садки,  мальчик,  -  сказал  ему  Тевис,  на
техасский манер растягивая  слова.  -  И  когда  самолет  передадут  тебе,
займись им. Все остальные мы возьмем на себя.
   Сначала Кейз только кивнул, нимало не обеспокоенный поставленной  перед
ним задачей. И машинально принялся производить  расчет  подхода  самолета.
Такого рода расчеты всегда  делают  в  уме.  На  бумагу  наносить  их  нет
времени, да и потом, как правило, приходится на ходу все менять.
   Как только Чикагский центр передаст ему самолет, решил Кейз, он поведет
его к полосе три-ноль, но с таким допуском,  чтобы  можно  было  завернуть
машину влево, - но не слишком резко, учитывая  небольшую  высоту,  -  если
придется сажать ее на полосу два-пять.
   Кейз подсчитал: вести самолет  ему  предстоит  минут  десять.  А  Тевис
предупредил его, что, по-видимому, лишь минут за пять до посадки он узнает
о том, на какую полосу можно будет  сажать  машину.  Времени,  конечно,  в
обрез, и в радарной все изрядно вспотеют - как и в воздухе. Но  справиться
можно - хотя будет и нелегко. И Кейз снова мысленно  прочертил  траекторию
полета и зафиксировал направление.
   А на КДП уже стали просачиваться  -  неофициальным  путем  -  некоторые
подробности. В свободные минуты диспетчеры сообщали их  друг  другу...  На
самолете  в  воздухе  произошел  взрыв.  Он  кое-как  летел,  несмотря  на
поврежденный  фюзеляж  и  наличие  раненых...  Неизвестно,   работает   ли
управление самолетом. Пилотам  нужна  самая  длинная  полоса,  которая  ко
времени посадки, возможно, уже будет очищена, а  возможно,  и  нет...  Все
повторяли  слова  Димиреста:  "..._самолет  поврежден,  есть   жертвы_..."
Капитан  послал  невероятно  злую  радиограмму  управляющему   аэропортом.
Управляющий находится сейчас на полосе три-ноль, делается  все  возможное,
чтобы очистить ее... А время быстро истекало. И теперь заволновались  даже
они, привыкшие к сложностям воздушного транспорта.
   Помощник, сидевший рядом с Кейзом, рассказывал  ему  о  случившемся  по
мере того, как узнавал сам. Кейз все понял и уже страшился  того,  что  на
него свалилось. _Не хочет он принимать в  этом  участия  -  ни  малейшего,
никакого!_ Не стремится он - да и не может -  что-то  там  такое  доказать
себе. И даже если он хорошо справится с задачей -  разве  этим  что-нибудь
изменишь? А если не справится, если  где-то  ошибется,  погибнет  самолет,
полный людей, как уже погиб один.
   На другом конце  радарной  Уэйна  Тевиса  вызвал  по  прямому  телефону
руководитель полетов. Несколько минут тому назад он поднялся на этаж  выше
- в "будку", чтобы быть рядом с наземным диспетчером.
   Опустив на рычаг трубку, Тевис на своем табурете подкатил к Кейзу.
   - Старик, только что получил сигнал  из  Чикагского  центра.  Рейс  два
передадут нам через три минуты.
   И Тевис переехал к диспетчеру, сидевшему на вылетах, и проверил, нет ли
на пути рейса два вылетающих самолетов.
   Помощник  сообщил  Кейзу,  что  на  поле  все  еще  стараются  вытащить
застрявший  самолет  и  освободить  полосу  три-ноль.  Они  уже   включили
двигатели, но самолет так и не сдвинулся с  места.  За  дело  взялся  брат
Кейза  (так  сказал  помощник),  и,  если   самолет   не   двинется   сам,
снегоочистители разнесут его на куски, чтобы освободить  полосу.  Но  всех
волнует, хватит ли на это времени.
   Раз Мел принял такое решение, подумал  Кейз,  значит,  он  уверен,  что
хватит. Мел всегда со  всем  справляется,  он  умеет  подчинить  себе  ход
событий. А вот у Кейза не выходит - или, во всяком случае, не всегда и  не
так, как у Мела. В том-то и разница  между  ними.  Прошло  уже  почти  две
минуты.
   Помощник, стараясь говорить спокойно, заметил:
   - Самолет появился на экране.
   В самом углу экрана Кейз увидел двойную звездочку  -  сигнал  бедствия,
несомненно исходивший от рейса два.
   Скорее бежать отсюда, не хочет он! _Ему с этим  не  справиться_.  Пусть
кто-то другой возьмет это на себя - хотя бы  Уэйн  Тевис.  Пока  еще  есть
время.
