через  пятнадцать
секунд большинство из них потеряли сознание.
   Гвен Мейген в первые мгновения не оказали  помощи,  и  она  лежала  без
кислородной маски. Ее обморок, вызванный взрывом, стал еще более  глубоким
вследствие недостатка кислорода.
   В эту минуту в пилотской кабине Энсон Хэррис, идя на риск  еще  сильнее
повредить самолет и, быть  может,  даже  разнести  его  на  куски,  принял
решение пикировать, чтобы  спасти  жизнь  всех,  кому  грозила  смерть  от
удушья, и в том числе Гвен.
   Самолет вошел в пике на высоте двадцати восьми тысяч футов и  вышел  из
пике через две с половиной минуты на десяти тысячах футов.
   Человек может прожить без кислорода от трех до четырех  минут,  и  мозг
его при этом не пострадает.
   В первую - одну с четвертью  -  минуту  пикирования,  пока  самолет  не
снизился до девятнадцати тысяч футов, он находился в  слишком  разреженных
для поддержания  жизни  слоях  атмосферы.  Ниже  этой  границы  содержание
кислорода в воздухе уже настолько  возросло,  что  он  стал  пригоден  для
дыхания.
   На  двенадцати  тысячах  футов  начало   восстанавливаться   нормальное
дыхание. На десяти тысячах футов - когда последние критические секунды уже
истекали - сознание начало возвращаться ко всем лежавшим  без  чувств,  за
исключением Гвен Мейген.  Многие  не  успели  даже  заметить,  что  теряли
сознание.
   Когда первое потрясение прошло, все мало-помалу начали  ориентироваться
в происходящем. Одна из  стюардесс,  энергичная  блондинка  из  Иллинойса,
вторая по старшинству после Гвен, поспешно направилась в  конец  салона  к
наиболее тяжело раненным. Увидав их, она страшно побледнела, но продолжала
настойчиво спрашивать:
   - Нет ли здесь врача? Скажите, нет ли здесь врача?
   - Есть врач, мисс! - Доктор Компаньо поспешил навстречу еще прежде, чем
услышал этот призыв. Это был маленький, остроносый, подвижный человечек, с
быстрой речью и заметным бруклинским акцентом. Он оглядывался по сторонам,
чувствуя пронизывающий холод - ветер с резким шумом врывался в пробоину  в
фюзеляже. На  месте  туалетов  была  груда  искореженных,  залитых  кровью
железных обломков. В фюзеляже самолета в хвостовой его части  зияла  дыра,
сквозь которую видны были рулевые тросы...  Он  старался  перекричать  вой
ветра и рев двигателей, ставшие оглушительными после повреждения фюзеляжа.
- Я бы перевел  всех,  кого  можно,  вперед,  подальше  от  пролома.  Надо
постараться как-нибудь их обогреть. А раненых нужно укрыть одеялами.
   Стюардесса сказала с сомнением:
   - Попытаюсь что-нибудь найти.
   Почти все одеяла, лежавшие,  как  обычно,  наверху,  в  сетках,  унесло
вместе с одеждой пассажиров и прочими предметами в момент разгерметизации.
   Еще двое врачей из той же туристской группы,  что  и  доктор  Компаньо,
присоединились к нему. Один из них сказал стюардессе:
   - Тащите сюда все медикаменты, какие у вас  есть  для  оказания  первой
помощи.
   Доктор Компаньо уже стоял на коленях возле Гвен: из трех врачей  только
у него оказалась при себе медицинская сумка.
   Носить ее с собой повсюду было характерной особенностью доктора Милтона
Компаньо. И теперь он сразу овладел положением и взял на себя руководство,
хотя, будучи всего лишь врачом общей практики, был официально ниже  рангом
остальных двух врачей - профессиональных терапевтов.
   Милтон Компаньо считал,  что  врач  всегда  на  дежурстве.  Выходец  из
нью-йоркских трущоб, нелегким трудом выбившийся в люди, он  тридцать  пять
лет назад  начал  вести  частный  прием  в  итальянском  квартале  Чикаго,
неподалеку от Милуоки и Гранд-авеню, и с тех пор, по утверждению его жены,
не занимался медициной лишь в те часы, когда спал. Он хотел быть  полезным
людям - это  давало  ему  радость.  А  своей  профессией  доктор  Компаньо
дорожил, как высокой наградой, которую он завоевал и должен сохранить.  Он
не отказывал ни одному пациенту, в какое бы время дня и ночи ни  стучались
к нему в дверь, и не было случая, чтобы он не поехал по вызову к больному.
