ного, то другого из Близнецов, обитавших в  южной  части
Круга Тули. После брачного периода она снова  появлялась  в  "Таване",
терлась об меня  шеей  и  задом  -  обычный  у  львов  знак  выражения
привязанности, - и по запаху, которым от нее несло, было ясно, что она
побывала у самца. При ее появлении приходили в  возбуждение  Батиан  и
Рафики,  если  они  находились  рядом,  и  принимались  так  тщательно
обнюхивать ее, что ей приходилось отскакивать  в  сторону  с  коротким
ворчанием, дабы избежать их вопрошающих носов.
   В  этих  случаях  она  всегда  бросалась  ко  мне,   выражая   свою
привязанность. Обычно она садилась  ко  мне  как  можно  ближе,  чтобы
избежать бесцеремонного любопытства  брата  и  сестры.  Я  всякий  раз
тщательно осматривал ее: нет ли признаков  беременности.  Всякий  раз,
когда Рафики и Фьюрейя отправлялись на поиски контакта  с  Близнецами,
мы с Джулией принимались  обсуждать,  как  нам  быть,  когда  у  наших
"детей" неизбежно появятся свои.
   К сожалению, этот волнующий период был омрачен. Надвигалась  другая
проблема, заключающая в себе прямую  угрозу  как  моим  львам,  так  и
остальным львам Тули: нашествие домашнего скота из Зимбабве.  Тамошние
безводные земли не могли прокормить даже  те  немногочисленные  стада,
что были у местного  населения,  и  каждый  год  с  наступлением  зимы
пастухи перегоняли через песчаное русло Шаше домашний  скот  -  коров,
коз и овец - на территорию соседней  страны,  Ботсваны,  и  притом  на
земли, предназначенные для обитания дикой фауны.
   В последние годы эта проблема особенно досаждала землевладельцам  и
управляющим  заповедниками  Тули.  С  приходом  сезона  дождей   скот,
нелегально находившийся на территории  Ботсваны,  перегоняли  назад  в
Зимбабве, где он мог спокойно пастись в течение нескольких месяцев,  и
о проблеме забывали. Но с наступлением зимы цикл начинался сначала.
   Ущерб от нелегальной пастьбы сотен голов  домашнего  скота  год  за
годом на территории заповедника был жестоким. Во-первых, ценный зимний
корм, которым могли бы питаться дикие виды животных,  поедал  домашний
скот. Во-вторых, стада неизбежно  становились  объектом  атаки  львов,
леопардов и гиен - отсюда конфликт между диким зверем и человеком  как
владельца скота. Если львы  загрызали  корову,  пастух  отгонял  стадо
подальше, а сам ставил вокруг зарезанного животного побольше капканов,
поджидая возвращения  львов.  Те  возвращались  к  добыче  и,  в  свою
очередь, рисковали погибнуть страшной смертью в капканах.
   Конфликт между хищным  зверем  и  скотоводом  из  года  в  год  был
причиной снижения численности хищников до  минимума  в  регионе  вдоль
Шаше. "Око за око, зуб за зуб"  -  таков  был  закон  скотовладельцев.
Продолжающийся из года в год конфликт имел результатом только то,  что
теряли все. Погибал скот, гибли львы, и когда  в  регионе  вдоль  Шаше
львов оставалась лишь горстка -  на  место  убитых  приходили  другие,
соблазненные легкой добычей.
   Зимой 1990 года, когда мои львы, ныне почти  полностью  независимые
от меня,  осваивали  новые  территории,  проблема  скота  обострилась.
Воспользовавшись ситуацией,  браконьеры  проникали  в  заповедник  под
видом пастухов и  ставили  еще  больше  капканов  на  диких  животных.
Правда, их действия вызывали гнев самих же пастухов, потому что немало
домашнего скота также попадалось и гибло в капканах.
   Помню, как-то утром меня вызвал по рации мой друг Мафика, в прошлом
мой помощник по лагерю, ныне сотрудник  заповедника  Чартер,  ведающий
антибраконьерской работой. Он сообщил мне,  что  обнаружил  близ  Шаше
пятнадцать капканов, в два  из  них  попались  коровы:  одна  погибла,
другая была еще жива. Я тут же сел  в  машину  и  поехал  в  указанном
направлении. Там мы вместе с другими  сотрудниками  освидетельствовали
ужасную сцену. Корову, которая осталась жива, к счастью,  схватило  за
ногу, и мы без  труда  вызволили  ее.  Другая  корова,  стельная,  уже
вздулась. Определить,  как  она  погибла,  было  нетрудно:  когда  она
попалась, то принялась отчаянно бегать вокруг дерева, к  которому  был
привязан капкан, наматывая на ствол проволоку виток за витком, пока не
оказалась прочно примотанной к стволу. Корова гибла медленной смертью,
исторгая из себя теплившуюся в ее чреве жизнь. Смерть коровы наступила
в тот момент, когда прорезалась голова теленка.  Плод  умер  в  момент
рождения.
