нцев, едва они появятся на  свет,  умерщвлять  стариков,
безнадежно больных и общественно бесполезных лиц, как это делают в Африке,
оставляя их в джунглях на съедение гиенам... Мы же не делаем этого, потому
что ценим жизнь человека и уважаем его  достоинство.  И  должны  ценить  и
уважать их все больше и больше, если верим в развитие и прогресс.
   На альтиметрах перед каждым из пилотов стрелка дошла до  тридцати  трех
тысяч футов. Самолет набрал заданную высоту. Энсон Хэррис перевел машину в
горизонтальный полет, а Сай Джордан  снова  отрегулировал  подачу  топлива
двигателям...
   Димирест досадовал на себя - не к  чему  было  затевать  этот  ненужный
спор.
   - У вас мозги набекрень - вот в чем ваша беда, - сказал он  Хэррису  и,
чтобы положить спору конец, нажал кнопку вызова стюардессы.  -  Пусть  нам
подадут закуски, пока пассажиры первого класса не сожрали все.
   - Неплохая идея, - поддержал его Хэррис.
   Несколько минут спустя Гвен Мейген, получив распоряжение  по  телефону,
принесла три тарелочки с аппетитной  горячей  закуской  и  кофе.  На  всех
лайнерах  "Транс-Америки",  как  и   на   большинстве   самолетов   других
американских авиакомпаний, пилотов обслуживают молниеносно.
   - Спасибо, Гвен, - сказал Вернон Димирест, и, когда  Гвен  наклонилась,
подавая кофе Энсону Хэррису, он скользнул взглядом по ее талии и  еще  раз
убедился в том, что она не: претерпела ни малейших изменений:  что  бы  ни
происходило там, внутри, талия была такая же тонкая, как прежде. К  черту,
Хэрриса с его стариковскими рассуждениями! Разумеется, Гвен должна сделать
аборт, как только они вернутся.


   В шестидесяти футах от кабины  экипажа,  в  салоне  туристского  класса
миссис Ада Квонсетт была  погружена  в  оживленную  беседу  с  пассажиром,
сидевшим справа от нее - симпатичным мужчиной средних  лет,  гобоистом  из
Чикагского симфонического оркестра, как ей удалось выяснить.
   -  До  чего  это  замечательно  -  быть  музыкантом!  Такая  творческая
профессия! Мой покойный муж был без ума от  классической  музыки.  Он  сам
немножко поигрывал на скрипке - по-любительски, конечно.
   Миссис Квонсетт чувствовала, как приятная  теплота  разливается  по  ее
телу  после  рюмочки  хереса,  за  которую  заплатил  гобоист,  а  он  уже
осведомлялся, не хочет ли она повторить.
   Миссис Квонсетт согласилась, сияя улыбкой:
   - Вы необыкновенно любезны; мне бы, вероятно, следовало отказаться,  но
я не откажусь.
   Пассажир, сидевший от нее  слева  -  мужчина  с  тоненькими  рыжеватыми
усиками и тощей шеей, - был менее общителен, По правде говоря,  он  просто
обескураживал миссис Квонсетт. В ответ на все ее попытки завязать разговор
она слышала только какое-то односложное невнятное бормотание; он  все  так
же апатично сидел, не меняя позы и держа чемоданчик на коленях.
   Когда всем подали напитки, миссис  Квонсетт  подумала,  что,  возможно,
теперь ее сосед слева разговорится. Не тут-то было. Он взял  у  стюардессы
порцию шотландского виски, уплатил за него, вытащив из кармана кучу мелочи
и отсчитав, сколько требовалось,  и  одним  глотком  проглотил  содержимое
стакана.  Благодушно  настроенная  после  рюмки  хереса,  миссис  Квонсетт
сказала себе: "Бедняжка, верно, у него неприятности, надо оставить  его  в
покое".
   Она заметила, однако, что человек с тощей шеей внезапно  оживился,  как
только один из  пилотов  начал,  вскоре  после  взлета,  делать  сообщение
относительно маршрута, скорости и продолжительности полета и вдаваться еще
в различные подробности,  к  которым  миссис  Квонсетт  почти  никогда  не
прислушивалась. Пассажир  же  слева  тотчас  сделал  какие-то  пометки  на
обороте  конверта,  а  затем  достал  одну  из   карт   "Установите   ваше
местонахождение", какими снабжает пассажиров авиакомпания, и расстелил  ее
на своем чемоданчике. Он углубился в изучение карты, делая на ней  пометки
карандашом и время от времени поглядывая на часы. Миссис Квонсетт все  это
казалось каким-то глупым ребячеством - на то  и  штурман  где-то  впереди,
чтобы беспокоиться, туда ли летит самолет, куда ему положено лететь.
