эропорт  имени
Линкольна.
   - Не говорите мне всякой чепухи насчет того, что сейчас слишком  поздно
или что вы не хотите туда ехать, - заявил Эллиот Фримантл своей  аудитории
несколько минут назад.  Он  стоял  перед  ними  уверенный,  безукоризненно
одетый - в элегантном костюме и блестящих ботинках из  крокодиловой  кожи.
Его тщательно подстриженные волосы лежали волосок к  волоску.  Собравшиеся
готовы были следовать за ним куда угодно, и чем  резче  он  говорил,  тем,
казалось, больше им нравился.
   Он продолжал:
   - И чтобы никаких дурацких отказов. Я не желаю  ничего  слышать  насчет
детей, оставленных на попечение чужой женщины, или старушки-тещи, или  что
на плите стоит рагу: меня это абсолютно не интересует, да и вас сейчас  не
должно интересовать. Если ваша машина застряла в снегу, плюньте на  нее  и
поезжайте в чужой. Помните: я еду сегодня в аэропорт ради вас и постараюсь
причинить им там как можно больше неприятностей. - Он  помолчал,  выжидая,
пока очередной самолет с грохотом пронесется над головой. - Честное слово,
пора кому-нибудь это сделать.
   Последние слова его вызвали взрыв аплодисментов и смех.
   - Мне нужна ваша поддержка. Я хочу, чтобы вы были там  -  все  были.  И
теперь я спрашиваю вас просто и напрямик: едете вы со мной или не едете?
   Зал  сотрясло  громовое:  "Да!"  Все  вскочили,  громко  выражая   свое
одобрение.
   - Прекрасно, - сказал Фримантл, и в зале  тотчас  наступила  тишина.  -
Давайте в таком случае предварительно кое-что уточним.
   Он уже говорил им, напомнил он, что Медоувуд может добиться  некоторого
облегчения, если не полного избавления от шума,  создаваемого  аэропортом,
лишь законным путем, передав дело  в  суд.  Однако  слушание  дела  должно
проходить не при закрытых дверях и не в каком-нибудь захудалом  полупустом
зале, а с максимальным привлечением внимания и сочувствия публики.
   - Как же мы добьемся такого внимания и сочувствия? - Фримантл  помолчал
и сам ответил на свой вопрос: - Мы добьемся этого, если изложим нашу точку
зрения так, чтобы она стала достоянием гласности. Тогда, и  только  тогда,
средства, используемые для привлечения внимания общественности, -  пресса,
радио и телевидение - дадут нашей позиции должное освещение, как  мы  того
хотим. Журналисты славные люди, - продолжал он. - И мы вовсе  не  требуем,
чтобы они разделяли нашу точку зрения, мы лишь просим честно изложить  ее,
а я по собственному опыту знаю, что они умеют  это  делать.  Правда,  если
дело принимает драматический оборот, нашим друзьям-репортерам легче  будет
его осветить.
   Три репортера, сидевшие  за  столом  прессы,  заулыбались,  и  Фримантл
добавил:
   - Что ж, мы постараемся создать сегодня такой драматический оборот.
   Говоря все это, Эллиот Фримантл зорким глазом не  переставал  наблюдать
за тем, как его бланки продвигаются по залу -  домовладельцы  должны  были
подписать их, чтобы он мог представлять интересы медоувудцев  в  суде.  По
его подсчетам, уже добрая сотня была подписана и возвращалась к  нему.  Он
видел,  как  из  карманов  извлекались  шариковые  ручки,  мужья  и  жены,
склонившись над документом, подписывали его, тем самым  обязуясь  уплатить
ему, Фримантлу, сто долларов. Фримантл ликовал: если прикинуть,  то  сотня
заполненных бланков означала десять тысяч долларов ему в карман. Не  такой
плохой гонорар за один вечер, учитывая, что в  итоге  он  получит  гораздо
больше.
   Надо еще немного занять их разговором,  пока  они  подписывают  бланки,
решил он.
   Развитие событий в аэропорту,  сказал  Фримантл  своим  слушателям,  он
просит  предоставить  ему.  Он  надеется,  что   удастся   встретиться   с
руководством  аэропорта:  во  всяком  случае,  он   намерен   устроить   в
аэровокзале такой спектакль, который запомнят надолго.
   - Вас же я прошу лишь об  одном:  держитесь  вместе  и  возвысьте  свой
голос, когда я подам сигнал.
   Он предупредил их, однако, чтобы не было беспорядков: ни у кого  завтра
не должно быть повода сказать, будто делегация медоувудцев нарушила хоть в
чем-то закон.