И  если,  проезжая  по  улице,  доктор  Компаньо   становился   свидетелем
несчастного случая, он немедленно выходил из машины и  оказывал  посильную
помощь - не в пример многим своим  коллегам,  которые,  будучи  уверены  в
роковом исходе катастрофы, боялись в  дальнейшем  обвинения  в  преступной
небрежности. И еще: доктор Компаньо считал своим долгом быть в курсе  всех
новейших достижений медицины. И чем напряженнее он  работал,  тем  больше,
казалось, прибавлялось у него сил. Этот человек  словно  бы  стремился  за
каждый день помочь стольким страждущим, чтобы остатка его жизни хватило на
исцеление всех недугов человечества.
   В Риме, на родине своих предков,  посетить  которую  он  собирался  уже
много лет, доктор Компаньо предполагал пробыть  вместе  с  женой  месяц  и
ввиду преклонных лет дал на сей раз согласие провести этот месяц в  полном
покое. И все же он знал, что где-то в пути или в Италии (плевать он  хотел
на отсутствие  итальянского  патента!)  кому-то  может  потребоваться  его
помощь. Если это случится, он должен  быть  готов.  И  сейчас,  когда  его
помощь потребовалась, это не застало его врасплох.
   Доктор Компаньо прежде всего направился к Гвен, чье положение явно было
наиболее тяжелым. На ходу он крикнул своим коллегам:
   - А вы займитесь остальными.
   В узком проходе между креслами  доктор  Компаньо  осторожно  перевернул
тело Гвен и наклонился к ней - дышит или не дышит?  Гвен  еще  дышала,  но
дыхание было почти неприметно. Доктор Компаньо крикнул стюардессе, которая
только что говорила с ним:
   - Дайте сюда маску.
   Стюардесса подбежала к нему с переносной маской; он раскрыл  Гвен  рот,
чтобы проверить, не препятствует ли  что-нибудь  дыханию.  Рот  был  полон
крови и выбитых зубов; доктор Компаньо извлек  их  и  принял  меры,  чтобы
кровотечение не мешало ей дышать.
   - Прикладывайте маску, - сказал он стюардессе.
   Послышалось легкое шипение, кислород начал поступать. Минуты через  две
мертвенно-бледное лицо Гвен чуть заметно порозовело.
   Доктор Компаньо начал обследовать окровавленное лицо и грудь, - то, что
сильнее всего пострадало  от  взрыва.  Быстро,  с  помощью  гемостата,  он
остановил кровотечение из  лицевой  артерии  -  здесь  оно  было  наиболее
обильным, - затем начал обрабатывать другие  раны.  Он  обнаружил  перелом
левой ключицы и левой руки - надо было бы наложить гипс, но сейчас это  не
представлялось возможным. С  чувством  глубокой  жалости  доктор  Компаньо
заметил острые осколки в левом глазу Гвен; правый глаз как  будто  остался
неповрежденным, но поручиться было трудно.
   Второй пилот Сай Джордан, осторожно обойдя  доктора  Компаньо  и  Гвен,
принялся помогать  стюардессам  переводить  пассажиров  в  передний  отсек
самолета. Часть пассажиров перевели из туристского салона в салон  первого
класса, втиснув, где только  можно,  по  два  человека  в  кресло;  других
разместили в маленькой полукруглой гостиной  первого  класса  -  там  было
несколько  свободных   мест.   Всю   уцелевшую   одежду,   независимо   от
принадлежности, распределили между теми, кто больше других в ней нуждался.
Как это нередко бывает в часы таких бедствий,  люди  проявляли  готовность
помогать друг другу, забывая о себе, и даже не теряли чувства юмора.
   Два других врача  оказывали  помощь  пассажирам,  получившим  различные
повреждения; впрочем, особенно тяжело пострадавших не  оказалось.  Молодой
человек в  очках,  находившийся  позади  Гвен  в  момент  взрыва,  получил
глубокую рваную рану в предплечье, но рана была не опасна.  Помимо  этого,
ему порезало осколками плечи и лицо.  Рану  обработали,  руку  перевязали,
впрыснули морфий  и  сделали  все  возможное,  чтобы  согреть  раненого  и
устроить его поудобнее.
   Теперь,  когда  они  спустились,  ураган,  бушевавший  в  нижних  слоях
атмосферы, давал себя знать, и самолет отчаянно  болтало,  что  затрудняло
работу врачей и передвижение пассажиров. Самолет тяжело вибрировал,  время
от времени он словно  проваливался  вниз  или  кренился  набок.  У  многих
пассажиров ко всем пережитым волнениям прибавилась еще морская болезнь.
