фону от "Транс-Америки". Он
знал, что посадка на рейс два началась, что производится она  через  выход
сорок семь и лайнер поднимется в воздух ровно в двадцать три ноль-ноль.
   Стэндиш все время поглядывал на часы: он  собирался  подойти  к  выходу
сорок семь,  но  не  по  служебной  обязанности,  а  чтобы  попрощаться  с
племянницей. Джуди,  дочка  его  сестры,  улетала  на  год  в  Европу  для
завершения  образования,  и  Стэндиш  обещал  сестре,  жившей  в  Денвере,
проводить племянницу. Он уже посидел немного в  главном  зале  ожидания  с
этой славной, уравновешенной восемнадцатилетней  девушкой  и  сказал,  что
непременно найдет ее, чтобы попрощаться перед самым отлетом.
   А пока что инспектор Стэндиш пытался довести до конца одно  чрезвычайно
нудное дело - на редкость беспокойный выдался у него сегодня денек.
   - Вы совершенно уверены, мадам, что вам  не  следует  внести  кое-какие
поправки в ваше заявление? - сдержанно спросил он  костлявую  даму  весьма
надменного вида, многочисленные  чемоданы  которой  лежали  раскрытыми  на
таможенном столе.
   - Насколько я понимаю, вы предлагаете мне изобрести  какие-то  небылицы
взамен чистой правды, которую я вам сказала, -  раздраженно  ответствовала
дама. - Боже мой, вы все здесь так недоверчивы, так подозрительны.  Право,
можно подумать, что мы живем в полицейском государстве.
   Гарри Стэндиш пропустил этот выпад мимо ушей, как полагалось  видавшему
виды таможенному чиновнику, и вежливо ответил:
   - Я вам ничего не предлагаю, мадам. Я просто спросил, не желаете ли  вы
внести кое-какие поправки в  заявление,  сделанное  вами  по  поводу  этих
вещей, платьев, свитеров и мехового жакета.
   Дама - в паспорте она значилась как миссис  Гарриет  дю  Барри-Моссмен,
проживающая в Эванстоне и возвращавшаяся домой после месячного  пребывания
в Англии, Франции и Дании, - ответила ледяным тоном:
   - Нет, и не подумаю. Более того, когда я расскажу адвокату  моего  мужа
об учиненном мне допросе...
   - Прекрасно, мадам, - сказал Гарри Стэндиш. - В таком случае не  будете
ли вы так любезны подписать этот бланк. Если  желаете,  я  могу  объяснить
вам, для чего это необходимо.
   Платья, свитеры и меховой жакет были разложены на  открытых  чемоданах.
Меховой жакет - соболий - еще недавно красовался на плечах миссис Моссмен.
Когда  инспектор  Стэндиш  появился  в  таможенном  зале  у  стола   номер
одиннадцать, он попросил миссис Моссмен  снять  жакет,  чтобы  можно  было
получше  его  рассмотреть.  Несколько  минут   назад   красная   лампочка,
вспыхнувшая на стенной  панели  возле  входа  в  главный  таможенный  зал,
послужила  для   Стэндиша   сигналом.   Каждому   из   таможенных   столов
соответствовала своя лампочка; когда она загоралась, это означало,  что  у
того или иного дежурного таможни возникли затруднения  и  он  нуждается  в
помощи старшего инспектора.
   Сейчас молодой дежурный, первым имевший дело с  миссис  Моссмен,  стоял
рядом  с  инспектором  Стэндишем.  Большинство  пассажиров,  прибывших  из
Копенгагена  на  самолете  ДС-8  Скандинавской  авиакомпании,  уже  прошли
таможенный досмотр и покинули зал, и только эта хорошо  одетая  американка
всех задерживала, утверждая, что  не  приобрела  в  Европе  ничего,  кроме
духов, кое-какой бижутерии и туфель. Всего на  девяносто  долларов,  иными
словами - на  десять  долларов  меньше  суммы,  не  облагаемой  таможенным
сбором. Однако молодой таможенник усомнился в ее правдивости, и он  вызвал
Стэндиша.
   - С какой стати должна я что-то подписывать? - спросила миссис  Гарриет
дю Барри-Моссмен.
   Стэндиш  посмотрел  на  часы  под   потолком.   Было   без   пятнадцати
одиннадцать. Он еще мог успеть, покончив с делами этой дамы, попрощаться с
племянницей, пока самолет не улетел. Он терпеливо разъяснил:
   - Просто чтобы  облегчить  дело,  мадам.  Мы  ведь  просим  вас  только
письменно подтвердить то, что вы уже сообщили нам на словах.  Вы  сказали,
что эти платья были вами приобретены...
