м думал - где  же
теперь Грови?..

        x x x

   Рождение и возрождение - вот  каким  смыслом  наполнен  драматичный
сезон летних дождей в заросших  кустарником  землях  Ботсваны.  Это  -
время контрастов и удивления. Перед наступлением сезона  дождей  земля
Тули высыхает настолько, что  лишенные  листвы  деревья  выглядят  как
мертвые, и ветер носит  тучи  пыли  по  голой  земле.  У  животных,  в
частности антилоп, появляется вялость; на  некогда  лоснившихся  боках
начинают проглядывать ребра. Дождей не  выпадает  по  пять  месяцев  и
более - вот почему с таким нетерпением ждут здесь летних гроз.
   Как только с юга наступают серые и белые тучи и доносится  ворчание
грома, животный мир Тули  охватывает  волнение.  Чувствуя  приближение
дождя, звери начинают  скакать  и  прыгать  с  такой  энергией,  какую
несколько недель назад в них никто не подозревал бы.  Но  вот  наконец
наступает долгожданный миг.
   Сначала  капля,  затем  другая,   а   через   какие-нибудь   минуты
бесчисленные мириады их сыплются на землю во все  ускоряющемся  темпе.
Почва  насыщается  водой,  наполняются  небольшие  овражки,   и   вода
пробивает себе путь к пересохшим до времени  руслам.  Она  поднимается
все выше и, кружа, несется к югу, к великой реке Лимпопо, наполняя  ее
и возвращая ей отблески былой славы.
   В ожидании первых за время нашего пребывания в  Тули  дождей  мы  с
Джулией тоже пребывали  в  радостном  волнении  и  с  первыми  каплями
выскочили Наружу,  чтобы  промокнуть  до  нитки.  Ветер  обвевал  наши
взмокшие тела, и мы бросались в палатку, в первый раз за все  время  -
торжественно и бодро -  стуча  зубами  от  холода.  Милосердные  дожди
начались!
   В эту пору земля напитывалась  водой  и  становилась  темной,  и  в
какие-нибудь несколько дней все вокруг зеленело. Если дождей  выпадало
достаточно,  долины  Пит-сани  сначала  покрывались  легким   оттенком
зеленого цвета, и  лишь  спустя  несколько  дней  распускались  тысячи
мелких желтых цветов, прозванных "дьяволятами", и еще . недавно дикий,
лунный  пейзаж  долин,  покрывался  роскошным  желто-зеленым   ковром,
расцвеченным исключительно лютиками.
   Животворная дождевая влага пробуждала новые формы жизни - раскрытие
цветка, появление молодого  листочка,  насиживание  яиц  и  вылупление
цыплят, рождение множества детенышей млекопитающих. На золотых долинах
резвились щенки шакалов, желтыми цветами лакомились детеныши павианов,
терпеливо и с наслаждением съедая их по одному.
   Мои львы тоже пришли в возбуждение от первых дождей. Помню,  как-то
раз, когда посыпался град, львы носились вокруг, прыгали друг на друга
и, вывалявшись в грязи, становились из желтых  темно-коричневыми.  Они
продолжали свои веселые игры,  пока  с  небес  не  посыпались  крупные
льдышки. Как только крупные градины больно ударили по головам и телам,
они тут же прекратили возню и дружно  полезли  в  одну  из  клеток,  в
которых  их  три  месяца  назад  перевезли  из  Кении.  Мы  с  Джулией
рассмеялись, наблюдая за тем, как  вся  троица  набивается  в  клетку,
предназначенную для одного льва, и притом на  три  месяца  моложе.  Из
клетки торчали хвосты и лапы, но тем не менее она  оказалась  надежным
убежищем от града.
   Когда первые дожди наполнили водой ближайшее к лагерю сухое  русло,
львы с любопытством наблюдали за поднимавшейся водой, очевидно, видя в
пенящемся потоке живое  существо.  Первым,  кто  осмелился  подойти  к
бурлящей воде, оказался Батиан. Он осторожно вытянул переднюю лапу,  а
затем потрогал воду. Его сестрички остались наблюдать и  только  тогда
рискнули подойти к потоку, когда Батиан  уже  вовсю  резвился  в  нем.
Признаюсь,  это  я  вдохновил  его,  первым  войдя  в  воду  и  позвав
последовать за мной. Потом уже все трое принялись  резвиться  в  воде,
бегать по тем местам, где она была по колено, гоняясь друг за другом и
наслаждаясь плеском, производимым их лапами, когда они били по воде.