   Миссис Квонсетт снова переключила свое внимание  на  гобоиста,  который
принялся рассказывать, что лишь совсем недавно, слушая  симфонию  Брукнера
не из оркестра, а из концертного зала, он сделал для себя открытие: в  тот
момент, когда в партии духовых идет  "пом-тидди-пом-пом",  скрипки  играют
"аади-дли-аа-даа". И он для наглядности промурлыкал обе мелодии.
   - Как замечательно!  Никогда  бы  не  подумала!  Просто  невероятно!  -
воскликнула  миссис  Квонсетт.  -  Моему  покойному  мужу  было  бы  очень
интересно познакомиться с вами, хотя вы, разумеется, много его моложе.
   Она уже приканчивала вторую рюмку хереса  и  чувствовала  себя  наверху
блаженства. "Я выбрала чудесный рейс, - думала миссис  Квонсетт.  -  Такой
замечательный аэроплан и такое хорошее обслуживание. Стюардессы  вежливые,
заботливые, и пассажиры все такие милые, если не считать этого, что  сидит
слева, ну, да бог с ним". Скоро, по расчетам миссис Квонсетт, должны  были
подать обед, а потом показать фильм - кто-то сказал, что с Майклом Кейном,
ее любимым актером, в главной роли. Ну, чего еще желать от жизни?


   Миссис Квонсетт заблуждалась, полагая, что  где-то  там  впереди  сидит
штурман. Никакого штурмана не было.  "Транс-Америка",  как  и  большинство
крупных авиакомпаний, больше не пользовалась услугами штурманов  даже  при
трансатлантических  перелетах  -  его  заменяли  многочисленные  радары  и
система  радиоуправления,  установленная  на  всех  современных  лайнерах.
Пилоты  вели  самолет,  пользуясь  указаниями,  поступающими  с  земли,  с
контрольно-диспетчерских пунктов.
   Впрочем, если бы на борту самолета находился, как  в  прежние  времена,
штурман, вычисленное  им  местонахождение  самолета  почти  совпало  бы  с
результатами   Герреро,   хотя   последний   достиг   их   путем    весьма
приблизительного расчета. Герреро ориентировочно высчитал, когда они будут
пролетать над Детройтом, и его  предположения  оказались  правильными;  он
убедился в этом, слушая очередное сообщение командира экипажа о  том,  что
скоро они пролетят над Монреалем, затем над Фредериксоном в Нью-Брансуике,
затем над Кейп-Реем и несколько позже  над  Ньюфаундлендом.  Командир  был
настолько  любезен,  что  сообщил  даже  скорость  полета,  что  облегчало
дальнейшие подсчеты Герреро.
   Восточный берег Ньюфаундленда, по  расчетам  Герреро,  должен  остаться
позади через два с половиной часа. Но до этого командир корабля, вероятно,
сделает еще одно сообщение о местонахождении лайнера, так что правильность
подсчета можно будет на всякий случай проверить, после чего  Герреро,  так
было у него задумано, подождет еще час, давая самолету  залететь  подальше
над Атлантическим океаном, и, дернув за шнурок, взорвет динамит. При  этой
мысли пальцы его, лежавшие на чемоданчике, невольно напряглись.
   Теперь, когда кульминационный момент был  уже  близок,  ему  захотелось
ускорить его наступление. Может быть,  в  конце  концов,  не  обязательно,
подумал он, выжидать так долго.  Как  только  они  пролетят  Ньюфаундленд,
можно действовать.
   От хорошей порции виски он несколько успокоился. Правда, сев в самолет,
он уже почувствовал себя увереннее, однако, как только они  оторвались  от
земли, нервное напряжение в нем стало снова нарастать,  и  особенно  когда
эта въедливая старая кошка начала приставать к нему с разговорами. Герреро
не желал вступать ни с кем в контакт - ни сейчас, ни  потом:  хватит,  все
связи с окружающим миром для него уже порваны. Ему хотелось одного: сидеть
и  мечтать  о  том,  как  Инес  и  двое  его  ребятишек  получат  в  самом
непродолжительном времени, надо полагать, такую крупную  сумму,  какой  он
никогда в жизни не держал в руках, - триста тысяч долларов.
