чтобы иметь возможность свести счеты со мной?
   - Как работает комиссия, это уж наше дело. Выводы комиссии  -  вот  что
должно тебя интересовать. Копию докладной ты получишь завтра.
   - Весьма признателен. - Вернон даже и не пытается отрицать, отметил про
себя Мел, что эта докладная направлена персонально против него. -  Что  бы
вы там ни написали, это ничего не меняет, -  продолжал  Мел.  -  Докладная
создает лишь ненужные осложнения и в этом  смысле  достигнет  своей  цели,
если именно это тебе нужно. Завтра мне придется потратить  какое-то  время
на то, чтобы доказать, сколь ты невежествен в некоторых областях.
   Мел разгорячился, он уже не пытался скрыть раздражения, и это вызвало у
Димиреста усмешку.
   - Однако тебя это все-таки задело за живое, а? Не очень-то у тебя ловко
получилось насчет твоего драгоценного времени и бессмысленных  осложнений.
Я  с  удовольствием  вспомню  об  этом  завтра,  когда  буду  греться   на
итальянском солнышке. - И, продолжая усмехаться, Димирест зашагал прочь.
   Впрочем, усмешка вскоре сбежала с его лица, брови сдвинулись.
   Причиной этого был вид стоек страховой  компании  в  центральном  зале:
здесь сегодня работа кипела  вовсю,  и  именно  это  вызвало  недовольство
капитана Димиреста, напомнив ему, сколь эфемерна была его победа над Мелом
Бейкерсфелдом - пустяк, в сущности, булавочный  укол.  Пройдет  неделя,  и
неблагоприятное заключение  комиссии  будет  предано  забвению,  а  стойки
страховой компании останутся на своих местах. И, следовательно,  настоящую
победу все же одержал его чопорный шурин, наголову  разбивший  все  доводы
Димиреста на заседании Совета уполномоченных и оставивший его с носом.
   За страховыми стойками две молоденькие девушки - одна из них  блондинка
с очень пышным бюстом - торопливо заполняли страховые  полисы;  в  очереди
стояло человек пять-шесть, и почти все уже приготовили и держали  в  руках
деньги.  Вот  они  -  живые  доходы  страховых  компаний,  угрюмо  подумал
Димирест. Он ни секунды  не  сомневался,  что  автоматы,  расположенные  в
разных концах аэровокзала, тоже работают вовсю.
   Интересно, есть ли  среди  этих  страхующихся  пассажиры  его  корабля,
подумал Димирест. Его  так  и  подмывало  спросить  и,  если  ответ  будет
утвердительный, попытаться отговорить их, изложив свои доводы.  Однако  он
тут же отказался от этой  мысли.  Однажды  Вернон  Димирест  уже  пробовал
проделать подобную штуку -  пытался  уговорить  отлетавших  пассажиров  не
приобретать страховых полисов в аэропорту. Но это привело лишь к тому, что
на него поступили жалобы и  он  получил  хороший  нагоняй  от  руководства
компании. Хотя самим авиакомпаниям выдача страховых  полисов  в  аэропорту
была не больше по душе,  чем  пилотам,  им  приходилось  занимать  в  этом
вопросе нейтральную позицию вследствие оказываемого на них с разных сторон
давления. С одной стороны, управления аэропортов утверждали,  что  они  не
могут лишиться отчислений, получаемых ими от страховых  компаний.  В  этом
случае, заявляли они, авиакомпаниям придется возмещать им  эти  потери  за
счет  повышения  стоимости  пользования  взлетно-посадочными  полосами.  С
другой стороны, авиакомпании боялись восстановить против себя  пассажиров,
которые явно будут недовольны, если их лишат привычного  для  них  способа
приобретать страховые полисы. Таким образом, пилотам оставалось лишь вести
борьбу в одиночку - и шишки сыпались только на их головы.
   Размышляя над этим и наблюдая  за  работой  агентов,  капитан  Димирест
задержался на несколько секунд возле страховых стоек. Он  заметил,  что  в
очереди  прибавился  еще  один  пассажир  -   нервозного   вида   мужчина,
долговязый, сутуловатый, с тоненькими рыжеватыми усиками. В руках  у  него
был чемоданчик. Пассажир, как видно, очень спешил и волновался.  Он  то  и
дело поглядывал на часы и был явно расстроен тем, что впереди него столько
людей к страховым агентам.
   Димирест подумал с негодованием: "Этот тип прибежал  сюда  в  последнюю
минуту. Ну и плюнул бы на страховку и шел бы к самолету".
