следовал ответ руководителя полетов. - Мы  уже  переключили
все регулярные рейсы  на  другую  частоту.  Будем  давать  вам  постоянную
информацию.
   Мел подтвердил прием и отключился.
   - Что теперь будет? - спросила Таня.
   - Будем ждать. - Мел снова поглядел на часы.
   Прошла минута. Две минуты.
   Из автомобиля было  видно,  как  рабочие  продолжают  лихорадочно  рыть
траншеи впереди и по бокам застрявшего лайнера. Прорезав мрак светом  фар,
подкатил еще один грузовик. Откинув задний  борт,  рабочие  выпрыгнули  из
кузова и присоединились к тем, кто уже трудился возле самолета. Коренастая
фигура  Патрони  появлялась  то  здесь,  то  там;   он   давал   указания,
подбадривал.
   Снегоочистители и грейдеры стояли,  вытянувшись  в  цепочку,  и  ждали.
"Прямо как стервятники", - подумалось Мелу.
   Молчание нарушил Томлинсон.
   - Знаете, о чем я думаю? Когда я был мальчишкой -  и  ведь  не  так  уж
много с тех пор воды утекло,  -  здесь  были  еще  поля  и  луга...  Летом
колосились пшеница и ячмень, на выгоне паслись  коровы.  И  был  маленький
травяной аэродром, совсем крошечный - никто и  подумать  не  мог,  что  он
разрастется  в  махину.  Рейсовые  самолеты  принимал   только   городской
аэропорт.
   - На то вам и авиация, - сказала Таня. Она рада была перевести разговор
на другое, отвлечься на минуту от мыслей о том, чего они все ждали в таком
напряжении. - Мне кто-то говорил, что, когда работаешь  в  авиации,  жизнь
кажется длинней, потому что все здесь так часто и так быстро меняется.
   - Ну, не все и не так уж быстро, - возразил Томлинсон, - а  аэропортах,
например, перемены происходят  не  слишком-то  быстро.  Как  вы  считаете,
мистер Бейкерсфелд, это верно, что через три-четыре года в  авиации  будет
сплошной хаос?
   - Хаос - вещь относительная, - сказал Мел. Все его внимание по-прежнему
было приковано к тому, что происходило за стеклом его машины. -  В  жизни,
мы сталкиваемся  с  ним  в  самых  разных  проявлениях  и  так  или  иначе
приспосабливаемся.
   - Вам не кажется, что вы уклоняетесь от прямого ответа?
   - Да, - сказал Мел, - вероятно.
   И не удивительно, подумал он.  До  философии  ли  сейчас,  когда  такое
происходит. Но он чувствовал стремление Тани хоть как-то - хотя бы  внешне
- ослабить напряжение. Он без слов остро ощущал все  нюансы  ее  чувств  и
настроений, и это лишний раз подтверждало ему,  как  крепнет  их  духовная
связь. К тому же, сказал он себе, ведь этот  самолет,  которого  все  они.
ждут, не зная, сможет ли он сесть  без  аварии  или  нет,  -  эго  самолет
"Транс-Америки", а Таня - одна из служащих  этой  компании,  она  помогала
отправлять его в полет. Именно она ближе  всех  соприкоснулась  с  людьми,
которые находились сейчас там, на борту этого самолета.
   Сделав над собой усилие, Мел постарался вникнуть в слова Томлинсона.
   - Так было всегда, -  сказал  Мел,  -  в  авиации  прогресс  в  воздухе
постоянно опережал прогресс на  земле.  Временами  нам  казалось,  что  мы
нагоним и пойдем в ногу - в середине шестидесятых годов мы почти  достигли
этого. И все же так не получилось. Видимо, самое большее,  чего  мы  можем
добиться, - это не слишком плестись в хвосте.
   Но репортер не унимался.
   - Что же мы должны предпринять в отношении  аэропортов?  Что  мы  можем
предпринять?
   -  Прежде  всего  мы  должны  научиться  мыслить  шире,   давать   волю
воображению. Нужно освободиться от железнодорожного способа мышления.
   - Вы считаете, что мы от него еще не освободились?
   Мел кивнул.
   - К несчастью, мы сталкиваемся с ним довольно часто.  Все  наши  старые
аэропорты представляют собой  просто  имитацию  железнодорожных  вокзалов,
потому  что  их   строителям   приходилось   опираться   на   опыт   своих
предшественников. Потом это стало уже шаблоном. Вот почему и  в  наши  дни
так много  "вытянутых"  аэропортов,  где  здание  аэровокзала  тянется  до
бесконечности и пассажиры вынуждены вышагивать не одну милю.