   Кейз резко повернулся, ища глазами Тевиса.  Тот  в  этот  момент  стоял
спиной к Кейзу возле диспетчера по вылетам.
   Кейз открыл было рот, чтобы позвать его, но, к своему  ужасу,  не  смог
издать ни звука. Он попытался снова - безуспешно.
   Все было как во сне, как в том кошмаре, который  преследовал  его:  ему
отказал голос... Но ведь это не сон - это происходит наяву! Разве?! Паника
охватила его.
   А на табло загорелся белый свет: их вызывал Чикагский  центр.  Помощник
снял трубку прямого телефона и сказал:
   - Валяй, центр, - Потом повернулся к селектору  и  передвинул  рычажок,
включив динамик над головой, чтобы и Кейз мог слышать.
   - Линкольн, рейс два  находится  в  тридцати  милях  к  юго-востоку  от
аэропорта. Курс два-пять-ноль.
   - Центр, вас понял. Он появился у нас на радаре.  Переключайте  его  на
нашу частоту. - И помощник повесил трубку.
   Сейчас центр даст указание самолету переключиться на другую  радиоволну
и пожелает ему благополучной посадки. Самолету, который  терпит  бедствие,
всегда  желают  благополучной  посадки:  они-то  на  земле   находятся   в
безопасности, так надо же хоть как-то приободрить тех, кто в воздухе.  Вот
и теперь, сидя в  этой  теплой,  изолированной  от  внешнего  мира,  тихой
комнате, трудно было поверить, что где-то там, высоко в ночном  небе,  где
гуляют ветер и метель, раненый самолет пробивает  себе  путь  на  землю  и
может погибнуть, так и не долетев.
   Включилось радио на частоте прибывавших с востока  самолетов.  Раздался
резкий голос - это Вернон Димирест, его ни с кем не спутаешь. Кейз  только
сейчас вспомнил, кто командир потерпевшего аварию самолета.
   - Диспетчерская Линкольна, говорит "Транс-Америка", рейс два,  держимся
на высоте шесть тысяч футов, курс два-пять-ноль.
   Помощник молчал. Теперь Кейз должен подтвердить прием и взять  на  себя
руководство полетом. _Но он не хочет, не хочет!_ А Уэйн Тевис  по-прежнему
сидит спиной к нему. И голос по-прежнему не слушается Кейза.
   -  Диспетчерская  Линкольна,  -  снова  затрещало  радио,  -  куда   вы
провалились, черт возьми!
   Куда, черт возьми... Да что же не обернется Тевис!
   Безудержная ярость охватила вдруг Кейза. Черт бы побрал  этого  Тевиса!
Черт бы побрал диспетчерскую! Черт бы побрал его покойного  отца,  который
заставил сыновей заняться тем, что никогда не было  по  душе  ему,  Кейзу!
Черт бы побрал Мела с этой его уверенностью в себе и умением справиться  с
любым делом! Черт бы побрал всех и вся!
   Помощник недоуменно смотрел на Кейза. Рейс  два  сейчас  снова  вызовет
диспетчерскую. Кейз понимал, что он в ловушке. Вовсе не уверенный  в  том,
что голос его послушается, он включил микрофон.
   - "Транс-Америка", рейс два, - сказал  Кейз,  -  говорит  диспетчерская
Линкольна. Извините за задержку. Мы все еще рассчитываем посадить  вас  на
ВПП три-ноль - будем знать точно через три-пять минут.
   Радио в ответ прорычало:
   - Вас понял, Линкольн. Информируйте нас дальше.
   Теперь Кейз был весь внимание: та часть его мозга, которая была  занята
посторонними мыслями, выключилась. Он забыл про Тевиса, про  своего  отца,
про Мела, про самого себя. Все исчезло, кроме рейса два.
   И он спокойно и четко произнес:
   - "Транс-Америка", рейс два, вы находитесь  в  двадцати  пяти  милях  к
востоку от границы  поля.  Начинайте  спуск  по  собственному  усмотрению.
Заворачивайте вправо, курс два-шесть-ноль...


   Наземный диспетчер, сидевший в  своей  стеклянной  будке  этажом  выше,
сообщил Мелу Бейкерсфелду о том, что Чикагский центр передал им  рейс  два
для посадки.
   Мел ответил по радио:
   -  Снегоочистителям  и   грейдерам   дано   указание   убрать   самолет
"Аэрео-Мехикан" с полосы.  Сообщите  Патрони,  чтобы  немедленно  выключил
двигатели. Скажите ему: если может, пусть вылезает оттуда, если не может -
пусть держится покрепче. Не отключайтесь - как только полоса  освободится,
нужно будет посоветоваться.
