ождей, прошедших в Анголе и  напоивших
горные ручьи в сотнях километров отсюда.  Эти  воды  пересекли  Полосу
Каприви  и  сейчас  мощным  потоком  текли  через  Ботсвану  в  дельту
Окаванго. Этот процесс повторяется ежегодно в разгар сухого  сезона  в
Ботсване: дождевые воды  приходят  издалека,  чтобы  в  очередной  раз
заполнить многочисленные  русла  дельты  и  напоить  земли,  на  сотни
километров окруженные иссушенной солнцем  пустыней.  Пришедшие  потоки
возвращают дельту к жизни - повсюду появляется высокая  густая  трава,
пернатые и зверье начинают пировать и размножаться на оживших  берегах
и в руслах дельты. Мы с восторгом смотрели на волнующуюся  поверхность
могучей реки, устремляющейся в Ботсвану.  Лишь  ничтожная  часть  этой
воды, всего лишь около трех  процентов,  достигнет  местности  Маун  в
трехстах пятидесяти километрах ниже по течению. Почти  вся  она  через
четыре-пять месяцев будет поглощена песками пустыни Калахари.

   Окаванго   -   настоящий   рай    для    естествоиспытателя.    Мне
посчастливилось довольно долго пробыть здесь год тому назад,  когда  я
руководил лагерем рыболовов, откуда, как уже упоминалось, мы  посещали
селения бушменов в холмах Тсодило. Эти места не имели ничего общего  с
другими районами Ботсваны, известными мне по моей работе в заповеднике
Северного Тули в восточном углу этой  страны.  Располагался  лагерь  в
местности  под  названием  Пенхендле,  которая,  как  и   Поппа-Фоллс,
буквально пропитана водой. К этой  повсеместной  сырости  и  к  обилию
влаги приспособлена вся местная флора и фауна. Птичье население сильно
отличается от того, что можно  увидеть  южнее,  в  засушливых  районах
Калахари. Большинство видов пернатых обитают здесь в густых тростниках
и по берегам илистых проток. На заросших плавучих островах,  сложенных
из  многочисленных  слоев  стеблей  и  листьев  папируса,  в   большом
количестве  водится  ситатунга  -  болотная  антилопа,  формой   рогов
напоминающая куду, но отличающаяся от всех прочих антилоп  длинными  и
широко расставленными копытами. Ситатунга прячется от врагов в воде, и
ее редко можно увидеть  на  суше,  где  эти  животные  чувствуют  себя
беззащитными. День они  часто  проводят  в  неподвижности,  прижавшись
спинами друг к другу  на  утоптанном  ковре  папируса  и  настороженно
оглядывая окрестности. Особенно опасен для них леопард.
   Этому  хищнику  удается  выжить  даже   среди   затопленных   водой
тростников. Пока я работал на болотах,  мне  редко  удавалось  увидеть
следы леопарда. Обычно зверь все время странствует, переходя с  одного
острова, где есть  термитники,  на  другой  и  пробавляясь  охотой  на
ситатунг, а подчас даже на мелких грызунов.
   Другие характерные обитатели  дельты  -  это  крокодил,  бегемот  и
выдра. Несмотря на труднодоступность этих мест, крокодилы  в  Окаванго
были почти полностью уничтожены. Более 50 000 этих  животных  охотники
застрелили, вторгшись в места, их размножения, в поисках ценной  шкуры
с брюха крокодила. При таком массовом отстреле  дельта  утратила  было
жизнеспособную популяцию крокодилов, но этим  современным  динозаврам,
просуществовавшим на Земле вот уже шестьдесят миллионов  лет,  все  же
удалось и на этот раз восстановить  свою  численность.  Когда  в  свою
бытность в Окаванго я выезжал ночью на катере, мне  нередко  удавалось
насчитать тридцать, а то и сорок  крокодилов  за  час  пути.  В  свете
фонаря их глаза вспыхивали над водой, точно тлеющие огоньки сигарет.
   Последние из оставшихся здесь монстров-гигантов встречаются теперь,
увы, не часто. Тем  не  менее  мне  попадались  экземпляры  длиной  до
четырех метров, а один раз мой катер прошел в трех метрах от истинного
исполина почти шестиметровой длины.
