Но лицо старушки из Сан-Диего оставалось невозмутимо спокойным.
   - Есть еще одна чрезвычайно важная вещь, о которой я вам не сказала.
   В другом конце комнаты  зазвонил  телефон.  Таня  встала,  чтобы  снять
трубку.
   - Эта старая перечница все еще у вас?  -  раздался  голос  управляющего
перевозками. Он  отвечал  за  все  виды  перевозок,  которые  осуществляла
компания "Транс-Америка" через аэропорт имени Линкольна.  Обычно  это  был
спокойный, добродушный человек. Сегодня же голос его  звучал  раздраженно.
На нем, естественно, не могли не сказаться эти трое  суток,  когда  вылеты
самолетов  задерживались,  приходилось   объясняться   с   пассажирами   и
предлагать им другие маршруты, не говоря уже  о  бесконечных  требованиях,
поступавших из главной конторы компании на Восточном побережье США.
   - Да, - ответила Таня.
   - Удалось из нее выудить что-нибудь полезное?
   - Немало. Я пришлю вам отчет.
   - Когда будете его отсылать, не забудьте о заглавных буквах, чтобы  его
можно было прочесть.
   - Слушаюсь, сэр.
   "Сэр" прозвучало столь ядовито, что на другом конце провода  на  минуту
воцарилось молчание. Потом УП буркнул:
   - Извините, Таня. Я, видно, пережал - очень  мне  досталось  сейчас  из
Нью-Йорка. Вот я и повел  себя  с  вами,  как  мальчишка-стюард,  которому
попалась под ноги кошка, - только  вы,  конечно,  не  кошка.  Могу  я  вам
чем-нибудь помочь?
   - Мне нужен билет на сегодня в один конец до Лос-Анджелеса  для  миссис
Ады Квонсетт.
   - Это так зовут старую курицу?
   - Совершенно верно.
   УП кисло произнес:
   - Очевидно, за счет компании?
   - Боюсь, что да.
   - Больше всего мне  противно  то,  что  придется  отправить  ее  раньше
честных людей, которые живыми деньгами заплатили  за  свои  билеты  и  уже
столько часов ждут возможности вылететь. Но я думаю, что вы  правы:  лучше
побыстрее сбросить этот груз с плеч.
   - Я тоже так думаю.
   - Я велю зарезервировать один билет.  Можете  забрать  его  в  билетной
кассе. Только не забудьте предупредить  Лос-Анджелес,  чтобы  они  вызвали
аэропортовскую полицию и выдворили эту старую калошу из аэропорта.
   - А может, она мать Уистлера [Джеймс Уистлер (1834-1903) - американский
художник-эклектик; в Лувре висит знаменитый  портрет  его  матери,  весьма
своеобразно названный "Композиция  из  серого  с  черным"],  -  вполголоса
заметила Таня.
   УП хмыкнул.
   - Так пусть Уистлер и покупает ей билет.
   Таня улыбнулась и повесила трубку. Затем повернулась к миссис Квонсетт.
   - Вы не рассказали мне еще об одной важной вещи - насчет того,  как  вы
ведете себя уже в самолете.
   Старушка явно медлила. Когда Таня, разговаривая по телефону,  упомянула
об обратном билете в Лос-Анджелес, миссис Квонсетт поджала губы.
   - Вы ведь уже сказали мне почти все,  -  не  отступалась  Таня.  -  Так
заканчивайте. Если, конечно, есть что добавить.
   - Безусловно, есть. - Миссис Квонсетт утвердительно кивнула. - Я хотела
вам еще сказать, что лучше всего не выбирать больших рейсов - ну, тех, что
через всю страну и без посадок. Они часто бывают забиты до отказа и даже в
туристском классе вам дают номер места. Тогда все сложнее, хотя мне  много
раз пришлось летать и такими рейсами, потому что не было других.
   -  Значит,  вы  выбираете  не  прямые  маршруты.  Но  неужели  вас   не
обнаруживают на посадках?
   - Я притворяюсь, будто сплю. Ну и меня, конечно, не беспокоят.
   - А на сей раз побеспокоили?
   Тонкие губы миссис Квонсетт растянулись в  усмешке:  у  нее  был  такой
сокрушенный вид.
   - Все из-за этого человека, который сидел со мной рядом. Такой оказался
мерзкий человечишка. Я доверилась ему, а он тут же выдал меня  стюардессе.
Вот и доверяй после этого людям.
   - Миссис Квонсетт, - сказала Таня, - я  надеюсь,  вы  слышали,  что  мы
намерены отправить вас назад в Лос-Анджелес.