   Обилие легкой добычи в виде домашнего скота  плюс  то,  что  регион
Шаше не являлся территориальной собственностью какой-либо единственной
стаи львов, привлекало сюда других львов Тули. Шел  месяц  за  месяцем
зимы, все больше скота гибло. Мои львы  тоже  подались  на  восток,  в
холмистый регион Шаше, то есть в самую опасную зону. Из страха  за  их
безопасность я тратил много времени, выслеживая их, и если  находил  в
восточном секторе, по вечерам громко скликал их, призывая спуститься с
холмов в более безопасный район - долины "Таваны" и Питсани.
   И вот настал день, которого я так боялся: мои львы зарезали  корову
близ Шаше. Я увидел, как трое зимбабвийских пастухов отгоняли львов от
добычи. Я тут же вызвал Мафику и других  сотрудников,  и  мы  застигли
пастухов, когда они разрубали тушу, чтобы унести в свою  деревню  хотя
бы мясо.  Мы  вовремя  застукали  зимбабвийцев  -  промедли  мы   хоть
чуть-чуть, и они успели бы расставить капканы,  с  расчетом,  что  мои
львы вернутся к остаткам добычи и поплатятся за гибель коровы...
   Я расспросил зимбабвийцев, как все произошло. Они  рассказали  мне,
что видели из своей деревни по другую сторону Шаше кружащих над  нашей
стороной грифов, что сигнализировало о  смерти.  Они  перешли  Шаше  -
выяснить, в чем дело, и увидели, как трое львов - один молодой самец и
две самки - пожирали одну из их коров. Зимбабвийцы накричали на львов,
которые обратились в бегство при их появлении, и  принялись  разрубать
тушу  на  части.  За  этим  занятием  мы  их  и  застали.  Мы  отвезли
зимбабвийцев на пограничный пост Понт-Дрифт и там передали властям.
   Мы вернулись в  регион  Шаше  на  поиски  моих  львов  и  нашли  их
отдыхающими в двух километрах от остатков коровы.  Было  уже  половина
пятого пополудни, и я решил до темноты вывести их из опасной  зоны.  А
там уж, под покровом ночи, пускай идут по своим делам.
   Я попросил Мафику оставить меня, отогнать машину назад в  лагерь  и
сообщить Джулии, что я постараюсь до темноты пройти со  своими  львами
расстояние в четырнадцать километров, отделявшее нас от "Таваны".  Как
только машина ушла,  я  позвал  львов,  которые  куда-то  удрали.  Они
выскочили из-за кустов  и  двинулись  ко  мне  поприветствовать,  явно
несколько   удивленные   моим   появлением.   Окончив   приветственные
церемонии, я зашагал на запад, приглашая их за собой. Доверяя мне, они
без звука последовали за мной; мы шли, а солнце садилось. По дороге  я
обнаружил несколько расставленных  браконьерами  капканов  и,  стиснув
зубы, снял их.
   Потом, когда солнце превратилось в раскаленный  шар,  нависший  над
самой линией горизонта, я понял, что нам необходимо  бежать,  если  мы
хотим поспеть в лагерь до полной темноты. Мы были уже далеко от долины
Шаше; я побежал трусцой, время от времени окликая львов. Я добрался до
лагеря уже в  кромешной  темноте  и  попал  прямо  в  объятия  Джулии,
поджидавшей меня у ворот. Мафика сообщил ей о ситуации,  и,  дожидаясь
меня, она волновалась тем сильнее, чем ближе было к  ночи.  Теперь  мы
уже вместе стали поджидать львов. Всего через десять минут после моего
возвращения появились и они - уставшие, измученные жаждой, но снова  в
безопасности.
   На следующий день в непосредственной близости от  того  места,  где
мои львы зарезали корову, было найдено  свыше  двадцати  браконьерских
капканов. По мнению  Мафики,  они  были  расставлены  два  дня  назад.