   - Сколько же раз должна я повторять одно и  то  же?  Я  покупала  их  в
Чикаго и в Нью-Йорке перед отъездом в Европу. Так же,  как  и  свитеры.  А
этот жакет - подарок и куплен  в  Соединенных  Штатах.  Мне  подарили  его
полгода назад.
   "И зачем только люди так поступают?" - недоумевал Гарри Стэндиш. Он  ни
секунды не сомневался, что утверждения этой дамы сплошная ложь.
   Начать с того, что со всех платьев - а их было шесть, и все  дорогие  -
были спороты ярлыки. Никто не сделает такой вещи без особой нужды. Женщины
обычно гордятся марками фешенебельных фирм. К тому же покрой  платьев  был
несомненно французский, так же как и мехового жакета, хотя к его подкладке
и была довольно неумело пришита  марка  магазина  "Сакс"  с  Пятой  авеню.
Однако пассажиры, вроде миссис Моссмен, не понимали, что квалифицированный
таможенник и без фабричной марки может определить, где изготовлен тот  или
иной предмет. Покрой, швы, даже то, как вшита молния,  -  для  наметанного
глаза все равно что знакомый почерк и столь же явно выдают автора.
   То же самое можно было сказать и о трех превосходных свитерах.  На  них
тоже  отсутствовали  фабричные  марки,  и  они  были  типично   английской
тускло-коричневой расцветки; такие  свитеры  не  продаются  в  Соединенных
Штатах. Можно было безошибочно утверждать, что они  куплены  в  Шотландии.
Когда крупные американские универсальные магазины заказывают  за  границей
такого рода свитеры, шотландские фирмы поставляют  им  товар  более  яркой
расцветки, пользующийся большим спросом  на  американском  рынке.  Каждому
таможеннику все это хорошо известно не только в теории, но и на практике.
   Миссис Моссмен спросила:
   - Предположим, я подпишу этот бланк, что дальше?
   - После этого вы будете свободны, мадам.
   - И могу взять с собой мои вещи? Все?
   - Да.
   - А если я откажусь подписать?
   -  Тогда  мы  будем  вынуждены  задержать   вас,   пока   не   закончим
расследование.
   После некоторого колебания миссис Моссмен сказала:
   - Хорошо, заполняйте бланк, я подпишу.
   -  Нет,  мадам,  вы  должны  заполнить  сами.  Вот  здесь,  пожалуйста,
проставьте название предмета, а в этой графе  -  где  он  был,  по-вашему,
приобретен. Пожалуйста, укажите названия всех магазинов, а  также  фамилию
лица, подарившего вам этот меховой жакет...
   Гарри Стэндиш подумал: в его распоряжении остается не больше  минуты  -
уже без десяти одиннадцать. Ему вовсе не хотелось прибежать  к  выходу  на
поле  в  тот  момент,  когда  дверь  самолета  захлопнется.  Но  его   нюх
таможенника...
   Он ждал. Миссис Моссмен заполнила бланк и подписала его.
   Завтра один из служащих таможни займется  проверкой  сделанного  миссис
Моссмен заявления. Платья  и  свитеры  будут  временно  реквизированы:  их
направят для опознания в магазины, где, по словам миссис Моссмен, они были
приобретены; соболий жакет предъявят в магазине "Сакс" на Пятой  авеню,  и
фирма, вне всякого сомнения, не  признает  его  своим  изделием...  Миссис
Моссмен еще не подозревала о том, какую беду навлекла она на свою  голову:
ей придется заплатить крупную пошлину  и  сверх  того  почти  наверняка  -
большой штраф.
   - Имеются у вас еще какие-либо предметы, мадам, о которых вы хотели  бы
упомянуть в декларации? - спросил инспектор Стэндиш.
   Миссис Моссмен возмущенно отрезала:
   - Разумеется, нет!
   - Вы в этом уверены?
   Таможенным   инспекторам   предписывается    всячески    способствовать
добровольному признанию пассажиров. Намеренно заманивать их в  ловушку  не
разрешается - если, конечно, они сами не лезут в нее.
   Не  удостоив  Стэндиша  ответом,  миссис  Моссмен  только  презрительно
тряхнула головой.
   - В таком случае, мадам, - сказал инспектор Стэндиш, - не будете ли  вы
любезны открыть сумочку?
   Только  тут  эта  самоуверенная  особа   впервые   проявила   некоторую
растерянность.
   - Но, насколько мне известно, дамские сумочки никогда не осматривают. Я
прохожу через таможню не в первый раз.