   - А их не перестраивают? - спросил Томлинсон.
   - Только кое-где, и  то  очень  медленно.  -  Несмотря  на  серьезность
момента,  разговор  этот  задел  Мела  за  живое.   -   Кое-где   строятся
циркообразные аэропорты  -  вроде  пирога  с  начинкой,  с  автомобильными
стоянками, расположенными внутри самого аэровокзала, а не за его  стенами;
там пешее передвижение пассажиров по аэровокзалу сокращено до  минимума  с
помощью скоростных горизонтальных  эскалаторов,  а  кроме  того,  самолеты
подъезжают к пассажирам, а не наоборот. Это говорит о  том,  что  аэропорт
начинает завоевывать себе место как самостоятельная единица, а  не  просто
приставка к чему-то. Творческая мысль прокладывает себе путь,  и  мы  даже
начинаем прислушиваться к  заокеанским  веяниям.  Лос-Анджелес  предлагает
соорудить большой океанодром; Чикаго - аэропорт на искусственном  насыпном
острове на озере Мичиган. И это ни у кого не  вызывает  улыбки.  "Америкен
Эйрлайнз"  проектирует  постройку  гигантского  гидравлического  лифта,  с
помощью которого самолеты будут  размещаться  один  над  другим  на  время
погрузки  и  разгрузки.  Но  все  эти  нововведения  внедряются  медленно,
авиакомпании действуют несогласованно, и мы строим аэропорты  без  всякого
полета фантазии, как лоскутное одеяло. Это все равно, как если  бы  каждый
абонент сам соорудил себе телефон, а затем все начали бы включать их,  кто
как сумеет, в общую сеть.
   Радиопозывные прервали слова Мела.
   - КДП - машине номер один  и  городу  двадцать  пять.  Чикагский  центр
сообщает:  по  его  расчетам,  интересующий  вас  самолет  войдет  в  зону
наблюдения и будет передан КДП Линкольна в ноль один семнадцать.
   На часах Мела было один час шесть  минут  пополуночи.  Значит,  самолет
прибывал  на  минуту  раньше,  чем  рассчитывал  руководитель  полетов.  В
распоряжении Патрони оставалось на минуту меньше времени;  в  распоряжении
Мела - только одиннадцать  минут.  После  чего  он  должен  будет  принять
решение.
   - Машина номер один, произошли ли изменения на ВПП три-ноль?
   - Изменений нет.
   Не слишком ли он рискует, дотягивая до  последнего,  думал  Мел.  Он  с
трудом удерживался, чтобы не дать сигнала машинам снежной команды, но  все
же взял себя в руки. И в том и в другом случае ответственность, ложившаяся
на его плечи, велика. Не так-то просто отдать приказ, который превратит  в
обломки мощный современный лайнер стоимостью в шесть  миллионов  долларов.
Еще оставалась надежда, что Патрони  справится  со  своей  задачей,  но  с
каждой секундой это становилось все более сомнительным.  Мел  увидел,  что
прожекторы,  установленные  перед  "боингом-707",   и   некоторое   другое
оборудование отводят в сторону. Но двигатели еще не были запущены.
   - А кто они такие - эти творцы нового, о которых вы говорите? - спросил
Томлинсон. - Кто это?
   - Ну, перечислять их по именам было бы  нелегко,  -  рассеянно  ответил
Мел.
   Он  напряженно  наблюдал  за  происходившим   на   поле.   Теперь   все
пространство перед "боингом-707" было  очищено  от  машин,  и  Мел  увидел
запорошенную снегом фигуру Патрони, поднимавшегося по  трапу  в  пилотскую
кабину лайнера. На последней ступеньке Патрони  остановился,  обернулся  и
махнул кому-то рукой; видно было, что он кричит что-то стоявшим внизу. Вот
он открыл дверь самолета и исчез за ней,  и  почти  тотчас  другая,  более
стройная и подвижная фигура  поднялась  по  трапу  за  ним  следом.  Дверь
самолета захлопнулась. Трап откатили. Томлинсон снова спросил:
   - Мистер Бейкерсфелд, не назовете ли вы хоть кого-нибудь из этих  людей
- из тех, кто не лишен  воображения  и  яснее  представляют  себе  будущее
аэропортов.
   - Верно, - сказала Таня, - если можете, назовите...
   "Они затеяли игру в шарады, когда  в  доме  пожар",  -  промелькнуло  в
голове у Мела. Ну что ж, если Таня хочет, чтобы он принял участие  в  этой
игре - пожалуйста.