Безграничное доверие моих львов ко мне спасло их, но у других-то львов
в этом регионе не было никого, кто постоянно присматривал бы за ними и
не дал бы попасть в беду.
   Через две недели в капканы  попалась  одна  из  обитавших,  в  Тули
львиц. Один капкан сдавил ей шею,  другой  лапу.  Она  была  одной  из
львиц, принадлежавших к прайду Нижнего Маджале; ее привлекло в  долину
Шаше обилие скота. Невероятно, но она сломала оба  капкана,  хотя  это
стоило ей тяжелых ран. Прихрамывая, она  заковыляла  на  юго-запад,  к
Нижнему Маджале, до которого было много километров пути.
   Мне сообщили, что ее заметили и пытались поймать, но безуспешно.  Я
же был стеснен в своих поисках, так как  владельцы  некоторых  частных
заповедников  не  давали  мне  разрешения  на  право  прохода  по   их
территории. Примерно через неделю меня информировали, что ее видели  в
одном из таких заповедников, но, как мне  сообщили,  управление  этого
частного заповедника настолько занято  с  туристами,  что  у  них  нет
времени на отлов и лечение несчастной львицы! Услышав это,  я  впал  в
отчаяние. У меня в голове не укладывалось столь равнодушное  отношение
к дикой фауне в некоторых заповедниках Тули.
   К  счастью,  впоследствии   львицу   отловили   и   вылечили.   Мне
рассказывали, что проволока опутала ее лапу, как  тугая  пружина.  Это
было жуткое зрелище, и боль, которую она при  этом  испытывала,  была,
надо думать, нестерпимой.

        x x x

   По вечерам скот, нелегально перегоняемый  на  территорию  Ботсваны,
угоняли обратно за песчаное русло Шаше. Порой ночью туда же уходили  и
львы  -  ведь  они  охотятся  обычно  ночью.  Обитатели  зимбабвийских
деревень стали терять скот по ночам на  своей  территории  -  вот  как
аукнулось то, что днем они пасли его на чужой! Несколько животных было
зарезано львами в непосредственной близости от деревень, и их  жители,
понятно, пожаловались зимбабвийским властям.  В  середине  августа  из
Зимбабве пришло сообщение  о  том,  что  любой  лев,  обнаруженный  за
пределами Тули и  в  пределах  сельскохозяйственных  территорий  Шаше,
будет отстреливаться с целью предотвращения гибели скота.  К  счастью,
человек, нанятый для выполнения приказа, не взялся рьяно за  это  дело
из боязни, что под пулю угодит какой-нибудь из львов  Адамсона.  Более
того, он проинформировал нас о ситуации и дал нам возможность выиграть
время для принятия мер, за что мы глубоко благодарны ему.
   Первое, что я сделал, услышав  тревожащие  новости,  -  связался  с
Джорджем Пангети из Департамента национальных парков и охраны  природы
Зимбабве. Я сообщил ему, что крайне взволнован возникшей проблемой,  и
рассказал о ситуации  со  львами.  Он  представил  меня  региональному
управляющему этой территории Зимбабве. В своем разговоре  со  мной  он
согласился, что какое-то время следует воздержаться от отстрела львов,
чтобы иметь возможность поискать решения проблемы.
   В продолжение нескольких последующих  недель  мы  имели  встречи  с
различными  должностными  лицами  и  обращались  с   ходатайствами   в
соответствующие   департаменты   правительства   Ботсваны.   В   своих
обращениях мы ставили в центре внимания корень проблемы -  нелегальную
пастьбу зимбабвийского скота на территории заповедников  Ботсваны.  Мы
предложили   рассматривать   ситуацию   под   более   широким    углом
зрения-популяризировать  среди  жителей  региона  Шаше  идею  создания
буферной  зоны  для  дикой  фауны.  Долгосрочный  проект  включал   бы
перекачку воды на тридцать километров в глубь страны для снабжения  ею
территорий, которые некогда  являлись  традиционными  местами  пастбищ
здешних жителей, - нехватка воды и вынудила их покинуть эти регионы  и
поселиться вдоль реки Шаше. Мы решили сотрудничать в  этом  проекте  с
другими борцами за сохранение природы: ведь этот проект послужит благу
как людей, так и дикой фауны и снизит остроту проблемы. Но все  это  в
перспективе, а краткосрочное решение проблемы нужно было найти  именно
сейчас.