   А пока что он бы с удовольствием выпил еще виски, но  у  него  не  было
денег. После того как ему пришлось заплатить за страховку больше,  чем  он
предполагал, мелочи едва хватило на одну порцию  виски.  Значит,  придется
обойтись без выпивки.
   Герреро снова закрыл глаза. Теперь он старался представить себе,  какое
впечатление произведет на Инес и ребятишек сообщение о деньгах. Они  будут
ему благодарны за то, что он застраховался в их пользу, хотя и  не  узнают
всей правды - не узнают, что он пожертвовал ради этого жизнью. Впрочем,  у
них может зародиться подозрение. Ему хотелось верить, что  в  этом  случае
они правильно расценят его поступок; впрочем, всякое может быть; он  знал,
что люди иногда крайне неожиданно и странно реагируют на благодеяния.
   Удивительное дело: когда он думал об Инес  и  о  детях,  ему  никак  не
удавалось представить себе их лица. Словно он думал о  ком-то,  кого  знал
лишь понаслышке.
   Он вознаградил себя, рисуя в воображении  знак  американского  доллара,
цифру три, повторенную  несколько  раз,  и  бесконечное  множество  нулей.
Должно быть, тут он задремал, потому что, открыв глаза и  быстро  взглянув
на часы, увидел, что прошло уже двадцать минут, и услышал голос стюардессы
- красивой брюнетки, говорившей  с  английским  акцентом.  Наклонившись  к
нему, стюардесса спрашивала:
   - Вам можно подавать обед, сэр? В таком  случае  разрешите  убрать  ваш
чемоданчик.



        4

   При первом же взгляде на  адвоката  Эллиота  Фримантла,  явившегося  во
главе депутации от жителей Медоувуда, Мел Бейкерсфелд почувствовал к  нему
инстинктивную  неприязнь.  А  еще  через  десять  минут  эта  неосознанная
антипатия переросла в чувство отвращения.
   Казалось,  адвокат  сознательно  старался  держаться  как  можно  более
вызывающе и оскорбительно. Беседа еще  не  началась,  а  он  уже,  как  бы
вскользь, проронил, что "не потерпит никаких  уверток  -  разговор  должен
идти начистоту", на что Мел возразил очень мягко, хотя и  был  возмущен  в
душе. И в дальнейшем каждое слово Мела наталкивалось на недоверие,  иронию
или прямую грубость. Мел видел, что  этот  человек  нарочно  пытается  его
разозлить,   вывести   из   себя   и   спровоцировать   на    какое-нибудь
неосмотрительное  высказывание  в  присутствии  репортеров.  Раскусив  его
стратегию, Мел вовсе не хотел попадаться на удочку. Он  сделал  над  собой
усилие и продолжал говорить рассудительно и вежливо, как всегда.
   Фримантл выступил с протестом против того, что он  охарактеризовал  как
"бессердечное равнодушие  управления  аэропорта  к  состоянию  здоровья  и
благополучию моих клиентов - добрых семейных граждан, жителей Медоувуда".
   Мел   возразил,   что   ни   служащие   аэропорта,   ни   авиакомпании,
эксплуатирующие этот аэропорт, не заслуживают обвинения  в  бессердечии  и
равнодушии.
   - Напротив, - сказал он, - мы признаем, что проблема шума существует, и
прилагаем все усилия, чтобы с нею справиться.
   - В таком,  случае,  сэр,  ваши  усилия  крайне  ничтожны!  Что  же  вы
практически сделали? - вопросил Фримантл. -  Насколько  я  и  мои  клиенты
можем видеть - и слышать, - все ваши усилия сводятся к пустым  заверениям,
которые не стоят ни гроша. Совершенно очевидно, что все вы  здесь  плевать
хотели на наши жалобы, почему мы и намерены возбудить против вас дело.
   Это обвинение  неосновательно,  заявил  Мел.  Была  разработана  схема,
дающая возможность  исключать  из  пользования  взлетно-посадочную  полосу
два-пять, непосредственно нацеленную на Медоувуд, во всех  случаях,  когда
вместо нее может быть использована другая полоса. Поэтому полоса  два-пять
используется теперь преимущественно для посадки, что не  создает  большого
шума для Медоувуда, но зато чрезвычайно  затрудняет  бесперебойную  работу
аэропорта. Помимо этого, пилотам всех авиалиний дана инструкция  применять
меры для снижения шума при взлете в направлении Медоувуда  с  любой,  даже
самой отдаленной, взлетной  полосы,  немедленно  после  отрыва  от  земли.
Командно-диспетчерский пункт следит за выполнением инструкции.