   - Надо подумать, - сказал он. - Фоке из Лос-Анджелеса; Джозеф Фостер из
Хьюстона - сейчас он в Американской ассоциации воздушного транспорта; Элан
Бонд из правительства и Томас Сюлливан из управления Нью-Йоркского  порта.
Затем из авиакомпаний: Хейлеби из "Пан-Ам"; Херб Годфрей из  "Юнайтед".  В
Канаде - Джон С.Паркин. В Европе - Пьеро Кот из "Эйр-Франс"; граф  Кастелл
в Германии. Есть и другие.
   - Плюс Мел Бейкерсфелд, - вставила Таня. - Надеюсь, вы его не забыли?
   Томлинсон, делавший пометки у себя в блокноте, проворчал:
   - Этого-то я и сам записал. Тут все ясно без слов.
   Мел улыбнулся. Но так ли уж все ясно, подумалось ему.  Когда-то,  и  не
столь давно, это несомненно было так. Но он знал, что  в  общенациональном
масштабе его имя уже перестало звучать. Когда это случается, когда по  тем
или иным причинам тебя оставляют за бортом, ты обречен на скорое забвение,
и потом, тебе уже не может быть возврата назад,  как  бы  ты  к  этому  ни
стремился. Это не значит, что его работа в международном  порту  Линкольна
не имела прежнего значения или что он  делал  ее  хуже.  Свои  обязанности
управляющего аэропортом он  исполнял  не  хуже,  а  возможно,  даже  лучше
прежнего, и он сам это понимал. Но  его  вклад  в  общее  дело  больше  не
привлекал к себе внимания. Он поймал себя на том, что эти  мысли  посещают
его уже второй раз за сегодняшний вечер. Но так ли уж все это важно? Имеет
ли это значение для него самого? Да, признался он себе: имеет!
   - Смотрите! - воскликнула Таня. - Запускают двигатели!
   Репортер прильнул к окну. Мел почувствовал, как забилось у него сердце.
   Позади третьего  двигателя  застрявшего  "боинга"  появилось  сероватое
облачко дыма, сгустилось и взвилось вверх. Двигатель завыл, вой перешел  в
ровное гудение. Струя воздуха прорвала и  рассеяла  пелену  снега.  Второе
облачко дыма  поднялось  над  четвертым  двигателем,  и  снова  закрутился
снежный вихрь, уносящийся прочь.
   - Машина номер один и город двадцать пять, говорит наземный  диспетчер.
- Радиоголос прозвучал так внезапно, что Мел почувствовал, как  вздрогнула
Таня. - Чикагский центр передает новые данные. Упомянутый самолет войдет в
зону приближения в ноль один шестнадцать, то есть через семь минут.
   Самолет прибывает  еще  раньше,  понял  Мел,  и,  следовательно,  в  их
распоряжении остается еще на минуту меньше.
   Мел снова бросил взгляд на часы.
   На самолете запустили второй двигатель, затем первый. Мел сказал тихо:
   - Он еще может успеть. - И тут же вспомнил, что  все  четыре  двигателя
уже дважды запускались сегодня вечером  и  обе  попытки  выкатить  самолет
потерпели неудачу.
   Темная  фигура  со  светящимися  жезлами,  маячившая  перед  самолетом,
отодвинулась дальше, чтобы ее было видно из пилотской  кабины.  Сигнальщик
поднял жезлы над головой. Это означало: "Путь свободен". Мел прислушивался
к гулу моторов и понимал, что они работают еще не на полную мощность.
   Оставалось шесть минут. "Почему Патрони не дает до отказа?"
   Таня произнесла каким-то странным, не своим голосом:
   - Нет, я, кажется, не в состоянии этого выдержать.
   - А меня даже пот прошиб, - сказал репортер.
   "Патрони дает полный! Наконец-то!" - подумал Мел, услышав  нарастающий,
оглушительный рев двигателей, и всем телом почувствовал  их  вибрацию.  За
хвостом самолета во мраке, прорезанном  мерцанием  ограничительных  огней,
бешено взметнулись ввысь снежные вихри.
   - Машина номер один, - прозвучал резкий радиоголос. - Говорит  наземный
диспетчер. Как с ВПП три-ноль? Есть ли какие-нибудь изменения?
   Мел взглянул на часы: в распоряжении Патрони оставалось три минуты.
   - Самолет не стронулся с места, -  сказала  Таня,  тоже  прильнувшая  к
ветровому стеклу машины. - Все двигатели работают, но он  не  трогается  с
места.
