рник. Он наблюдал с близкого расстояния и знал,  что
я это знаю. Затем он повернул ко мне свою косматую голову и  уставился
на мою  приближающуюся  фигуру.  Он  двинулся  вправо  и,  прежде  чем
укрыться в кустах, растущих кругом, остановился и  посмотрел  на  меня
своими янтарными глазами - с одной стороны, он.  желал  спрятаться,  с
другой - его разбирало любопытство. Я не видел его целиком, но мне это
и не нужно было - я ощутил силу его глаз. Я хорошо  знал  Темного,  и,
как ни странно, хотя я знал, что он рядом и наблюдает за  мной,  я  не
испытывал чувства страха - только  первобытное  чувство  благоговения,
вызванное его присутствием.
   Я потерял его следы в переплетении листьев  и  ветвей  и  медленным
шагом вернулся, туда, где в последний раз их видел. Смотрю,  а  Темный
уже там - высокий, массивный, отливающий серым, стоит и  наблюдает.  Я
присмотрелся к своим оставленным до того следам -  и  точно,  как  раз
поверх  отпечатков  моих  ботинок  легли  следы  его  могучих  лап.  Я
инстинктивно   двинулся   к   более   безопасному,   более   открытому
пространству; он же, скрытый за кустарниками,  продолжал  наблюдать  с
расстояния в несколько шагов. Я ущея  инстинктивно  и  бессознательно,
точно первобытный человек, в безопасные открытые равнины, подальше  от
темных кустов, которые были его владением.
   Темный ничем не потревожил меня. Он видел мое  присутствие,  но  не
напал. Он не был агрессивен и отдавал себе отчет в своих действиях.
   Из кратковременного путешествия в мир чувств первобытного  человека
я вернулся в настоящее время. Я пошел к своей машине, а он  отправился
в свой мир - впрочем, по-моему, он никогда и не покидал его".

   Однако в 1986 году, как раз перед тем,  как  я  собирался  покинуть
Тули и засесть за книжку  "Плач  по  львам",  чтобы  поведать  миру  о
печальной судьбе Темного  и  всех  львов  Тули,  необъяснимо  как,  но
неблагодарная тварь все же попыталась на меня напасть.
   Случилось это так. Когда я шел пешком по его следам,  он  напал  из
своего укрытия, находившегося на расстоянии свыше полутораста  метров.
Когда он меня атаковал,  я  находился  к  нему  спиной  и  двигался  в
противоположную от него сторону, а увидел  я  его  лишь  тогда,  когда
расстояние между нами сократилось до трех десятков метров. Я  вынужден
был произвести выстрел у него над головой и только этим обратил его  в
бегство.
   Инцидент произошел в самом центре  его  исконных  владений;  хорошо
зная Темного в течение стольких лет, я  понимаю  его  действия  только
так, что он хотел вытурить меня  из  своих  владений.  По-видимому,  у
льва, который поведал мне столько секретов своей львиной  жизни,  были
какие-то  весомые  причины  изгнать  меня  из  своих  владений.  Может
показаться несуразным, но я это понимаю  так:  почтенный  царь  зверей
прогонял меня, как прогнал бы своего подросшего сына искать себе новую
жизнь. И странно выглядит, что я через три года,  словно  молодой  лев
после  стадии   кочевья   -   взросления,   учения,   странствий   вне
фиксированных границ, - вернулся в Тули,  чтобы  основать  здесь,  где
рождалось мое понимание львиной жизни, мой собственный прайд.
   Пришло время, и Батиан  вырос  в  доброго  самца,  достойного  быть
защитником прайда; меня же  он  рассматривал  как  своего  товарища  -
такого же самца. И не случайно Батиан - третье мое плечо - позже  едва
не стал новым племенным львом в прайде  Нижнего  Маджале,  где  правил
Темный.
   Во львах и леопардах самой природой заложена тяга к  соперничеству.
Если представляется возможность, львы нападают на леопардов  (а  также
гепардов) и убивают их. В свою очередь, леопарды  убивают  оставленных
без присмотра львят; рассказывают, что они убивают и съедают детенышей
гепардов.
   Стремление  льва  нападать  на  леопарда  носит,   как   я   понял,
инстинктивный характер, а вовсе не  передается  при  обучении  матерью
детеныша. Это очень сильная страсть и,  возможно,  служит  утверждению
природного баланса между крупными представителями семейства  кошачьих.
Это поведение львов отнюдь не объясняется голодом: убив леопарда,  лев
редко поедает его.
