нформации  и
предотвращения возможности  их  повторения.  На  следующем  инструктаже  в
понедельник  Патрони  предстояло  доложить  о   случае   с   "боингом-707"
авиакомпании "Аэрео-Мехикан" и о своем успехе или неудаче,  в  зависимости
от того, как дальше пойдет у него дело. Ежедневные доклады на инструктажах
являлись делом отнюдь не шуточным - особенно  потому,  что  механики  были
народ тертый и не пытались обвести друг друга вокруг пальца.
   А после этих официальных конференций  начинались  -  как  правило,  без
ведома высшего руководства авиакомпаний - приватные совещания.  Патрони  и
другие механики обменивались телефонными звонками со  своими  дружками  из
конкурирующих авиакомпаний, делились  впечатлениями  и  информацией,  если
находили ее существенной.  И  нужные  сведения  очень  редко  не  получали
распространения.
   А  в  особо  серьезных  случаях  -  во  всем,  что   касалось   вопроса
безопасности, - информация передавалась от одной авиакомпании к другой  не
на следующие сутки, а тут же. Если,  к  примеру,  воздушный  корабль  ДС-9
авиакомпании  "Дельта"  терпел  аварию  из-за   поломки   лопасти   винта,
ремонтно-технические  службы  "ТВА",  "Истерн",  "Континентл"   и   других
авиакомпаний, имеющих в эксплуатации самолеты ДС-9, ставились  об  этом  в
известность в  течение  часа.  Полученная  информация  могла  предупредить
повторение такой же аварии с другим самолетом. Потом  за  этим  сообщением
последует снимок поврежденной машины и технический рапорт. И  при  желании
техники и механики других авиакомпаний будут иметь  возможность  расширить
свои познания, ознакомившись на месте с поломкой и прочими повреждениями.
   Все, кто, подобно Патрони, работал в тесном  контакте  друг  с  другом,
любили  отмечать,  что  представители  административного  и  коммерческого
секторов конкурирующих авиакомпаний в тех случаях,  когда  им  требовалось
встретиться для консультации, редко делали  это  в  служебной  обстановке,
предпочитая кафе  или  ресторан.  Представители  же  ремонтно-технического
сектора,  в  противоположность  им,   постоянно   наведывались   к   своим
конкурентам, зная, что им открыт туда свободный доступ как членам  единого
сообщества. И если ремонтно-технический сектор одной авиакомпании  попадал
в беду, другие помогали ему, чем могли.
   Такого рода помощь была оказана сегодня Патрони.
   На протяжении полутора часов, пока велись подготовительные  работы  для
новой попытки  вывести  увязший  самолет,  количество  людей,  принимавших
участие в этих работах, почти удвоилось. Поначалу в  распоряжении  Патрони
была только небольшая бригада авиакомпании "Аэрео-Мехикан", да кое-кто  из
его собственных ребят и "ТВА". Теперь бок о бок с ними  усердно  трудились
рабочие-землекопы из авиакомпаний "Браниф", "Пан-Америкен",  "Америкен"  и
"Истерн".
   По  мере  того  как  люди  все   прибывали   и   прибывали   на   самых
разнокалиберных машинах авиационной службы, становилось ясно, что весть  о
трудной задаче, стоявшей перед Патрони, уже  успела  -  способом  условной
тайной   сигнализации   -   распространиться   по   всему   аэропорту,   и
аварийно-ремонтные бригады различных авиакомпаний, не дожидаясь, когда  их
попросят,  энергично  взялись  за  дело.  Это  пробудило  доброе   чувство
признательности в душе Патрони.
   Все же, несмотря на прибывшую подмогу,  Патрони  не  удалось  закончить
подготовительные работы за час, как он рассчитывал. Две прорытые  в  снегу
перед колесами самолета траншеи удлинялись неуклонно,  но  медленно  из-за
того, что все работавшие время от времени бегали греться в  два  служебных
автобуса, где  было  сравнительно  тепло.  Забравшись  туда,  люди  тотчас
принимались хлопать в ладоши  и  растирать  щеки,  онемевшие  от  колючего
ледяного ветра, который все еще бушевал над заметенным снегом  аэропортом.
На ближайшей рулежной дорожке по-прежнему теснились  автобусы,  грузовики,
снегоочистители  и  прочие  служебные  машины,  в  том  числе  заправочная
цистерна и ревущий передвижной генератор - большинство  с  "мигалками"  на
крыше. Лучи прожекторов вырывали этот кусок  поля  из  окружающего  мрака,
превращая его в ослепительно-белый оазис мерцающего снега.