   Доложив еще раз о положении дел,  Сай  Джордан  вернулся  из  пилотской
кабины к доктору Компаньо.
   - Доктор, капитан Димирест просил меня передать вам  и  вашим  коллегам
благодарность за оказанную помощь. Он будет вам  чрезвычайно  признателен,
если вы улучите минуту и зайдете в кабину экипажа - ему  надо  знать,  что
радировать о состоянии людей.
   - Подержите-ка этот бинт, - распорядился доктор  Компаньо.  -  Прижмите
покрепче, вот здесь. А теперь помогите мне наложить лубок.  Мы  используем
для этой цели твердые обложки журналов и полотенце. Раздобудьте мне журнал
побольше форматом и сорвите с него обложку.
   Минуту спустя:
   - Я приду, как только смогу. Можете  передать  вашему  командиру,  что,
по-моему, ему надо бы сказать несколько слов пассажирам. Люди уже начинают
приходить в себя после первого потрясения. Их не мешает подбодрить.
   - Хорошо, сэр. - Сай Джордан  поглядел  на  Гвен,  которая  по-прежнему
лежала без сознания. Меланхоличное худощавое  лицо  его  стало  еще  более
угрюмым и озабоченным. - А как она, доктор? Есть надежда?
   - Надежда есть, сынок, но положение не из легких. Очень многое  зависит
от ее жизнестойкости.
   - Я всегда считал, что этого ей не занимать.
   - Она была красива?
   Изуродованное, окровавленное лицо, копна  спутанных,  грязных  волос  -
составить себе представление о ее внешности было трудно.
   - Очень.
   Компаньо молчал. Как бы ни обернулось дело, девушка, лежавшая  на  полу
самолета, уже не  будет  красивой...  Разве  что  с  помощью  пластических
операций.
   - Я передам командиру ваше пожелание, сэр. - Сай  Джордан,  явно  очень
расстроенный, вернулся в пилотскую кабину.
   Прошло несколько минут, и пассажиры услышали в  репродукторе  спокойный
голос Вернона Димиреста:
   - Леди и джентльмены, говорит капитан Димирест...
   Сай Джордан включил радио на полную мощность, и каждое слово  командира
корабля звучало отчетливо, перекрывая вой ветра и гул двигателей.
   - ...Вы все знаете,  что  нас  постигла  беда...  большая  беда.  Я  не
собираюсь преуменьшать ее размеры и не  стану  пытаться  с  помощью  шутки
поднять ваш дух.  Здесь,  в  кабине  экипажа,  мы  не  усматриваем  ничего
смешного в создавшемся положении и вы, очевидно, тоже. Все мы прошли через
такое испытание, какого нам еще  не  выпадало  и,  я  надеюсь,  больше  не
выпадет. Но мы прошли через него, оно  позади.  Теперь  самолет  полностью
управляем,  мы  повернули  обратно  и  собираемся  осуществить  посадку  в
международном аэропорту имени Линкольна примерно через три четверти часа.
   В обоих пассажирских салонах,  где  пассажиры  туристского  класса  уже
смешались с пассажирами первого, все на мгновение затихло и  замерло,  все
взгляды были прикованы к репродукторам;  люди  напряженно  слушали,  боясь
пропустить хоть слово.
   - Вам известно, конечно, что самолет поврежден.  Но  повреждение  могло
оказаться куда более значительным - это истинная правда.
   В пилотской кабине Вернон Димирест с микрофоном  в  руке  задумался  на
секунду: в какой мере может он позволить себе быть профессионально  точным
и... честным. Вернон не одобрял командиров кораблей, которые, заигрывая  с
пассажирами, в течение всего полета бомбардировали свою пленную  аудиторию
всевозможными сообщениями. Сам он в полетах сводил обращения к  пассажирам
до минимума. Однако он чувствовал, что на этот раз  ему  следует  изменить
своему правилу, так как сейчас пассажиры должны знать  истинное  положение
вещей.
   - Не стану от вас скрывать, - сказал Димирест в микрофон, - что нам еще
предстоит разрешить несколько проблем. Посадка будет  нелегкой,  и  мы  не
знаем, как и в какой мере  имеющиеся  в  самолете  повреждения  могут  еще
осложнить ее. Я говорю вам об этом  потому,  что,  как  только  я  закончу
сообщение, члены нашего экипажа начнут инструктировать вас -  они  скажут,
как вы должны сидеть и как вести себя при  посадке.  Затем  вам  объяснят,
как, если понадобится, быстрее выбраться из самолета после приземления.  В
этом случае прошу вас  действовать  быстро,  но  сохранять  спокойствие  и
неукоснительно выполнять указания любого члена экипажа.