   Однако ему самому пора уже  быть  в  пилотской  кабине,  напомнил  себе
Димирест и быстро зашагал к выходу на летное поле. В любую  секунду  могут
объявить посадку. Ну вот, пожалуйста!
   - Объявляется посадка в самолет, вылетающий в Рим рейсом  два  "Золотой
Аргос".
   Капитан Димирест задержался в аэровокзале дольше,  чем  предполагал  Он
ускорил шаг. Объявление о посадке продолжало звучать, перекрывая шум зала.



        12

   - ..._посадка в самолет, вылетающий в Рим рейсом два  "Золотой  Аргос".
Экипаж готов  принять  пассажиров  на  борт.  Всех  пассажиров,  прошедших
регистрацию, просят_...
   Разные люди слушали объявление о посадке, и для  кого-то  оно  означало
одно, а для кого-то - совсем другое.  Для  одних  оно  звучало  совершенно
обыденно, было лишь прелюдией к еще  одной  скучной  деловой  поездке,  от
которой они, будь на то их коля, с удовольствием отказались бы. Для других
в нем было что-то многообещающее, манившее к приключениям, а  еще  кому-то
оно сулило скорое окончание  пути,  возвращение  домой.  Одним  оно  несло
разлуку и печаль, другим, наоборот, обещало радость встречи. Были и такие,
которые, слушая это объявление, думали не о себе: улетали их  родственники
или друзья, а для них самих названия городов звучали загадочно  и  маняще,
рождая смутные образы  каких-то  отдаленных  уголков  земли,  которых  они
никогда не увидят. Кое-кто слушал объявление о посадке  со  страхом;  лишь
немногие - с  безразличием.  Объявление  было  сигналом,  означающим,  что
процесс отлета, в сущности, начался. Самолет приведен в  готовность,  пора
подняться  на  борт,  мешкать  нельзя.  Лишь  в  крайне   редких   случаях
авиакомпании задерживали отлет  из-за  отсутствия  какого-либо  пассажира.
Пройдет еще немного времени, и самолет окунется в непривычную для человека
стихию, взмоет в небо, и именно потому, что в самом этом факте есть что-то
противоестественное, объявление о посадке  всегда  несет  в  себе  привкус
приключений и романтики.
   Однако в том, как рождаются эти объявления, нет ничего  романтического.
Их делает машина, слегка смахивающая на  музыкальный  автомат.  Разница  в
том, что в нее не бросают монеты, а нажимают кнопки. Кнопки эти помещаются
на пульте контрольно-информационного  пункта,  этакого  миниатюрного  КДП.
Каждая авиакомпания имеет свой КДП, и  все  они  расположены  над  главным
залом ожидания.  Служащая  авиакомпании  последовательно  нажимает  нужные
кнопки, приводя в действие машину, и машина принимается за дело.
   Почти все объявления - если не  считать  случаев,  выходящих  за  рамки
обычного, - даются с магнитофонных лент по заранее сделанным записям. Хотя
на  слух  каждое   объявление   воспринимается   как   нечто   единое,   в
действительности оно всегда состоит из трех отдельных  записей.  В  первой
объявляется номер рейса и  маршрут;  во  второй  говорится  о  посадке  на
самолет - предварительное оповещение, начало посадки или конец; в  третьей
указывается зал ожидания и номер выхода на летное поле. Поскольку все  три
записи следуют одна за другой без перерыва, они звучат  как  нечто  единое
целое - чего и стремятся достигнуть.
   Люди, которым претит бездушная автоматизация  и  механизация  всего  на
свете, радовались, когда порой эта машина  ломалась.  Случалось,  механизм
заедало,  и  тогда  пассажиры,   вылетавшие   в   трех-четырех   различных
направлениях, скапливались у одного и того же выхода. Сотни, а то и тысячи
нетерпеливых, растерянных пассажиров создавали такую  толчею  и  суматоху,
что служащие аэровокзала вспоминали эти минуты, как чудовищный кошмар.
   Сегодня автомат, объявлявший посадку на рейс два, работал исправно.
   - ..._Пассажиров, прошедших регистрацию, просят  проследовать  в  Синий
вестибюль "Д" к выходу сорок семь_.
   Сейчас тысячи людей, находящихся в аэровокзале,  слышали  объявление  о
рейсе два. Некоторых оно не касалось вовсе, других - в большей или меньшей
степени, но еще до истечения суток для кое-кого  из  тех,  кого  оно  пока
совсем не интересовало,  это  объявление  приобретет  далеко  немаловажное
значение.
   Слышали это объявление и сто пятьдесят с лишним пассажиров  рейса  два.
