Аэрео-Мехикан".
Самолет был, видимо, целехонек. Теперь его вымоют, тщательно  обследуют  и
отправят в беспосадочный полет в Акапулько.
   Следом за  ним  двигались  разнообразные  служебные  машины,  неотлучно
находившиеся при нем, пока он был в плену у стихий.
   Мел тоже мог больше не задерживаться на поле. Он сейчас уедет  -  через
минуту-другую. Но уединенность летного поля, непосредственная  близость  к
полетам - все это настраивало на размышления.
   Именно здесь несколько часов  назад,  вспомнил  Мел,  у  него  возникло
предчувствие беды.  Ну,  и  в  известной  степени  оно  оправдалось.  Беда
случилась, хотя, по счастью, и без-рокового исхода. И не аэропорт  -  будь
он плохой или хороший - виноват в том, что произошло.
   А катастрофа ведь могла произойти и в аэропорту -  тогда  она  была  бы
грандиозной, - и все  из-за  несоответствия  его  современным  требованиям
авиации, что  Мел  давно  уже  предсказывал  и  тщетно  пытался  выправить
положение.
   Ведь аэропорт имени Линкольна безнадежно устарел.
   Устарел - и Мел это прекрасно понимал, -  несмотря  на  хорошие  кадры,
сверкающее стекло и хром, несмотря на объем воздушных перевозок, рекордное
число  пассажиров,  Ниагару  грузов,  несмотря  на  перспективу  роста   и
самонадеянную вывеску:  "Воздушный  перекресток  мира".  Аэропорт  устарел
потому, что, как это часто случалось на протяжении коротких шести десятков
лет существования современной авиации, прогресс в  воздухе  превзошел  все
предсказания. Здесь опять-таки эксперты-прогнозисты  оказались  неправы  и
правы - мечтатели, провидцы.
   И то, что происходило с аэропортом имени Линкольна, происходило везде.
   Не только по  всей  стране,  но  и  по  всему  миру.  Очень  много  шло
разговоров  о  росте  авиации,  ее   потребностях,   развитии   воздушного
сообщения, которое постепенно станет самым дешевым в мире видом транспорта
и средством для перевозки грузов, - видом транспорта,  благодаря  которому
народы, живя  в  мире,  смогут  лучше  узнать  друг  друга,  смогут  легче
торговать. Однако на земле, учитывая масштабы  проблемы,  очень  мало  что
делалось.
   Конечно, ничей одинокий голос не способен что-либо изменить, но всякий,
кто может что-то сказать со знанием дела и убежденностью в своей  правоте,
тем самым внесет свою лепту. За последние несколько часов Мел понял -  сам
не зная почему он это понял именно сейчас, - что будет  и  дальше  открыто
высказывать свои мысли, как сделал это сегодня и как не делал уже давно.
   Завтра - или, вернее, еще сегодня - он  начнет  звонить  аэропортовским
уполномоченным  и  в  понедельник  утром  созовет  чрезвычайное  заседание
Совета.  Когда  Совет  соберется,  Мел  потребует  разрешения   немедленно
приступить к строительству  новой  взлетно-посадочной  полосы  параллельно
полосе три-ноль.
   Сегодняшнее  происшествие  необычайно  подкрепило   доводы   в   пользу
увеличения числа взлетно-посадочных полос, о чем Мел давно уже говорил. Но
на этот раз он решил дать  бой  -  прямо,  в  открытую  предупредить,  что
катастрофы неизбежны, если о проблемах безопасности будут только  болтать,
не  обращая  внимания  на  то,  что  жизненно  необходимо  для  нормальной
деятельности  аэропорта,  или  бесконечно  откладывая   решение   насущных
вопросов. Уж он проследит за тем, чтобы пресса и общественное мнение  были
на его стороне, иными словами,  окажет  все  меры  давления  на  столичных
политиков.
   После того как вопрос о строительстве новых  полос  будет  решен,  надо
настаивать на осуществлении и других проектов, о которых до сих пор только
говорят или только мечтают, в частности, на сооружении нового  аэровокзала
с новым взлетно-посадочным комплексом,  с  более  разумным  распределением
потоков  людей  и  грузов,  с  наличием  небольших  полей-сателлитов   для
вертикально взлетающих самолетов и самолетов с короткой пробежкой, которые
скоро должны появиться.
   Либо международный аэропорт  имени  Линкольна  принадлежит  реактивному
веку, либо нет, а  если  он  принадлежит,  то  должен  шагать  в  ногу  со
временем.
   Аэропорты ведь, думал Мел, это не роскошь и не уступка вкусам  публики.
Почти все они самоокупаются, дают доходы и работу многим людям.
   Все битвы за прогресс на земле и в воздухе,  конечно,  не  выиграть,  -
этого никогда не будет. Но некоторые выиграть можно, и  кое-что  из  того,
что говорилось здесь и делалось, благодаря положению, которое занимал Мел,
может быть распространено на всю страну, а то и на весь мир.
   Если это произойдет, тем лучше! Английский  поэт  Джон  Донн,  вспомнил
вдруг Мел, однажды написал: "Человек - это не изолированный  остров;  нет,
каждый человек  -  это  кусочек  континента,  частица  Большой  земли".  И
аэропорт - это тоже не остров, а уж международный - тем более, и все в нем
должно оправдывать это высокое звание. Быть может, работая рука об руку со
своими коллегами, Мелу и удастся показать, что надо делать.
   И сейчас Мел твердо решил: те, кто забыл  о  его  существовании,  скоро
услышат о нем.
   Ему предстоит много дел, а если он к тому же  возьмется  за  прежнее  -
активно включится в борьбу за прогресс не только в воздухе, но и на земле,
- это займет его ум и отвлечет от личных проблем. Во  всяком  случае,  Мел
очень на это надеялся. Тут он вспомнил, что надо будет позвонить  Синди  -
быть может, даже завтра - и условиться, когда он заберет  свои  вещи.  Это
будет неприятная процедура, и оставалось  только  надеяться,  что  удастся
осуществить все в отсутствие дочерей. Для начала, решил Мел, он переедет в
гостиницу, а потом подыщет себе квартиру.
   Но одно он знал твердо: его решение о разводе - как и решение  Синди  -
бесповоротно. Оба понимали это и сегодня просто решили  убрать  фасад,  за
которым была пустота. И сами они, и дети ничего не выигрывали - так к чему
оттягивать неизбежное?
   И все же на это потребуется время.
   Ну, а Таня? Мел не был уверен, что их ждет  совместная  жизнь  впереди.
Возможно, конечно,