   Я устроил встречу с участием представителей владельцев заповедников
Тули,    ботсванской    полиции,    Департамента    охраны    природы,
иммиграционного    департамента,    ветеринарного    департамента    и
представителей скотовладельцев Шаше, инспекторов по охране дикой фауны
и местного племенного вождя. Встреча состоялась на территории  региона
Шаше, и, словно бы в насмешку, во все  время  нашей  долгой  дискуссии
скот ходил у нас на глазах то в Ботсвану, то обратно. Возглавлял  нашу
ботсванскую  делегацию  мой  хороший  друг,  начальник  иммиграционной
службы, уроженец Тули Бане Сеса. Он был очень обеспокоен  проблемой  -
не только в аспекте сохранения дикой природы,  но  и  тем,  что  из-за
ситуации  со  скотом  множество  зимбабвийцев   постоянно   нелегально
пересекают границу Ботсваны в ту и другую сторону.
   Встреча закончилась  тем,  что  зимбабвийцев  попросили,  в  первую
очередь, вывести свой скот с территории заповедника. Они сказали: мол,
знаем, что  поступаем  неправильно,  но  и  скоту  надо  как-то  жить.
Впрочем, присутствовавшие на встрече зимбабвийцы  выразили  интерес  к
долгосрочному проекту обводнения  своих  традиционных  пастбищ,  и  мы
пообещали, что продолжим работу над этим весьма сложным предложением.
   Переговоры имели лишь частичный успех. Скот был выведен,  и  теперь
территория  Тули  на  какое-то  время  могла  вздохнуть  свободно.  Мы
продолжили  изыскание  более   эффективного   краткосрочного   решения
проблемы; в этом нам помогали ботсванские власти. И через полтора года
проблему удалось всерьез взять под контроль.
   Но,  пока  нам  это  удалось,  мы  пережили  напряженные   времена.
Зимбабвийские власти вынесли новое предписание об отстреле львов, и мы
начали "львиное дело" вновь. К тому времени я  решился  на  то,  чтобы
надеть  на   своих   львов   идентификационные   белые   ошейники,   и
проинформировал об этом человека, нанятого для отстрела львов. Я также
сообщил, что  готов  платить  компенсацию,  если  будет  неопровержимо
доказано, что именно мои львы резали домашний  скот  на  зимбабвийской
территории. Никаких возражений не последовало.
   С тех пор мне приходилось много раз уводить своих львов подальше от
Шаше. Каждый раз, когда  они  уходили  на  восток,  у  меня  от  ужаса
леденела кровь. К счастью, до отстрела львов дело не дошло. Во первых,
благодаря тому, что куда меньше домашнего скота из  Зимбабве  попадало
на территорию Тули и, следовательно, куда реже теперь львы заходили на
территорию Шаше, а во-вторых, благодаря тому,  что  наш  зимбабвийский
знакомый отнюдь не рвался отстреливать львов, при том, что имел на это
одобрение правительства, - своим выживанием львы во многом обязаны его
сочувственному отношению.
   Как и в истории с легальной львиной охотой, присутствие  в  регионе
спасенных Адамсоном львов спасло жизни многим другим львам.

        x x x

   В начале октября 1990 года,  когда  приближалась  первая  годовщина
нашего совместного со львами пребывания  в  Тули,  столбик  термометра
устремился  ввысь.  Начиналось  типичное  изнуряющее  лето,  обещавшее
вместе с тем долгожданные дожди. Решительно, Тули - страна контрастов:
в течение  большей  части  года  в  ней  царствует   строгая   красота
засушливой местности, но на краткие месяцы сезона дождей  ее  оживляют
потоки  воды,  пробуждение  новых  листьев  и  цветов.  Дождь   всегда
непредсказуем. Никогда не забуду, как летом 1990 года у нас в "Таване"
прошел  сильнейший  ливень,  когда  за  какой-нибудь  час  выпало   96
миллиметров осадков - треть годовой нормы для этого региона.
   Ливень случился ночью, а днем я поехал встречать Джулию, которая на
несколько дней ездила в Иоганнесбург. Встретив Джулию на исходе дня  в
Понт-Дрифте, я повез ее назад в "Тавану", и мы с изумлением глядели на
сгущавшиеся над нами грозовые тучи,  громоздившиеся,  словно  небесные
неприступные крепости. Едва мы достигли лагеря и разгрузились, до  нас
долетели раскаты грома. Живя в столь засушливой зоне,  мы  знали,  что
гром и тучи далеко не всегда несут с собой дождь. Снисхождение с небес
столь необходимой животворной влаги - в этом регионе вещь непостоянная
и ненадежная. Нередко бывает так: надвигается шторм,  начинает  бешено
кружить и затем стихает ветер, блеснет молния - и вот мы уже слышим  и
видим стучащий дождь, порой приходим в  неописуемый  восторг;  но  все
стихает: облака уходят куда-то прочь, небо очищается, а нас охватывает
жестокое разочарование.
