- крикнул Мел.
   Вошел лейтенант Ордвей. Увидев Синди, он сказал:
   - Ох, извините, миссис Бейкерсфелд!
   Синди подняла на него глаза  и  отвернулась,  не  произнеся  ни  слова.
Ордвей, почувствовав, что явился некстати, нерешительно переминался с ноги
на ногу.
   - Я, пожалуй, зайду попозже.
   Мел спросил:
   - А что вы хотели, Нед?
   - Там вся эта  компания  из  Медоувуда  -  протестуют  против  шума.  В
центральном зале их собралось человек двести, и подходят  еще.  Все  хотят
разговаривать с вами, но я сделал, как вы просили: предложил им  направить
к вам делегацию. Они  выбрали  шесть  человек,  и  с  ними  увязались  три
репортера. Я разрешил репортерам прийти тоже. - Полицейский кинул взгляд в
сторону приемной. - Они все ждут вас там.
   Мел понимал, что делегацию надо принять. Но  как  же  ему  не  хотелось
сейчас ни с кем разговаривать!
   - Синди, - с мольбой произнес он, - это не  займет  много  времени.  Ты
подождешь? - Она ничего не ответила, и он добавил: - Прошу тебя!
   Она продолжала молчать, полностью игнорируя их обоих.
   - Если это очень не вовремя, - сказал Ордвей, - я скажу им,  чтобы  они
пришли в другой раз.
   Мел покачал головой. Он уже связал себя обещанием принять делегацию.
   - Нет уж, давайте их сюда. - Полицейский шагнул к двери,  и  Мел  вдруг
спохватился: - Ох, я же не поговорил с  этой  женщиной...  Забыл,  как  ее
зовут.
   - Герреро, - сказал Ордвей. - И вам не придется с  ней,  разговаривать.
Когда я шел сюда, мне показалось, что она собирается уходить.
   Делегаты от Медоувуда - четверо мужчин и две женщины - гуськом вошли  в
кабинет. За ними  следом  -  трое  репортеров.  Один  был  из  "Трибюн"  -
подвижный моложавый мужчина по фамилии Томлинсон, который обычно  вел  все
репортажи из аэропорта для своей газеты  на  любые  связанные  с  авиацией
темы. Мел хорошо его знал и уважал за точность и непредвзятость сообщений.
С остальными двумя репортерами Мела связывало  лишь  шапочное  знакомство.
Тут была пожилая дама из  местного  еженедельника  и  совсем  еще  молодой
человек из "Сан-Таймс".
   В отворенную дверь Мелу был виден лейтенант Ордвей: он  разговаривал  с
женщиной, с этой миссис Герреро, - она стояла и застегивала пальто.
   Синди продолжала сидеть все в той же позе.
   - Добрый вечер. - Мел отрекомендовался и сказал, указывая на  диваны  и
стулья: - Прошу садиться.
   - А мы и присядем, - сказал один  из  вошедших,  аккуратно  причесанный
мужчина в дорогом костюме -  по-видимому,  руководитель  делегации.  -  Но
должен вас предупредить: мы пришли сюда не для  того,  чтобы  поболтать  в
уютной обстановке. Нам есть что вам сказать в лоб, напрямик, и мы ждем  от
вас такого же прямого ответа, без уверток.
   - Постараюсь удовлетворить ваше желание. С кем имею честь говорить?
   - Меня зовут Эллиот Фримантл. Я адвокат.  Представитель  этих  людей  и
всех, кто собрался там, внизу.
   - Ну что ж,  мистер  Фримантл,  -  сказал  Мел.  -  Почему  бы  вам  не
приступить прямо к делу?
   Дверь в приемную все еще была раскрыта. Мел заметил,  что  дожидавшаяся
его женщина ушла. Нед Ордвей вошел в кабинет и притворил за собой дверь.



        3

   Самолет,  вылетевший  рейсом  два  "Золотой  Аргос"  из  международного
аэропорта имени Линкольна,  уже  двадцать  минут  находился  в  воздухе  и
продолжал набирать высоту. Через одиннадцать минут,  когда  самолет  будет
над  Детройтом,  он  достигнет  тридцати  трех  тысяч  футов,   и   подъем
закончится. Машина уже вышла на  трассу,  которая  длинным  кружным  путем
приведет ее в Рим. Последние несколько минут  самолет  летел  в  спокойных
слоях атмосферы, снежная буря осталась далеко внизу. Впереди и еще выше  в
небе висел ущербный месяц, словно покачнувшийся фонарь, и все пространство
было в звездах - ярких, мерцающих.