   - Конечно, - многозначительно улыбнулся Фримантл, - мы можем создать им
некоторые затруднения - насколько я понимаю, в  аэропорту  сегодня  и  так
уйма народу и много дел. Но тут уж ничего не попишешь.
   Снова раздался смех. Фримантл чувствовал, что люди готовы идти за ним.
   Еще один самолет пронесся у них над головой, и Фримантл умолк, выжидая,
пока стихнет грохот.
   -  Прекрасно!  Двинулись!  -  Фримантл  простер  руки,   точно   Моисей
реактивного века, и продекламировал,  переврав  цитату:  -  "Мне  обещаний
много надо бы сдержать и много сделать, пока лягу на кровать".
   Кто-то рассмеялся, кто-то крикнул: "Пошли!",  все  поднялась  со  своих
мест и направились к дверям.
   В  эту  минуту  взгляд  Фримантла  упал  на  портативный   микрофон   с
усилителем, взятый напрокат в Медоувудской баптистской церкви, и он  велел
прихватить систему с собой. Флойд Занетта, председатель собрания, которого
Фримантл полностью затмил, кинулся выполнять его указание.
   Фримантл же тем временем  поспешно  засовывал  в  портфель  подписанные
бланки. Он уже успел произвести в уме подсчет и понял, что ранее ошибся: в
портфеле у него лежало свыше ста шестидесяти бланков, значит,  он  получит
более шестнадцати тысяч долларов. Да еще немало  народу  подходили  пожать
ему руку и заверяли, что вышлют ему бланки вместе с чеками утром по почте.
Фримантл ликовал.
   Он не обдумал заранее, как вести себя в аэропорту, точно так же как  не
планировал и хода этого митинга. Эллиот Фримантл не любил  сковывать  себя
жесткими  рамками  планов.  Он  предпочитал  импровизировать  -  развязать
событие, а потом направить его по тому или иному  пути  в  зависимости  от
собственной выгоды. Этот  метод  уже  сработал  сегодня,  и  он  не  видел
оснований, почему бы ему не сработать еще раз.
   Главное - держать медоувудцев в убеждении, что они получили динамичного
лидера, который со временем добьется для них желаемого результата.  Больше
того: надо держать их в этом убеждении до тех  пор,  пока  они  не  внесут
деньги за все четыре квартала, как это  предусмотрено  в  подписанных  имя
бланках. А когда Эллиот Фримантл положит денежки в банк, их мнение  о  нем
будет ему уже не столь интересно.
   Таким образом придется  подогревать  атмосферу  в  течение  десяти  или
одиннадцати месяцев. Ничего, энергии у него хватит.  Надо  будет  провести
еще несколько митингов и  собраний  вроде  сегодняшнего,  потому  что  это
попадает в печать. А выступления в суде в печать часто не  попадают.  Хотя
он сам всего несколько минут назад говорил, что  решать  проблему  надо  с
помощью закона, судебные заседания обычно бывают неинтересны  и  порой  не
приносят пользы. Конечно, он  постарается  ввернуть  несколько  ссылок  на
историю, хотя лишь немногие судьи нынче способны понять  тактику,  которой
пользуется Фримантл  для  привлечения  внимания,  и,  как  правило,  резко
обрывают адвокатов.
   Но это все не суть важно; надо только помнить, - а он всегда помнит,  -
что главное  в  подобного  рода  делах  -  забота  о  преуспеянии  Эллиота
Фримантла и о его хлебе насущном.
   Он увидел, что один из репортеров - Томлинсон из "Трибюн" -  звонит  по
автомату; рядом стоял другой репортер. Отлично! Значит,  городские  газеты
уже оповещены о предстоящем событии и оставят место для  рассказа  о  том,
что  произойдет   в   аэропорту.   Больше   того:   если   предварительная
договоренность сработает, там будет и телевидение.
   Толпа начала расходиться. Пора было двигаться в путь!



        10

   У  залитого  светом  главного  въезда  в  аэропорт  красная   "мигалка"
полицейской машины погасла. Машина, расчищавшая Джо Патрони путь по шоссе,
сбавила скорость, и полицейский. сидевший за рулем,  свернул  на  обочину,
жестом показывая главному механику "ТВА", чтобы он проезжал. Патрони нажал
на акселератор. Проносясь мимо, он приветственно помахал сигарой и  дважды
просигналил.
   Хотя последний отрезок пути Патрони проделал  на  большой  скорости,  у
него ушло свыше трех часов на то, чтобы покрыть расстояние от своего  дома
до аэропорта, тогда как обычно на  это  требовалось  сорок  минут.  И  ему
хотелось хоть немного наверстать упущенное время.
