лагополучно сесть в  самолет.  Она  достала
желтенькую  квитанцию,  обнаруженную  среди  вещей  мужа,  и  показала  ее
контролеру. Мельком взглянув на квитанцию,  контролер  стал  просматривать
список пассажиров.
   На какую-то секунду в  душе  Инес  затеплилась  надежда;  а  вдруг  она
ошиблась, вдруг муж ее и не думал никуда улетать; мысль о том, что он  мог
отправиться в Рим,  все  еще  казалась  ей  слишком  невероятной.  Но  тут
контролер  сказал  -  да,  Д.О.Герреро  находится   на   борту   самолета,
вылетающего рейсом два, и обидно, конечно, что миссис  Герреро  не  успела
проводить мужа, но сегодня из-за этого снегопада  все  пошло  кувырком,  а
теперь он просит его извинить, но ему необходимо...
   Контролер ушел, и тут Инес расплакалась: она вдруг  почувствовала  себя
такой одинокой среди всей этой толпы.
   Сначала  из  глаз  ее  выкатилось  несколько  слезинок,   затем   сразу
припомнились все несчастья и беды, и слезы хлынули ручьем. Инес скорбела о
настоящем и оплакивала прошлое: был у нее дом - теперь его не стало; детей
она не может содержать; был у нее муж, хоть и никудышный, но она  привыкла
к нему, а теперь и он улетел  куда-то...  Она  вспоминала,  какой  была  в
молодости, и плакала о том, какой стала теперь; она плакала о том,  что  у
нее нет денег и ей некуда идти - разве что снова в  опостылевшую,  кишащую
тараканами квартиру, да и оттуда ее завтра вышвырнут - ведь  от  ничтожной
суммы, с помощью  которой  она  надеялась  умилостивить  на  время  своего
квартирного хозяина, ничего  не  осталось  после  того,  как  шофер  такси
присвоил себе сдачу... Она даже не была уверена, хватит ли у  нее  мелочи,
чтобы добраться до дому. Она плакала, потому что туфли натерли ей ноги,  и
потому что она была так неприглядно одета, да  еще  промокла  насквозь,  и
потому что устала, измучилась, и потому что закоченела  и  ее  лихорадило.
Она плакала о себе и обо всех разуверившихся и отчаявшихся, как она.
   Наконец, заметив, что на нее стали с любопытством поглядывать, она, все
так же плача, принялась бесцельно бродить  по  аэровокзалу.  Именно  тогда
защитные силы мозга пришли ей на выручку, сознание ее  затуманилось,  и  в
спасительном отупении она хотя и продолжала горевать, но уже не понимала -
почему.
   Вскоре после этого она попалась на глаза одному из дежурных полицейских
аэровокзала,  и  он,  проявив  отзывчивость,  которой  далеко  не   всегда
отличаются блюстители порядка, усадил  ее  в  укромном  уголке  и  тут  же
связался по телефону со  своим  начальством.  Лейтенант  Ордвей  находился
неподалеку и сказал, что разберется в этом сам. Он пришел  к  выводу,  что
Инес, несмотря на ее подавленное состояние и бессвязную  речь,  совершенно
безопасна, и велел проводить ее в кабинет управляющего аэропортом, считая,
что это единственное спокойное и вместе с тем не  столь  устрашающее,  как
полицейский участок, место.
   Инес покорно поднялась в лифте, прошла по коридору; она как будто  даже
не сознавала, что ее  куда-то  ведут,  во  всяком  случае,  была  к  этому
равнодушна. Потом она покорно опустилась в указанное ей  кресло,  радуясь,
что может отдохнуть. Какие-то люди входили и выходили, говорили что-то, но
все, это происходило как во сне, а очнуться у нее не хватало сил.
   Однако некоторое время спустя  инстинкт  самосохранения,  заложенный  в
каждом человеке, сколь бы ни  был  он  беспомощен  и  забит,  заставил  ее
очнуться и осознать, хотя и  смутно,  что  нужно  действовать,  двигаться,
делать что-то, так как жизнь не стоит на месте и - какие бы удары  она  ни
наносила и как бы ни  была  беспросветна  и  пуста  -  неумолимо  движется
вперед.
   Инес Герреро встала; она еще не отдавала себе отчета, где  находится  и
как сюда попала, но уже приняла решение уйти. В этот  момент  медоувудская
делегация  в  сопровождении  лейтенанта  Ордвея  вошла  в  приемную   Мела
Бейкерсфелда, где находилась Инес. Делегация проследовала в кабинет, а Нед
Ордвей вернулся, и,  пока  затворялась  дверь,  Мел  успел  заметить,  что
лейтенант разговаривает с посетительницей.