   В серых старческих глазках мелькнул огонек и погас.
   - Слышала, душенька. Я боялась, что этим кончится. Но  можно  мне  пока
выпить чайку? Я уж тогда пойду, а вы скажите, когда мне надо вернуться...
   - Ну нет! - Таня решительно замотала  головой.  -  Одна  вы  никуда  не
пойдете. Чаю выпить вы можете, но только с вами будет один из сотрудников.
Я сейчас пошлю за кем-нибудь, чтобы вы ни минуты не  были  одна,  пока  не
сядете в самолет и не улетите в Лос-Анджелес. Стоит только отпустить вас -
и я знай, что будет дальше. Мы и глазом не успеем моргнуть, как вы  будете
сидеть в самолете на Нью-Йорк.
   По враждебному взгляду, который миссис Квонсетт метнула  на  нее,  Таня
поняла, что угодила в точку.
   Через  десять   минут   все   было   сделано.   Для   миссис   Квонсетт
зарезервировали место на рейс сто три,  вылетавший  в  Лос-Анджелес  через
полтора часа. Рейс был беспосадочный, так что она никак не могла выйти  из
самолета  в  пути  и   повернуть   назад.   Управляющему   перевозками   в
Лос-Анджелесе было сообщено обо всем по телетайпу; соответствующая записка
лежала для команды рейса сто три.
   Маленькую   старушку   из   Сан-Диего   поручили   заботам   сотрудника
"Транс-Америки", недавно нанятого юноши, который по возрасту годился ей во
внуки. Этому сотруднику, которого  звали  Питер  Кокли,  Таня  дала  самые
точные указания:
   - Будете находиться при миссис Квонсетт до момента отлета. Она говорит,
что хочет выпить чаю. Отведите ее в кафе  и  дайте  ей  поесть,  если  она
попросит, хотя в полете будет подан ужин. И что бы она ни  делала,  будьте
при ней. Если ей понадобится пойти в туалет, ждите у дверей и ни при каких
обстоятельствах не выпускайте ее из виду.  Когда  настанет  время  отлета,
подведите ее к выходу, пройдите вместе с ней к самолету и сдайте с рук  на
руки старшей стюардессе. Не забудьте напомнить,  чтобы  ей  ни  под  каким
предлогом не разрешали выходить из самолета. Это хитрющая старушенция, так
что будьте бдительны.
   Выходя из комнаты, старушка схватила молодого  сотрудника  под  руку  и
повисла на нем.
   - Надеюсь, вы  не  станете  возражать,  молодой  человек.  Старые  люди
нуждаются в опоре. А вы мне так напоминаете моего дорогого  зятя.  Он  был
вот такой же красавец, хотя теперь он, конечно, много старше  вас.  Вообще
ваша компания, я смотрю,  подбирает  очень  приятных  людей.  -  И  миссис
Квонсетт с укором поглядела на Таню. -  Во  всяком  случае,  таких  у  вас
большинство.
   - Запомните, что я вам сказала, - напутствовала Таня Питера Кокли. -  У
нее неиссякаемый запас всяких трюков.
   - Не очень-то это любезно с вашей стороны, - холодно парировала  миссис
Квонсетт. - Я уверена, что молодой человек сам сумеет  составить  обо  мне
мнение.
   Молодой сотрудник смущенно улыбался.
   - Хоть вы и вели себя не очень красиво, душенька, знайте, что я на  вас
не сержусь, - сказала Тане миссис Квонсетт и  с  этими  словами  вышла  из
комнаты.
   Через несколько минут Таня покинула маленькую гостиную, где она провела
сегодня уже два объяснения, и вернулась в  контору  "Транс-Америки".  Было
без  четверти  девять.  Сев  за  свой  стол,  она   подумала:   интересно,
разделалась ли компания с миссис Адой Квонсетт или им еще придется  с  ней
возиться. Таня не была уверена, что на этом удастся поставить точку. И  на
своей  машинке  без  заглавных  букв  она   принялась   печатать   записку
управляющему перевозками.

   "упр. првзками
   от: тани ливигстн...
   предмт: мамочка уистлера"

   И остановилась, задумавшись: где-то сейчас Мел и зайдет ли к ней.



        5

   Нет, решил Мел Бейкерсфелд, не может он сегодня вечером ехать в город.
   Мел сидел у себя в кабинете на  административном  этаже.  Он  задумчиво
барабанил по столу, где стояли  телефоны,  связывавшие  его  с  различными
службами аэропорта.