   Две траншеи, каждая в шесть футов шириной, шли  под  небольшим  уклоном
вверх от огромных колес лайнера к более твердому грунту, куда, по расчетам
Патрони, лайнер должен был выбраться своими силами. В глубине траншеи  под
снегом была мокрая глина, в которой первоначально и  застрял  съехавший  с
полосы лайнер. Мокрый снег смешался с мокрой глиной. по  по  мере  подъема
траншей вверх количество слякоти становилось все менее угрожающим.  Третья
траншея - не такая глубокая и более узкая -  прокладывалась  для  носового
колеса. Как только удастся вывести самолет на твердый  грунт,  освободится
полоса три-ноль, перекрытая сейчас крылом лайнера. Сам же лайнер  нетрудно
будет перегнать на соседнюю рулежную дорожку.
   Теперь, когда подготовительные работы  подходили  к  концу,  дальнейший
успех мероприятия  зависел  от  искусства  пилотов  "боинга-707",  которые
дожидались своего часа в кабине экипажа и взирали сверху  на  копошившихся
внизу людей. Пилотам предстояло решить  основную  задачу:  какую  мощность
должны развить двигатели, чтобы самолет сдвинулся с  места  и  не  зарылся
носом в снег.
   Сам Патрони, с тех пор как прибыл на этот участок,  почти  не  выпускал
лопаты из рук и вместе с другими рыл траншею. Бездействие всегда  угнетало
его. К тому же порой он рад был случаю проверить свою выносливость. Прошло
уже двадцать лет с тех пор, как Патрони покинул любительский бокс,  однако
и сейчас он был физически крепче своих сверстников  и  даже  многих  более
молодых.  Рабочие  наземной   службы   "Транс-Америки"   с   удовольствием
поглядывали на сильную, коренастую фигуру Патрони, работавшего бок о бок с
ними. Он увлекал их за собой и подхлестывал: "_А ну, пошевеливайся, сынок,
мы же не могильщики, а ты не покойник... Что вас все носит в этот автобус,
ребята, может, у вас там любовные  свидания?..  Если  ты  еще  постоишь  в
обнимку со своей лопатой,  Джек,  мороз  превратит  тебя  в  жену  Лота...
Ребята, нам же нужно сдвинуть это корыто с места, пока его конструкция  не
устарела_".
   Патрони еще не разговаривал с  командиром  экипажа  и  первым  пилотом,
предоставив это Ингрему, старшему технику "Аэрео-Мехикан", который возился
здесь до него. Ингрем сносился с командой по внутреннему  радиотелефону  и
держал пилотов в курсе того, что происходило внизу.
   Теперь Патрони  распрямил  спину  и,  воткнув  лопату  в  снег,  сказал
Ингрему:
   - Через пять минут мы закончим. Когда у вас все  будет  готово,  велите
людям убраться и убрать технику. Лишь только эта махина сдвинется с места,
- он мотнул головой в сторону лайнера, - она поведет себя, как  пробка  от
шампанского.
   Ингрем, закутанный до ушей в свою парку и весь съежившийся  от  холода,
молча кивнул.
   - Вы пока тут кончайте, - сказал Патрони, - а я перекинусь словечком  с
пилотами.
   Старомодный трап, который несколько часов назад подогнали  к  самолету,
чтобы спустить на землю  пассажиров,  все  еще  стоял  у  передней  двери.
Патрони взобрался по заснеженным  ступенькам,  прошел  через  пассажирский
салон и направился в кабину экипажа, с удовольствием раскуривая по  дороге
свою неизменную сигару.
   После мороза и снежной вьюги кабина казалась особенно уютной.  Один  из
радиоприемников был настроен на  городскую  волну,  играла  музыка.  Когда
вошел Патрони, первый  пилот,  сидевший  без  пиджака,  в  одной  рубашке,
выключил радио, и музыка смолкла.
   - Зачем вы?  Это  не  мешает.  -  Главный  механик  отряхнулся,  словно
буль-терьер, обрушив на пол лавину снега. - Я  за  то,  чтобы  никогда  не
вешать носа. Мы же не просим вас сойти вниз и поработать лопатой.
   В кабине не было никого, кроме  командира  экипажа  и  первого  пилота.
Патрони вспомнил, что и бортмеханик  и  стюардессы  отправились  вместе  с
пассажирами в аэровокзал.