   Хотя Инес и не очень хорошо соображала, однако  она  поняла,  что  этот
здоровенный негр полицейский хочет ей помочь,  и  вместе  с  тем  возникло
неясное ощущение, что она уже видела его где-то, совсем недавно,  и  тогда
он был тоже добр к ней, как и сейчас, куда-то отвел ее и ничего не пытался
выспросить; вот и теперь он вроде понимал - хотя она ничего не говорила, -
что ей надо вернуться в город, но она не уверена, хватит ли у нее  на  это
денег. Инес принялась шарить в кошельке, хотела подсчитать, сколько у  нее
там осталось, но он остановил ее и, повернувшись спиной к двери в кабинет,
сунул ей в руку три доллара. Потом вывел ее в коридор, показал, как пройти
вниз к остановке автобуса, и добавил, что этих денег ей хватит на обратную
дорогу и останется еще немного, чтобы в городе добраться, куда ей нужно.
   После этого полицейский ушел, а Инес сделала, как он сказал: спустилась
вниз по лестнице, потом почти у самой двери, ведущей  наружу  к  остановке
автобуса, ей бросилось в глаза нечто привычно-знакомое - киоск, в  котором
продавали сосиски, - и чувство голода, жажды и смертельной усталости сразу
вернуло ее к действительности. Она порылась  в  кошельке,  нашла  тридцать
пять центов, купила сосиску и кофе  в  бумажном  стаканчике,  и  вид  этих
обыденных предметов подействовал на  нее  ободряюще.  В  уголке,  рядом  с
киоском, она увидела стул и примостилась на  нем.  Она  не  отдавала  себе
отчета в том, сколько времени просидела там: сосиска  была  съедена,  кофе
выпит, и пробудившееся  было  восприятие  реальности  происходящего  снова
стало ускользать от  нее,  заменяясь  чувством  успокоения  и  довольства.
Сновавшие перед глазами люди, гул голосов, какие-то объявления по радио  -
все это убаюкивало ее. Дважды Инес показалось, будто она услышала по радио
и свое имя, но она решила, что это ей почудилось, что этого не может быть,
так как никому на свете нет до нее дела и никто даже не знает, где она.
   Она смутно сознавала, что рано или поздно ей придется  отсюда  уйти,  и
чувствовала, как это будет для  нее  трудно.  Ну,  а  пока  она  тихонечко
посидит здесь.



        8

   Все сотрудники, срочно вызванные  в  кабинет  управляющего  аэропортом,
явились незамедлительно - за  исключением  одного.  Некоторых  Бейкерсфелд
вызывал  сам,  других  -  через  Таню  Ливингстон,  но  во  всех   случаях
подчеркивалась настоятельная необходимость прибыть немедленно, отложив все
дела.
   Первым  явился  шеф  Тани  Ливингстон   -   управляющий   пассажирскими
перевозками "Транс-Америки" Берт Уэзерби.
   Почти тут же следом за ним пришел лейтенант Ордвей, уже отдавший  своим
полицейским приказ разыскать Инес Герреро, но еще не имевший ни  малейшего
представления о  том,  зачем  это  нужно.  На  это  время  он  предоставил
медоувудцам беспорядочно  толпиться  в  главном  вестибюле  аэровокзала  и
слушать, как адвокат Фримантл усердствует перед  телекамерой,  защищая  их
права.
   Берт Уэзерби спросил прямо с порога:
   - Что у вас стряслось, Мел?
   - Мы еще не знаем наверняка, Берт, и ухватиться пока не за что,  но  не
исключена возможность, что на борту  вашего  самолета,  выполняющего  рейс
два, находится бомба.
   Уэзерби кинул мельком вопросительный взгляд на Таню, - почему она  тоже
здесь? - но не стал терять время на расспросы и снова обратился к Мелу:
   - Так что именно вам известно?
   Мел  вкратце  рассказал  Уэзерби  и  Ордвею  обо  всем,   что   удалось
установить, и о  сообщении  инспектора  Стэндиша  относительно  пассажира,
который как-то  подозрительно,  на  взгляд  инспектора  -  человека  остро
наблюдательного,  -  держал  под  мышкой  маленький  плоский   чемоданчик,
прижимая его к боку; о том, что  человека  этого,  как  установлено  Таней
Ливингстон, зовут Д.О.Герреро или,  возможно,  Берреро;  о  том,  что,  по
словам городского агента,  пассажир  при  регистрации  не  имел  при  себе
никакого багажа, за исключением уже упомянутого чемоданчика;  о  том,  что
Д.О.Герреро выписал в аэропорту страховой полис на сумму  в  триста  тысяч
долларов, причем у него едва хватило денег, чтобы уплатить  за  страховку,
из  чего   явствует,   что   он,   по   всей   видимости,   отправился   в
пятитысячемильный перелет не только без смены белья, но и практически  без
денег; и наконец, о том, что миссис Инес Герреро, в чью пользу застраховал
ее супруг  свою  жизнь  на  время  перелета,  в  чрезвычайно  расстроенных
чувствах только что бродила по зданию аэровокзала.