   - Как правило - нет. Но за нами сохраняется это право.
   Только в особых, крайне редких случаях таможенники прибегают к досмотру
дамских сумочек, так же  как  и  карманов  мужских  костюмов  или  пальто.
Предложить пассажирке показать содержимое сумочки -  случай  из  ряда  вон
выходящий. Но когда какой-либо  субъект  проявляет  чрезмерное  упрямство,
таможенники становятся упрямыми тоже.
   Миссис Гарриет дю Барри-Моссмен с большой неохотой открыла сумочку.
   Гарри Стэндиш обследовал  губную  помаду  и  золотую  пудреницу.  Вынув
пластинку с прессованной пудрой, он извлек из-под нее кольцо с бриллиантом
и рубином и сдул с него остатки пудры. В сумочке оказался начатый тюбик  с
кремом для рук. Разогнув нижнюю  часть  тюбика,  Стэндиш  увидел,  что  им
пользовались не с  того  конца.  Подавив  тюбик  в  верхней  части,  возле
колпачка,   он   нащупал   внутри   что-то   твердое.   Когда    же    эти
горе-контрабандисты изобретут что-нибудь новенькое, с досадой подумал  он.
Все то же старье, надоевшие трюки. Сколько он их перевидал на своем веку!
   Миссис Моссмен побелела. От ее высокомерия не осталось и следа.
   - Мадам, - сказал инспектор Стэндиш, - я должен покинуть вас ненадолго,
но я вернусь. К тому же теперь вся  эта  процедура  займет  еще  некоторое
время. - Он обратился к молодому таможеннику, стоявшему рядом: - Тщательно
проверьте все. Вспорите подкладку в сумке, проверьте дно чемоданов  и  швы
на всех предметах одежды. Составьте опись. Ну, в общем, вы сами знаете...
   Он уже направлялся к двери, когда миссис Моссмен окликнула его:
   - Инспектор!
   Стэндиш остановился.
   - Да, мадам?
   - Насчет этого жакета и  платьев...  возможно,  я  что-то  напутала.  Я
действительно купила их за границей и также еще несколько вещиц.
   Стэндиш покачал головой. Как это люди не понимают, что нельзя  заходить
слишком далеко - ведь  потом  уже  не  может  быть  и  речи  о  каком-либо
соглашении. Он заметил, что молодой таможенник тем временем обнаружил  еще
что-то.
   - Пожалуйста!.. Прошу вас... мой супруг...
   Инспектор  Гарри  Стэндиш  отвернулся,  чтобы   не   видеть   бледного,
потерянного лица миссис Моссмен, и поспешно  вышел  из  таможенного  зала.
Самым коротким путем - по служебному  проходу  под  залом  ожидания  -  он
направился к вестибюлю "Д", к выходу сорок семь. По дороге  он  раздумывал
над тупоумием миссис Гарриет дю Барри-Моссмен и  ей  подобных.  Впиши  она
честно меховой жакет и платья в декларацию, пошлина была бы  не  столь  уж
велика, особенно для явно богатой женщины. Молодой таможенник не  стал  бы
затевать дело из-за одних свитеров,  даже  если  бы  и  заметил,  что  они
куплены за границей, и уж, конечно,  никто  бы  не  подумал  открывать  ее
сумочку. Таможенники знают, что многие пассажиры, возвращаясь  на  родину,
стараются что-то провезти контрабандой, но смотрят на это  сквозь  пальцы.
Более того: если к их помощи прибегают, они иной раз даже дают  пассажирам
советы, указывая, какие  облагаемые  наиболее  высокой  пошлиной  предметы
включить  в  декларацию  так,  чтобы  получилась  сумма,   не   подлежащая
обложению, а пошлину заплатить лишь за те предметы, на которые она не  так
высока.
   Попадались с поличным, штрафовались, а порой и привлекались к  судебной
ответственности  преимущественно  непомерно  алчные  люди,  вроде   миссис
Моссмен, которая во что бы то ни стало хотела провезти все даром. И  Гарри
Стэндиша угнетала мысль о том, что таких, как она, слишком много.
   Он с облегчением обнаружил, что посадка на рейс два еще не  закончилась
и контролер у выхода продолжает  проверять  билеты  последних  пассажиров.
Форма таможенника давала Стэндишу  пропуск  в  любую  часть  аэропорта,  и
занятый проверкой билетов  контролер  едва  взглянул  на  него,  когда  он
подходил. Стэндиш заметил, что  контролеру  помогает  рыжеволосая  молодая
женщина - старший агент по обслуживанию пассажиров, он даже  припомнил  ее
фамилию: миссис Ливингстон.