Те, кто уже успел зарегистрироваться, поспешили к  выходу  сорок  семь,  а
кое-кто из сильно запоздавших еще только отряхивался от снега.


   Объявление о посадке еще продолжало звучать в  галерее-гармошке,  когда
старшая стюардесса  Гвен  Мейген  уже  принимала  на  борт  первую  партию
пассажиров - несколько семей с маленькими детьми. Она оповестила  об  этом
по  внутреннему  телефону  капитана  Энсона  Хэрриса  и  приготовилась   к
предстоящему через несколько минут наплыву пассажиров.  А  капитал  Вернон
Димирест, опережая пассажиров, быстро прошел вперед и захлопнул  за  собой
дверь пилотской кабины.
   Энсон Хэррис  вместе  со  вторым  пилотом  Саем  Джорданом  уже  начали
подготовку к полету.
   - Привет, - сказал Димирест. Он опустился  на  правое  сиденье  и  взял
контрольный лист проверки. Джордан вернулся на свое место позади.


   Мел Бейкерсфелд все еще находился в главном зале, когда была  объявлена
посадка на рейс "Золотой Аргос". Он вдруг припомнил,  что  командир  этого
корабля - Вернон Димирест, и от души пожалел, что  не  сумел  использовать
еще одну возможность пойти на мировую со своим зятем или хотя бы  смягчить
существующую между ними неприязнь. Теперь их  отношения  даже  ухудшились.
Мел старался отдать себе отчет, в какой мере он в этом виноват.  Он  готов
был признать, что отчасти, конечно, виноват. В  столкновениях  с  Верноном
всегда проявлялись наиболее дурные стороны характера Мела.  Он  и  сам  не
понимал, отчего это происходило, но все же был искренне убежден в том, что
большинство  их  стычек  -  дело  рук  не  его,  а  Вернона.  Отчасти  это
происходило потому, что Вернон был о себе преувеличенно высокого мнения  и
злился, когда кто-нибудь не  желал  признавать  его  превосходства.  Очень
многим из знакомых Мелу пилотов  -  особенно  капитанам  лайнеров  -  была
присуща эта черта.
   Мел все еще не мог успокоиться, вспоминая, как Вернон  после  совещания
Совета уполномоченных разглагольствовал  о  том,  что  с  Мелом-де  нечего
разговаривать: он и ему подобные - это "земляные черви, протиратели  брюк,
с  мозгами  и  душой  пингвина".  Можно  подумать,  черт  побери,  что   в
пилотировании самолета есть нечто не доступное простым смертным!
   Тем не менее сегодня вечером Мелу очень хотелось бы хоть  на  несколько
часов снова стать пилотом и улететь, так же вот, как Димирест,  -  в  Рим.
Ему припомнилась фраза, оброненная Верноном по поводу итальянского солнца,
в лучах которого он будет завтра греться.  Мелу  бы  это  сейчас  тоже  не
повредило - во всяком случае, было бы, пожалуй, приятнее, чем  составление
авиационных графиков здесь, в аэропорту. Сегодня крепкие цепи, приковавшие
его к земле, казались ему более тяжелыми, чем обычно.


   Расставшись  с  Мелом  Бейкерсфелдом,  лейтенант  полиции  Нед   Ордвей
вернулся в свой маленький кабинет, примыкавший к главному залу  аэропорта.
Он выслушивал по  телефону  доклад  дежурного  из  полицейского  отделения
аэропорта, когда в распахнутую дверь до него донеслось сообщение о посадке
на рейс два. Патрульная  полицейская  машина  сообщала:  на  автомобильную
стоянку прибыло такое количество частных машин, до отказа набитых  людьми,
что стоянка не в состоянии их вместить. Как удалось выяснить,  большинство
машин прибыло из Медоувуда - с участниками  митинга  протеста,  о  котором
Ордвей  был  уже  оповещен.  Дежурный  сержант  сообщил,   что,   согласно
распоряжению лейтенанта, в здание аэровокзала сейчас прибудет  полицейское
подкрепление.
   Почти рядом с кабинетом лейтенанта Ордвея в зале  ожидания  миссис  Ада
Квонсетт, старушка из Сан-Диего, прервала на мгновение свою беседу с  юным
Питером Кокли и прислушалась к объявлению о посадке на самолет, отлетающий
в Рим.