   В  первые  дни  нового  года,  когда   моим   львятам   исполнилось
восемнадцать месяцев и они,  по  критериям  науки,  считались  хотя  и
подросшими,  но  все  же  детенышами,  произошла  их  первая  и  самая
драматичная встреча с леопардом. В то время Рафики  и  Фьюрейя  весили
порядка  семидесяти  килограммов,  а  Батиан  тянул   килограммов   на
пятнадцать тяжелее каждой из своих сестричек.
   Однажды утром,  гуляя  со  львами  к  востоку  от  Холма  львят,  я
наткнулся на свежие следы крупного леопарда-самца. Когда  я  нагнулся,
чтобы исследовать эти следы, Батиан  подошел  поближе  и  обнюхал  все
вокруг следов, впечатавшихся в мягкую красную почву. Я с  любопытством
наблюдал, как чуть позже вся троица направилась туда, куда вели следы.
Поскольку они вели к тенистым деревьям, где  мы  нередко  отдыхали  во
время наших прогулок, я решил, что львятам просто хочется в тень.  Но,
проскочив участок, заросший  этими  деревьями,  они  пошли  дальше  на
поиски леопарда - не только по следу, но и по запаху.
   Я последовал за ними и, едва  дойдя  до  высохшего  русла,  услышал
громкое ворчание, а затем грубое рычание. Подняв глаза, я увидел,  что
Батиан и Фьюрейя собираются влезть  на  Дерево  пастухов,  на  вершине
которого находился леопард. Увидев, что львы не  собираются  оставлять
его в покое, он спрыгнул приблизительно с высоты в четыре метра и  дал
стрекача. Преследуемый львами, леопард  пробежал  метров  семьдесят  и
запрыгнул на небольшое деревце мопана, всего каких-нибудь пять  метров
высотой.
   Спрятавшись в кустах, я наблюдал, как львы возобновили  свою  атаку
на леопарда, стоя на задних лапах, грозно ворча и  намереваясь  влезть
на дерево и скинуть врага оттуда. Рев стоял такой, что  его  наверняка
было  слышно  за  многие  километры  -  глубокие,   угрожающие   звуки
отдавались эхом по всей ближайшей долине.
   Отчаянно защищаясь, леопард со страху  обгадил  своих  противников,
отчего морды у них из рыжевато-коричневых  сделались  черными.  Сцена,
свидетелем которой я был, была наполнена борьбой за жизнь, борьбой  со
смертью - и была исполнена  насилия,  неотъемлемого  компонента  жизни
дикой природы Африки...
   Примерно после двадцати минут борьбы леопард спрыгнул с шатающегося
дерева, без особого усилия перескочил через  львов,  стараясь  улететь
как можно дальше; приземление его было неуклюжим, но тем не  менее  он
как-то  исхитрился  вскочить  на  ноги  и   рванулся   в   направлении
пересохшего русла. К  тому  времени,  как  я  туда  добежал,  леопард,
спрятавшийся в низкорослом кустарнике, уже был  осажден  львами.  Жара
становилась невыносимой, и вместе с  ней  накалялся  жар  сражения.  Я
видел, как леопард,  видимо,  исчерпав  все  прочие  средства  борьбы,
отражал атаки львов, хватая их зубами и молотя лапами.  Я  решил,  что
леопард смертельно изранен - особенно после того, как  львы,  один  за
другим, оставили его  и  отправились  отдохнуть  под  тень  ближайшего
дерева.
   Бедняга леопард лежал, едва шевелясь, на дне пересохшего  русла.  Я
присоединился к тяжело дышавшим и окровавленным львам, распластавшимся
в тени. К моему  удивлению,  как  только  я  уселся  в  тень,  леопард
перевернулся, встал на ноги  и  с  опущенной  головой  робко  поплелся
прочь. Это не ускользнуло от львов, которые тут же вскочили и с  новой
силой бросились на противника.
   Вновь попав  в  окружение,  леопард  снова  лег  на  спину.  Батиан
подскочил к нему спереди и тут же был встречен двумя  мощными  ударами
лап леопарда. Раненый Батиан отплатил обидчику с такой яростью,  какой
я никогда не замечал  за  ним  прежде,  -  выпустив  когти,  он  нанес
леопарду по голове череду могучих, тяжелых  ударов  -  левой,  правой,
левой, правой...
   После атаки Батиан  вновь  отступил,  оставив  противника  в  явном
ошеломлении - его движения были лишены координации,  глаза  бегали  из
стороны в сторону. Потом лев улегся в тени, оставив  сестер  наблюдать
за леопардом.  Сила,  с  которой  он  наносил  леопарду  удары,   была
порождена чистой яростью, вызванной  раной.  Мне  представился  редкий
случай наблюдать, как Батиан демонстрирует свою силу.