   Тогда-то я вспомнил, как однажды в Кора Джордж рассказывал мне, что
ему забавно было смотреть, с какой  аккуратностью  его  львы  избегали
луж. Если же все-таки кто-то из них промочил лапы, то потом  тщательно
их отряхивал,  словно  домашняя  кошка.  Но  при  всем  этом  они,  не
колеблясь, плавали в реке Тана, иногда переплывая  на  противоположный
берег.
   Батиан очень любил  бурные  потоки  и  наполненные  водой  впадины.
Очевидно, он считал, что бурлящая вода бросает ему  вызов.  Как  бы  в
ответ, он снова и снова переплывал поток, вылезал на берег  и,  прежде
чем пуститься в обратный путь,  пробовал  лапой  воду.  Да,  радостное
время принесли всем троим первые дожди!
   По берегам речек, ще особенно быстро произрастала молодая  поросль,
часто можно было видеть детенышей импалы, еще нетвердо державшихся  на
тонких ножках. Они часто прятались здесь  в  кустах,  пока  их  матери
уходили кормиться. Появление во  множестве  этих  юных  антилоп  резко
увеличило возможности развития охотничьих навыков у моих  львов,  и  я
как сейчас помню одну из первых убитых ими импал.
   Сперва львы всем скопом выгнали импалу из густых кустов  мопана,  а
затем Рафики схватила и зарезала ее. Присутствие брата и  сестры  явно
раздражало Рафики,  и  она  больше  часу  носилась  кругами  со  своей
добычей, пока скрепя сердце не. смирилась с тем,  что  брат  и  сестра
находились рядом, и не уселась за трапезу.  Но  при  этом  она  громко
ворчала, и  если  кто-нибудь  из  двоих  осмеливался  подойти  слишком
близко, бросалась на того. Пока она терзала импалу, Батиан  и  Фьюрейя
смотрели ей в пасть, ожидая возможности присоединиться.
   Вообще же у Рафики была самая  странная  манера  кормления.  Обычно
львы начинают с мягких частей туши, как, например,  живот.  Рафики  же
начинала с того, что откусывала ухо  и,  слопав  его,  принималась  за
голову, затем переходила к шее, груди и так далее. Так расправляется с
добычей обычно питон, но никак не лев.
   Когда от импалы остались только две задние ноги, Рафики  неожиданно
отпрыгнула в сторону, а Батиан и Фьюрейя тут же  подскочили  к  жалким
остаткам добычи. Явно оскорбленный тем, что сестрица оставила ему  так
мало, Батиан погнался за Рафики и,  к  ее  очевидному  неудовольствию,
надавал ей по морде передними лапами.
   Вскоре после этого случая, в первые недели лета, произошло еще  два
в высшей степени необычных происшествия: одно с  павианом,  другое  со
слоном.
   Инцидент с павианом  произошел  в  прекрасное  утро,  когда  мы  со
львами,  вдоволь  наигравшись  в  ручье,  продолжали  путь  вдоль  его
берегов. Вдруг неожиданно впереди  нас  раздался  тревожный  лай  стаи
павианов. Львы пустились в погоню, и вот уже молодому самцу,  которому
отрезан путь вслед за удирающей стаей, ничего не остается, как  влезть
на одинокое дерево. Львы полезли за  ним,  пытаясь  схватить.  Похоже,
бедняга был обречен - рядом не оказалось дерева, на которое он мог  бы
перепрыгнуть. Но какое-то  время  ему  все  же  удавалось  удирать  от
преследователей, перепрыгивая с ветки на ветку.
   Устав от охоты, а может  быть,  от  диких  криков  павиана,  Рафики
слезла с дерева и медленно отошла в сторону. В этот  момент  Батиан  и
Фьюрейя подобрались совсем близко к перепуганному павиану, после  чего
с тем произошло нечто невообразимое: спрыгнув на самую длинную  ветку,
он сделал сальто на высоте почти пять метров.
   Рафики находилась как раз в  той  точке,  куда  должен  был  упасть
павиан, о чем она не знала, не посмотрев наверх.  Сейчас  я  вспоминаю
этот эпизод, как если бы видел его в  замедленной  киносъемке:  павиан
приземлился точно на макушку Рафики и выглядел словно рослый жокей  на
крохотной лошадке. Рафики споткнулась,  ворча  от  изумления  и,  надо
думать, от болевого шока. Не менее потрясен был и павиан - он  заорал,
но как-то в суматохе ему удалось улизнуть.  Но  испытания  бедняги  на
этом не закончились - спрыгнув с дерева, Батиан и Фьюрейя  устремились
в погоню. Но  павиану  удалось-таки  спастись  бегством,  чему  я  был
несказанно рад.
