нитроглицерина. Герреро скрепил их  вместе
черной изоляционной лентой и для  маскировки  уложил  в  коробочку  из-под
кукурузных хлопьев с аккуратно оторванной боковиной.
   Герреро разложил все, что ему требовалось, в  определенном  порядке  на
стареньком покрывале, которым была застелена  кровать,  где  он  трудился:
деревянную прищепку для белья, две кнопки, квадратик  чистого  пластика  и
обрывок  веревки.  Это  "оборудование",  которому  предстояло   уничтожить
самолет стоимостью  в  шесть  с  половиной  миллионов  долларов,  обошлось
Герреро меньше чем в пять долларов. И все, включая динамит, оставшийся  от
тех дней, когда он  работал  подрядчиком,  было  куплено  в  хозяйственном
магазине.
   Тут же лежал небольшой плоский чемоданчик,  в  каких  бизнесмены  возят
свои бумаги и книги. Туда-то и вкладывал сейчас Герреро взрывной механизм.
С этим чемоданчиком в руках он войдет в самолет.
   Устройство он изготовил наипростейшее. Действительно, подумал  Герреро,
настолько простое, что человек, никогда не  имевший  дела  с  взрывчаткой,
даже и не поверил бы, что эта штука может сработать. И тем  не  менее  она
сработает и разнесет в щепы самолет, все уничтожит.
   В одну из динамитных шашек он всунул карандаш, сделав в ней  углубление
дюйма в полтора, Потом вынул карандаш и вложил детонатор того же диаметра.
От него тянулись два изолированных провода. Теперь надо только  пропустить
по этим Проводам ток - и три шашки динамита взорвутся.
   Клейкой лентой он прочно прикрепил коробочку из-под кукурузных хлопьев,
в которой лежали динамитные шашки, к внутренним стенкам чемоданчика. Рядом
пристроил деревянную прищепку для белья и батарею, которая явится запалом.
Прищепка,  снабженная  металлической  пружинкой,   должна   была   служить
рубильником, который в нужный момент пропустит от батареи ток.
   Один из проводов от детонатора он подключил к батарее.
   Руки у него дрожали. Он чувствовал, как под рубашкой струйками  стекает
пот. Сейчас, когда детонатор уже вмонтирован  в  схему,  достаточно  одной
ошибки, одного неловкого движения - и  он  взорвет  себя,  эту  комнату  и
большую часть здания: все разлетится на куски.
   Теперь настала очередь прищепки для белья.
   В каждую из  ножек  он  воткнул  изнутри  по  кнопке.  Если  нажать  на
прищепку, ножки вместе с кнопками сойдутся и  пропустят  ток.  А  пока  он
проложил между ними изолятор - кусочек пластика.
   Затаив дыхание, он подключил провод от детонатора и динамитной шашки  к
одной из кнопок на прищепке. Теперь  настала  очередь  взяться  за  второй
провод.
   Он переждал, чувствуя, как колотится сердце, потом  вытер  потные  руки
платком. Нервы его были натянуты как  струны,  все  чувства  обострены  до
предела. Матрас под ним был тонкий, весь  в  буграх.  Когда  он  переменил
позу, старенькая железная кровать возмущенно взвизгнула.
   Он снова принялся за работу.  С  огромной  осторожностью  подключил  он
короткий провод сначала к другой клемме батареи, потом - к другой  кнопке.
Теперь только квадратик пластика удерживал кнопки  на  расстоянии,  а  как
только они соприкоснутся, по ним пройдет электрический  ток  и  произойдет
взрыв.
   В пластике толщиною в  одну  шестнадцатую  дюйма  у  самого  края  была
проделана дырочка. Д.О.Герреро взял шнурок - последнюю  часть  устройства,
еще лежавшую на постели, - один конец его пропустил через дырочку и крепко
завязал, стараясь не сдвинуть пластик. Другой конец он просунул  в  дырку,
которую просверлил в  боковине  чемоданчика,  под  ручкой,  чтоб  не  было
заметно. Высвободив немного шнурок внутри чемоданчика, он  сделал  снаружи
второй узел - достаточно большой, чтобы шнур не мог уползти назад.  Теперь
оставалось только сделать петлю с внешней стороны - совсем маленькую, лишь
бы просунуть палец,  что-то  вроде  петли  висельника  в  миниатюре,  -  и
отрезать лишнее.
   Ну вот, теперь все готово.
   Достаточно пропустить палец в петлю и потянуть за шнурок! В чемоданчике
кусок пластика выскочит из прищепки и провода соединятся. По ним  пробежит
электрическим ток, и  раздастся  взрыв,  оглушающий,  разрушительный,  все
уничтожающий.