   Командир, смуглый, кряжистый, чем-то напоминавший Энтони Куинна [Энтони
Куинн - известный английский киноактер], повернулся  к  Патрони  на  своем
вращающемся кресле и сказал сухо:
   - Каждый занимается, чем ему положено, - вы своим делом, мы своим. - Он
говорил по-английски безукоризненно.
   - Это правильно, - согласился Патрони. - Беда только в  том,  что  наше
дело нам часто портят и подваливают работы. Со стороны.
   - Если вы имеете в виду то, что здесь произошло, - сказал  командир,  -
Madre de Dios [Матерь божья (исп.)], не думаете же вы, что я нарочно зарыл
свой самолет в снег?
   - Нет, этого я не думаю. - Патрони выбросил сигару, которая уже  никуда
не годилась, так он ее изжевал, сунул в рот другую и закурил. - Но раз  уж
он тут увяз, я хочу быть уверен, что мы его вытащим  сразу,  с  первой  же
попытки. А если нет, то он увязнет еще глубже, по самые уши. Как и все мы,
включая вас. - Он поглядел на командирское кресло. - Что вы скажете,  если
я сяду сюда и попытаюсь его выволочь?
   Командир вспыхнул. У него было четыре нашивки, и он не привык к  такому
тону, - впрочем, никто и не разговаривал так с  людьми  его  ранга,  кроме
Патрони.
   - Нет, благодарю вас! - холодно сказал  командир.  Он  ответил  бы  еще
резче, если бы не  чувствовал  себя  крайне  неловко  из-за  положения,  в
которое  попал.  Он  знал,  что  завтра  в  Мехико-Сити  его  ждет  весьма
неприятный разговор со старшим пилотом компании. И  все  же  внутренне  он
весь кипел: "Jesus Cristo y por la amor de Dios!" [О господи,  ради  всего
святого! (исп.)]
   - Там, внизу, целая орава полузамерзших ребят, которые работали  не  за
страх, а за совесть, - не сдавался Патрони. - Вытащить  отсюда  самолет  -
штука тяжелая. Мне уже приходилось, есть опыт. Так  что,  может,  все-таки
дадите мне попробовать еще раз?
   Командир с трудом сдержал себя.
   - Я знаю, кто вы такой, мистер Патрони, и мне  сказали,  что  вы  лучше
любого сумеете помочь нам выбраться  из  этого  болота.  Следовательно,  я
нисколько не сомневаюсь, что вам разрешено маневрировать  на  самолете  по
земле. Но позвольте вам напомнить, что мне и первому пилоту разрешено  еще
и летать на нем. И нам за это платят. Так что управлять самолетом мы будем
сами.
   - Как вам угодно. - Патрони пожал плечами и сказал, ткнув своей сигарой
в сторону рычагов подачи топлива: - Только запомните  одно:  когда  я  дам
знак, двиньте секторы газа вперед до упора. На  полную  катушку,  понятно?
Струсите - все пропало.
   И  он  вышел  из  кабины,  не  обращая  внимания  на  сердитые  взгляды
разъяренных пилотов.
   Внизу работы были закончены. Кое-кто побежал  в  автобус  греться.  Все
машины отогнали подальше от самолета.
   Патрони закрыл за собой дверь кабины  и  спустился  по  трапу.  Старший
технолог, закутавшийся уже чуть ли не с головой в свою парку, доложил:
   - Все готово.
   Патрони сделал еще две-три затяжки и швырнул сигару в  снег,  где  она,
зашипев, потухла. Затем он указал на безмолвствовавшие двигатели лайнера:
   - О'кей, запускайте все четыре.
   Несколько  человек  уже  шли  обратно  от  автобусов.  Четверо  рабочих
подставили плечи под  трап  и  откатили  его  от  самолета.  Двое  других,
стараясь перекрыть шум ветра, крикнули:
   - Есть запускать двигатели!  -  после  чего  один  из  них  стал  перед
самолетом, возле передвижного генератора. На голове у него были  наушники,
подключенные  к  радиотелефону  в   самолете.   Другой,   со   светящимися
сигнальными жезлами в руках, прошел дальше и  стал  так,  чтобы  его  было
видно пилотам из кабины.
   Патрони, одолжив у кого-то защитный шлем,  стал  рядом  с  человеком  в
наушниках. Все остальные высыпали из автобусов - поглядеть.
   В кабине пилоты закончили проверку перед стартом.
   На земле человек с наушниками начал обычный ритуал подготовки к старту.
   - Запускайте двигатели.
   Пауза. Голос командира:
   - Готовы запускать и форсировать.