   - Позвольте мне заверить вас, что на земле сейчас делают все возможное,
чтобы нам помочь. - Димирест  вспомнил  про  полосу  три-ноль  и  подумал:
"Хорошо, если б так". Про то, что  у  них  заело  стабилизатор,  он  решил
промолчать - не было смысла вдаваться в различные технические  подробности
аварии,  которые  для   большинства   пассажиров   все   равно   останутся
непонятными. И он продолжал - теперь уже с легким оттенком юмора в голосе:
- Но отчасти вам сегодня все-таки повезло, ибо у  нас  в  кабине  не  один
опытный пилот, а целых два - капитан Энсон Хэррис и ваш покорный слуга. Мы
- два старых воздушных волка, за плечами у нас больше летных часов и  лет,
чем нам хотелось бы в этом признаться, -  разве  что  сегодня,  когда  наш
совместный опыт может всем нам  весьма  и  весьма  пригодиться.  Мы  будем
всемерно помогать друг  другу.  Вместе  с  нами  летит  второй  пилот  Сай
Джордан, который часть времени уделит вам. Прошу и вас,  в  свою  очередь,
помогать нам. В этом случае обещаю, что мы благополучно закончим полет.
   Димирест выключил микрофон.
   Не отрывая глаз от приборов, Энсон Хэррис пробормотал:
   - Очень это у вас здорово получилось. Вам бы политикой заняться.
   - Никто не станет за меня голосовать, - угрюмо сказал Димирест. -  Люди
не любят прямого, откровенного разговора и боятся правды. - Не без  горечи
вспомнил Димирест заседание Совета уполномоченных, где он яростно выступал
против продажи страховок в  аэропорту.  Откровенный  разговор  привел  его
тогда к поражению. Интересно, что скажут члены Совета и его достопочтенный
шурин  теперь,  когда  стало  известно,  что   этот   маньяк   Д.О.Герреро
застраховал свою жизнь с намерением взорвать самолет.  Очень  может  быть,
думал Димирест, что их и этим  не  проймешь,  и  только  вместо  обычного:
"Такого не может случиться" ему заявят: "Это случай из ряда вон выходящий,
такие вещи не повторяются".  Ну,  ладно,  лишь  бы  благополучно  посадить
самолет, а там  уж,  будьте  спокойны,  он  задаст  им  жару  с  этими  их
страховками,  какую  бы  чушь  они  ни  пороли.  И  на  сей  раз  к   нему
прислушаются. То, что произошло Сегодня -  чем  бы  это  ни  кончилось,  -
несомненно, привлечет к себе внимание прессы - уж он об этом  позаботится.
Он выложит репортерам все напрямик - и насчет  этих  страховок,  и  насчет
Совета  уполномоченных,   и,   уж   конечно,   насчет   его   драгоценного
родственничка Мела Бейкерсфелда. Пресс-бюро  "Транс-Америки"  постарается,
конечно, опровергнуть его сообщение "во имя общих интересов". Ладно, пусть
только попробуют!
   Снова прозвучали сигналы радиосвязи.
   - "Транс-Америка",  рейс  два,  говорит  Кливленд.  Аэропорт  Линкольна
сообщает - полоса  три-ноль  временно  закрыта.  Делаются  попытки  убрать
помеху до вашего прибытия. Если не! удастся, примут вас на два-пять.
   Димирест подтвердил  прием.  Лицо  Энсона  Хэрриса  помрачнело.  Полоса
два-пять была на две тысячи футов короче, да еще и уже и  -  по  последней
метеосводке - под скверным поперечным ветром. Посадка на  два-пять  сильно
увеличивала опасность аварии.
   Выражение лица Вернона Димиреста, принявшего  радиограмму,  яснее  слов
говорило о том, что он по этому поводу думал.
   Буря не утихала, продолжало жестоко болтать. Энсон Хэррис  старался  по
возможности выровнять самолет.
   Димирест повернулся ко второму пилоту:
   - Сай, ступайте снова к пассажирам, займитесь  ими.  Проследите,  чтобы
девушки продемонстрировали все, что может  потребоваться  при  посадке,  и
постарайтесь, чтобы все это усвоили. Потом отберите  несколько  пассажиров
понадежнее. Объясните им, где  расположены  аварийные  выходы  и  как  ими
пользоваться. Если мы выскочим за  пределы  полосы  -  а  при  посадке  на
два-пять, несомненно, так оно и будет, -  все  полетит  кувырком.  В  этом
случае мы все, конечно, поспешим на  помощь  пассажирам,  но  можем  и  не
успеть.