   Затем Мел добавил:
   - И вот что вам необходимо уяснить себе, мистер Фримантл: это  ведь  не
первая наша встреча с местными жителями. Мы  уже  не  раз  обсуждали  наши
взаимные проблемы.
   - Надо полагать, что в предыдущих встречах  откровенного  разговора  не
состоялось, - огрызнулся Фримантл.
   - Даже если и так, то вы теперь вполне восполнили этот пробел.
   - Мы намерены восполнить не только этот пробел, но и потерю времени,  и
сил, и обманутое доверие, - ведь все это произошло отнюдь не по вине  моих
клиентов.
   Мел решил не спорить. Такого рода пререканием ни та, ни другая  сторона
ничего не достигнет - разве что прибавит популярности  Эллиоту  Фримантлу.
Мел заметил, что карандаши репортеров бойко строчат по бумаге. Что-что,  а
как делать себе рекламу и давать ходкий материал для прессы - это адвокат,
по-видимому, неплохо знал.
   Про себя Мел решил, что  постарается  как  можно  быстрее,  не  выходя,
разумеется, из рамок учтивости, положить конец этим  переговорам.  Он  все
время остро ощущал присутствие Синди; она продолжала сидеть, как сидела  в
момент появления депутации, только теперь всем своим видом показывала, что
ее одолевает скука: все, что имело хоть  какое-то  отношение  к  служебным
делам Мела, неизменно нагоняло на нее тоску.  Впрочем,  на  этот  раз  Мел
готов был ей посочувствовать. Появление медоувудцев он и  сам  воспринимал
сейчас как непрошеное вторжение в его  личную  жизнь,  и  притом  в  самый
сложный для него момент.
   В то же время Мела не оставляла тревога за Кейза. Как там у него на КДП
идут сейчас дела? Может быть, ему следовало настоять, чтобы  Кейз  прервал
работу, и продолжить свою беседу  с  ним,  которая,  кажется,  могла  дать
результаты, если бы не помешал руководитель полетов. Пожалуй, и сейчас еще
не поздно... Но разговор с Синди не был закончен, и ей, конечно, он должен
отдать предпочтение перед  Кейзом.  А  тут  еще  этот  зловредный  адвокат
продолжает упражняться в красноречии...
   - Поскольку вы изволили упомянуть  эти,  с  позволения  сказать,  меры,
которые вы применяете для приглушения звука,  разрешите  поинтересоваться,
что с ними стряслось сегодня  вечером?  -  язвительно  осведомился  Эллиот
Фримантл.
   Мел вздохнул.
   - Третьи  сутки  свирепствует  снежный  буран.  -  Он  окинул  взглядом
остальных членов депутации. - Мне кажется, каждому из  вас  это  очевидно.
Буран создает сложности. - Он  рассказал,  что  взлетно-посадочная  полоса
три-ноль   заблокирована,   отчего   возникла    необходимость    временно
пользоваться для взлета полосой два-пять, а это, неизбежно,  не  могло  не
отразиться на Медоувуде.
   - Все это распрекрасно. Мы знаем, что бушует пурга, мистер Бейкерсфелд,
- сказал один из медоувудцев - лысеющий мужчина с квадратной  челюстью,  с
которым  Мел  уже   встречался   раз   на   другом   обсуждении   проблемы
аэропортовских шумов. - Но когда  вы  летаете  у  меня  над  головой,  мне
ей-богу, не легче от того, что я знаю причину этого безобразия -  будь  то
пурга или еще что. Кстати, меня зовут Флойд Занетта, и я был председателем
на том собрании...
   - Если вы позволите, мне бы хотелось обратить здесь  внимание  на  одно
обстоятельство, прежде чем мы пойдем дальше, - как бы  невзначай  вмешался
Эллиот Фримантл. Адвокат явно никак не намерен был ни на секунду  уступить
кому-либо руководящую роль  на  этом  обсуждении.  Он  обратился  к  Мелу,
одновременно бросив взгляд в сторону репортеров: - Дело не только в  шуме,
который сотрясает дома и барабанные перепонки жителей Медоувуда, хотя и он
достаточно губителен  для  здоровья  -  расшатывает  нервы,  лишает  детей
нормального сна... Ваш аэропорт физически вторгается...
   На этот раз Мел позволил себе прервать адвоката:
   - Вы в самом деле считаете, что единственный выход из возникшей сегодня
ситуации - это закрыть аэропорт?