   Невзирая на снег и  гололедицу,  он  стремительно  вывернул  из  потока
направлявшихся к аэровокзалу машин и помчался по боковой дороге к  ангарам
аэропорта. Возле надписи "Ремонтная служба "ТВА" он  круто  завернул  свой
"бьюик"  вправо.  В  двухстах-трехстах  ярдах  впереди   темной   громадой
вздымался ремонтный ангар "ТВА". Главные ворота были  открыты,  и  Патрони
въехал внутрь.
   В ангаре стоял наготове "пикап" с шофером; он дожидался Патрони,  чтобы
отвезти его на поле к самолету "Аэрео-Мехикан", все еще  перегораживавшему
полосу три-ноль. Выбравшись из  своей  машины,  Патрони  остановился  лишь
затем, чтобы раскурить сигару, невзирая на надписи "Не курить", и  тут  же
втиснул свое грузное тело в "пикап".
   - А ну, сынок, крутани-ка стрелкой по циферблату, - сказал он шоферу.
   "Пикап" стремительно вылетел из  ангара;  Патрони,  не  теряя  времени,
связался по радио с КДП. Как только освещенный ангар остался позади, шофер
стал держаться ближе к сигнальным огням вдоль края  полосы,  единственному
ориентиру в этой белой мгле, указывавшему на то, где кончалась асфальтовая
поверхность и где начиналась. По команде с КДП они ненадолго задержались у
полосы, на которую, взметнув облако снега, сел ДС-9  компании  "Дельта"  и
покатил  в  грохоте  останавливающегося  реактивного  двигателя.  Наземный
диспетчер дал разрешение пересечь очередную  взлетно-посадочную  полосу  и
спросил:
   - Это Патрони?
   - Точно.
   Последовала пауза - диспетчер  давал  указания  другим  машинам.  Затем
снова раздался его голос:
   - Наземный диспетчер вызывает Патрони. Тут вам записка от управляющего.
Готовы к приему?
   - Валяйте.
   - Передаю текст: "Джо, ставлю коробку  сигар  против  двух  билетов  на
танцы, что тебе не вытащить сегодня эту машину с ВПП  три-ноль.  Но  хочу,
чтобы ты выиграл". Подпись: "М.Бейкерсфелд". Конец текста.
   Патрони, хмыкнув, нажал на кнопку микрофона.
   - Патрони - наземному диспетчеру. Передайте ему, что пари принято. - И,
положив на место радиомикрофон, он обратился к шоферу: - Да  пошевеливайся
же, сынок. У меня теперь есть стимул сдвинуть этот самолет.
   У пересечения с полосой три-ноль старший техник "Аэрео Мехикан" Ингрем,
с которым ранее разговаривал  Мел  Бейкерсфелд,  подошел  к  "пикапу".  Он
по-прежнему кутался в парку, стараясь защитить лицо от  резкого  ветра  со
снегом.
   Патрони откусил кончик  новой  сигары,  но  на  этот  раз  не  стал  ее
раскуривать, а быстро вылез из "пикапа". По дороге он снял в машине калоши
и переобулся в тяжелые меховые  сапоги.  И  хотя  сапоги  были  достаточно
высокие, снег, в который он сошел, был еще выше.
   Патрони закутался в парку и кивнул Ингрему. Они были едва знакомы.
   - Привет! - крикнул Патрони: ему  приходилось  напрягать  голос,  чтобы
перекрыть вой ветра. - Давайте-ка мне факты.
   Ингрем  стал  докладывать,  а  Патрони  смотрел  на  крылья  и  фюзеляж
застрявшего "боинга", который вздымался над ними, как гигантский сказочный
альбатрос. Под огромным брюхом самолета все  еще  ритмично  мигал  красный
свет. А возле него стояли  грузовики  и  служебные  машины,  в  том  числе
автобус для команды и ревущий передвижной генератор.
   Старший техник кратко изложил, что было предпринято:  он  сообщил,  что
пассажиров  сняли  с  самолета  и  летчики  пытались  вытащить  его  силою
двигателей. Когда это не получилось, решили максимально разгрузить самолет
- снять почту, багаж, слить большую  часть  топлива  обратно  в  цистерны.
Затем была  предпринята  вторая  попытка  вытащить  самолет  опять-таки  с
помощью собственных двигателей, но и она закончилась неудачей.