   Теперь, когда дело было  сделано,  Герреро  вздохнул  с  облегчением  и
закурил сигарету. Он криво усмехнулся,  подумав  о  том,  насколько  более
сложной представляют себе бомбу люди, в том числе и сочинители детективных
историй. В книгах он читал  о  мудреных  механизмах,  бикфордовых  шнурах,
часах, которые тикают, или шипят, или  трещат  и  действие  которых  можно
приостановить, лишь бросив механизм в воду. На самом же деле никаких таких
сложностей  не   требовалось,   несколько   самых   обычных,   ничуть   не
романтических предметов, и вот она - бомба. И притом такая, что  взрыв  ее
ничто не способно предотвратить, если он дернет за шнурок, - ни  вода,  ни
пуля, ни человеческая отвага.
   Зажав сигарету в зубах и щурясь от дыма, Д.О.Герреро осторожно  положил
в чемоданчик  разные  бумаги,  прикрыв  ими  динамитные  шашки,  прищепку,
провода,  батарею  и  шнурок.  Он  позаботился  о  том,  чтобы  бумаги   в
чемоданчике не скользили, а шнурок мог бы  свободно  двигаться  под  ними.
Даже если по каким-то причинам ему придется открыть чемоданчик, содержимое
его покажется вполне невинным. Он закрыл чемоданчик и запер.
   Затем посмотрел на дешевенький будильник, стоявший  у  кровати,  -  его
ручные  часы  давно  уже  отправились  к  ростовщику.  Было  самое  начало
девятого, до отлета оставалось меньше двух часов. Пора ехать. Он доберется
на метро до городского аэровокзала и там сядет на аэропортовский  автобус.
Герреро оставил себе столько денег, сколько требуется на автобусный  билет
и на страховку - не больше. Тут ему пришла в голову мысль, что нужно  ведь
время для приобретения страховки в аэропорту. Он  быстро  натянул  пальто,
предварительно проверил, лежит ли у него во внутреннем  кармане  билет  на
Рим.
   Потом отпер дверь спальни, взял чемоданчик и, осторожно неся его, вышел
в жалкую, бедную гостиную.
   Еще одно. Письмо Инес. Он отыскал кусочек бумаги и карандаш и,  подумав
секунду, написал:
   "Несколько дней меня не  будет.  Уезжаю.  Надеюсь  скоро  удивить  тебя
добрыми вестями".
   И подписался: "Д.О.".
   Еще секунду он помедлил, чувствуя, как  в  нем  что-то  смягчается.  Не
слишком он расщедрился  на  теплые  слова  в  этой  записке,  а  ведь  она
подводила черту под восемнадцатью годами  супружества.  Потом  он  все  же
решил, что хватит и этого; было бы ошибкой сказать больше.  Даже  если  от
самолета ничего не останется, расследование пойдет своим чередом и  список
пассажиров будут изучать под микроскопом. Тогда и эту  записку,  и  другие
оставшиеся после него бумаги будут тщательно смотреть.
   Он положил записку на стол, где Инес не могла ее не обнаружить.
   Спускаясь  по  лестнице,   Д.О.Герреро   услышал   голоса   и   музыку,
доносившуюся из автомата в закусочной. Крепко держа чемоданчик,  он  одной
рукой  поднял  воротник  пальто.  Под  пальцами,  сжимавшими   ручку,   он
чувствовал петлю, так походившую на петлю висельника.
   На улице, когда он вышел из дома, все еще валил снег.





         * ЧАСТЬ ВТОРАЯ (20:30-23:00) * 


        1

   Вернувшись в теплую машину, Джо Патрони, главный механик "ТВА",  вызвал
по радиотелефону аэропорт. Он сообщил, что все еще находится в пути  -  на
дороге из-за аварии пробка, - но все же надеется скоро прибыть. А как  там
с самолетом  "Аэрео-Мехикан",  спросил  он,  все  еще  не  вытащили?  Нет,
сообщили ему, не вытащили, и  он  нужен  позарез:  каждые  две-три  минуты
звонят в "ТВА" и спрашивают, где Патрони и долго ли его еще ждать.
   Немного обогревшись, Джо  выскочил  из  машины  и,  преодолевая  буран,
увязая в снегу, заспешил по шоссе к месту аварии.
   Обстановка вокруг завалившегося  автокара  с  прицепом  выглядела  так,
точно все  это  было  инсценировано  для  съемок  широкоэкранной  картины.