   Но в тот вечер мы с Джулией и  представить  себе  не  могли,  какой
всемирный потоп нас ожидает, да и позже в нашей жизни больше  не  было
такого. Ветер усиливался, а мы паковали целые полки книг и картотеки в
водонепроницаемые пластиковые мешки и завязывали их теми же веревками,
которыми мы привязывали палатки. Капли  дождя  застучали  по  палатке,
когда,  закончив  предгрозовые  приготовления,   мы   растянулись   на
раскладушках  и  взволнованно  болтали.  Пока  мы  беседовали,   дождь
припустил, и под шум, раздававшийся  над  нами,  мы  заснули  в  нашей
палатке в три метра длиной, два с воловиной шириной.
   Чуть позже проснулась Джулия и, слыша, что дождь усиливается, вышла
посмотреть, что же творится в лагере. Следующее,  что  я  запомнил,  -
расстегнутую молнию на  входе  в  палатку  и  отчаянный  крик  Джулии,
требовавшей, чтобы  я  сейчас  же  встал.  Мы  зажгли  фонарь  и  были
потрясены: вода около фута  глубиной  бурлила  прямо  в  палатке!  Мои
ботинки плавали в бушующем потоке, сдерживаемые стенкой  палатки;  там
же кружили пластмассовая чашка, журнал и промокшие остатки блокнота  с
дневниковыми записями. Казалось, будто  палатку  вынесло  на  середину
бурлящей реки! Тут я услышал истошный крик Джулии:
   - Гарет! Река вышла из берегов! Вода заливает кухню и подбирается к
джипу!
   Теперь от сна не осталось и следа. Я мигом схватил  ботинки,  надел
их, и мы вместе с Джулией поскакали  к  кухне.  Вода,  лившая  как  из
ведра, бушевала по земле, была везде - и справа, и  слева,  и  под,  и
над! Когда я добежал до кухни, то увидел, как вода  бушевала  как  раз
под низко посаженным мотором джипа, и  я  боялся,  что  он  уже  залит
водой. Сквозь гул дождя я крикнул Джулии, что нужно  перегнать  машину
на более высокое место. Я попробовал завести мотор, да  куда  там!  Мы
вместе принялись  толкать  машину,  выбиваясь  из  сил,  но  поскольку
толкать приходилось вверх по склону, все наши потуги были напрасны,  и
мы то и дело падали в грязь и воду. Вымокшие до нитки, мы продрогли до
костей и были по уши в грязи. В отчаянии я снова  попытался  запустить
мотор, потом снова - и как только я подумал,  что  мотор  бесповоротно
отказал, он неожиданно завелся с рассерженным ворчанием. Я прыгнул  за
руль, вывел машину из воды и вкатился на более высокое  место  -  хотя
там тоже бушевала вода, но все-таки было куда мельче.
   Поставив машину, я помчался туда, где оставил Джулию. Та сидела  на
корточках в воде, одной рукой держа фонарь и светя им вправо-влево,  а
другой хватая предметы. Она пыталась спасти хоть что-нибудь  из  нашей
кухонной утвари, тарелок и чашек, уносимых бушующей водой.
   ...Позже, подойдя к дождемеру, мы были ошеломлены, увидев,  сколько
выпало дождя. Наконец дождь начал стихать, и мы вернулись в палатку  -
хотя мы по-прежнему были по  щиколотку  в  воде,  но  она  уже  начала
спадать, и, вконец обессиленные, мы вновь уснули.
   Утром нас разбудило сладкоголосое пение птиц.  Казалось,  их  песни
звучали как  само  совершенство  в  освеженном  и  очищенном  от  пыли
воздухе. Солнце сияло ярко, и небо было совершенно  чистым.  Однако  в
нашей палатке царило нечто невообразимое. Густая грязь лежала на  полу
толстым слоем, а выйдя наружу, я, к своему  удивлению,  увидел  темную
"полосу наводнения", нанесенную волнами на наружной стороне палатки. В
прошлую ночь вода поднялась примерно на полметра над  уровнем  берега.
Выйдя из палатки, мы принялись собирать и разыскивать вещи,  унесенные
потеком. Я вышел за тер