   Миссис Ада Квонсетт и ее сопровождающий сидели  на  одной  из  стоявших
рядами, обитых черной  кожей  скамеек.  Миссис  Ада  Квонсетт  пространно,
описывала  достоинства  своего  покойного   супруга   примерно   в   таких
выражениях, в каких королева Виктория могла бы говорить о принце Альберте:
   - Это был такой прелестный человек, такой умный, такой красавец. Судьба
соединила нас, когда он был уже в летах,  но  в  молодости  он,  по-моему,
должно быть, походил на вас.
   Питер Кокли глуповато усмехнулся - последние полчаса он  только  это  и
делал. С тех пор как он  покинул  Таню  Ливингстон,  получив  распоряжение
стеречь эту старушенцию, пока она не сядет в самолет, который  отвезет  ее
обратно в Лос-Анджелес, их разговоры состояли преимущественно из монологов
миссис  Квонсетт,  причем  Питер  Кокли  неоднократно  в  весьма   лестных
выражениях сравнивался с  покойным  Гербертом  Квонсеттом.  Эта  тема  уже
порядком утомила Питера. Ему было невдомек, что именно этого и  добивалась
хитроумная Ада Квонсетт.
   Питер Кокли украдкой  зевнул.  Определяясь  на  службу  в  авиакомпанию
"Транс-Америка"  на  должность  агента  по  обслуживанию  пассажиров,   он
представлял себе свою работу  совсем  иначе.  Сейчас  он  чувствовал  себя
круглым идиотом, сидя здесь в новой, с иголочки,  форме  и  выполняя  роль
няньки, приставленной к безобидной болтливой старой даме,  которая  вполне
могла бы быть его прабабушкой. Скорее бы уж кончилась эта  пытка.  И  надо
же, чтобы так не повезло: вылет самолета на  Лос-Анджелес,  как  и  многие
другие рейсы, задерживался из-за снегопада, - не будь этого, старушка  уже
час назад находилась бы в пути.  Питер  томился  и  мечтал  о  том,  чтобы
поскорее объявили посадку на ее самолет. Между тем объявление о рейсе  два
продолжалось, внося приятное, хотя и краткое, разнообразие в их беседу.
   Юный Питер Кокли уже успел забыть  напутственное  предостережение  Тани
Ливингстон:  "Хорошенько  запомните  то,  что  я  вам  сказала...  У   нее
неиссякаемый запас уловок".
   - Подумать только! - воскликнула миссис Квонсетт,  когда  объявление  о
посадке было закончено. - Самолет в Рим! Ах,  аэропорт  -  это  необычайно
увлекательно, не правда ли? Особенно для такого  молодого  интеллигентного
человека, как вы. Ах, Рим... Мой бесценный покойный супруг всегда  мечтал,
что мы когда-нибудь посетим  вместе  этот  удивительный  город.  -  Миссис
Квонсетт вздохнула,  понуро  сложила  ручки,  зажав  в  ладонях  крошечный
кружевной платочек. - Увы, нам так и не удалось там побывать.
   Миссис Квонсетт продолжала болтать, а мозг ее тем временем с  точностью
добротных швейцарских часов отстукивал мысли. Сейчас ей требовалось только
одно: как-нибудь ускользнуть от  этого  младенца  в  форме.  Он  уже  явно
томился  и  скучал,  но,  невзирая  на  скуку,  продолжал  торчать  здесь.
Необходимо было придумать что-то такое, чтобы  скука  переросла  в  потерю
бдительности. И с этим нельзя было мешкать.
   Миссис  Квонсетт  отнюдь  не  отказалась  от   своего   первоначального
намерения - пробраться в самолет, отлетавший в Нью-Йорк.  Она  внимательна
прислушивалась ко всем объявлениям по радио, но пока не видела ни малейшей
возможности попасть ни на один из пяти объявленных рейсов, ибо  для  этого
ей прежде всего надо было освободиться от своего юного  стража.  Будет  ли
еще один рейс на  Нью-Йорк,  прежде  чем  объявят  посадку  в  самолет  на
Лос-Анджелес, она не знала, а ее должны были  отправить  обратно  на  этом
самолете, что ей отнюдь не улыбалось.
   Нет, раздумывала миссис Квонсетт, что угодно, лишь бы  не  возвращаться
сегодня в Лос-Анджелес. Что угодно,  хотя  бы  даже...  Неожиданная  мысль
осенила ее... Хотя бы даже полететь в Рим!