   Взлетно-посадочная полоса три-ноль все  еще  была  перекрыта  самолетом
"Аэрео-Мехикан".  В  результате  положение   создавалось   критическое   и
приходилось задерживать все большее число самолетов - как в воздухе, так и
на земле. Возникала реальная угроза того, что  в  ближайшие  два-три  часа
придется закрыть аэропорт.
   А  пока  самолеты  продолжали  взлетать  над  Медоувудом,  этим  осиным
гнездом, что немало осложняло и без того сложную  ситуацию.  Все  телефоны
аэропорта  и  командно-диспетчерского  пункта   разрывались   от   звонков
медоувудскнх жителей - тех, кто остался дома и горестно  сетовал  на  свою
участь. Но куда больше было тех (сообщили Мелу), кто находился  сейчас  на
митинге протеста, и уже прошел  слух  -  об  этом  несколько  минут  назад
передал  руководитель  полетов,  -  что  вечером  недовольные   собираются
устроить демонстрацию в аэропорту.
   Здесь только не хватает демонстрантов, мрачно подумал Мел.
   Правда, одно было утешительно: ЧП третьей категории можно было  считать
ликвидированным,   поскольку   военный   самолет    КС-135    благополучно
приземлился. Но когда одно ЧП кончается, никто не может поручиться за  то,
что тут же не  возникнет  другого.  Мела  не  оставляло  какое-то  смутное
беспокойство, предчувствие беды, посетившее его на поле час назад.  И  это
ощущение, трудно определимое или объяснимое,  не  покидало  его.  Но  было
предостаточно и реальных причин, побуждавших его оставаться на работе.
   Конечно,  Синди,   которая   все   еще   ждет   его   на   этом   своем
благотворительном шабаше, поднимет дикий шум. Но она и так уже зла на него
за то, что он задерживается, а если  он  и  вовсе  не  приедет  -  что  ж,
побушует немного больше, только и всего. Так что, пожалуй, лучше выдержать
первый натиск сейчас и дать Синди немного излить свою  ярость.  Бумажка  с
номером телефона, по которому можно ее вызвать, все еще лежала  у  него  в
кармане. Он достал ее и набрал номер.
   Как и раньше, он прождал несколько минут, прежде чем  Синди  подошла  к
телефону, но, к его удивлению, никакого извержения вулкана не последовало,
- вместо этого были холод и сухость. Она молча выслушала Мела, пытавшегося
объяснить ей, почему он не может покинуть  аэропорт.  И  когда  ожидаемого
взрыва  не  произошло,  он  вдруг  начал  запинаться  и  бормотать  что-то
нечленораздельное, малоубедительное даже для него самого. Он умолк.
   Последовала пауза, затем Синди холодно спросила:
   - Ты все сказал?
   - Да.
   Голос у нее звучал так, точно она  говорила  с  кем-то  малознакомым  и
глубоко ей омерзительным:
   - Я не удивляюсь, потому что и не ждала,  что  ты  приедешь.  Когда  ты
сказал, что скоро будешь, я не сомневалась, что ты врешь, как всегда.
   - Я вовсе не врал и не как всегда, - вспылил он. - Я ведь  уже  говорил
сегодня, сколько раз я выезжал с тобой...
   - Ты как будто заявил, что ты все сказал.
   Мел умолк. Какой смысл спорить?
   - Я слушаю тебя, - устало произнес он.
   - Так вот, я пыталась сказать тебе, когда ты меня прервал -  тоже,  как
всегда...
   - Синди, ради всего святого!..
   - ...что, почувствовав вранье, я немного  пораскинула  мозгами.  -  Она
помолчала. - Ты говоришь, что задерживаешься в аэропорту?
   - По-моему, именно об этом и идет у нас разговор...
   - Надолго?
   - До полуночи... а может быть, и на всю ночь.
   - Тогда я к тебе приеду. Можешь не сомневаться. Нам надо поговорить.
   - Послушай, Синди, ни к чему это. Не время сейчас и не место.
   - Ничего, время вполне подходящее. А то, что я хочу тебе сказать, может
быть сказано где угодно.
   - Синди, ну, пожалуйста, будь благоразумна. Я согласен: нам многое надо
обсудить, но...
   Мел умолк, вдруг поняв, что говорит сам с  собой.  Синди  уже  повесила
трубку.
   Мел, в свою очередь, положил трубку на рычаг  и  какое-то  время  сидел
молча, - в кабинете царила полная тишина. Затем, сам не  зная  почему,  он
снова снял трубку и во второй раз  за  этот  вечер  набрал  свой  домашний
номер. Раньше к телефону подходила  Роберта.  На  этот  раз  трубку  сняла
миссис Себастьяни, которая обычно сидела с детьми, когда родителей не было
дома.