   В пилотской кабине напряжение первых минут полета разрядилось.  Капитан
Хэррис уже сделал пассажирам сообщение по  трансляции.  Все  трое  пилотов
были заняты обычными делами, связанными с большим перелетом.
   За спиной у Хэрриса и Димиреста  под  столиком  второго  пилота  громко
зазвучали позывные.  В  тот  же  миг  на  радиопанели,  расположенной  над
рычагами дросселей,  замигала  желтая  лампочка.  Это  означало  вызов  по
спецсвязи - особой радиосистеме, дававшей возможность связываться почти  с
каждым  из   лайнеров,   словно   по   личному   телефону.   Все   лайнеры
"Транс-Америки",  так  же  как  и  других  крупных   авиакомпаний,   имеют
собственные позывные, передаваемые и принимаемые  автоматически.  Сигналы,
только что полученные самолетом номер 731-ТА, не могли  быть  приняты  или
услышаны никаким другим воздушным кораблем.
   Энсон  Хэррис  переключился  с   волны   воздушной   диспетчерской   на
соответствующую волну и подтвердил:
   - Рейс два "Транс-Америки" слушает.
   - Рейс два, говорит диспетчер  "Транс-Америки"  из  Кливленда.  Передаю
командиру  вашего  экипажа  сообщение  от  УП   международного   аэропорта
Линкольна. Сообщите готовность принять передачу.
   Хэррис видел, что Вернон Димирест тоже переключился на нужную волну,  и
придвинул к себе блокнот.
   Хэррис передал:
   - Мы готовы, Кливленд. Продолжайте.
   Сообщение было  составлено  Таней  Ливингстон  и  касалось  миссис  Ады
Квонсетт - пассажирки, пробравшейся без билета на рейс два. Оба  пилота  с
улыбкой выслушали описание  маленькой  старушки  из  Сан-Диего.  Сообщение
заканчивалось просьбой подтвердить ее присутствие на борту самолета.
   - Проверим и сообщим, - передал Хэррис и снова  переключился  на  волну
воздушного  диспетчера.  Вернон  Димирест  и  второй  пилот  Сай  Джордан,
слушавший  сообщение  через  динамик,  установленный  над  его   сиденьем,
рассмеялись.
   - Чушь, не верю, - сказал Сай Джордан.
   - А я верю! - Димирест усмехнулся. - Все они там - ослы, и  эта  старая
курица обвела их вокруг пальца! - Он нажал кнопку  вызова  по  внутреннему
телефону салона первого класса. - Передайте Гвен, - сказал он  стюардессе,
которая взяла трубку, - чтобы она пришла сюда.
   На его губах все еще играла усмешка, когда дверь  кабины  отворилась  и
вошла Гвен Мейген.
   Димирест прочел ей вслух описание миссис Ады  Квонсетт,  переданное  по
радио.
   - Видели вы среди пассажиров такую особу?
   Гвен покачала головой.
   - Я еще почти не заглядывала в туристский салон.
   - Пойдите и проверьте, там ли эта старушка. Ее нетрудно будет узнать.
   - А если она там, то что я должна сделать?
   - Ничего. Придите и доложите.
   Гвен отсутствовала всего несколько минут. Когда она вернулась, на  лице
ее тоже играла улыбка.
   - Ну что?
   Гвен кивнула.
   - Она там. В кресле четырнадцать. В точности  такая,  как  ее  описали,
только еще более карикатурная.
   - Сколько ей лет с виду? - спросил Сай Джордан.
   - Лет семьдесят пять, не меньше, а  может,  и  все  восемьдесят.  Прямо
какой-то диккенсовский персонаж.
   Энсон Хэррис сказал не оборачиваясь:
   - Скорее уж персонаж из "Мышьяка и старых кружев".
   - Она действительно летит "зайцем", капитан?
   Хэррис пожал плечами.
   - Так передали из  аэропорта.  Поэтому  у  вас  и  были  расхождения  в
количестве пассажиров и проданных билетов.
   - Это же очень легко проверить, -  сказала  Гвен.  -  Я  могу  пойти  и
попросить ее предъявить билет.
   - Нет, - сказал Вернон Димирест. - Этого не нужно делать.
   Все посмотрели на него с любопытством, однако  в  кабине  было  слишком
темно, чтобы разглядеть выражение его  лица.  Хэррис  повернулся  к  своим
приборам, второй пилот возвратился к наблюдению за расходом топлива.