   Стэндиш прошел в  салон  туристского  класса,  улыбнувшись  стюардессе,
стоявшей у входа в самолет:
   - Я на минутку. Смотрите не увезите меня с собой.
   Он разыскал свою племянницу Джуди - она сидела на третьем месте у окна.
Два места по другую сторону прохода занимала молодая пара  с  ребенком,  и
Джуди развлекалась, забавляя малышку.  Как  во  всех  салонах  туристского
класса, здесь было тесно, душно, да и кресла расположены так близко одно к
другому, что негде повернуться. Инспектор  Стэндиш  сам  путешествовал  по
воздуху редко, а когда это случалось, тоже брал билет туристского класса и
каждый раз страдал от клаустрофобии. Он  отнюдь  не  завидовал  всем  этим
людям, которым  предстоял  сейчас  утомительно-однообразный  десятичасовой
перелет.
   - Дядя Гарри! - воскликнула Джуди. - Я уж думала, вы не придете. -  Она
положила ребенка на колени матери.
   - Я пришел пожелать счастливого пути,  -  сказал  Стэндиш.  -  Надеюсь,
удача будет сопутствовать тебе  весь  год,  а  когда  будешь  возвращаться
домой, смотри не пытайся провезти контрабанду.
   Джуди рассмеялась.
   - Ни в коем случае, дядя Гарри. Прощайте.
   Она подставила ему лицо для поцелуя, и он нежно чмокнул ее в  щеку.  Он
был спокоен за Джуди. Вторая миссис Моссмен из нее не получится - он был в
этом уверен.
   Дружелюбно кивнув стюардессам, таможенный  инспектор  покинул  самолет.
Вернувшись  в  зал  ожидания,  он  задержался  у   выхода,   наблюдая   за
происходящим. Последние  минуты  перед  отлетом,  особенно  когда  самолет
отправляется в дальний рейс, всегда  действовали  на  инспектора  Стэндиша
тревожно и завораживающе, как, впрочем, и на  многих  людей.  Внезапно  из
репродуктора  донеслось  сообщение:  "_Заканчивается  посадка  в   самолет
"Транс-Америки", вылетающий рейсом два "Золотой Аргос"_.
   Пассажиров у выхода теперь оставалось только двое.  Рыжеволосая  миссис
Ливингстон  проглядывала  какие-то  бумаги,   контролер   проверял   билет
предпоследнего пассажира - высокого  блондина  в  верблюжьем  пальто,  без
шляпы. Пройдя проверку, высокий блондин по галерее-гармошке  направился  к
туристскому отсеку самолета. Миссис Ливингстон вернулась в главный зал.
   Наблюдая  все  это,  инспектор  Стэндиш  почти  бессознательно  обратил
внимание на фигуру, неподвижно стоявшую у окна спиной к выходу  на  летное
поле. Стэндиш увидел, что  это  старушка  -  маленькая,  хрупкая,  немного
растерянная. На ней был черный, несколько старомодный костюм,  в  руках  -
сумочка   из   черных   бусин.   У   этой    старушки    был    до    того
трогательно-беззащитный вид, что Стэндиш невольно подумал: как могла такая
пожилая женщина оказаться здесь в столь поздний час и совсем одна?
   Старушка  направилась  к  контролеру  "Транс-Америки",   производившему
посадку на рейс два; двигалась она  необыкновенно  проворно  и  легко.  До
Стэндиша долетели обрывки ее разговора с контролером, прорывавшиеся сквозь
шум уже запущенных двигателей:
   - Прошу вас... Мой сын только что поднялся в самолет...  Такой  высокий
блондин без шляпы, в пальто из верблюжьей шерсти... Он  забыл  бумажник...
Здесь все его деньги.
   Стэндиш заметил, что старушка держит в руке какой-то  предмет,  похожий
на мужской бумажник.
   У контролера был усталый вид, что нередко бывает  в  последние  секунды
посадки. Он нетерпеливо поглядел на старушку, протянул руку,  чтобы  взять
бумажник, затем поглядел снова, внимательнее, передумал и что-то торопливо
сказал, мотнув в сторону галереи-гармошки. До Стэндиша долетело только:
   - ...попросите стюардессу.
   Старушка улыбнулась, кивнула, направилась к галерее и  вскоре  скрылась
из глаз.