   Руководитель полетов на другой волне уже  сообщал  Патрони  о  принятом
решении.



        15

   Патрони и сам уже знал, что время его истекло.
   Он намеренно не включал двигатели "боинга"  до  последней  минуты:  ему
хотелось дать возможность  рабочим  получше  расчистить  пространство  под
самолетом и вокруг него.
   Когда Патрони понял, что  ждать  дольше  нельзя,  он  в  последний  раз
огляделся по сторонам. И то, что он увидел,  отнюдь  его  не  воодушевило.
Шасси все еще не удалось  полностью  очистить  от  грязи  и  снега.  Да  и
траншеи,  продолженные  от  основных  колес  вверх  до  заасфальтированной
полосы, не были достаточно широкими и глубокими.  Чтобы  сделать  все  как
надо, не хватало каких-нибудь пятнадцати минут.
   Но Патрони знал, что этих пятнадцати минут у него нет.
   Нехотя взошел он по трапу, чтобы вторично попытаться сдвинуть  с  места
самолет, - теперь он уже сам сядет за штурвал.
   Он крикнул Ингрему:
   - Велите всем убраться подальше! Включаю двигатели!
   Из-под самолета вынырнули фигуры людей. Снег все еще падал, но  уже  не
валил, как два-три часа назад.
   Патрони снова крикнул с высоты трапа:
   -  Мне  нужен  механик  сюда  наверх,  но  чтоб  был  полегче.  Пошлите
какого-нибудь тощего парня, который бывал в кабине экипажа.
   И он вошел в самолет. Из кабины Патрони увидел  служебную  машину  Мела
Бейкерсфелда - она казалась  ярко-желтым  пятном  среди  окружающей  тьмы.
Машина стояла на полосе, ближе к левому краю. Подле нее вытянулись  в  ряд
снегоочистители и грейдеры - напоминание о том, что в распоряжении Патрони
осталось всего несколько минут.
   Главный механик ушам своим не поверил, когда  узнал  о  намерении  Мела
убрать самолет с полосы, если понадобится, с помощью механической силы.  И
такая реакция была вполне естественна, хотя его не меньше других волновала
судьба тех, кто находился на борту самолета  "Транс-Америки".  Но  Патрони
всю жизнь заботился о сохранности самолетов, в этом состояла его работа. И
у него просто не укладывалось в голове, что такой красавец  самолет  можно
своими руками разом превратить в груду лома. В глазах  Патрони  самолет  -
любой самолет - был плодом ума,  самопожертвования,  инженерной  сноровки,
многих часов труда и порой даже любви. И вдруг взять и разрушить все  это?
Да как можно!
   И Патрони решил попытаться спасти самолет.
   За его спиной отворилась и снова  захлопнулась  дверь.  Отряхиваясь  от
снега, подошел молодой механик, маленький, худенький. Патрони  уже  скинул
парку и пристегивался в левом кресле.
   - Как тебя зовут, сынок?
   - Роллинг, сэр.
   - Что ж, Роллинг [Роллинг - по-английски означает "катящийся"],  может,
твое присутствие здесь - добрый для нас знак, - усмехнулся Патрони.
   Пока Роллинг сбрасывал парку и  усаживался  в  правое  кресло,  Патрони
посмотрел в окно. Трап уже отогнали.
   Звякнул внутренний телефон, и  Патрони  поднял  трубку.  Звонил  Ингрем
снизу:
   - Мы готовы.
   Патрони кинул взгляд на соседа:
   - Порядок, сынок?
   Тот кивнул.
   - Включить третий двигатель.
   Молодой механик включил стартер.
   - Третий двигатель включен.
   Гул мотора стал ровным.
   Один за другим заработали четвертый, второй и первый двигатели.
   По внутреннему телефону голос Ингрема, заглушаемый  наземным  ветром  и
ревом двигателей, произнес:
   - Все машины внизу убраны.
   - О'кей! - крикнул Патрони. - Отсоедините  внутренний  телефон  и  сами
убирайтесь подальше. - И, обращаясь к  Роллингу,  посоветовал:  -  Держись
крепче, сынок, прижмись к спинке. -  Главный  механик  "ТВА"  перекинул  в
самый угол  рта  сигару,  которую  он  вопреки  обыкновению  раскурил,  не
изжевав, несколько минут назад. Затем, растопырив короткие пальцы,  двинул
от себя все четыре рычага.
   Гул двигателей усилился.