   Крокодилы питаются главным образом "усатыми" африканскими кошачьими
рыбами, которые также достигают  изрядных  размеров.  Мне  приходилось
ловить экземпляры весом до двенадцати килограммов. Крокодилы  Окаванго
кроме того, берут дань и с местного населения.  В  Африке  само  слово
"вода" ассоциируется с крокодилами. Они, как и люди, полностью зависят
от воды, так что те и другие вынуждены встречаться  здесь.  Только  за
один год, пока я  работал  в  Окаванго,  семь  человек  пали  жертвами
крокодилов. Крокодил непривередлив: для него нет разницы, человек  или
какое другое живое существо оказались около воды или  зашли  в  нее  -
мясо есть мясо, и это пища для крокодила. В отличие от  льва  крокодил
рассматривает человека как свою естественную добычу  и  без  колебания
схватит  зазевавшегося,  утопит  его,   а   затем   съест   столь   же
непринужденно, как проглатывает кошачью рыбу, пойманную им  в  заводи.
Уничтожение крокодилов в Окаванго  в  сороковых  -  пятидесятых  годах
отразилось  и  на  местной  популяции  бегемотов.  Сегодня   поведение
последних непредсказуемо: они или страшно пугливы, или, напротив, не в
меру агрессивны. Дело в том, что охотник, желавший приманить  к  месту
своей  засады  как  можно  больше  крокодилов,  убивал   бегемота   из
ближайшего  стада.  Когда  спустя  немного  времени  раздувшийся  труп
всплывал  на  поверхность,  он  становился  желанным  лакомством   для
крокодилов, нетребовательных к качеству пищи.
   Агрессивность бегемотов я объясняю  передающимися  от  поколения  к
поколению воспоминаниями об их преследовании людьми. Бывало,  проезжая
на моторной лодке по водоемам  дельты,  я  ощущал,  как  ледяная  рука
страха сжимает мне сердце при виде огромного  бегемота,  загородившего
узкую протоку, где я не мог развернуть свое судно. Как-то раз, когда я
привез клиента на рыбалку на озеро  с  сильными  водоворотами,  мне  в
очередной  раз  пришлось  стать   свидетелем   дурного   характера   и
неожиданной агрессивности этих громадных созданий. Я заглушил мотор, и
катер дрейфовал по  течению,  а  мой  спутник  мирно  удил,  временами
переговариваясь со мной. Внезапно что-то сильно ударило в самый  центр
днища  катера,  который  накренился  и  был  подброшен   кверху.   Мне
оставалось только порадоваться,  что  наше  судно  достаточно  велико.
Рыболов опешил, его стул покатился по палубе, а удочка упала за  борт.
Я быстро побежал на нос, и тут все повторилось снова  -  глухой  удар,
крен катера и испуг моего клиента.  Мне  сразу  стало  ясно,  что  это
бегемот пожелал всплыть, находясь прямо под  днищем  катера.  Я  завел
мотор и отошел на некоторое расстояние от  опасного  места.  Сразу  же
вслед за этим метрах в семидесяти  от  нас  показалась  голова  нашего
обидчика с глазами, по  форме  напоминающими  лягушачьи,  и  с  пастью
шириной с хорошую бочку. Видение было моментальным: зверь лишь вдохнул
воздух, взметнул столб воды и тут же исчез в бурлящем водовороте.
   Некогда болота между  нашей  теперешней  стоянкой  в  Поппа  и  тем
местом, где я работал раньше, примерно в ста километрах  к  югу,  были
вотчиной мухи цеце-зловредного насекомого, которое веками не допускало
людей и коров в эти плодородные девственные земли. Сегодня,  благодаря
постоянной работе по искоренению цеце, стада крупного  рогатого  скота
смогли освоить значительные пространства пойменных пастбищ  дельты  до
самого Пенхендле.