   Пока он говорил, вошел таможенный инспектор Гарри Стэндиш, не  успевший
даже снять формы, а за ним - Банни. Девушка вошла  неуверенно,  с  опаской
поглядывая по сторонам на незнакомых людей и незнакомую обстановку.  Когда
смысл сообщения Мела дошел до нее, она побледнела и глаза  ее  округлились
от испуга.
   Из всех приглашенных не явился только контролер,  дежуривший  у  выхода
сорок семь и пропускавший пассажиров на рейс два. Когда Таня позвонила его
начальнику,  тот  сказал,  что  контролер  уже  сменился  и  уехал  домой.
"Передайте, - попросила Таня, - чтобы  он  по  прибытии  домой  немедленно
позвонил сюда". Таня решила, что вызывать его обратно нет смысла: едва  ли
он запомнил, сел ли  Герреро  в  самолет.  Если  же  у  кого-то  возникнут
вопросы, тогда их можно будет задать и по телефону.
   - Я  пригласил  сюда  всех,  кто  имеет  к  этому  делу  хоть  малейшее
отношение, на случай если вы или кто-то еще пожелает что-нибудь  выяснить,
- сказал Мел, обращаясь к Уэзерби. - Я считаю, что нам с вами - и  главным
образом вам - предстоит решить, должны ли мы на основании имеющихся данных
предупредить командира рейса два. - В эту минуту  Мелу  снова  вспомнилось
то, что он на время выбросил из головы: ведь командиром рейса два был  его
зять Вернон Димирест. Потом, сказал себе Мел,  он  еще  успеет  хорошенько
подумать о некоторых вытекающих отсюда последствиях. А сейчас не время.
   - Вот что. - Вид у Берта Уэзерби был довольно мрачный. Он  обернулся  к
Тане. - Какое бы решение мы ни приняли, я считаю,  что  следует  поставить
обо всем в известность главного пилота. Разыщите Ройса Кеттеринга. Если он
еще на базе, давайте его сюда.
   Капитан Кеттеринг, главный  пилот  "Транс-Америки",  испытывал  самолет
номер 731-ТА перед его отправкой в рейс два.
   - Есть, сэр.
   Таня направилась к телефону; в это время зазвонил другой  аппарат.  Мел
взял трубку.
   Говорил руководитель полетов - в  ответ  на  запрос  Мела.  поступивший
несколько минут назад на КДП.
   -  Сообщаю  запрошенные  вами  сведения  о  самолете   "Транс-Америки",
выполняющем рейс два.
   - Давайте.
   - Взлетел в двадцать три тринадцать по местному времени.
   Мел бросил взгляд  на  стенные  часы.  Было  десять  минут  пополуночи:
самолет летел уже без малого час.
   Руководитель полетов продолжал:
   - КДП Чикаго передал самолет Кливлендскому  центру  в  Двадцать  четыре
двадцать семь; Кливленд, в свою очередь, передал  самолет  Торонто  в  час
ноль три, то есть семь  минут  назад.  По  сообщению  Торонтского  центра,
самолет находится в настоящий момент близ Лондона, провинция Онтарио. Если
вас интересует, могу сообщить  дополнительные  данные:  высоту,  скорость,
курс...
   - Пока достаточно, - сказал Мел. - Благодарю.
   - Тут вот  еще  что,  мистер  Бейкерсфелд.  -  И  руководитель  полетов
пересказал сообщение Патрони: полосой три-ноль нельзя  будет  пользоваться
еще по меньшей мере час.
   Мел нетерпеливо слушал. Сейчас  на  первом  плане  были  другие,  более
важные дела.
   Повесив трубку, Мел передал Уэзерби данные о местонахождении самолета.
   Таня тоже положила трубку и сообщила:
   - Капитана Кеттеринга нашли. Он сейчас придет.
   - А эта женщина - жена подозрительного  пассажира...  Как,  кстати,  ее
зовут? - спросил Уэзерби.
   - Инес Герреро, - сказал Ордвей.
   - Где она?