Гигантский фургон по-прежнему лежал на боку, перегораживая  четыре  полосы
шоссе. К этому времени машину уже  накрыло  толстым  слоем  снега,  и  она
походила на перевернутого  мертвого  динозавра.  Белый  снег,  яркий  свет
прожекторов,  "мигалки"  -  все  это  создавало  впечатление,   что   дело
происходит днем. Прожекторы были установлены на трех  грузовиках,  которые
посоветовал вызвать Патрони. Ярко-красные  "мигалки"  сверкали  на  крышах
полицейских машин, которых за последнее время еще прибавилось, - казалось,
полицейские только и были заняты тем, чтобы следить за работой  "мигалок".
Словом, настоящий фейерверк - как на празднике 4 июля [День независимости,
национальный праздник США].
   Сходство со спектаклем  стало  еще  более  разительным,  когда  прибыла
телевизионная группа. Самоуверенные телевизионщики подъезжали по  обочине,
отчаянно  гудя,  сверкая  вопреки  правилам  "мигалкой"  на  крыше  своего
коричневого   фургона.   С   характерной   для   людей   этой    профессии
беспардонностью четверо молодчиков принялись командовать, точно эта авария
была устроена специально для них и все дальнейшее должно быть подчинено их
желаниям.  Полицейские  не  только  не  обратили  внимания  на  "мигалку",
незаконно установленную на крыше  телевизионного  фургона,  но,  повинуясь
указаниям съемочной группы, уже размахивали руками, передвигая грузовики.
   А Патрони, прежде чем отправиться к себе в машину звонить по  телефону,
тщательно разъяснил, где  должны  встать  грузовики,  чтобы  объединенными
усилиями сдвинуть с места опрокинутый автокар и прицеп. Уходя,  он  видел,
как шоферы грузовиков и выделенные им в помощь рабочие стали  подсоединять
к автокару и прицепу тяжелые цепи, которые затем надо будет закрепить,  на
что  потребуется  еще  несколько  минут.  Полиция  охотно  приняла  помощь
Патрони, и полицейский  лейтенант,  прибывший  к  тому  времени  на  место
действия, гаркнул, приказывая шоферам грузовиков во  всем  слушаться  Джо.
Теперь же цепи были сняты, за исключением одной, с  которой,  осклабившись
нацеленному на него телевизионному аппарату, возился в  свете  прожекторов
шофер грузовика.
   За аппаратом  и  прожекторами  толпились  пассажиры  застрявших  машин.
Большинство с интересом следили  за  съемкой,  забыв  и  о  своем  желании
поскорее сдвинуться с места, и о ночном холоде.
   Внезапный  порыв  ветра  швырнул  мокрым  снегом  в  лицо  Патрони.  Он
схватился за ворот своей парки, но было уже поздно: снег проник внутрь,  и
рубашка сразу намокла. Неприятно, но ничего не поделаешь. Патрони добрался
до лейтенанта полиции и спросил:
   - Кто, черт побери, переставил грузовики? Этак они не сдвинут с места и
кучу дерьма. Они могут разве что толкать друг друга.
   - Да знаю я, мистер. - Лейтенант, высокий, широкоплечий,  возвышавшийся
как башня над коротконогим, приземистым Патрони, был  явно  смущен.  -  Но
телевизионщикам хотелось получше все заснять. Они с местной станции, и  им
это нужно для сегодняшних новостей - про буран. Вы уж меня извините.
   Одни из телевизионщиков в теплом пальто, застегнутом на  все  пуговицы,
поманил лейтенанта, жестом показывая,  что  хочет  снять  его  на  пленку.
Лейтенант вздернул голову, несмотря на валивший снег, и с хозяйским  видом
направился к  грузовику,  возле  которого  шла  съемка.  Двое  полицейских
последовали за ним. Став лицом к аппарату, лейтенант принялся  размахивать
руками, давая указания шоферу грузовика - указания совершенно бесполезные,
но могущие произвести внушительное впечатление с экрана.
   Патрони же, подумав о том, с каким нетерпением его  ждут  в  аэропорту,
почувствовал, что в нем закипает гнев. Он  чуть  не  ринулся  на  всю  эту
аппаратуру  -  так  и  схватил  бы  телевизионный  аппарат,  прожекторы  и
расколошматил. Мускулы его невольно  напряглись,  дыхание  участилось.  Но
усилием воли он взял себя в руки.
   Патрони отличался буйным, неуемным нравом; по счастью, его нелегко было
вывести из равновесия, но если это случалось, то выдержка  и  благоразумие
покидали его. Всю свою сознательную жизнь он  старался  научиться  владеть
собой, но это  не  всегда  ему  удавалось,  хотя  сейчас  достаточно  было
вспомнить об одном случае, чтобы он сумел взять себя в руки.