   Стартер  третьего  двигателя  заработал   от   аэродромного   пускового
устройства, со свистом  закрутился  компрессор,  замелькали  его  лопатки!
Когда скорость достигла  пятнадцати  процентов  нормальной,  первый  пилот
включил подачу топлива. Когда топливо воспламенилось,  двигатель  отрыгнул
облако дыма и, глухо взревев, заработал.
   - Запускайте четвертый двигатель.
   Следом за третьим заработал четвертый  двигатель,  и  генераторы  обоих
начали подавать ток.
   Раздался голос командира:
   - Перехожу на свои генераторы. Отключайте ваш.
   - Отключено. Запускайте второй двигатель.
   Заработал второй  двигатель.  Оглушающий  рев  трех  двигателей.  Вихрь
снега.
   Загудел и заработал первый двигатель.
   Лучи прожекторов, освещавшие пространство перед самолетом, сместились в
одну сторону.
   Патрони поменялся наушниками со  служащим,  стоявшим  перед  самолетом.
Теперь у него была прямая связь с пилотами.
   - Говорит  Патрони.  Когда  у  вас  там  все  будет  готово,  начинайте
действовать.
   Стоявший впереди служащий поднял  вверх  светящиеся  сигнальные  жезлы,
готовясь указывать путь самолету по эллиптической  дорожке  за  траншеями,
тоже расчищенной от снега по распоряжению Патрони. Если "боинг" выедет  на
дорожку быстрее, чем предусмотрено, служащему придется удирать бегом.
   Патрони присел  на  корточки  перед  носовым  колесом.  Положение  тоже
небезопасное в случае, если самолет рванет с места. Недаром Патрони сжимал
телефонный провод в месте соединения, чтобы сразу же  выдернуть  вилку  из
штепселя. Он внимательно следил за стойкой шасси - вот сейчас  она  начнет
перемещаться.
   Голос командира:
   - Даю газ.
   Гул  двигателей  стал  громче.  Самолет  содрогался  от   этого   гула,
напоминавшего  укрощенную  грозу,  земля  под  ним  дрожала,   но   колеса
оставались неподвижны.
   Спасаясь от ветра, Патрони прикрыл микрофон ладонями и крикнул:
   - Больше газу! Секторы вперед до упора!
   Рев двигателей  усилился,  но  лишь  слегка.  Колеса  дрогнули,  но  не
сдвинулись с места.
   - До упора, черт подери! До упора!
   Несколько секунд двигатели продолжали  работать  на  прежней  мощности,
потом внезапно мощность упала. В наушниках  у  Патрони  задребезжал  голос
командира:
   - Патрони, por favor [ну, пожалуйста (исп.)],  если  я  дам  двигателям
полную тягу, самолет станет на нос, и мы с вами вместо завязшего  "боинга"
будем иметь обломки "боинга".
   Патрони внимательно приглядывался к колесам самолета,  откатившимся  на
прежнее место, и к грунту вокруг них.
   - Говорю вам, он вылезет! Наберитесь духу и дайте газ на всю катушку.
   - Сами набирайтесь духу! - взбесился командир. - Я выключаю двигатели.
   Патрони не своим голосом заорал в микрофон:
   - Не выключайте,  пусть  работают  вхолостую!  Я  сейчас  поднимусь!  -
Выскочив из-под носа самолета, он махнул рукой, чтобы подкатили  трап.  Но
не успели его установить, как все четыре двигателя заглохли.
   Когда Патрони поднялся в кабину, оба пилота уже отстегивали ремни.
   Патрони сказал с осуждением:
   - Струсили!
   Ответ командира прозвучал неожиданно кротко:
   - Es posible [возможно (исп.)]. И возможно также, что это  единственный
разумный поступок, который я совершил  за  весь  сегодняшний  вечер.  Ваша
бригада готова принять самолет на себя? -  официальным  тоном  осведомился
он.
   - О'кей, - сказал Патрони. - Примем.
   Первый пилот взглянул на часы и сделал пометку в бортовом журнале.
   - Когда вы так или иначе вытащите самолет из снега, - сказал капитан, -
ваша компания свяжется с нашей. А пока что - buenas  noches  [доброй  ночи
(исп.)].
   Лишь только оба пилота, застегнув на все пуговицы свои куртки, покинули
кабину, Патрони быстрым привычным взглядом скользнул по приборам и рычагам
управления. Через две-три минуты он следом за пилотом спустился по трапу.
   Внизу его ждал Ингрем. Он кивком указал на пилотов, спешивших к  одному
из служебных автобусов.