   - Пока  неизвестно.  -  Ордвей  добавил,  что  полицейские  прочесывают
аэропорт, хотя, возможно, этой женщины давно  уже  здесь  нет.  Управление
городской полиции тоже поставлено в известность, и  полицейские  проверяют
каждый автобус, прибывающий в город из аэропорта.
   - Она была здесь, - сказал Мел, - но тогда мы еще ничего не знали...
   - Не очень-то мы были поворотливы, - проворчал Уэзерби  и  поглядел  на
Таню, а потом на инспектора Стэндиша, который пока не произнес  ни  слова.
Таня поняла, что  Уэзерби  с  досадой  вспомнил  сейчас,  как  он  от  нее
отмахнулся: "Бросьте вы!" - Придется нам все-таки информировать  командира
экипажа, - сказал он. - Пусть у нас пока  одни  только  предположения,  он
имеет право знать о них.
   - Может быть, сообщить приметы  Герреро,  чтобы  капитан  Димирест  мог
последить за ним, не привлекая его внимания? - сказала Таня.
   - Если вы найдете это нужным, - сказал Мел, - тут мы можем вам  помочь.
Есть люди, которые его видели.
   - Хорошо, - сказал Уэзерби, - сейчас мы  этим  займемся.  А  пока  что,
Таня, свяжитесь с нашим диспетчером. Скажите, что  через  несколько  минут
нам надо будет передать важное  сообщение  рейсу  два  -  пусть  подключат
спецсвязь. Я хочу, чтобы это прошло по закрытому каналу, а не  в  открытый
эфир. Пока еще не время оповещать всех.
   Таня снова взяла трубку.
   Мел обратился к Банни:
   - Как вас зовут?
   Она назвала себя, явно нервничая. Взоры  всех  были  обращены  на  нее.
Мужчинам невольно бросился  в  глаза  ее  пышный  бюст.  Уэзерби  чуть  не
присвистнул, но вовремя сдержался.
   - Вы поняли, о каком пассажире идет речь? - продолжал Мел.
   - Я?.. Нет, не совсем...
   -  Его  зовут  Д.О.Герреро.  Вы,  кажется,  час  назад  выписывали  ему
страховой полис, так?
   - Да.
   - Вы при этом хорошо к нему присмотрелись?
   Банни покачала головой.
   - Нет, особенно не  присматривалась.  -  Ответ  прозвучал  тихо.  Банни
облизнула губы.
   Мел с удивлением на нее поглядел.
   - Когда я говорил с вами по телефону, мне показалось...
   - Страховалась уйма народу... - попыталась оправдаться Банни.
   - Но вы же сказали, что вам запомнился этот пассажир!
   - Нет, это был какой-то другой.
   - Значит, вы не помните пассажира по фамилии Герреро?
   - Нет.
   Мел был озадачен.
   - Разрешите мне, мистер Бейкерсфелд.  -  Нед  Ордвей  шагнул  вперед  и
пригнулся почти к самому лицу Банни. - Не хотите впутываться в  это  дело,
так, что ли? -  Голос  Ордвея  звучал  резко  -  это  был  типичный  голос
полицейского; мягкого тона, каким Ордвей разговаривал с Инес  Герреро,  не
было и в помине.
   Банни вздрогнула и отшатнулась, но промолчала.
   - Так или нет? Отвечайте! - настаивал Ордвей.
   - Я ничего не знаю.
   - Неправда! Знаете. Вы не хотите помочь, потому что боитесь, как бы для
вас чего худого не вышло. Мне таких, как вы, видеть приходилось. -  Ордвей
говорил презрительно, швыряя слова ей в лицо. Он был  груб,  беспощаден  -
Мелу впервые открывалась эта сторона его натуры. - Ну, так вот что  я  вам
скажу, красотка. Если вы боитесь неприятностей, то на них-то вы как раз  и
нарываетесь. Если же хотите избежать их - пока не поздно -  надо  отвечать
на вопросы. И отвечать быстро! Нам каждая секунда дорога.
   Банни молчала - ее била дрожь.
   - Послушайте, девушка, - сказал Мел. - На этом самолете  около  двухсот
человек. Не исключено, что их жизнь в опасности. Я спрашиваю вас еще  раз:
вы помните человека по фамилии Герреро?
   Банни медленно опустила голову.
   - Да.
   - Опишите его, пожалуйста.
   Сначала  запинаясь,  потом  все  увереннее  Банни  принялась  описывать
внешность Д.О.Герреро.
   Все напряженно слушали, и портрет Герреро возникал перед  их  мысленным
взором: худой, костлявый человек,  бледное  лицо  с  ввалившимися  щеками,
острый подбородок,  тонкие  губы,  рыжеватые  усики,  длинная  тощая  шея,
трясущиеся руки, все время нервно перебирает пальцами.  Оказалось,  что  у
Банни весьма острый, наблюдательный глаз.