   А тогда он этого сделать не сумел. И воспоминание о том, что произошло,
всю жизнь преследовало его.
   Во время  второй  мировой  войны  Джо  служил  в  авиации  и  занимался
любительским боксом, причем считался опасным противником. Он был  боксером
среднего веса и в какой-то момент чуть не стал участником  чемпионата  ВВС
на европейском театре военных действий от своей дивизии.
   На матче, устроенном в Англии незадолго до вторжения в  Нормандию,  ему
пришлось выступать  против  командира  самолета  по  имени  Терри  О'Хейл,
разнузданного хулигана из  Бостона,  известного  своей  подлостью  как  на
ринге, так и вне его. Джо был тогда рядовым авиационным механиком; он знал
О'Хейла и не любил его. Это не имело бы значения, если бы О'Хейл не прибег
на ринге к одному тщательно рассчитанному приему -  не  шептал  все  время
сквозь зубы: "Ах ты, грязный даго, итальяшка... Ты  почему  не  воюешь  на
другой стороне, сосунок?.. Ты же ревешь от  восторга,  когда  они  сбивают
наши машины, а, даго?" И так далее все в том же  роде.  Патрони  прекрасно
понимал, что  это  гамбит,  попытка  вывести  его  из  себя,  и  пропускал
оскорбления мимо ушей, пока О'Хейл вопреки правилам не ударил его дважды в
низ живота, судья же, плясавший сзади них, не заметил этих ударов.
   Оскорбления, эти два удара в низ живота и невыносимая боль сыграли свое
дело, и Патрони вскипел, на что его противник  и  рассчитывал.  Но  он  не
рассчитывал, что Патрони так стремительно, так яростно и  так  безжалостно
обрушится на него - О'Хейл рухнул и, когда судья отсчитал десять, был  уже
мертв.
   Патрони не поставили это в вину.  Хотя  судья  не  заметил  запрещенных
ударов, их заметили зрители, стоявшие у ринга. Но даже если бы  они  и  не
заметили, все равно Патрони ведь делал лишь то, что положено - сражался  в
меру своего умения и сил. Только сам он  знал,  что  на  какие-то  секунды
рассудок ему изменил и  он  был  безумен.  Позже,  наедине  с  собой,  Джо
вынужден был признать: даже понимая, что О'Хейл умирает,  он  не  смог  бы
совладать с собой.
   После этого  прискорбного  случая  он  не  перестал  боксировать  и  не
"повесил свои  перчатки  на  гвоздь",  как  обычно  пишут  в  романах.  Он
продолжал драться на ринге во всю силу своих физических  возможностей,  не
стараясь особенно сдерживаться,  но  тщательно  следя  за  тем,  чтобы  не
пересечь черту между разумом и  безумием.  Ему  это  удавалось  -  он  это
понимал, ибо стоило ему распалиться, как разум вступал в  единоборство  со
звериным началом и побеждал. Тогда - и только  тогда  -  Патрони  ушел  из
бокса и уже не ступал на ринг до конца своих дней.
   Но одно дело уметь держать себя в  руках,  а  другое  -  избавиться  от
подобных вспышек  ярости  вообще.  И  когда  лейтенант  полиции  вернулся,
вдоволь накрасовавшись перед телевизионным аппаратом, Патрони накинулся на
него:
   - Вы на целых двадцать минут задержали пробку на дороге.  Десять  минут
ушло у нас на то, чтобы расставить как надо грузовики, и теперь еще десять
минут уйдет, чтобы вернуть их на прежнее место.
   В этот момент над ними раздался шум пролетавшего самолета - напоминание
о том, что Патрони следовало поторапливаться.
   - Послушайте, мистер. - Лицо лейтенанта побагровело, хотя оно и так уже
было красным от ветра и холода. - Вбейте себе в башку, что командую  здесь
я. Мы рады любой помощи, включая вашу. Но решения принимаю я.
   - Тогда примите же наконец!
   - Я буду делать то, что я...