   Битва приобрела судорожный  характер.  Фьюрейе  тоже  досталось  от
острых когтей леопарда. Он  разорвал  ей  черную  мягкую  кожу  вокруг
пасти, и кровь каплями потекла ей на подбородок и белую грудь. Оставив
леопарда Рафики, Фьюрейя отправилась зализывать раны.
   Ну а  я  наблюдал  за  всем  происходящим,  спрятавшись  в  кустах,
растущих на берегу высохшего русла. Увидев кровь  вокруг  пасти  и  на
подбородке Фьюрейи, я тихим голосом подозвал  ее  из  своего  укрытия.
Фьюрейя обернулась и бросилась ко мне, а затем уселась рядом, глядя  в
ту сторону, где лежал леопард.  Вынув  из  походного  мешка  флягу,  я
набрал воды в ладонь. Фьюрейя, несмотря на то,  что  была  изранена  и
изнывала  от  жары,  позволила  себя  погладить,  промыть  ей  раны  и
осмотреть ссадины и разрывы вокруг своей пасти. Потом она попила  воды
из моих сложенных чашкой ладоней, которые я наполнял несколько раз.
   В это время леопард лежал практически без движения на дне высохшего
русла, накалившегося словно печь. Я подумал, что он умирает - ведь  он
был искусан во многих местах, даже в живот. Но вскоре я убедился,  что
ошибался.
   Стоило мне встать и присесть на  корточки,  чтобы  запихнуть  флягу
обратно в мешок, как леопард, находившийся в тридцати метрах от  меня,
в первый  раз  заметил  мое  присутствие.  Фьюрейя,  сидевшая   рядом,
наблюдала за леопардом с берега.
   Без предупреждения,  одним  прыжком,  леопард  вскочил  на  ноги  и
бросился на меня. Я инстинктивно прицелился  и  вскочил.  Леопард  уже
достиг прыжком берега и  был  всего  в  трех  метрах  от  меня,  когда
Фьюрейя, сверкнув золотом на солнце, бросилась  противнику  наперерез,
опрокинула его на спину и оттащила к берегу.
   Я отскочил на три-четыре шага назад, бросив мешок, но  держа  ружье
наперевес.  Готовясь  в  любой  момент  спустить  курок,  я  продолжал
отходить; Фьюрейя и леопард были уже  вне  поля  моего  зрения,  но  я
слышал жуткое рычание, доносившееся до меня со дна пересохшего  русла.
Потом я увидел, как Рафики и Батиан  метнулись  туда,  где  схватились
Фьюрейя и леопард.
   Отдалившись на безопасное расстояние, я увидел, что  леопард  снова
лежит на спине, окруженный всей троицей львов. Я отправился  в  лагерь
за фотоаппаратом, а затем,  чуть  позже,  вернулся  к  месту  схватки.
Остановившись в сотне метров, я прислушался, на никаких  звуков  битвы
до меня не долетало. Жив леопард или мертв?  Желая  выяснить,  что  со
зверем, я  подозвал  Батиана,  считая,  что  если  я  спущусь  на  дно
пересохшего русла в компании с ним, так будет безопаснее.
   Тут же  явился  Батиан,  а  с  ним  и  Рафики;  оба  с  энтузиазмом
приветствовали меня. Я почувствовал, что  они  поняли,  чего  я  хочу.
Когда я стал спускаться в русло, Батиан шел бок о бок со  мной.  Потом
он двинулся вперед и повел меня в направлении густых  кустов.  Там  он
остановился и принялся скрести землю.
   В кустах лежал леопард с широко раскрытыми, но невидящими  глазами.
Он был мертв. Я  стал  вытаскивать  леопарда  из  кустов  на  открытую
поляну. Батиан мешал мне, вцепившись  когтями  в  шкуру  и  принявшись
оттаскивать зверя назад.
   Рассмотрев леопарда поближе, я понял, что он был в  самом  расцвете
сил -  более  двух  метров  в  длину  и  весом  не  менее  шестидесяти
килограммов. Смертельным оказался укус в заднюю часть шеи -  вероятнее
всего, нанесенный зубами Батиана.
   Всласть погонявшись и подравшись с леопардом и в конце концов  убив
его, Батиан, Рафики и Фьюрейя вдоволь утолили свою львиную  страсть  -
рискуя быть изувеченными, они  доказали-таки  твое  превосходство  над
леопардом! Да, необычная была встреча,  тем  более  что,  насколько  я
знаю, это был один из первых леопардов, который попался им на пути.