   Уэзерби, сидя за столом Мела,  записывал  этот  словесный  портрет  для
радиограммы Вернону Димиресту, которую он уже начал составлять.
   Когда Банни рассказала, что у Герреро едва набралось  десять  долларов,
чтобы заплатить за страховку, а итальянских денег не было и в помине и что
он ужасно нервничал, пересчитывал мелочь, а потом невероятно  обрадовался,
обнаружив пятидолларовую бумажку во внутреннем  кармане  пиджака,  Уэзерби
перестал писать и с испугом и возмущением уставился на Банни.
   - Боже милостивый! И вы, невзирая на это, выписали ему полис? Да вы что
- рехнулись?
   - Я думала... - растерянно начала Банни.
   - Ах, вы думали! И все-таки ничего не предприняли, не так ли?
   Бледная, перепуганная Банни молчала.
   Мел напомнил:
   - Мы теряем время, Берт.
   - Я знаю, знаю... - Пальцы Уэзерби судорожно сжали карандаш. - Дело  не
только в ней, - пробормотал он, - и даже  не  в  тех,  кто  оплачивает  ее
услуги. Дело в нас самих - себя винить надо.  Мы  же  согласны  в  душе  с
пилотами, которые восстают против страхования жизни в аэропорту, но у  нас
не хватает мужества это  признать.  И  мы  позволяем  страховым  компаниям
делать свое грязное дело...
   Мел повернулся к инспектору Стэндишу:
   - А вы, Гарри, можете добавить что-нибудь по поводу этого Герреро?
   - Нет, - сказал Стэндиш. - Я не был так близко от него, как эта молодая
особа, и она заметила то, чего не заметил я. Но как он держал чемоданчик -
это я заметил. Могу добавить только одно: если там действительно находится
то, что вы думаете, пусть никто и не пытается отнять у него чемоданчик.
   - Так что же вы предлагаете?
   - Я ведь не специалист в таких делах, - сказал таможенник, - что я могу
предложить? Но, по-моему, здесь можно действовать только  хитростью.  Ведь
если это бомба, значит, у нее должен был взрыватель и, вероятно,  с  таким
устройством, чтобы его можно было быстро привести в действие. Сейчас бомба
у него в руках. Если кто-нибудь попытается ее отнять,  он  сообразит,  что
его планы раскрыты и, значит, ему нечего  терять.  -  Стэндиш  помолчал  и
добавил угрюмо: - А при таком напряжении  палец,  лежащий  на  взрывателе,
может дрогнуть...
   - Нам, конечно, по сути дела, еще ничего не известно, - сказал  Мел.  -
Быть может, это просто какой-то чудак и в чемоданчике у него  нет  ничего,
кроме пижамы.
   - Если хотите знать мое мнение, - сказал таможенный инспектор, -  то  я
думаю, что это не так. К великому моему  сожалению.  Тем  более  что  этим
рейсом улетела моя племянница.
   Стэндиш был очень расстроен: если случится самое худшее, как сообщит он
такую весть своей сестре в Денвер? Ему вспомнилось прощанье с Джуди: какая
она прелестная, юная и как беззаботно играла с  сидевшим  рядом  ребенком.
"_До свидания, дядя Гарри!_" - сказала  она  и  чмокнула  его  в  щеку.  В
бессильном отчаянии он упрекал теперь себя за то, что не действовал  более
решительно, не принял никаких мер в отношении человека с чемоданчиком.
   "Ладно, - подумал он. - Если даже теперь уже  поздно,  все  равно  надо
пытаться что-то предпринять".
   - Я хочу добавить еще кое-что... - Все посмотрели на Стэндиша. - Сейчас
не до ложной скромности, и потому я скажу напрямик: у меня есть  чутье  на
людей, особенно первое впечатление никогда меня не обманывает,  и  дурного
человека я обычно чувствую сразу, только  не  спрашивайте  меня  -  как  и
почему. Это инстинкт, ну и еще,  может  быть,  профессиональный  навык.  Я
сразу обратил внимание на  этого  человека.  "Подозрительный  субъект",  -
сказал я себе, но по  профессиональной  привычке  подумал  о  контрабанде.
Теперь, после того, что нам стало известно - пусть это еще очень  немного,
- я скажу больше: этот человек, Герреро, -  опасная  личность.  -  Стэндиш
взглянул на управляющего перевозками. - Мистер Уэзерби, я бы хотел,  чтобы
вы в своей радиограмме именно так охарактеризовали этого человека.