   Перед самолетом стоял человек,  держа  высоко  над  головой  светящиеся
сигнальные жезлы. Патрони усмехнулся.
   - Надеюсь, этот малый хорошо умеет бегать, а то вдруг мы рванем.
   Все двигатели были включены, закрылки приспущены, чтобы  способствовать
взлету. Механик потянул на себя штурвальную колонку.  Патрони  по  очереди
нажимал на педали руля направления в надежде, что,  если  чуть  развернуть
машину, самолету легче будет сдвинуться. Взглянув в окно, он снова  увидел
машину Мела Бейкерсфелда. Патрони знал, что остаются  считанные  минуты  -
может быть, даже секунды.
   Теперь двигатели развили уже  более  трех  четвертей  полной  тяги.  По
высокому тону их гула он определил, что они работают на большую  мощность,
чем в тот раз, когда пилот  "Аэрео-Мехикан"  пытался  сдвинуть  самолет  с
места. А по вибрации фюзеляжа Патрони понял, почему пилот тогда  отступил.
При  нормальном  положении  вещей  самолет  уже   быстро   катил   бы   по
взлетно-посадочной полосе. Но  сейчас  он  стоял  на  месте,  сдерживаемый
глубоко застрявшими в грязи колесами, и весь трясся, как в лихорадке. Было
ясно, что он вот-вот встанет на нос. Молодой механик,  которому  явно  уже
было не по себе, искоса взглянул на Патрони.
   Патрони перехватил этот взгляд и буркнул:
   - Если машина не сдвинется, из нее сделают дохлую утку.
   Но, как и во время двух предыдущих попыток, самолет упрямо буксовал  на
месте.
   Патрони решил раскачать  самолет,  надеясь  таким  образом  высвободить
колеса из грязи. Он сбавил тягу двигателей, потом снова резко ее увеличил.
   Но самолет по-прежнему не двигался.
   Изжеванная сигара во рту Патрони потухла. Он с омерзением выплюнул ее и
полез за другой. В  кармане  оказалось  пусто  -  сигара  была  последней.
Патрони ругнулся и снова взялся за рычаги. Двинув их еще больше вперед, он
рявкнул:
   - Да вылезай же! Вылезай, сукин ты сын!
   - Мистер Патрони! - крикнул ему механик. - Машина больше не выдержит.
   Внезапно у них над головой ожило радио. Послышался  голос  руководителя
полетов:
   - Патрони, говорит КДП. Мистер  Бейкерсфелд  передал:  "Время  истекло.
Заглушите двигатели".
   Глянув наружу, Патрони увидел, что снегоочистители и грейдеры пришли  в
движение. Он знал, что они не подойдут близко, пока на  самолете  работают
двигатели. Но он вспомнил предупреждение Мела:  "_Когда  КДП  скажет,  что
время истекло, - никаких споров_".
   Он подумал: "А кто спорит?"
   Снова раздался настойчивый голос по радио:
   - Патрони, вы меня слышите? Подтвердите прием.
   - Мистер Патрони! - заорал  молодой  механик.  -  Вы  слышали?  Глушите
двигатели!
   Патрони крикнул в ответ:
   - Ни черта не слышу, сынок. Слишком много шума.
   _Любой дошлый аварийщик знает, что в его распоряжении есть еще  минута,
когда эти паникеры у себя там, наверху, говорят, что время истекло_.
   Ох, как ему  нужна  была  сейчас  сигара!  И  вдруг  Патрони  вспомнил:
несколько часов назад Мел Бейкерсфелд поспорил с ним на коробку сигар, что
он не сдвинет этот самолет с места.
   И он крикнул механику:
   - Я проигрываю пари. Иду ва-банк. - И  быстрым,  решительным  движением
двинул вперед рычаги до упора.
   Звон и вибрация и прежде были устрашающими. А теперь они  стали  просто
невыносимы. Самолет трясло  так,  что  казалось,  он  вот-вот  развалится.
Патрони снова изо всей силы качнул педали руля направления.
   В кабине на приборной доске вспыхнули огни, предупреждающие о перегреве
моторов. Впоследствии механик описал это так: "Огни замелькали,  точно  на
игральном аппаратов Лас-Вегас".
   - Температура выхлопного газа -  триста  семьдесят  один  градус.  -  В
голосе молодого механика слышалась тревога.
   По радио продолжали сыпаться приказы, в том  числе  и  приказ  поскорее
убраться из самолета. Патрони и сам  чувствовал,  что  пора  это  сделать.
Рука, лежавшая на рычагах, напряглась.