   - Так же сдрейфили они и раньше: не  решились  дать  двигателям  полную
нагрузку. - Он угрюмо покосился на стойки шасси.  -  Потому  он  с  самого
начала и зарылся так глубоко. А теперь увяз еще глубже.
   Имение этого и боялся Патрони.
   Он снова нырнул под фюзеляж -  поглядеть  на  положение  шасси;  Ингрем
посветил ему электрическим фонариком. Колеса ушли в мокрый снег  и  жидкую
глину почти на фут глубже прежнего. Патрони  взял  фонарик,  посветил  под
крыльями: оси всех четырех колес были в опасной близости к грунту.
   - Крюком с неба разве что его теперь вытащишь, - сказал Ингрем.
   Главный механик "ТВА" задумался и покачал головой.
   - Надо попытаться еще раз. Снова подкопать - поглубже, подвести траншеи
под самые колеса и запустить двигатели. Только на этот раз вытаскивать его
я буду сам.
   Вокруг все еще продолжала завывать вьюга.
   Ингрем поежился, сказал с сомнением:
   - Как знаете, доктор. Но, конечно, лучше вы, чем я.
   Патрони усмехнулся:
   - Если мне не удастся его вытащить, тогда, наверное,  удастся  разнести
на куски.
   Ингрем направился к одиноко стоявшему автобусу - снова собирать  людей.
Второй автобус уже уехал - повез пилотов "Аэрео-Мехикан" в аэровокзал.
   Патрони прикинул: теперь меньше чем за час никак не управиться. Значит,
все это время посадочная полоса три-ноль функционировать не будет.
   Он направился к своему "пикапу", оборудованному рацией, чтобы  доложить
об этом на КДП.



        7

   Инес Герреро не была знакома с теорией, суть которой сводится  к  тому,
что  перенапряженный,  истощенный  мозг  может  в   целях   самосохранения
отключаться, и тогда человек впадает в состояние  пассивного  полузабытья.
Однако ее поведение служило наглядным  подтверждением  этой  теории.  Инес
Герреро действовала бессознательно, как сомнамбула.
   Вот уже несколько недель ее томило  беспокойство,  тревога,  близкая  к
отчаянию, а события этой ночи нанесли ей последний, сокрушительный удар. И
мозг  ее  отключился  -  так  срабатывает  предохранитель   при   коротком
замыкании. Пока Инес Герреро  пребывала  в  этом  состоянии  -  временном,
конечно, - она не отдавала себе отчета ни где она находится, ни почему.
   Грубоватый, разбитной шофер такси оказал ей не слишком хорошую  услугу.
Они сторговались, что он отвезет ее в аэропорт за семь долларов. Выйдя  из
такси, Инес дала шоферу десятидолларовую бумажку - кроме этой  бумажки,  у
нее почти ничего не было, - ожидая получить сдачу. Шофер пробормотал,  что
сдачи у него нет, но он сейчас разменяет, и укатил. Инес напрасно прождала
десять минут, стоя как на иголках и не сводя  глаз  с  часов  аэровокзала,
стрелки которых неумолимо приближались к  одиннадцати,  когда  должен  был
подняться в воздух самолет, отлетавший в  Рим,  и,  наконец,  поняла,  что
шофер такси и не  подумает  возвращаться.  Инес  не  запомнила  ни  номера
машины, ни фамилии шофера - на что последний и рассчитывал. А если бы даже
и запомнила, то писать жалобы не в  ее  привычках,  и,  как  видно,  шофер
раскусил и эту черту ее характера.
   Несмотря на все препятствия, возникшие по дороге, Инес  еще  успела  бы
попасть к посадке в самолет, не задержись она в ожидании сдачи. А  теперь,
когда она отыскала выход на поле, самолет уже бежал по рулежной дорожке.
   Все же у  Инес  хватило  ума  воспользоваться  советом,  полученным  по
телефону от мисс Юнг, девушки из справочного бюро "Транс-Америки",  и  она
прибегла к маленькой хитрости, чтобы выяснить,  действительно  ли  ее  муж
находится  на  борту  самолета,  отлетающего  в  Рим.  Контролер  как  раз
собирался покинуть свой пост у выхода сорок семь, когда к нему  обратилась
Инес.
   По совету мисс Юнг она не стала задавать вопросов, а просто заявила:
   -  Мой  муж  находится  на  борту  самолета,  на  который  только   что
закончилась посадка. - И она объяснила, что опоздала  проводить  мужа,  но
хочет убедиться, что он успел б