   Все эти наблюдения инспектора Стэндиша заняли не больше минуты.  И  тут
он увидел еще одного пассажира - долговязого  сутулого  человека,  который
почти бегом пересекал вестибюль, направляясь к выходу сорок семь.  Стэндиш
успел рассмотреть худое костлявое лицо  и  тоненькие  рыжеватые  усики.  В
руках у пассажира был плоский чемоданчик.
   Стэндиш уже собирался уходить, но приостановился;  что-то  в  поведении
этого пассажира привлекло его внимание. Быть  может,  то,  как  он  держал
чемоданчик, как судорожно прижимал его к боку. Слишком много людей  прошло
через таможню на глазах у Гарри Стэндиша. Некоторые из них вели себя точно
так же, как этот долговязый, и почти всякий  раз  это  означало,  что  они
стараются что-то  утаить.  Если  бы  этот  человек  прилетел  с  одним  из
международных рейсов, Стэндиш попросил бы открыть чемоданчик и проверил бы
его содержимое. Но этот пассажир  не  прилетел  в  Соединенные  Штаты,  а,
наоборот, улетал.
   В сущности, какое инспектору Стэндишу до него дело?
   И  все  же...  какой-то  инстинкт,  какое-то  особое,  шестое  чувство,
присущее почти  всем  таможенникам,  а  может  быть,  и  особое  отношение
Стэндиша к этому рейсу, которым  улетала  Джуди,  удержало  инспектора  на
месте, приковало его взгляд  к  чемоданчику,  столь  бережно  оберегаемому
долговязым пассажиром.


   Д.О.Герреро несколько воспрянул духом после того, как  ему  повезло  со
страховкой, и теперь чувствовал себя уже более уверенно. Подойдя к  выходу
на летное поле и увидев, что посадка в самолет еще не закончена, он сказал
себе: ну, теперь наконец все трудности остались позади, и  с  этой  минуты
все пойдет как по маслу. И  действительно,  словно  в  подтверждение  этих
слов, при проверке документов у выхода никаких  затруднений  не  возникло.
Как Герреро и предполагал с самого начала, внимание контролера привлекло к
себе небольшое расхождение между его паспортом и фамилией на  билете,  где
вместо "Герреро" стояло "Берреро". Мельком взглянув на паспорт,  контролер
тут же внес поправку в свой список пассажиров, исправил фамилию на  билете
и принес извинение за оплошность:
   - Прошу прощения,  сэр,  иногда  при  заказе  билета  получаются  такие
описки.
   Ну вот, все в порядке, с удовлетворением подумал Герреро:  фамилия  его
указана правильно, и, когда придет сообщение о том, что самолет, улетевший
в рейс два, бесследно исчез, никакой путаницы с установлением его личности
не возникнет.
   - Приятного путешествия, сэр. - Контролер возвратил ему билет и  указал
на галерею-гармошку, ведущую в туристский отсек самолета.
   Когда Герреро входил в самолет, все так  же  бережно  прижимая  к  боку
чемоданчик, оба двигателя правого борта были уже запущены.
   Место в самолете было им зарезервировано на городской станции -  кресло
возле окна, третье от прохода, и  стюардесса  помогла  ему  отыскать  его.
Пассажир, сидевший у прохода, привстал,  и  Герреро  протиснулся  на  свое
место. Среднее кресло между ними было еще свободно.
   Герреро застегнул ремень и бережно положил чемоданчик  на  колени.  Его
место оказалось примерно в середине туристского салона на  левой  стороне.
Остальные пассажиры еще продолжали  устраиваться,  ставили  ручной  багаж,
вешали  пальто.  Несколько  пассажиров  толпились  в  проходе.   Одна   из
стюардесс, беззвучно шевеля губами, пересчитывала пассажиров, и на лице  у
нее было написано: "Хоть бы уж вы все угомонились наконец".
   Почувствовав, что страшное напряжение, в котором  он  находился  с  той
минуты, как покинул свою квартиру, стало ослабевать, Герреро откинулся  на
спинку кресла и  закрыл  глаза.  Он  по-прежнему  крепко  сжимал  в  руках
чемоданчик, но дрожь в пальцах понемногу проходила. Не открывая  глаз,  он
нащупал  под  ручкой  чемоданчика  роковую  петлю  из   шнура   и   тотчас
почувствовал себя еще увереннее. Вот так он и будет  сидеть  не  шевелясь,
подумалось ему, а часа  через  четыре  потянет  за  этот  шнур  и  взорвет
основательный заряд динамита, скрытый в чемоданчике. Успеет ли  он  в  это
мгновение осознать происходящее? - спросил он себя. Будет ли какая-то доля
секунды... какой-то миг... чтобы насладиться сознанием своего  триумфа?  А
затем наступ