   Жуя незажженную сигару, - редкий случай, когда Патрони  сделал  уступку
соображениям  предосторожности,   поскольку   в   воздухе   сильно   пахло
авиационным бензином, - главный механик "ТВА" подошел к самолету.  За  ним
следовал Ингрем, а  вскоре  к  ним  присоединились  и  несколько  рабочих,
которые до сих пор сидели  в  автобусе,  скрываясь  от  непогоды.  Патрони
стоял,  разглядывая  самолет;  тем  временем  один  из   рабочих   включил
переносные прожекторы, установленные полукругом перед носом самолета.  При
свете  сразу  обнаружилось,  что  мощные  шасси  лайнера  глубоко  ушли  в
видневшуюся под снегом черную грязь. Самолет застрял  на  участке,  обычно
покрытом травой, в нескольких ярдах от полосы три-ноль, близ пересечения с
рулежной  дорожкой  -  той   самой,   мимо   которой   проскочил   самолет
"Аэрео-Мехикан"  из-за  темноты  и  бурана.  Просто  не  повезло,  подумал
Патрони, что земля здесь такая сырая и даже трехдневный снегопад  и  холод
не сковали ее. Поэтому обе попытки оторвать самолет от земли  собственными
силами привели лишь к тому, что он еще глубже увяз.  Сейчас  гондолы  всех
четырех двигателей под крыльями почти лежали на земле.
   Не обращая внимания на снег,  который  крутило  вокруг  него  словно  в
фильме "На  юг  со  Скоттом",  Патрони  раздумывал,  прикидывал  различные
варианты.
   Он решил, что еще есть шанс вытащить самолет, запустив  все  двигатели.
Это скорее всего могло бы дать результат. Если  же  ничего  не  получится,
придется прибегнуть к помощи подъемных  мешков  -  одиннадцати  мешков  из
нейлона,  которые  размещаются  под  крыльями  и  фюзеляжем  и  надуваются
воздухом, нагнетаемым под давлением. Вслед за мешками под колеса  самолета
подводятся тяжелые домкраты и затем под ними выкладывается твердый настил.
Но процесс это длительный, трудоемкий и сложный. Патрони  очень  надеялся,
что удастся этого избежать.
   - Придется сделать перед машиной глубокие и широкие подкопы, -  объявил
он. - Мне нужны траншеи по шести футов шириной перед каждым  из  колес.  И
чтобы эти траншеи шли под небольшим углом вверх. - Он резко  повернулся  к
Ингрему. - Копать придется изрядно.
   Старший техник кивнул.
   - Это уж точно.
   - Когда подкоп будет закончен, мы включим двигатели и рванем вперед  на
полную мощность всеми четырьмя. Это должно сдвинуть его с места.  А  когда
он сдвинется и полезет вверх по траншее, мы завернем его  вот  сюда.  -  И
носком тяжелого сапога он прочертил по мокрому снегу эллиптическую  линию,
ведущую к-бетонированной дорожке.  -  И  еще  одно:  надо  положить  перед
колесами как можно больше толстых бревен. Найдутся у вас такие?
   - Есть немного, - сказал Ингрем. - На одном из грузовиков.
   - Сбросьте их и пошлите шофера - пусть поищет еще.  Пусть  опросит  все
компании и службы аэропорта.
   Наземные рабочие, находившиеся рядом с Патрони  и  Ингремом,  крикнули,
чтобы и остальные вылезали из автобуса. Двое из них сняли покрытую  снегом
парусину с грузовика, который привез сюда  инструменты  и  лопаты.  Лопаты
тотчас раздали теням, двигавшимся за полукругом ярких  огней.  Снег  порой
мел с такою силой, что людям трудно было разглядеть друг друга. Они  ждали
лишь приказания, чтобы приступить к делу.
   У дверцы в передний отсек "боинга" все еще стоял трап.  Патрони  указал
на него.
   - Хозяева там?
   - На борту, - буркнул Ингрем, - Сам идиот командир и первый пилот.
   Патрони в упор посмотрел на него.
   - Они доставили вам много хлопот?
   - Дело не в том, что они мне доставили или чего не доставили, - заметил
Ингрем, - а в том, что они ни черта не хотят делать.  Когда  я  прибыл  на
место, я сказал, чтобы они дали двигателям  полную  тягу,  как  вы  сейчас
говорили. Если бы они это сразу сделали, думаю, самолет  бы  уже  выбрался
отсюда. А они струсили и только еще глубже засадили его в грязь.  Командир
допустил большую промашку и сознает это. И теперь он до смерти боится, как
бы не поставить машину на нос.