   Коренными обитателями дельты издавна были  так  называемые  "речные
бушмены". Мне посчастливилось встретиться с одним из  последних  людей
этой народности и даже узнать его поближе. Среди  местных  жителей  он
был известен  как  Доннашоу.  Этот  человек  жил  со  своей  семьей  в
недоступных дебрях Пенхендле еще до того, как здесь  появились  белые,
начавшие распылять яды против мухи цеце,  и  чернокожие,  заполонившие
своими стадами исконные земли бушменов. Доннашоу уже не мог распрямить
спину после десятилетий, которые он провел  в  своем  макоро  (каноэ),
скользящем по протокам дельты. Все в округе  уважали  старика  за  его
возраст и, возможно, еще более за то, что он олицетворял собой загадку
исчезающего,  почти  мифического  народа.  Я  частенько   расспрашивал
Доннашоу о годах прошлого, о природе его родины  и  о  львах,  которые
некогда водились здесь. Уже много лет прошло с тех пор,  когда  старик
бушмен последний раз слышал голос льва. Львы исчезли с  приходом  толп
новых поселенцев и их скота, наводнившего дотоле  нетронутые  пастбища
дельты. Зверей убивали  всякий  раз,  как  они  нападали  на  домашних
животных, захвативших те земли, где  до  этого  можно  было  встретить
только  диких  травоядных.  Вскоре  практически   все   хищники   были
уничтожены - если не  считать  немногих  на  редкость  изобретательных
бродяг, научившихся за время своих странствий ловко избегать  человека
и ружейной пули.  Этим  львам-одиночкам  время  от  времени  удавалось
зарезать корову, отбившуюся от громадного стада, после чего они  сразу
же уходили в просторы верховьев дельты. На глазах Доннашоу  все  здесь
изменилось  неузнаваемо,  но  он  продолжал  жить,  как  в  дни  своей
молодости, оставаясь независимым от пришельцев  всех  мастей.  Пройдет
немного времени, и здесь не будет ни Доннашоу, ни его народа, как  уже
нет львов, и все эти прошлые обитатели  дельты  оставят  лишь  неясный
след в памяти современного человека.
   Несмотря на нашествие скота, на рост народонаселения  и  варварскую
эксплуатацию рыбных ресурсов дельты, она  сохраняет  еще  в  себе  дух
речных  бушменов  и  "болотных"  львов.  Места  здесь  чистые,   почти
стерильные; повсюду струятся прозрачные потоки воды, и воздух заполнен
звонким пением птиц. Орел-рыболов упадет с неба  в  кристально  чистую
воду, высмотрев свою добычу в сиянии  предзакатного  солнца,  а  ночью
уступит эти охотничьи угодья сове. В траве зашуршат генетты  и  выдры,
разыскивающие  пропитание.  Когда  же  солнце   вновь   появится   над
горизонтом, вездесущий орел провозгласит наступление нового дня  своим
пронзительным кличем, и треугольник белолицых уток  пронесется  у  вас
над головой.
   На песчаных косах дельты еще гнездятся  африканские  водорезы.  При
помощи удлиненной нижней челюсти  они  на  лету  зачерпывают  из  воды
мельчайшие  микроорганизмы.  В  природе  все  подчинено   регулирующим
законам равновесия. Понятно, что часть птенцов водорезов падут жертвой
орла-рыболова. Но теперь водорезам  грозит  новая  беда:  быстроходные
катера, бороздящие воды протоков,  поднимают  сильную  волну,  которая
смывает беспомощных птенцов и уносит их в стремительно несущиеся  воды
главного русла Окаванго.

   Наше пребывание в Поппа-Фоллс, к северу от тех мест, где я  работал
ранее, родило в памяти множество воспоминаний и  заставило  задуматься
над тем, как долго сможет еще  просуществовать  дельта  Окаванго.  Уже
сейчас часть водных запасов реки  забирают  в  Намибии,  и  существуют
другие планы, пока лишь публично провозглашенные,  предпринять  то  же
самое в Ботсване. И хотя в наши  дни  река  остается  еще  прекрасной,
никто не знает, сколько времени будет позволено ей ежегодно  приносить
свои животворные воды в дельту и превращать в цветущий сад эту  землю,
лежащую в самом сердце бесплодной пустыни.
   В Поппа-Фоллс я познакомился с двумя энтузиастами охраны природы из
Намибии,  которые,  увы,  подтвердили  доходившие  до  меня  слухи  об
угрожающей  ситуации  в  этих  северных  окраинах  Ботсваны.  По  ряду
обстоятельств, связанных с деятельностью моих  новых  знакомых,  я  не
стану называть их имен. Картина,  которую  они  нарисовали,  оказалась
неутешительной, и я хочу рассказать об этом в надежде, что последующие
обсуждения и споры могут привести  к  некоторому  улучшению  положения
вещей.