   - Есть, сэр. - Сай Джордан снова, уже в который раз,  встал  со  своего
кресла.
   Димирест предпочел бы сам пойти в пассажирский салон поглядеть,  что  с
Гвен, но сейчас ни он, ни Хэррис не могли покинуть кабину.
   Не успел Сай Джордан уйти, как появился доктор  Компаньо.  Джордан  уже
оттащил в сторону сорванную с петель дверь, и теперь ничто не  преграждало
доступ в кабину.
   Милтон Компаньо коротко представился Вернону Димиресту.
   - Капитан, - сказал он, - я готов сделать доклад о пострадавших, как вы
просили.
   - Будем вам очень признательны, доктор. Если бы не вы...
   Но доктор Компаньо нетерпеливо отмахнулся.
   - Потом, потом. - Он открыл кожаную записную книжечку, в которой тонким
золотым карандашиком  была  заложена  страница.  С  характерной  для  него
пунктуальностью он уже выяснил фамилии пассажиров, записал, какие  у  кого
повреждения и какая оказана помощь. - Тяжелее всех ранена ваша стюардесса,
мисс Мейген. У нее много рваных ран на лице и на груди  и  большая  потеря
крови. Кроме того, сложный перелом левой руки и ключицы, ну и, разумеется,
сотрясение мозга. Прошу также сообщить кому следует в  аэропорт,  что  вам
немедленно по прибытии потребуется помощь хирурга-окулиста.
   Вернон Димирест, стараясь сохранять самообладание, записывал  сообщение
доктора Компаньо в бортовой журнал, лицо  его  было  бледно  как  полотно.
Внезапно он перестал писать.
   - Хирурга-окулиста... Вы хотите сказать... у нее повреждены глаза?..
   - Боюсь, что да, -  хмуро  подтвердил  доктор  Компаньо.  -  Во  всяком
случае, в левом глазу есть осколки, - уточнил он. - Что это -  дерево  или
металл, - сказать не могу.  Специалист  определит,  уцелела  ли  сетчатка.
Правый глаз, насколько можно судить, не пострадал.
   - Великий боже! - Димирест  закрыл  лицо  руками;  он  чувствовал,  как
тошнота подступает у него к горлу.
   - Пока еще рано делать выводы, - сказал доктор Компаньо. -  Современная
хирургия творит чудеса. Но здесь дорога каждая минута.
   - Мы сейчас же пошлем радиограмму, - заверил его Энсон  Хэррис.  -  Они
успеют все подготовить к нашему прибытию.
   - Тогда я продиктую вам остальное.
   Димирест продолжал автоматически записывать то, что говорил ему доктор.
По  сравнению  с  Гвен  Мейген  остальные  пассажиры  пострадали  довольно
незначительно.
   - Теперь я, пожалуй, вернусь туда, - сказал  доктор  Компаньо.  -  Надо
поглядеть, все ли там в порядке.
   - Обождите, - резко сказал Димирест.
   Доктор поглядел на него с недоумением, но приостановился.
   - Гвен...  мисс  Мейген...  -  Голос  Димиреста  показался  ему  самому
неестественным и чужим. - Она была... она ждет ребенка... Это может как-то
сказаться на ее состоянии?
   Димирест заметил, что Энсон Хэррис бросил на него изумленный взгляд.
   - Как можно знать наперед? - сказал доктор  с  оттенком  раздражения  в
голосе. - Вероятно, у нее самое начало беременности?
   - Да. - Димирест отвел глаза в сторону. - Да, самое  начало.  -  Минуту
назад он принял решение не задавать этого  вопроса.  А  потом  решил,  что
должен знать правду.
   Доктор Компаньо задумался.
   - На способность организма к восстановлению это,  разумеется,  повлиять
не может. Что же касается ребенка, то мать не  так  долго  находилась  без
кислорода, чтобы это могло оказать  воздействие  на  плод,  -  никто  ведь
серьезно от этого не пострадал. А внутренних  повреждений  у  нее  нет.  -
Доктор помолчал и добавил не очень уверенно: - Нет, на  ребенке  сказаться
не должно. Если мисс Мейген выживет - а при быстрой госпитализации на это,
несомненно, есть надежда, - ребенок должен родиться нормальным.
   Димир