   Однако там еще не сложили оружия. Об этом говорили снежные вихри. И все
же Мел видел, что Таня права. Самолет был недвижим.
   Снегоочистители и грейдеры подошли ближе. Ярко поблескивали  сигнальные
мигалки.
   - Подождите еще, - сказал Мел в  микрофон.  -  Воздержитесь  направлять
самолет на ВПП два-пять. Положение на три-ноль сейчас изменится.
   И он переключил радио на  волну  пульта  управления  снежной  командой,
чтобы двинуть вперед технику.



        14

   Обычно после полуночи напряжение в диспетчерской  немного  спадало.  Но
сегодня  этого  не  произошло.  Из-за  бурана  аэропорт  имени   Линкольна
продолжал принимать и отправлять самолеты с опозданием на несколько часов.
И то, что они запаздывали, увеличивало неразбериху  на  взлетно-посадочных
полосах и рулежных дорожках.
   Большинство диспетчеров закончили в полночь свою восьмичасовую вахту и,
еле  волоча  ноги,  отправились  домой.  На  их  место  заступили  другие.
Поскольку людей вообще не хватало, да и к тому же кто-то  еще  был  болен,
некоторых попросили остаться и сверхурочно поработать до двух часов  утра,
и в том числе руководителя полетов,  главного  диспетчера  радарной  Уэйна
Тевиса и Кейза Бейкерсфелда.
   Полтора часа назад, после волнующего и столь внезапно оборвавшегося  на
полуслове разговора с братом, Кейз, стараясь обрести душевное  равновесие,
сосредоточил все внимание на экране радара, перед которым он  сидел.  Если
ему удастся не отвлекаться мыслями ни на что другое, решил он,  оставшееся
время - последняя в его жизни вахта  -  пролетит  быстро.  Кейз  продолжал
принимать самолеты с востока: слева  от  него  сидел  помощник  -  молодой
человек, проходивший обучение на радаре. Уэйн Тевис продолжал наблюдать за
работой, разъезжая по диспетчерской на своем высоком табурете, который  он
сдвигал с места, отталкиваясь от пола высокими каблуками  своих  сапог,  -
правда, менее энергично, чем в начале смены.
   Кейзу как будто удалось сконцентрировать свое внимание на экране - и  в
то же время удалось не вполне. У него  было  какое-то  странное  ощущение,
будто мозг его раскололся и он мыслит сразу в двух плоскостях.  Часть  его
мозга была занята самолетами, прибывавшими с востока, -  в  данную  минуту
тут не возникало проблем. А другая часть размышляла  над  его  собственной
судьбой и занималась самоанализом.  Такое  положение,  конечно,  не  могло
длиться  долго;  Кейзу  казалось,  что  мозг  его  подобен   электрической
лампочке, которая перед тем, как погаснуть, вспыхивает особенно ярко.
   О себе  он  думал  сейчас  бесстрастнее  и  спокойнее,  чем  раньше,  -
возможно, помог разговор с Мелом, если не что-то еще. Все было продумано и
решено. Смена Кейза рано или поздно окончится; он уйдет отсюда,  и  вскоре
ожидание и все тревоги останутся позади. В нем зрело  убеждение,  что  его
жизнь уже отделена от окружающих и ничто больше  не  связывает  его  ни  с
Натали, ни с Мелом, ни с Брайаном или с Тео...  как  и  их  -  с  ним.  Он
принадлежит уже к мертвым. Да, он уже с теми, кто ушел,  -  с  Редфернами,
погибшими в обломках своего самолета, с маленькой Валери... Ведь в этом же
суть! Почему только теперь стало ему ясно, что смертью  он  искупает  свою
вину перед Редфернами? "Интересно, уж не сумасшедший ли я?" -  бесстрастно
размышлял Кейз. Говорят,  что  жизнь  кончают  самоубийством  сумасшедшие.
Впрочем, какое это имеет значение? Он сделал выбор между мукой и покоем, и
еще до наступления утра к  нему  придет  этот  покой.  И  снова,  как  уже
неоднократно бывало на протяжении последних  нескольких  часов,  рука  его
опустилась в карман, нащупывая ключ от комнаты 224 в гостинице "О'Хейген".
   А другая  часть  его  мозга,  та,  что  еще  сохранила  прежнее  чутье,
автоматически продолжала следить за самолетами, прилетавшими с востока.
   И лишь постепенно до сознания Кейза дошло, что рейс два "Транс-Америки"
терпит бедствие.