   - Ну, нет, вы будете слушать меня. - Патрони горящими  глазами  смотрел
на полицейского, возвышавшегося над ним. Лейтенант,  видимо,  почувствовав
скрытый гнев старшего механика,  его  привычку  командовать,  умолк.  -  В
аэропорту очень сложная ситуация. Я говорил вам об этом и говорил,  почему
я там нужен. - Как бы подчеркивая  свои  слова,  Патрони  ткнул  в  воздух
горящей сигарой. - Может, и у других есть причины спешить, но  ограничимся
пока тем, что я вам сказал. У меня в машине телефон, и я сейчас же позвоню
своему начальству. А оно позвонит вашему. И не успеете вы глазом моргнуть,
как вас вызовут по вашему радио и спросят, почему вы изображаете  из  себя
телевизионного героя, вместо того чтобы заниматься делом. Так что решение,
как вы изволили выразиться, за вами! Звонить мне  по  телефону  или  будем
пошевеливаться?
   Лейтенант  смотрел  на  Джо  и,  казалось,  готов  был  испепелить  его
взглядом.  Ему  очень  хотелось  дать  волю  гневу,  но  он  сдержался.  И
повернулся всем своим большим телом к телевизионщикам.
   - Живо убирайте отсюда всю эту бодягу! Слишком долго  вы  тут,  ребята,
копаетесь.
   Один из телевизионщиков крикнул через плечо:
   - Еще несколько минут, шеф!
   Лейтенант в два прыжка очутился рядом с ним.
   - Вы меня слышали?  Убирайтесь  сейчас  же!  -  Все  еще  разгоряченный
стычкой с Патрони, лейтенант пригнулся к нему, и телевизионщик съежился.
   - О'кей, о'кей! -  Он  поспешно  замахал  своей  группе,  и  переносные
прожекторы потухли.
   - Поставить эти два грузовика, как были!  -  Слова  команды  пулеметной
очередью слетали с губ  лейтенанта.  Полицейские  кинулись  выполнять  его
приказания. А сам он подошел к Патрони и жестом  показал  на  перевернутый
фургон: он явно решил, что полезнее иметь Патрони в качестве союзника, чем
противника. - Мистер, вы по-прежнему считаете, что  нам  надо  оттаскивать
его на обочину? Вы уверены, что мы не сумеем поставить его на колеса?
   - Сумеете, конечно, если хотите забаррикадировать дорогу  до  рассвета.
Вам ведь надо сначала разгрузить фургон и только уже потом...
   - Знаю, знаю! Забудем об этом. Оттащим его  на  обочину,  а  об  ущербе
будем  думать  потом.  -  И,  указав  на  длинную   череду   застывших   в
неподвижности машин, лейтенант добавил: - Если хотите рвануть отсюда,  как
только освободится дорога, выведите машину  из  своего  ряда  и  подгоните
сюда. Дать вам сопровождающего до аэропорта?
   Патрони кивнул:
   - Спасибо.
   Через десять минут последний  крюк  тяги  был  укреплен.  Тяжелые  цепи
протянулись от одного из аварийных грузовиков  и  обмотались  вокруг  осей
перевернутого  автокара;  прочные  тросы  соединяли  цепи  с  лебедкой  на
аварийном грузовике. Цепи со второго грузовика подсоединили к  прицепу,  а
третий грузовик поставили за прицепом, чтобы толкать фургон.
   Шофер автокара, пострадавший лишь незначительно, хоть он и перевернулся
вместе с машиной, тяжело вздохнул, глядя на происходящее.
   - Моим хозяевам это не понравится! Машины-то ведь совсем  новенькие.  А
вы превратите их в лом.
   - Только доделаем то, что ты начал, - заметил молодой полицейский.
   - Ну еще бы! Вам-то все равно, а я потерял  хорошую  работу,  -  угрюмо
буркнул шофер. - Может, теперь попробую чего полегче - скурвлюсь и пойду в
полицию.
   - А почему бы и нет? - осклабился полицейский. -  Ты  ведь  уже  и  так
скурвился.
   - Как считаете, можно приступать? - обратился лейтенант к Патрони.
   Джо кивнул. И пригнулся, проверяя, хорошо ли натянуты цепи и тросы.
   - Только потихоньку, не спеша, - предупредил он.  -  И  сначала  тяните
автокар.
   На первом грузовике заработала лебедка; колеса грузовика заскользили по
снегу, шофер  прибавил  скорости,  чтобы  натянуть  цепь.  Передняя  часть
перевернутого транспорта  застонала.  сдвинулась  фута  на  два,  отчаянно
скрежеща металлом, и снова застила.
   Патрони замахал рукой:
   - Не останавливайтесь! Сдвигайте с места прицеп!
   Цепи и тросы, соединявшие ось прицепа со вторым грузовиком, натянулись.
Третий грузовик придвинулся  к  самой  крыше  фургона.  Колеса  всех  трех
грузовиков скользили по мокрому, уже плотно утрамбованному снегу.  Автокар