   ...Когда солнце стало клониться к закату, мы  отправились  назад  в
лагерь,  оставив  леопарда  на  месте.  Когда   моя   исцарапанная   и
окровавленная троица жадно лакала из мисок воду  в  своем  загоне,  на
небе вспыхнул солнечный пожар, знаменуя собой  завершение  дня.  И  то
сказать, день оказался драматичным, но  очень  важным  -  он  наглядно
продемонстрировал, как идет развитие львов.
   В этот вечер Джулия в лагере отсутствовала. Я с нетерпением ждал ее
возвращения на следующий день,  чтобы  поведать  ей  об  успехах  моих
подопечных.
   На следующее утро я, как обычно, вышел на прогулку со львами. Когда
они в  положенный  час  улеглись  отдыхать,  я  отправился  на   место
вчерашней схватки.
   Вся земля оказалась испещренной следами  гиен  и  шакалов.  Я  стал
искать останки леопарда, но почти все  уже  исчезло  -  лишь  высохшие
пятна крови на камнях и обрывки шкуры на обломках ветвей напоминали  о
вчерашней   трагедии.   Арена   битвы,   на   которой   четыре   зверя
демонстрировали свою силу, волю к жизни и волю к победе, которая вчера
оглашалась таким страшным ревом, теперь была пуста и  безмолвна.  Стоя
на месте разыгравшейся накануне кровавой драмы, я думал  о  том,  что,
если бы Фьюрейя не спасла меня, моя кровь тоже пролилась  бы  на  этих
камнях.
   Живя столь напряженной жизнью среди львиной стаи, я нередко получал
уникальную возможность заглянуть в душу льва - зверя, который,  будучи
способным на чувства благородства  и  привязанности  к  членам  своего
прайда, в то же время способен  и  на  высшую  степень  ярости.  Такие
случаи,  как  смерть  леопарда,  заставляли  меня   сопоставлять   мою
собственную мораль с множеством граней и  обличий  смерти  в  условиях
дикой природы. Что поделаешь, ведь ты  -  член  львиной  семьи,  часть
львиного прайда, ну и ставь себя на место львов!
   Живя со львами, я был окружен столькими разнообразными проявлениями
жизни, но и множество раз наблюдал самые разные  аспекты  смерти.  Это
развивало во мне чувство, что колокол может прозвонить и по мне.




        Глава пятая. ВСЕ ТЕЧЕТ, ВСЕ МЕНЯЕТСЯ, В ТОМ ЧИСЛЕ ВРЕМЕНА ГОДА


   Нельзя сказать, чтобы наше первое Рождество в компании львов в Тули
было сплошь радостью - к нему примешивался затаившийся в глубине  души
налет печали. Конечно, мы с Джулией были счастливы, что проводим  этот
праздник в столь необычной обстановке, но, по правде говоря, мы больше
праздновали успехи наших подопечных, чем сам праздник Рождества.
   Рождество  вызвало   в   каждом   из   нас   глубоко   переживаемые
воспоминания. Джулия подумала о том, как жила ее  семья  после  смерти
отца. Она чувствовала себя виноватой, что не отправилась на  Рождество
к семье, главной опорой которой теперь стала ее мать. Ей  не  хотелось
оставлять меня в Тули в одиночестве - вот почему она  осталась  здесь.
При всем том, что я был бесконечно благодарен ей  за  это,  по  зрелом
размышлении мы поняли, что было бы куда лучше, если бы она полетела на
этот праздник к семье. Теперь же ее обуревали чувство  вины  и  горечь
воспоминаний о том, что случилось ровно год назад.
   У меня в памяти тоже вставало предыдущее Рождество - то, которое  я
провел в компании Джорджа  Адамсона  и  его  львят  в  Кора.  Это  был
последний сезон Джорджа, и я переживал в душе  все,  что  случилось  в
прошлом году. Как раз год назад, я собирался покинуть Кора, Джорджа  и
львят.  Чем  ближе  был  час  расставания,  тем  глубже  закрадывалось
чувство, что я никогда больше не увижу Джорджа. Как в воду смотрел.
   Отлично помню последнее Рождество в Кора. Особенно то,  как  Джордж
приготовил львятам праздничный обед, притащив для  них  целого  козла.