   А всего неделю спустя или чуть позже произошел  необычный  инцидент
со слоном. Если бы я не был свидетелем, никогда  бы  не  поверил,  что
такое возможно.
   А случилось вот что. Мы отошли всего километра на  два  от  лагеря,
как вдруг  заметили  стадо  кормящихся  слонов.  Они   паслись   среди
оживленных  дождем,  до  изумления  зеленых  деревьев   мопана.   Львы
двинулись навстречу слонам гордой походкой, я  же,  испытывая  к  этим
гигантам  куда  большее  почтение,  полез  на  холм,  чтобы   быть   в
безопасности, если вдруг слоны бросятся атаковать из рощицы.
   Как выяснилось, меры предосторожности  оказались  бесполезными:  на
холме паслось другое стадо. Я  схоронился  под  толстой  веткой,  горя
надеждой, что слонам не  будет  резона  приближаться  к  краю  обрыва.
Сверху я увидел, что стадо, находившееся  внизу,  почуяло  приближение
моих львов и стало принюхиваться, воздев хоботы. Затем оно с  трубными
звуками двинулось вперед. До меня доносились  страшный  хруст  ветвей,
вопли и трубные звуки, звучавшие все громче.  Суматоха  стояла  такая,
что я испугался, не раздавили ли они кого-нибудь из моих львов, и  чем
больше нарастал шум, тем больше я волновался.
   Несколько минут спустя все слоны как один выскочили из рощицы, в то
время как те, что были со мной на холме, начали  приближаться  к  тому
месту, где я спрятался. Я тут же слез с холма и  стал  тихо  подзывать
львов. Слава Богу, никого из  них  не  раздавили!  Но  день  преподнес
другую неожиданную находку: я обнаружил слоновый  бивень  с  вырванным
нервным корнем. Я понял, что  один  из  слонов,  преследуемый  львами,
каким-то образом потерял его.  Пока  я  рассматривал  бивень,  Фьюрейя
подсела ко мне, явно претендуя на находку. Она вырвала бивень  у  меня
из рук и с наслаждением слопала блестящий, похожий на змею нерв.
   Оставив Фьюрейю, я отправился посмотреть,  как  слон  мог  потерять
бивень. Тут я обнаружил, что слон, спасаясь  от  погони,  со  страшной
силой угодил бивнем между двумя стволами мощных  деревьев.  От  такого
толчка бивень выпал из челюсти и свалился на землю.  Хорошо  еще,  что
бивень вырвало с корнем: если бы он сломался пополам, то обнажился  бы
корневой нерв, что причиняло бы слону невыносимые боли.
   Оставить бивень на месте я не мог: он неминуемо сделался бы добычей
браконьеров. Я должен был передать его  правительственным  чиновникам,
ведающим дикой природой. Только вот в чем загвоздка: пока я нес бивень
назад в лагерь, я как бы являлся незаконным владельцем слоновой кости.
Поверят ли инспектора из Департамента охраны природы моему сообщению о
том, что вина за потерю слоном своего бивня лежит на львах?
   Когда я принес бивень в лагерь, Джулия  еще  больше  потрепала  мне
нервы, потребовав рассказать все  без  утайки:  неужели  я  подстрелил
слона в целях самообороны? Я рассказал ей, как все  было,  но  рассказ
прозвучал неубедительным даже для меня самого.
   Я попросил Джулию отвезти бивень в ближайший лагерь, где находились
охотинспекторы, что примерно в двух часах  езды,  а  сам  вернулся  на
место  происшествия  и  пометил   места,   подтверждающие   правду   о
случившемся. Я закрыл пятна крови ветками, чтобы защитить их от ветра,
и еще раз осмотрел местность, чтобы  представить  охотинспекторам  как
можно больше свидетельств,  когда  они  подвергнут  меня,  неминуемому
допросу.
   На  следующий  день  охотинспекторы  прибыли  к   нам   в   лагерь.
Неудивительно, что они не приняли на веру то, что накануне  рассказала
им Джулия, и постоянно повторяли вопрос: "Где же второй бивень?" В  то
же время, поскольку они были моими друзьями, они не хотели подозревать
меня в совершении преступления. Я показал охотинспекторам четкие следы
слона, бросившегося вперед, следы от бивня  на  коре  дерева  и  пятна
крови, вытекавшей из челюсти слона, когда он лишился бивня.