   Секунду она колебалась. А почему бы и нет? Она нагородила сегодня  кучу
небылиц про своего Герберта, но одно было верно: они действительно  как-то
раз рассматривали вместе открытки с видами  Рима...  И  если  даже  ей  не
удастся проникнуть дальше римского аэропорта, все равно она там побывает и
ей будет что рассказать Бланш, когда  она  в  конце  концов  доберется  до
Нью-Йорка. К тому же будет так приятно провести за нос эту рыжую  сучку  -
старшего агента по обслуживанию пассажиров...  Однако  что  же  ей  сейчас
предпринять? Через какой, кстати, выход объявили  посадку?  Как  будто  бы
через сорок седьмой из Синего вестибюля  "Д"?  Да,  миссис  Квонсетт  была
уверена, что не ошиблась.
   Самолет, разумеется, может быть полон, может не  оказаться  ни  единого
свободного места, и тогда уже не  проедешь  "зайцем".  Но  на  такой  риск
всегда приходится идти.  Притом,  чтобы  сесть  в  самолет,  отлетающий  в
Италию, вероятно требуется паспорт, но все это надо еще проверить. А  если
тем временем объявят рейс на Нью-Йорк...
   Главное, не сидеть тут сложа руки, а предпринять хоть что-нибудь.
   Миссис Квонсетт внезапно прижала  к  груди  свои  хрупкие,  морщинистые
ручки.
   - О боже мой! - воскликнула она. - О боже мой! - Ухватившись  дрожащими
пальцами  за  высокий  ворот  старомодной   блузки,   она   пыталась   его
расстегнуть; из груди ее вырывались негромкие протяжные стоны.
   Молодой агент поглядел на нее с тревогой.
   - Что с вами, миссис Квонсетт? Что случилось?
   Ада Квонсетт закрыла  глаза,  затем  широко  раскрыла  их  и  с  трудом
перевела дыхание несколько раз подряд.
   - Извините. Мне что-то нехорошо. Дурнота какая-то.
   Питер Кокли спросил озабоченно:
   - Могу я вам чем-нибудь помочь? Может быть, позвать доктора?
   - Я не хочу вас затруднять...
   - Ну, это пустяки...
   - Нет. - Миссис Квонсетт с усилием покачала головой. - Лучше  я  просто
отдохну немножко в дамской комнате. И все, мне кажется, пройдет.
   Молодой агент поглядел на нее с сомнением. Ему вовсе не хотелось, чтобы
эта старушенция скончалась у него на руках, а она,  по-видимому,  могла  в
любую минуту окочуриться. Повернувшись к ней, он спросил с беспокойством:
   - Вы так думаете?
   - Да, да,  конечно.  -  Миссис  Квонсетт  решила,  что  она  не  должна
привлекать к себе внимание  здесь,  в  главном  зале.  Слишком  много  тут
посторонних  глаз...  -  Пожалуйста,  помогите  мне  подняться...  Большое
спасибо... Теперь, если разрешите, я возьму вас под руку...  Мне  кажется,
дамская комната где-то тут рядом.  -  Направляясь  туда,  она  издала  еще
несколько негромких стонов, что заставило Питера Кокли  испуганно  на  нее
воззриться. Но она тут же постаралась успокоить его: - У меня  уже  бывали
подобные приступы. Я знаю, что это скоро пройдет.
   Возле дверей дамской комнаты она выпустила руку Питера Кокли.
   - Вы такой милый, заботитесь о старушке... В наши дни  молодежь...  Ах,
боже мой! - Пересаливать не следует, сказала она себе, сейчас все в  самую
меру. - Вы подождете меня здесь? Не уйдете никуда?
   - Нет, нет. Не уйду.
   - Спасибо вам. - Она отворила дверь и скрылась за ней.
   В дамской комнате находилось десятка два женщин.  Сегодня  здесь  везде
толчея, всюду переполнено, даже  в  туалетах,  подумала  миссис  Квонсетт.
Теперь  ей  требовалась  чья-то  помощь.  Она  внимательно  оглядела  поле
действия и остановила свой выбор на моложавой женщине в бежевом костюме  -
по виду мелкой служащей, - эта женщина  явно  никуда  не  спешила.  Миссис
Квонсетт обратилась к ней:
   - Простите меня, пожалуйста, но мне  что-то  нехорошо.  Не  могу  ли  я
попросить вас об одолжении? - Миссис Квонсетт  прижала  дрожащие  ручки  к
груди, потом закрыла и широко раскрыла глаза, словом,  повторила  все  то,
что проделывала для Питера Кокли.
   Незнакомка мгновенно прониклась участием.
   - Разумеется, охотно. Может быть, проводить вас...
   - Нет... Ничего... - Миссис Квонсетт оперлась о раковину, она,  видимо,
с трудом держалась на ногах. - Единственное, о  чем  я  вас  попрошу,  это
передать  кое-что.  Тут  за  дверь