   Сообщение о намерении экипажа вернуться в  аэропорт  поступило  на  КДП
примерно час назад и через несколько секунд после того, как стало известно
решение, принятое Энсоном Хэррисом. Старший  диспетчер  Чикагского  центра
сообщил об этом по особому телефону руководителю  полетов,  предварительно
предупредив центры  в  Кливленде  и  Торонто.  Поначалу  требовалось  лишь
поставить в известность начальство аэропорта имени Линкольна  о  том,  что
самолет просит разрешить посадку на полосу три-ноль.
   А когда центр в Кливленде передал рейс два Чикагскому центру,  началась
уже конкретная подготовка к приему самолета.
   Руководитель полетов лично явился в радарную и поставил Уэйна Тевиса  в
известность о взрыве на рейсе два, о предполагаемом времени его прилета  и
о том, куда сажать самолет - на полосу два-пять или три-ноль.
   Тем  временем  наземная   диспетчерская   предупредила   аэропортовскую
аварийку:  будьте  наготове  и,  как  только  самолет  начнет   снижаться,
выезжайте на поле.
   Наземный диспетчер по радиотелефону связался с Патрони и  сообщил  ему,
что срочно нужна полоса три-ноль. Впрочем, Патрони уже знал об этом.
   Затем на  резервной  волне  установили  контакт  между  КДП  и  кабиной
самолета "Аэрео-Мехикан", чтобы  заранее  обеспечить  двустороннюю  связь,
которая могла понадобиться, когда Патрони сядет за штурвал.
   В  радарной  Уэйн  Тевис,  выслушав  сообщение  руководителя   полетов,
невольно взглянул на Кейза. Если оставить все так, как оно есть, то именно
Кейзу придется принимать рейс два от Чикагского центра и сажать самолет.
   Тевис тихо спросил руководителя полетов:
   - Может, нам снять Кейза и заменить кем-то другим?
   Тот был в нерешительности. Он вспомнил о ЧП с военным самолетом КС-135.
Тогда он под  каким-то  предлогом  отстранил  Кейза  и  потом  все  думал,
правильно ли поступил. Когда человек не очень уверен  в  себе  и  может  в
любую минуту  утратить  остатки  уверенности,  достаточно  пустяка,  чтобы
перетянуть в гибельную сторону чашу весов. К тому же руководитель  полетов
чувствовал себя неловко от того, что помешал разговору Кейза  с  братом  в
коридоре. В тот момент он вполне мог бы подождать, но не подождал.
   Кроме того, руководитель полетов сам до смерти устал  -  не  только  за
сегодняшний день, но и за все предыдущие. Он вспомнил, что недавно  где-то
читал,  будто  в  середине  семидесятых  годов  появятся   такие   системы
наблюдения за воздухом, благодаря которым  диспетчеры  будут  в  два  раза
меньше  утомляться  и  меньше  нервничать.  Правда,  руководитель  полетов
отнесся к этой информации скептически. Он сомневался в  том,  что  удастся
когда-либо избежать профессиональных перегрузок: если в чем-то диспетчерам
станет легче работать, им придется затрачивать больше  нервной  энергии  в
другом. Это пробуждало в  нем  сочувствие  к  Кейзу  -  бледному,  худому,
напряженному как струна, да и не только к Кейзу - ко всем,  кого  доводила
до такого состояния существующая система организации труда.
   Все так же тихо Уэйн Тевис снова спросил:
   - Так снимать его или нет?
   Руководитель полетов отрицательно покачал головой.  И,  понизив  голос,
ответил:
   - Не будем ускорять ход событий. Не снимайте Кейза, но и не отходите от
него.
   Тут  Кейз  заметил  двух  шептавшихся  начальников  и  догадался,   что
надвигается нечто серьезное.  Как-никак  он  был  матерый  волк,  которому
хорошо знакомы признаки близкой беды. Кроме  того,  инстинкт  подсказывал,
что речь шла и о нем. И он понимал почему. Теперь Кейз уже не  сомневался,
что через несколько минут его освободят от  работы  или  же  переведут  на
менее важное направление. Как ни странно, ему было все равно.
   Он был очень  удивлен,  когда  Тевис,  не  делая  никаких  перемещений,
оповестил всех диспетчеров о том, что самолет  "Транс-Америки",  рейс  два
терпит бедствие, возвращается на базу и  его  надо  принимать  вне  всякой
очереди.
   Диспетчеру, сидевшему на отлетах, было дано указание убирать все машины
с предполагаемого курса рейса два.
   И уже отдельно Кейзу Тевис изложил проблему посадки: решение о том,  на
какую полосу сажать самолет, предстояло принять в последнюю минуту.
   - Разработай свой  план  по