   Когда все прояснилось, мы все  вздохнули  с  облегчением  и  дружно
рассмеялись  -  вот,  оказывается,  каким  невероятным  образом  можно
оказаться браконьером поневоле!




        Глава шестая. СТАЛЬНЫЕ КРУГИ

   Когда Батиану и его сестричкам исполнилось по двадцать месяцев, они
уже неплохо научились охотиться, так что теперь я давал  им  вполовину
меньше мяса, чем полгода назад. Поскольку им,  как  и  всем  их  диким
собратьям, полагалось вести по  преимуществу  ночной  образ  жизни,  я
перестал запирать их на ночь в загоне, за весьма редкими исключениями.
Раз от раза их охота становилась все успешнее, добыча все богаче.
   Однажды вечером я все-таки запер моих  львов  в  загоне,  поскольку
днем заметил вблизи  "Таваны"  свежие  следы  четырех  других  молодых
львов. В ту ночь эта четверка -  два  молодых  самца  и  две  самки  -
наведались к нам в лагерь. Проснувшись, я услышал, как Батиан пытается
из-за ограды загона отогнать непрошеных гостей. Ни он, ни  его  сестры
абсолютно не боялись этих уже почти взрослых львов - во всяком случае,
они были разъярены и раздражены тем, что не  могли  отогнать  нахалов.
Этот случай показал мне, что  наступило  время,  когда  мои  львы  уже
обрели способность утверждать себя на своей территории.  Больше  я  не
запирал их в загоне. Теперь они стали полностью свободны.
   На следующее утро я в  последний  раз  открыл  дверь  загона  и  со
смешанным чувством  смотрел,  как  они  вышли  в  дикий  мир.  Переход
произошел. Теперь разве что  исключительный  случай  мог  потребовать,
чтобы я предоставил им убежище на ночь.
   Я с интересом наблюдал, как Батиан бросился к деревьям, на  которых
были его метки. К раздражению моего героя, накануне  ночью  непрошеные
гости оставили здесь  свои.  Батиан  быстро,  но  тщательно  переметил
деревья и повторил эту же операцию вечером и на  следующее  утро.  Это
еще раз подтвердило, что в нем крепилось чувство хозяина. Наблюдая  за
ним, я еще раз убедился, что курс подготовки пройден  львами  успешно.
То есть они чувствовали, что им принадлежит.
   Впрочем, в начале апреля произошла прямая стычка между моими львами
и четырьмя гостями. Это случилось в  одно  прекрасное  утро,  когда  я
пошел по  следам,  оставленным  моей  троицей  накануне  ночью.  Вдруг
приблизительно в километре  от  себя  я  услышал  громкое  рычание.  Я
побежал на эти  звуки,  куда  указывали  и  следы,  оставленные  моими
львами. Следы вывели меня в открытую  долину,  где  я  обнаружил  трех
молодых львов, спешивших к тому  месту,  где  Батиан  уже  сражался  с
самцом чуть постарше себя. Затем я увидел, как на помощь брату спешили
Рафики и Фьюрейя.
   Вскоре я и сам оказался втянутым в конфликт. Почти  бессознательно,
горя желанием вступиться, я позвал своих львов. В конце концов четверо
против троих - это нечестно! Я просто уравнивал числа. Я позвал  своих
львов не человеческими словами, а подражая львиному  кличу  "у-у-ве!",
которому я научился у своих львов и  которым  они  звали  друг  друга.
Услышав меня, Рафики и Фьюрейя обернулись в мою сторону и увидели меня
как раз тогда, когда их противники бросились к ним.
   Отвлекшись от драки в  густых  кустах,  ко  мне  подскочил  Батиан,
присоединившись  к  сестричкам.  Последовала  краткая   приветственная
церемония, и весь прайд (без меня) перегруппировался и пошел вперед на
врага. Я побежал за своим  трио,  и  так  мы  гнались  за  отступающим
противником примерно километра полтора.
   Как только дикая орда исчезла без следа, мои подопечные,  волнуясь,
поприветствовали меня,  а  затем  принялись  метить  свою  территорию,
яростно скребя при этом землю.  Как  тут  было  не  продемонстрировать
чувство хозяев! Всю ночь и весь следующий день львы обегали район, где
произошла стычка, тщательно метя свою  территорию.  Я  был  несказанно
горд за своих львов - по завету Джорджа, - диких и свободных.