   - Минутку, Гвен, -  сказал  Димирест.  Гвен  стояла,  ожидая.  пока  он
записывал полученное по радио сообщение. - От нас требовалось только одно:
проверить, находится ли старуха на борту нашего самолета.  Прекрасно,  она
здесь, и я сообщу об этом воздушному диспетчеру. Думаю, они приготовят  ей
соответствующую встречу в Риме, и тут уж мы  ничего  поделать  не  сможем,
если б даже и захотели. А пока - раз старушенция залетела так далеко и  мы
не намерены возвращаться из-за нее обратно - зачем превращать  для  нее  в
пытку оставшиеся восемь часов полета? Пусть летит без  нервотрепки.  Может
быть, перед посадкой в Риме мы откроем ей,  что  ее  хитрость  обнаружена.
Тогда это не будет для нее таким потрясением. А пока  что  пусть  получает
удовольствие от полета.  Пусть  бабушка  пообедает  и  спокойно  посмотрит
фильм.
   - Знаете, - сказала Гвен, задумчиво глядя на Вернона, - бывают  минуты,
когда вы мне положительно нравитесь.
   Гвен вышла. Димирест, все еще посмеиваясь, переключился на другую волну
и передал сообщение диспетчеру Кливленда.
   Энсон Хэррис раскурил трубку, включил автопилот и сказал сухо:
   - Вот уж никогда не думал, что старые дамы по вашей части. - Он  сделал
ударение на слове "старые".
   Димирест усмехнулся.
   - Конечно, я предпочитаю молодых.
   - Так мне приходилось слышать.
   Сообщение о  безбилетной  пассажирке  и  разговор  с  Хэррисом  привели
Димиреста в отличное расположение духа. Он сказал беззаботно:
   - Всему свой черед. Скоро и нас с вами запишут в разряд пожилых.
   - Меня уже записали. - Хэррис исчез в клубах дыма. - С некоторых пор.
   Оба пилота сдвинули в сторону один  наушник,  чтобы  иметь  возможность
нормально разговаривать  и  вместе  с  тем  не  пропустить  позывных.  Шум
двигателей, стойкий,  но  не  оглушительный,  как  бы  отгораживал  их  от
остального мира.
   - А вы, кажется, не ходок, верно? - заметил Димирест. - Я хочу  сказать
- не любитель бегать на  сторону.  Я  видел,  как  вы  на  отдыхе  сидите,
уткнувшись в книгу.
   Теперь уже усмехнулся Хэррис.
   - Иногда я еще, кроме того, хожу в кино.
   - И с чего вы такой праведник?
   - Моя жена была стюардессой на ДС-4. Там мы познакомились. Она  видела,
что творится вокруг: беспорядочные связи, беременности, аборты -  всю  эту
грязь. А потом ее назначили старшей, и ей не раз приходилось помогать  эту
мерзость расхлебывать. Словом, когда мы  поженились,  я  дал  ей  слово...
Понятно какое. И я его держу.
   - Ну зато и нарожали ребятишек.
   - Верно.
   Хэррис  снова  включил  автопилот.  Разговаривая,  оба   пилота   -   в
соответствии с инструкцией и по привычке - не  сводили  глаз  с  приборов,
которые мгновенно зарегистрировали бы малейшую неполадку в самолете и дали
бы о ней знать. Никаких отклонений от нормы не было.
   Димирест спросил:
   - Сколько же их у вас? Шестеро?
   - Семеро. - Хэррис улыбнулся. -  Четверо  было  запланировано,  а  трое
сверх плана. Но и это неплохо.
   - А вот те, что не были запланированы... Вы ни разу не  думали  о  том,
чтобы от них избавиться, пока они еще не появились на свет?
   Вопрос вырвался у Вернона Димиреста  непроизвольно.  Он  сам  удивился,
зачем он это спросил. Видимо, два предшествующих разговора с  Гвен  навели
его на мысль о детях. Все же; это было; очень непохоже  на  него  -  много
раздумывать над тем, что так очевидно и просто, как хотя  бы  этот  аборт,
который должна сделать Гвен.
   - Вы имеете в виду аборт? - спросил Хэррис и сразу отвел глаза.
   - Да, - сказал Димирест. - Я именно это имел в виду.
   - Так я вам отвечу: нет! - резко сказал Хэррис.  И  добавил  уже  более
спокойным тоном: - У меня на этот счет вполне определенная точка зрения.
   - Потому что это запрещено религией?
   Хэррис покачал головой.
   - Я атеист.
   - Какими же вы тогда руководствуетесь соображениями?
   - А вам очень хочется знать?
   - Почему бы и нет? У нас еще целая ночь впереди, - сказал Димирест.