   И вдруг машина качнулась. Сначала она  только  чуть-чуть  сдвинулась  с
места, а потом со все возрастающей скоростью рванулась вперед  к  рулежной
дорожке. Молодой механик что-то крикнул предостерегающе. Патрони мгновенно
оттянул назад все четыре рычага и скомандовал:
   - Выпустить закрылки!
   Оба видели, как от самолета бросились врассыпную фигурки людей.
   До рулежной дорожки оставалось всего пятьдесят  футов,  а  самолет  еще
катил вовсю. Если его не завернуть, он промчится по бетону и снова увязнет
в снегу по  другую  сторону  дорожки.  Почувствовав  под  колесами  бетон,
Патрони изо всех сил налег на левый тормоз  и  двинул  вперед  два  правых
рычага. Тормоз и рычаги сработали, и самолет, описав крутую дугу, завернул
влево. Патрони снова убрал оба рычага и налег на все тормоза. "Боинг"  еще
немного прокатился, замедлил бег и стал как вкопанный. Патрони осклабился:
самолет стоял как раз посредине рулежной дорожки.
   Взлетно-посадочная полоса три-ноль - в двухстах футах позади них - была
свободна.
   В машине Мела Бейкерсфелда раздался возглас Тани:
   - Он сделал это! Сделал!
   Мел, сидевший рядом с ней, уже связался по радио с  пультом  управления
снежной командой и приказал убрать с поля снегоочистители и грейдеры.
   А всего несколько секунд назад Мел  в  третий  раз  гневно  потребовал,
чтобы КДП велел Патрони немедленно выключить двигатели. Мелу ответили, что
его требование передано, но Патрони не подчиняется. Мел до сих пор еще  не
остыл и мог  устроить  большие  неприятности  Патрони,  не  подчинившемуся
приказу управляющего и даже не подтвердившему его получение. В то же время
Мел знал, что никакого разноса он не устроит: Патрони с  честью  вышел  из
тяжелейшего положения, а ни одному разумному человеку и в голову не придет
выносить порицание за успех. Знал Мел и то, что после сегодняшнего  вечера
в легенде о Патрони прибавится еще одно звено.
   Снегоочистители и грейдеры уже уходили с  полосы  три-ноль.  Мел  снова
переключился на частоту КДП:
   - Машина номер один вызывает наземного  диспетчера.  Самолет,  мешавший
движению, убран с ВПП три-ноль. Машины тоже покидают полосу.  Остаюсь  для
проведения инспекции.
   Мел   включил   прожектор   и   направил   его   луч   на   поверхность
взлетно-посадочной полосы. Таня и Томлинсон внимательно вглядывались в нее
вместе с ним. Случалось, что после таких происшествий рабочие оставляли на
полосе инструменты или материалы,  что  могло  причинить  серьезный  ущерб
взлетающим или садящимся самолетам. Однако сейчас при свете прожектора  не
видно было ничего, кроме неровной поверхности, занесенной снегом.
   Снегоочистители один за другим на ближайшем перекрестке  сворачивали  с
полосы. Мел нажал на газ и последовал за ними. За последние минуты и он, и
Таня с Томлинсоном до того перенервничали, что сейчас были совсем без сил,
хотя и понимали, что главная нервотрепка еще впереди. Когда его машина,  в
свою очередь, свернула влево, Мел радировал:
   - ВПП три-ноль очищена и свободна для эксплуатации.



        16

   Самолет, летевший рейсом два "Золотой Аргос", находился среди облаков в
десяти милях от аэропорта на высоте полутора тысяч футов.
   Энсон Хэррис, отдохнув немного, снова взялся за штурвал.
   Аэропортовский диспетчер - голос его показался Вернону Димиресту смутно
знакомым - последовательно менял им курс, слегка  заворачивая  самолет  по
мере того, как они снижались.
   Оба пилота понимали,  что  курс  им  прокладывает  человек  опытный  и,
следовательно, посадку на любую из двух полос можно будет осуществить  без
особого маневрирования. Решение о том, на какую полосу  их  будут  сажать,
могло поступить в любую минуту. И  по  мере  того,  как  приближалась  эта
минута, напряжение у обоих пилотов росло.
   Второй пилот Сай Джордан только что по  приказу  Димиреста  вернулся  в
кабину,  чтобы  подсчитать  приблизительный  вес   самолета   за   вычетом
израсходованного  горючего.  Теперь,  выполнив  все,  что  требовалось  от
бортинженера, Джордан вернулся на свое место у запасного выхода  в  голове
пассажирского салона.
   Энсон Хэррис с помощью Димиреста  уже  разработал  все  детали  посадки
самолета, учит