   А надо сказать, что  все  четверо  принадлежали  к  прайду  Нижнего
Маджале, что к югу от "Таваны", и,  следовательно,  были  сыновьями  и
дочерьми Темного. В  продолжение  нескольких  последующих  недель  мои
львы, судя по следам борьбы на почве, имели еще по  крайней  мере  две
стычки с потомками Темного и, хорошо поквитавшись  с  ними,  заставили
отступить к югу.

        x x x

   Вскоре  после  описанных   событий   в   Тули   произошел   всплеск
браконьерства - главного бича  дикой  фауны  Африки.  Однажды  вечером
группа людей, осматриваясь  воровато,  незаметно  пересекла  восточную
границу заповедника, проходившую по широкому, но безводному руслу реки
Шаше. В последующие вечера в заповедник  проникли  и  другие  люди  и,
закончив свою грязную работу, вернулись в Зимбабве,  перейдя  песчаное
русло Шаше. Общим у этих групп  людей  было  то,  что  они  занимались
браконьерством и принесли  с  собой  огромное  количество  проволочных
капканов, которые установили в юго-восточной части заповедника.
   Капканы ставились на звериных тропах, в глубине  кустов  акаций,  в
густой темной поросли по берегам рек с таким расчетом, чтобы их  легко
было принять за ветки или лозы. Они стояли  в  ожидании  голов  и  шей
жертв. Попалось несколько животных - сперва один куду,  потом  другой,
затем водяной козел  и,  наконец,  импала.  Причиной  их  смерти  стал
болевой шок. Браконьеры возвращались, становились  временным  лагерем,
разделывали туши, высушивали мясо и уносили к себе в Зимбабве.
   Ночью хищники - шакалы, гиены и, конечно же, львы,  -  привлеченные
запахом  смерти  и  тлена,   отправились   туда,   где   похозяйничали
браконьеры. Лев, удавленный  капканом,  поставленным  на  копытных,  -
золотой дождь для браконьера. Шкуру переправляют в Южную Африку и  там
сбывают по сходной цене, части туши продают  колдунам  для  знахарских
надобностей. Среди хищников, привлеченных падалью,  оказались  и  двое
потомков Темного из прайда Нижнего Маджале. В темноте они приблизились
к капканам - расставленным, правда, не на них, а на тех  животных,  на
которых они сами охотились.
   Вдруг один из львов остановился, схваченный капканом.  Почувствовав
давление вокруг шеи, он рванулся назад. Затем он принялся  бороться  с
проволокой, не спуская глаз со своего  брата,  который,  метнувшись  в
сторону, тоже попал в капкан.
   Их нервы были на пределе, и они стали терзать когтями почву. Вокруг
трещали ветки, а проволока сдавливала все сильнее.  Неожиданно  одному
из бедолаг удалось  порвать  проволоку  в  том  месте,  где  она  была
привязана к стволу дерева. С диким ревом лев  рванулся  с  места,  еще
находясь в состоянии шока. За ним болтался оборванный конец проволоки,
поднимая пыль. Второму льву тоже  удалось  порвать  свою  проволоку  и
бежать. Хорошо еще,  что  проволока  оказалась  одинарной  -  если  бы
браконьеры поставили капканы из тройной проволоки, львы  бы  наверняка
погибли.
   Удивительно, но в несколько дней  львам  удалось  сбросить  с  себя
стальные петли и окончательно освободиться. Это редкая удача -  обычно
львам приходится  вводить  транквилизаторы,  чтобы  можно  было  снять
стальную петлю. Эту задачу в прошлом выполнял мой друг  ветеринар,  и,
надо  сказать,  ему  это  приходилось  делать  слишком   часто.   Хотя
повреждения шейных мышц у обоих львов были  значительными,  но  прошло
время, и они полностью выздоровели. Им еще повезло!
   Тем не менее браконьерство в этом  регионе  продолжалось.  Животные
гибли одно за другим. Никакой регулярной борьбы  с  браконьерством  по
всему  заповеднику  Тули  в  то  время  не   велось.   Иногда   велось
патрулирование, но - от случая к случаю, беспорядочно и, как  правило,
не давало никакого эффекта.
   Однажды меня вызвал по радио сотрудник заповедника Чартер по  имени
Силиус. В отсутствие директора Брюса Петти он оставался за старшего  и
сообщил  мне,  что  найдено  несколько  капканов.  Однако   это,   как
выяснилось, была капля  в  море  -  в  последующие  десять  дней  было
обезврежено примерно 250 капканов.  Были  пой