   - Я просто хотел проверить, все ли в порядке, - сказал Мел.  -  Девочки
уже легли?
   - Роберта легла, мистер Бейкерсфелд. А Либби собирается.
   - А вы не позовете Либби к телефону?
   - М-м... разве что на минуту, если вы обещаете,  что  не  будете  долго
разговаривать с ней.
   - Обещаю.
   Миссис Себастьяни, как всегда,  ужасно  педантична,  подумал  Мел.  Она
требует повиновения не только от детей, но и от всего семейства. Глядя  на
ее тихого, как мышь, супруга, который появлялся иногда вместе с  ней,  Мел
спрашивал себя, неужели эта пара способна испытывать супружеские  страсти.
Пожалуй, нет. Миссис Себастьяни никогда не допустила бы такого.
   Он услышал шлепанье ног Либби по полу.
   - Папочка, - спросила Либби, - а наша кровь все время  бегает  по  телу
без остановки - всегда, всегда?
   Либби, как правило, задавала самые неожиданные  вопросы.  Она  находила
новые темы с такой же легкостью, с какой  ребенок  находит  рождественские
подарки под елкой.
   - Не всегда, деточка, ничто не бывает вечно. Кровь циркулирует  в  нас,
пока мы живем. В твоем тельце кровь циркулирует уже семь лет - с  тех  пор
как сердечко начало биться.
   - А я чувствую свое сердечко, - сказала Либби. - Оно у меня в коленке.
   Мел хотел было объяснить ей, что сердце находится не в  коленке,  хотел
рассказать, что есть у человека пульс, артерии и  вены,  потом  передумал.
Еще успеется. Пока человек чувствует, что у него бьется сердце  -  где  бы
оно ни билось, - уже хорошо. Либби всегда инстинктивно тянулась  к  самому
существенному - порой у него возникала мысль,  что  ее  маленькие  ручонки
достают звезды истины с небес.
   - Спокойной ночи, папочка.
   - Спокойной ночи, моя радость.
   Мел по-прежнему не понимал, зачем позвонил домой, но после этого звонка
ему, несомненно, стало легче.
   Что же до Синди, то,  приняв  решение,  она  обычно  выполняла  его  и,
следовательно, вполне могла нагрянуть в аэропорт. Впрочем, пожалуй, это  и
к лучшему. Перед ними стоит серьезная дилемма: сохранять хрупкую скорлупку
их брака ради детей или нет. И здесь они смогут поговорить наедине,  вдали
от ушей Роберты и Либби, которые и так уже слышали немало их ссор.
   Собственно, сейчас никаких срочных дел у Мела не было, просто  надо  на
всякий случай находиться на посту, вот и все, Он вышел из своего  кабинета
на галерею и посмотрел вниз, в центральный зал,  где  по-прежнему  бурлила
толпа.
   Пройдет совсем  немного  лет,  размышлял  Мел,  и  аэровокзал  придется
коренным образом перестраивать. Необходимо что-то придумать - и срочно,  -
чтобы изменить систему посадки в самолет и высадки пассажиров. Когда  люди
по одному идут  на  посадку  или  покидают  самолет,  это  занимает  много
времени. Стоимость же пребывания на земле самолетов, строительство которых
с каждым годом обходится все дороже, - непрерывно  возрастает.  Поэтому  и
конструкторы, и те, кто составляет рейсы, стараются, чтобы  машины  больше
летали, ибо это приносит доход, и меньше стояли на земле, ибо тут никакого
дохода нет - одни расходы.
   Уже  разрабатывается  идея  создания  "пассажирских   контейнеров"   по
принципу грузового "иглу", используемого компанией "Америкен" для загрузки
своих самолетов. У многих  других  авиакомпаний  есть  разновидности  этой
системы.
   "иглу"  представляет  собой  контейнер,  по  форме  и   размеру   точно
соответствующий фюзеляжу самолета. Его заранее загружают, затем  поднимают
до уровня фюзеляжа и за несколько минут вставляют в  самолет.  В  грузовом
самолете - в противоположность пассажирскому - фюзеляж представляет  собой
пустую коробку. Теперь, когда такой самолет прибывает в аэропорт, из  него
быстро вынимают "иглу" и вставляют новый. С минимальной затратой времени и
труда  огромный  самолет  можно  быстро  разгрузить,  снова  загрузить   и
подготовить к вылету.