   Оказалось, что на заповедных территориях, которые мы  пересекли  на
пути  от  Катима-Мулило  до  Поппа-Фоллс,  процветает   браконьерство,
особенно усилившееся после прихода сюда намибийских и  южноафриканских
военных частей для борьбы с повстанцами Народного фронта  Юго-Западной
Африки (СВАПО). Собственное население здесь до недавнего времени  было
немногочисленным,  но  вместе  с  армией  пришли  бушмены  из  Анголы,
обосновавшиеся здесь в силу  определенных  обстоятельств.  Как  я  уже
упоминал, дар следопытов, которым обладают бушмены, оказался  истинным
подарком для военных, да и самих бушменов они стали рассматривать  как
прекрасную находку. Бушмены,  основное  занятие  которых  охота,  ныне
охотятся на людей, но  уже  не  с  первобытным  луком  и  отравленными
стрелами, а с современным автоматическим оружием.
   Другие обитатели Каприви, чернокожие и белые, почем зря  уничтожают
местную природу. На территории числится около девяти тысяч  охотничьих
собак,  и  ежедневно  используются  около   шестисот   патронов.   Мне
рассказали, что за две  недели  до  нашего  приезда  последний  черный
носорог Каприви пал жертвой браконьеров, и вместе с  ним  окончательно
ушла в прошлое важная частичка здешней дикой природы.
   Год за годом здесь складывается парадоксальная, противоестественная
ситуация: военных, призванных отвечать за благополучие нации, ловят на
месте преступлений люди, охраняющие природу. Я рассказал моему  новому
знакомому о стае гиеновых собак, виденных  нами  в  районе  Катима,  и
услышал в ответ: "И их убьют солдаты  либо  местные  жители,  если  те
попадутся им на глаза". И я сразу же представил  себе  ужасную  сцену:
солдаты палят из винтовок, стоя  в  несущемся  грузовике,  и  гиеновые
собаки одна  за  другой  падают  под  их  выстрелами.  Идет  тотальное
разграбление  природных  богатств  -  попутно  с  войной,   где   люди
хладнокровно  уничтожают  друг  друга.  Посреди  клубка   противоречий
сошлись  воедино  военный   режим,   несовершенство   природоохранного
законодательства,  разнузданное   браконьерство,   двойственная   роль
бушменов - все это работает против людей, стремящихся сделать максимум
для  сохранения  местной  природы.  Мы  стали  вспоминать,   насколько
распространилось браконьерство в конце семидесятых годов среди военных
в  Каоковельде  (Намибия).  В  то  время  местные  жители  были  почти
убеждены, что даже чиновники высшего ранга и, в  частности,  работники
кабинета министров  замешаны  в  противозаконных  охотах.  Специальный
уполномоченный  по  делам  местного  населения  вынужден   был   тогда
признаться,  что  он  использовал  военный  вертолет   южноафриканских
вооруженных сил для охоты на слонов и на антилоп импала, находящихся в
Каоковельде  на  положении  особо   охраняемого   вида.   Теперь   мне
рассказали,  что  в   Намибии   некоторые   объездчики   заповедников,
соблазненные  хорошими  деньгами,  негласно  сотрудничают   с   белыми
охотниками-спортсменами, позволяя  им  отстреливать  все,  что  только
возможно, на охраняемых законом территориях.
   Вся тяжесть проблем, одолевающих Департамент охраны природы,  стала
мне еще более очевидной, когда в последний день  нашего  пребывания  в
Поппа-Фоллс я познакомился еще с одним природоохранителем.  Беседуя  с
нашим новым знакомцем у него в лагере, мы оба - Джейн и я - видели при
свете  костра,  насколько  он  подавлен  всем   происходящим.   Будучи
сотрудником  Департамента  охраны  природы,  он,  разумеется,  не  мог
рассказать нам все, что знал, хотя я подозреваю, что в  его  интересах
было  посвятить  меня  во  все  проблемы  и  использовать  в  качестве
распространителя информации. Наш собеседник поведал нам,  что  хотя  в
Намибии осталось не более восьмисот гиеновых  собак,  их  убивают  при
первой встрече,  если  хищникам  случится  причинить  какой-либо  вред
стадам, а то вовсе без  всякой  причины.  Зная,  что  гиеновая  собака
особенно страдает от  деятельности  человека  среди  всех  африканских
плотоядных, я был попросту  поражен,  узнав,  что  зверя  отстреливают
здесь просто как вредителя. Для фермера гиеновая собака -  это  лишняя
напасть, для спортсмена - еще одна  живая  мишень.  У  меня  закралась
мысль, действительно ли мы  научились  чему-нибудь  со  времен  Сесила
Джона  Родса,  который  требовал  одинаково  систематично   уничтожать
бушменов и гиеновых собак. Гиеновые собаки, как и  львы,  нуждаются  в
обширных территориях для  своей  охоты.  Но  по  мере  того,  как  под
воздействием  человека  сокращаются  площади  нетронутых  земель,  все
вероятнее становится  перспектива,  что  вскоре  зрелище  стремительно
несущейся стаи этих хищников станет  неясным  воспоминанием  прошлого.