   Они прислушивались к происходившим по радио переговорам  между  КДП  на
земле и самолетом "ТВА", поднявшимся в воздух почти тотчас следом за  ними
и направлявшимся в, Париж, Лайнер летел в десяти милях  позади  них  и  на
несколько тысяч футов ниже. Они набирали высоту - то же делал у лайнер.
   Большинство опытных пилотов,  слушая  переговоры  по  радио  с  другими
самолетами,  всегда  мысленно  держат  перед  глазами   картину   движения
самолетов в зоне их полета.  Димирест  и  Хэррис  оба  добавили  последние
зафиксированные  ими  сведения  к  имевшимся  ранее.  Когда  радиоразговор
воздуха с землей закончился, Димирест напомнил Хэррису:
   - Я слушаю.
   Хэррис проверил курс и высоту и принялся набивать трубку.
   -  Я  довольно  много  занимался   историей   общественных   отношений.
Заинтересовался ею еще в колледже, и с тех пор так и пошло. Быть может, вы
тоже?
   - Нет, -  сказал  Димирест.  -  Ровно  настолько,  насколько  это  было
необходимо.
   - Так вот. Если вы проследите историю человечества, вам сразу  бросится
в глаза: весь прогресс на земле совершается ради одной-единственной цели -
сделать каждого индивидуума более гуманным. Всякий раз, когда  цивилизация
поднимается на  новую  ступень,  человечество  становится  немного  лучше,
немного просвещеннее, потому что люди начинают больше  заботиться  друг  о
друге, больше уважать  личность  другого.  В  те  эпохи,  когда  этого  не
происходит, человечество откатывается назад. Каждый отрезок истории,  если
вы вглядитесь в него, доказывает эту истину.
   - Приходится верить вам на слово.
   - Вовсе нет. Есть множество тому  примеров.  Рабство  было  уничтожено,
потому что люди научились уважать человеческую личность. По той же причине
перестали казнить детей и был установлен  хабеас  корпус,  и  теперь  люди
хотят достичь справедливости для всех или по  возможности  приблизиться  к
этому. И в наше время  большинство  тех,  кто  выступает  против  смертной
казни, хотят  того  же,  не  столько  в  интересах  казнимого,  сколько  в
интересах общества, которое, отнимая у человека  -  у  любого  человека  -
жизнь, тем самым наносит непоправимый вред себе, то есть каждому из нас.
   Хэррис  умолк.  Наклонившись  вперед  так,  что  натянулись  ремни,  он
всматривался из полумрака кабины в окружавшую их ночь. В ярком свете  луны
четко  выступали  громады  облаков  далеко  внизу.  При   такой   сплошной
облачности - вплоть до середины Атлантического океана, согласно  сводке  -
земли не будет видно на всем пути их следования. Где-то на несколько тысяч
футов  ниже  промелькнули  огни  самолета,  летевшего  в   противоположном
направлении, и скрылись.
   Второй пилот  Сай  Джордан,  подавшись  к  дросселям,  увеличил  подачу
топлива двигателям, так как самолет набирал высоту.
   Димирест подождал, пока Джордан закончит, и снова обратился к Хэррису:
   - Но аборт - это не смертная казнь.
   - Не скажите, - возразил Хэррис. - Если вдуматься, то  можно  прийти  к
иному выводу. И  в  том  и  в  другом  случае  речь  Идет  об  уважении  к
человеческой жизни, жизни  отдельного  индивидуума,  о  том,  каким  путем
развивалась и будет развиваться цивилизация. Не странно ли, что мы  ратуем
за отмену смертной казни и одновременно за разрешение абортов. И никто  не
замечает, насколько это нелепо: требовать уважения к человеческой жизни  и
в то же время распоряжаться ею как вещью, лишенной ценности.
   Димиресту вспомнились слова, сказанные  им  этим  вечером  Гвен,  и  он
повторил их снова:
   - Нерожденное дитя еще не  наделено  жизнью.  Это  не  индивидуум,  это
эмбрион.
   - А позвольте узнать, видели вы когда-нибудь абортированного ребенка? -
спросил Хэррис. - То, что вынуто из чрева?
   - Нет, не видел.
   - А мне довелось однажды. Он лежал в стеклянной банке с  формальдегидом
в шкафу у моего приятеля-доктора. Не знаю, откуда он у него взялся, только
приятель сказал мне, что если бы жизнь этого эмбриона не оборвали, если бы
его не абортировали, получился бы нормальный ребенок, мальчик. Да, это был
эмбрион, как вы изволили выразиться, и вместе с тем это был уже маленький,
вполне сформированный человечек: забавное личико, ручки, ножки,  пальчики,
даже крошечный пенис. Знаете, что я почувствовал, глядя на него? Мне стало
стыдно. Я подумал: а где же, черт подери, был я, где были все  порядочные,
еще не утратившие человеческих чувств  люди,  когда  совершалось  убийство
этого беззащитного существа? Потому что совершилось именно убийство,  хотя
мы обычно избегаем употреблять это слово.