   - Будь я на его месте, - усмехнулся Джо Патрони, - я бы тоже, наверное,
этого боялся. - Он так обкусал свою сигару, что она вся  размахрилась.  Он
бросил ее в снег и сунул руку в карман парки за другой. - Я позже поговорю
с командиром. Внутренний телефон подключен?
   - Да.
   - Вызовите в таком случае кабину экипажа. Сообщите им, что я  приступил
к делу и скоро буду у них там, наверху.
   - Есть. - И, подойдя к самолету, Ингрем скомандовал  двадцати  наземным
рабочим, стоявшим у машины: - А ну, ребята, начинайте копать!
   Патрони сам схватил лопату, и вот уже полетели в сторону  снег,  земля,
грязь.
   Пока он по внутреннему телефону переговаривался с пилотом,  сидевшим  в
своей кабине высоко над ними, Ингрем  вместе  с  одним  из  механиков  уже
укладывал застывшими, онемевшими руками первую доску  в  ледяную  грязь  у
колес самолета.
   На взлетном поле - когда ветер менял  направление  и  менялись  границы
видимости - вдруг появлялись огни садящегося или взлетающего  самолета,  и
пронзительный вой реактивных двигателей оглушал  работающих.  Но  рядом  с
ними полоса три-ноль оставалась пустынной, на ней царила тишина.
   Патрони прикинул: потребуется, наверное, около часа, прежде чем удастся
сделать необходимый  подкоп,  включить  двигатели  "боинга"  и  попытаться
выкатить большой лайнер.  Значит,  надо  менять  рабочих,  рывших  двойные
траншеи, которые уже начали приобретать  необходимую  форму,  -  пусть  по
очереди греются в  автобусе,  все  еще  стоявшем  неподалеку  на  рулежной
дорожке.
   Было уже половина одиннадцатого.  Если  повезет,  подумал  Патрони,  то
вскоре после полуночи он уже будет дома, в своей постели - с Мари.
   И, стремясь  приблизить  желанную  минуту,  а  также  чтобы  согреться,
Патрони еще усерднее принялся кидать снег и грязь.



        11

   В "Кафе заоблачных пилотов" капитан Вернон Димирест заказал чашечку чая
для Гвен и черный кофе - для  себя.  Кофе  -  так  уж  положено  думать  -
поддерживает тонус. Прежде чем они сядут в Риме, за  этой  чашкой  черного
кофе последует еще десять - двенадцать. И хотя пилотировать самолет должен
был сегодня Энсон Хэррис, Димирест отнюдь  не  собирался  устраивать  себе
отдых и распускаться. В воздухе он редко допускал такое.  Как  большинство
опытных пилотов,  он  прекрасно  сознавая,  что  только  те  из  авиаторов
достигли преклонного возраста и спокойно почили в своей  постели,  кто  на
протяжении всей службы держался начеку и был готов к любой неожиданности.
   - Мы что-то  очень  уж  молчаливы  сегодня,  -  прозвучал  в  его  ушах
приятный, с мягким английским акцентом  голос  Гвен.  -  Мы,  кажется,  не
произнесли ни единого слова с тех пор, как вошли в аэровокзал.
   Всего несколько минут назад они покинули  взлетное  поле,  когда  стало
известно, что  вылет  откладывается  еще  на  час.  Им  удалось  захватить
укромный столик за перегородкой в глубине кафе, и  теперь  Гвен,  держа  в
руке  раскрытую  пудреницу,  глядела  в  зеркало  и   поправляла   волосы,
выбившиеся пышной волной из-под элегантной шапочки стюардессы.  Взгляд  ее
темных выразительных глаз скользнул по лицу Вернона.
   - Я молчу, потому что думаю, только и всего, - сказал Димирест.
   Гвен облизнула губы, но не тронула их губной помадой: служебные правила
строго-настрого   запрещают   стюардессам   пользоваться   косметикой    в
общественных местах. К тому же Гвен вообще редко прибегала к  ней:  у  нее
был превосходный цвет лица с  очень  нежным  румянцем  -  счастливый  дар,
которым природа награждает многих англичанок.
   - Думаешь? О чем же? О тяжкой травме, которую  нанесло  тебе  известие,
что у нас с тобой будет ребеночек? - Гвен ехидно улыбнулась и отбарабанила
скороговоркой: - Капитан Вернон Уолдо  Димирест  и  мисс  Гвендолин  Элайн
Мейген сообщают  о  том,  что  в  непродолжительном  времени  они  ожидают
появления на свет их первого ребенка, ммм... кого  именно?  Нам  это  пока
неизвестно, разумеется. И ста