Вероятно, в недалеком будущем гиеновые собаки обречены продолжить свое
существование в Африке на ограниченных участках, обнесенных проволокой
под напряжением, то есть, по существу, просто в  слегка  приукрашенных
зоопарках.
   Стоя перед пляшущим пламенем костра, мы  горячо  обсуждали  трагизм
сложившейся ситуации и возможности выхода  из  нее.  Мы  с  Джейн  уже
собрались ехать в наш лагерь, когда речь зашла  о  бушменах  и  об  их
исконных землях, лежащих между Каванго и Гереролендом. Мы  внимательно
выслушали рассказ нашего собеседника о том, как некий американец, Джон
Маршалл,   разработал   план,   согласно    которому    предполагалось
способствовать переходу бушменов,  обитающих  на  окраине  заповедника
Каудом, на занятие скотоводством и земледелием -  что,  надо  сказать,
никак не укладывалось в вековые  привычки  и  традиции  этого  народа.
Земля, о которой шла речь, имела в последние годы  весьма  причудливую
судьбу. С точки зрения природоохранителей, Бушменленд -  это  истинный
рай. Местность представляет собой довольно  хорошо  обводненную  часть
Калахари. В отдельные сезоны года сюда приходят несколько сот  слонов,
ни в чем здесь не нуждающихся. Местная фауна включает в себя почти все
виды крупных плотоядных, множество разнообразных антилоп и  два  особо
ценных и охраняемых вида - лошадиную антилопу  и  гиеновую  собаку.  В
семидесятых годах коренные обитатели этих районов - бушмены джуваси  -
постепенно  покидали  девственный  буш  и   переселялись   поближе   к
административному центру Бушменленда - городку Тсумкве. Почти сразу же
они столкнулись с разрушительным влиянием культуры XX века и со  всеми
приносимыми ею сложностями. Сознание и телесное здоровье  бушменов  не
смогли  выдержать  болезней,  ранее  им  неизвестных,   в   их   среде
распространились алкоголизм и  проституция.  Джон  Маршалл,  прекрасно
знавший  бушменов  по  своему  прошлому  общению  с  ними,   попытался
воспротивиться их вырождению под влиянием  "цивилизации".  Он  основал
несколько резерваций и  пробурил  артезианские  колодцы  в  местности,
которая дотоле была провозглашена заповедником под названием Восточный
Бушменленд.  Под  влиянием  успешной  кампании  Маршалла   по   охране
земельных прав  бушменов  началось  давление  международной  печати  и
влиятельных американских политиков на правительство Намибии. Тогда оно
отменило предложение создать здесь убежище дикой природы  -  и  весьма
неудачно, поскольку  в  противном  случае  бушмены  могли,  как  и  до
нашествия чужаков, стать естественной и неотъемлемой частью  природной
экосистемы.
   Маршалл рассчитывал, что  его  план  сделать  бушменов  скотоводами
получит дальнейшее развитие, и поэтому на этих  землях  не  оставалось
места для слонов и львов. Увы,  к  несчастью  для  бушменов,  к  этому
времени в других районах Намибии стало ясно, что планируемый Маршаллом
способ скотоводства на общественных пастбищах ведет к их  истощению  и
превращению в пустыни. В конечном итоге на  месте  пастбищ  оставались
бесплодные африканские "бедленды", непригодные для  жизни  человека  и
животных - как диких, так и домашних. Итак, возникшие, новые  проблемы
одинаково затрагивали  и  бушменов,  и  львов.  Привлечение  бушменов,
испокон веков кормившихся охотой и собирательством, к разведению скота
и насильственное их затягивание в сферу чуждых им традиций и  культуры
в очередной раз нарушило  естественный  ход  событий  в  природе.  Под
бдительным оком Маршалла скот бушменов чувствовал себя  прекрасно,  но
его появление в этих местах породило новый конфликт между людьми и  их
бывшими кормильцами