   - Я же не предлагаю, черт побери, вынимать из  утробы  матери  ребенка,
когда он уже сформировался!
   - А вам известно, - спросил Хэррис, - что  через  восемь  недель  после
зачатия у зародыша уже намечено все, чему положено быть  у  новорожденного
ребенка? А на третьем месяце зародыш даже выглядит как  ребенок.  Так  где
тут можно провести границу?
   - Вам бы следовало стать адвокатом, а не пилотом, - проворчал Димирест.
Однако этот разговор невольно заставил его  задуматься:  на  каком  месяце
может быть сейчас Гвен? Он прикинул: если это случилось  в  Сан-Франциско,
как она утверждает, тогда, значит, восемь-девять  недель  назад,  и,  если
верить Хэррису, у нее в чреве - почти полностью сформировавшийся ребенок.
   Подошло время для очередного рапорта на КДП. Вернон  Димирест  выполнил
это сам. Они поднялись уже на тридцать две тысячи футов над землей, подъем
был почти закончен, еще несколько секунд - и они пересекут границу  Канады
и  пролетят  над  югом  провинции  Онтарио.   Детройт   и   Виндзор,   два
города-близнеца по обе  стороны  границы,  обычно  издалека  встречали  их
яркими всполохами огней. Но сегодня кругом был непроглядный мрак, и только
где-то  внизу  -  затянутые  облаками  города.  Димирест   вспомнил,   что
детройтский аэропорт закрыли перед  самым  их  взлетом.  В  обоих  городах
сейчас бушевала вьюга, передвигавшаяся на восток.
   Димирест знал, что там, у него за спиной, в пассажирских  салонах  Гвен
Мейген и другие стюардессы разносят напитки по второму разу,  а  в  салоне
первого класса - еще и горячие закуски на дорогих фарфоровых тарелочках.
   - Этот вопрос глубоко  меня  волнует,  -  сказал  Энсон  Хэррис.  -  Не
обязательно быть религиозным человеком, чтобы верить в нравственность.
   - Или вынашивать идиотские идеи, - проворчал Димирест.  -  Ну,  что  ни
говорите, а те,  кто  разделяет  вашу  точку  зрения,  неминуемо  потерпят
фиаско. Все сейчас идет к тому; чтобы облегчить возможность делать аборты.
Вероятно даже, их будут производить свободно, узаконенным порядком.
   - Если это произойдет, - сказал Хэррис, - мы сделаем шаг назад, к печам
Освенцима.
   - Чушь! - Димирест оторвался от бортового журнала, куда он занес только
что полученные данные  о  местонахождении  самолета.  Он  уже  не  скрывал
раздражения, которое вообще легко прорывалось у него наружу. -  Существует
много доводов в  пользу  абортов:  случайное  зачатие,  например,  которое
обрекает ребенка на нищету, на прозябание без надежды выбиться в люди, ну,
и другие случаи - изнасилование, кровосмешение, слабое здоровье матери...
   - Особые обстоятельства не могут приниматься в расчет.  Это  все  равно
что сказать: "Ладно, мы с некоторыми оговорками узаконим убийство, если вы
приведете убедительные  доводы  в  пользу  его  необходимости".  -  Хэррис
возмущенно покачал головой. - И к чему говорить о  нежеланных  детях?  Эта
проблема может быть решена противозачаточными мерами. Теперь это  доступно
каждому, независимо от его имущественного  положения.  Но  если  произошла
оплошность и  новая  жизнь  уже  зародилась,  значит,  возникло  еще  одно
человеческое  существо,  и  вы  не  имеете  права  выносить  ему  смертный
приговор. А что касается участи, которая его ждет,  то  никто  из  нас  не
знает  своей  судьбы;  но  когда  нам  дарована  жизнь  -  счастливая  или
несчастная, -  мы  стремимся  ее  сохранить,  и  мало  кто  хочет  от  нее
избавиться, сколь бы ни был он несчастен.  С  нищетой  надо  бороться,  не
убивая нерожденных младенцев, а улучшая условия жизни.
   Хэррис помолчал, потом заговорил снова:
   - А опираясь на экономический фактор, можно зайти очень далеко.  Следуя
такой  логике,  кто-то  захочет  убивать  психически   неполноценных   или
монголоидных младе