   - Я не только так считаю и предлагаю вам этот выход, но мы  можем  даже
заставить  вас  закрыть  аэропорт.  Я  только  что  заявил,  что  аэропорт
физически вторгается в жизнь граждан. Я докажу это в суде  от  имени  моих
клиентов, и мы выиграем процесс!
   Остальные члены делегации, в том числе и  Флойд  Занетта,  одобрительно
закивали.
   Эллиот  Фримантл  сделал  паузу,  чтобы  дать  своим  словам   поглубже
проникнуть в сознание слушателей, а сам тем временем обдумывал, размышлял.
Пожалуй, он зашел достаточно далеко. Досадно было лишь то,  что,  несмотря
на все его усилия, управляющий аэропортом не потерял самообладания. Он уже
не раз, и часто не без успеха, пользовался этим методом. Метод  оправдывал
себя, потому что если его оппоненты теряли  самообладание,  они  неизбежно
падали в глазах репортеров, а именно этого он преимущественно и добивался.
Но Бейкерсфелд,  несмотря  на  то,  что  адвокат  явно  сумел  ему  сильно
досадить, был слишком опытен и умен, чтобы попасться на  эту  удочку.  Ну,
ничего, думал Фримантл, кое-чего я все же достиг.  Он  тоже  заметил,  что
репортеры  прилежно  записывают   его   слова,   которые   (утратив   свой
язвительно-нравоучительный тон) будут выглядеть совсем неплохо в печати  -
лучше даже, казалось ему, чем его предыдущая речь на собрании в Медоувуде.
   Фримантл сам, конечно, понимал, что все это - лишь пустое жонглирование
словами, которое по существу ничего не дает.  Даже  если  бы  ему  удалось
склонить на свою сторону Бейкерсфелда - что было  весьма  маловероятно,  -
все  равно  Бейкерсфелд  был  бы  бессилен  что-либо   сделать.   Аэропорт
существовал и будет существовать в том же виде и там, где он  есть.  Смысл
же этого ночного визита заключался отчасти в том, чтобы  привлечь  к  себе
внимание публики, а главным образом (с точки зрения  самого  Фримантла)  в
том, чтобы показать жителям Медоувуда,  какого  стойкого  поборника  своих
интересов они имеют в его лице, что  должно  было  обеспечить  непрерывный
приток новых соглашений и чеков в контору Фримантла и Сая.
   Обидно,  конечно,  что  оставшиеся  внизу  жители  Медоувуда  не  могут
слышать, как он, отстаивая их интересы, дает жару этому  Бейкерсфелду.  Ну
ничего, они прочтут это в завтрашних газетах. К тому  же  Эллиот  Фримантл
вовсе не считал,  что  здесь  и  завершится  ночная  схватка  Медоувуда  с
аэропортом. По окончании этих переговоров он выступит по телевидению -  он
обещал это ребятам из телекомпании, которые  не  могли  тащить  сюда  свое
оборудование и тоже ждут внизу. По его расчетам (и по его же предложению),
телевизионные камеры сейчас уже  должны  быть  установлены  в  центральном
зале, и, хотя этот  негр,  лейтенант  полиции,  заявил,  что  не  допустит
никаких демонстраций, он, Фримантл не сомневался, что если  ловко  повести
дело, его выступление может вызвать и демонстрацию.
   Минуту назад он заявил, что намерен возбудить дело в суде, а  несколько
ранее в тот же вечер заверил  жителей  Медоувуда,  что  на  это  в  первую
очередь и направлена вся его деятельность. "Прежде всего я уповаю на суд и
закон, - сказал он им. - Только на закон, и ни на что больше". Разумеется,
это была неправда. Но вся политика Эллиота  Фримантла  строилась  на  том,
чтобы уметь, когда нужно, сблефовать.
   - Какие меры вы в рамках закона примете, это, разумеется, ваше дело,  -
сказал Мел Бейкерсфелд. - Тем не менее я должен напомнить вам,  что  закон
оставил за аэропортами - поскольку они выполняют  общественно  полезную  и
необходимую функцию - право на существование вблизи населенных пунктов.
   Фримантл поднял брови:
   - А я и не знал, что вы тоже адвокат.
   - Я не адвокат и к тому же совершенно уверен, что вы это знаете.
   - Ну, я было на минуту усомнился, - ехидно ухмыльнулся Эллиот Фримантл.
- Потому что я-то, видите  ли,  адвокат  и  имею  некоторый  опыт  в  этих
вопросах. Более того, могу заверить вас, что есть прецеденты,  когда  дело
было решено в пользу моих  клиентов.  -  И,  так  же,  как  на  предыдущем
собрании, он  отче