   Можно было бы создать "пассажирские контейнеры" по тому же принципу,  и
Мел уже видел разработку этой идеи в чертежах. Это будут маленькие удобные
секции с вмонтированными в них сиденьями, куда  пассажиры  будут  садиться
прямо  у  регистрационной  стойки.  Затем  контейнеры  с  пассажирами   по
конвейерной ленте, вроде той, по которой сейчас движется  багаж,  -  будут
переброшены к месту посадки. Там их вставят в самолет,  прилетевший,  быть
может, всего несколько минут назад и уже успевший выгрузить  контейнеры  с
прибывшими пассажирами.
   Когда контейнеры с пассажирами встанут на место,  окошки  в  них  точно
совпадут с окошками фюзеляжа.  Двери  в  каждом  контейнере  автоматически
уйдут  в  стены,  чтобы  стюардессы  и  пассажиры  могли  беспрепятственно
переходить из одной секции в другую. В самолет будут  доставлены  и  новые
подсобки со свежими запасами пищи, питья и новой сменой стюардесс.
   Со временем можно  настолько  усовершенствовать  систему  "пассажирских
контейнеров", что пассажиры будут занимать свои места в контейнере уже  на
городском аэровокзале, а также перемещаться с одного самолета на другой  и
даже из одного аэропорта в другой.
   Примерно в этом же направлении работает мысль тех, кто в  Лос-Анджелесе
трудится над созданием "поднебесного салона". Такой салон, вмещающий сорок
пассажиров, сможет передвигаться  и  как  автобус  и  как  геликоптер.  На
дорогах - и на шоссе, и на городских улицах  -  он  будет  идти  на  своем
моторе; добравшись же до ближайшего гелипорта,  превратится  в  контейнер,
вставляемый в большой геликоптер, - словом, сам сможет передвигаться между
аэропортами.
   И все это будет, думал Мел. Если не совсем такое,  то  что-то  похожее.
Самые фантастические мечты так быстро  становились  реальностью,  что  это
поистине завораживало тех, кто работал в авиации.
   Крик, донесшийся откуда-то снизу, из зала, нарушил раздумья Мела.
   - Эй, Бейкерсфелд! Эй, там, наверху!
   Мел опустил взгляд и поискал глазами, кто  его  зовет.  Определить  это
было трудно, так как человек пятьдесят задрали голову и смотрели вверх. Но
через какое-то время  Мел  все  же  обнаружил  кричавшего.  Это  был  Иган
Джефферс, высокий стройный негр,  в  узких,  обтягивающих  фигуру  бежевых
брюках и рубашке с короткими рукавами. Он отчаянно махал  темной  жилистой
рукой.
   - Спускайтесь, Бейкерсфелд! Вы  меня  слышите?  Тут  неприятности.  Мел
улыбнулся. Джефферс, имевший концессию на чистку обуви в аэровокзале,  был
личностью весьма своеобразной. С широкой нахальной усмешкой на  некрасивом
лице он мог сказать человеку любую гадость, все сходило ему с рук.
   - Я вас слышу, Иган Джефферс. А может, вы сюда подниметесь?
   Усмешка стала шире.
   - Черта с два, Бейкерсфелд. Я концессионер, не забывайте об этом.
   - Если забуду, вы тут же процитируете Акт о гражданских правах.
   - Правильно, Бейкерсфелд. А теперь спускайте сюда вашу задницу.
   - А вы не распускайте язык у меня в аэропорту.
   Но в  общем-то  Мела  все  это  забавляло,  и,  отойдя  от  балюстрады,
окружавшей галерею,  он  зашагал  к  служебному  лифту.  А  Иган  Джефферс
продолжал стоять внизу.
   У Джефферса в аэровокзале было четыре киоска для чистки обуви. Это была
далеко не главная концессия - куда более крупные концессии имели владельцы
автостоянки, ресторана и  газетных  киосков,  которые  приносили  поистине
астрономические доходы по сравнению с доходами чистильщика обуви  По  Иган
Джефферс, некогда сам чистивший ботинки на тротуаре, самозабвенно  считал,
что только его  концессия  дает  возможность  аэропорту  сводить  концы  с
концами.
   - У нас контракт - у меня с аэропортом. Верно?
   - Верно.
   -  Так  вот  в  этой  хитрой  бумаженции   сказано,   что   я   обладаю
ис-клю-чи-тель-ным  правом  чистить  здесь  обувь.   _Ис-клю-чи-тель-ным_.
Верно?
   - Верно.
   - Значит, правильно я  сказал  вам,  что  у  вас  неприятности.  Пошли,
Бейкерсфелд.
   Они пересекли центральный зал, направляясь к  эскалатору,  который  вел
вниз и по которому  Джефферс  сбежал,  перескакивая  через  ступеньку.  По
дороге он весело махал каким-то л