Устроив львятам пир, мы сели за праздничный  стол  сами.  Жара  стояла
жуткая, мы обливались потом, но с наслаждением уплетали рождественскую
индейку, ветчину и пудинг, который приготовил старый повар Джорджа  по
имени Хамиси - на прокопченной  сковородке,  на  простенькой  печурке.
Прежде чем мы сели за  стол  сами,  Джордж  позвал  работников,  и  те
торжественно внесли козла, словно жертвенное животное. Рафики, Фьюрейя
и Батиан сидели неподвижно, глядя на жертвоприношение, - они явно были
ошеломлены и, прежде чем приступить к трапезе, с волнением набросились
на него, как  бы  совершая  обряд  заклания.  Джордж  стоял  рядом  и,
посмеиваясь, пыхтел своей трубкой. Никогда за время их короткой  жизни
львятам не доставалось столько еды. Целый день и целую ночь крошки ели
так, что за ушами пищало, и последующие дни  они  провалялись  кто  на
спине, кто на боку, словно желто-коричневые детские  надувные  игрушки
на песке, - им явно сделалось нехорошо от обжорства.
   В свое последнее Рождество  Джордж  накормил  до  отвала  и  других
членов своей семьи - птиц, белок, обезьян и лори, выдав им праздничный
двойной паек. После рождественского обеда мы насыпали семян  цесаркам,
орешков птицам-носорогам и белкам. Обезьянки верветки  сами  поспешили
за ним, чтобы получить свой гостинец. Никогда не забуду, как  детеныши
обезьянки, уплетая  угощение  с  открытой  ладони  Джорджа,  доверчиво
покусывали ему пальцы.
   По мере приближения кануна Нового года Джордж все больше  и  больше
уходил  в  себя.  Близилась  девятая  годовщина  убийства  его  верной
сподвижницы Джой. К тому же львы, в прошлом выпестованные Джорджем,  -
Грей, Одноглазый и другие - не показывались  в  "Львином  лагере"  уже
почти месяц, что заметно усугубляло  его  меланхолическое  настроение.
Был ряд причин, почему он желал вновь увидеть своих львов, но  главной
была та, что  львы  подбадривали,  в  чем  он  как  раз  сейчас  очень
нуждался. Так всегда  бывает  -  люди  на  склоне  лет  всякий  раз  с
приближением Рождества задумываются, доведется ли им праздновать  этот
праздник и на следующий год. Впрочем, эта мысль приходит в  голову  не
только старым людям - этим нездоровым (с точки зрения других) мыслям и
я предаюсь каждое Рождество. Возможно,  Джордж,  оставаясь  наедине  с
самим  собой,  предавался  таким  раздумьям,  помышляя  о  собственном
бессмертии; но факт остается фактом - его желание увидеть своих  львов
было недвусмысленным и неприкрытым.
   В новогоднюю ночь у нас с Джорджем было трое  молодых  посетителей.
Весело болтая, мы ждали Нового года. И тут, за десять минут  до  того,
как в старом радиоприемнике Джорджа, настроенном на  Лондон,  раздался
звон Биг-Бена, произошло нечто волшебное и волнующее.  Мы  с  Джорджем
почувствовали - еще не видя и не  слыша  -  присутствие  льва.  Джордж
зажег факел и поднес к ограде. Так и есть - за оградой в  ночи  стояла
почтенная львица Грови, спокойно глядя на нас.
   В эти предновогодние дни Джордж особенно нуждался в ней.  В  мыслях
он звал ее... и вот она была наяву. Поприветствовав  почтенную  царицу
зверей, Джордж дал ей мяса. Пока она ела, из далекого Лондона  донесся
бой курантов. С шумом вылетела  пробка,  и  мы  все  нестройным  хором
затянули "Старую новогоднюю". Все слова знал только Джордж.
   Празднество в обществе Джорджа - ставшее для него последним -  было
окончено. Грови скрылась в ночной тьме, но  ее  присутствие  ощущалось
почти физически. Джордж поднялся  с  места.  Отвернувшись  в  попытках
скрыть слезы, он затем сердечно пожелал нам покойной  ночи,  а  Грови,
уходившей во тьму, счастливого нового года.
   Джорджу необходимо было  побыть  наедине  с  самим  собой.  Эмоции,
которые он только что испытал, были из тех,  разделить  которые  можно
только с самим собой. Последнее  в  жизни  Джорджа  Рождество,  как  и
другие важнейшие события в его жизни, получило львиное  благословение.
Для человека, который посвятил всего  себя  львам,  это  благословение
означало все.
   Вот какие воспоминания нахлынули на меня год спустя, когда я в ночь
под Рождество сидел в компании львов с Тули и при это