шляя надо всем этим, я снова пустился в путь, на  этот  раз  пешком.
Ружье на плече, карта в руке, песчаная почва  под  ногами.  Я  направился  к
скрытому от глаз уступу - так, возможно, лев крадется  к  добыче,  оставаясь
невидимым, только на земле переплетаются его старые и новые следы.
   Но никакого льва на уступе не было. Я даже не мог  разглядеть  сам  холм.
Вдруг на полпути к тому месту, куда я направлялся, я услышал верблюжий  рев.
Остановившись и обернувшись, я увидел кричавшего верблюда и множество других
вокруг него. До меня донеслись тонкие крики  сомалийских  детей,  отгонявших
верблюдиц от верблюжат. Сам того не желая, я набрел в густых кустах на место
стоянки полукочевых сомалийцев-тех, за кем охотились солдаты. Я  по-прежнему
стоял неподвижно, не зная, был ли я  замечен  или  услышан;  а  может  быть,
кто-нибудь уже наблюдает за мной и показывает на меня  пальцем?  Я  медленно
повернулся, выискивая, не смотрит ли на меня кто-нибудь из-за колючих веток,
но никого не заметил.
   Еще немного понаблюдав и послушав, я медленно  ретировался,  стараясь  не
шуршать подошвами о почву.  Мне  и  хотелось  объявить  сомалийцам  о  своем
присутствии - вот, мол, вас застукали!  -  но  ситуация  была  не  до  конца
понятной, и я предпочел остаться нераскрытым, тем более что увиденная  сцена
вызвала поток  размышлений  о  Коре  и  ее  будущем,  а  заодно  и  о  своем
собственном.
   Сомалийцы приносили этой земле колоссальное разорение. Их скот  опустошал
среду обитания диких животных, а винтовки шифты истребляли  стада  слонов  и
подвергали опасности всех, кто жил в заповеднике. Я знал, что  только  после
избавления от таких напастей, как скот и шифта, работы по сохранению природы
в Коре дадут свои плоды.
   Наконец я дошел до "Соловья" - "мой дом - моя крепость" стоял  как  ни  в
чем не бывало в тени раскидистого дерева.  Отрадная  картина!  По  дороге  в
лагерь я все думал, удастся ли когда-нибудь обезвредить таящихся  по  кустам
сомалийцев. Я вспомнил, что говорил командующий войсками: пастух и браконьер
часто - одно и то же лицо. Он просто прячет автомат, пока пасет,  и  тут  же
достает его из тайника, когда добыча в виде  слоновой  кости  оказывается  в
пределах досягаемости.
   Сомалийцы  были  тем  не  менее  не  единственной  порожденной  человеком
проблемой в Коре. Порой  лагерь  Джорджа  задыхался  от  наплыва  непрошеных
гостей - а ведь при характере его работы незваный гость  хуже  сомалийца!  Я
поражался,  почему  Джордж  и  его  лагерь  притягивают   к   себе   столько
посетителей, в чем-то похожих друг на друга, при всем  разнообразии  мотивов
их визита. Вот как я  написал  об  этом  в  стихах,  которые  сочинил  через
некоторое время после отъезда из Коры:

   О Африканский Львиный человек!
   Со всех концов земли
   К тебе стремятся люди.
   (Все больше - чтоб польстить тщеславью своему!)
   Кто мчит к тебе, влекомый любопытством,
   Кто - в страхе за себя
   И жизнь свою.

   К тебе идут со всех концов земли,
   О Африканский Львиный человек!
   Кому-то стал ты другом на всю жизнь,
   А кто-то, увидав тебя лишь раз,
   Своею дружбою с тобой
   Готов кичиться.
   Иной приходит с радостью и смехом,
   Иной - с печалью растревоженной души.
   Но были все тобой одарены!
   Счастливым дал глоток ты счастья новый,
   Болящим даровал ты облегченье -
   И отступали грусть и боль, пока
   Не приходило время расставанья.
   Ты для кого-то стал родным отцом,
   А кто-то
   В тебе увидел лишь курьез - Один из тех, чем Африка богата.
   Одни тебя почли за чудака,
   Другие - за святого и пророка,
   Что жертвой стал
   Жестоких слов, нападок и насмешек.
   Так кто ты в самом деле,
   Лев или Человек?
   Отзывчив и добросердечен,
   И мужеством не обделен.
   Но ничего ты для себя не просишь.
   (Так вот, наверно, почему
   Так тянутся к тебе со всех сторон.)
   Приходят многие - не всем дано увидеть.
   Не всем из тех, кто видел, суждено постичь.
   Приходят посмотреть на то, что лишь самим им льстит,
   Но мало у кого терпения достанет
   Проникнуть в глубину твоей души.
   К тебе приходит стар и млад,
   И бедный, и богатый.
   Чем удалось тебе
   Привлечь их всех?
   В конце концов, что привлекает их - Животные иль человек?
   Вот если бы в ночной тиши
   Открылись их глаза и души,
   Они б открыли для себя
   И человека, и зверей.
   О Африканский Львиный человек!
   Пусть львиная и человечья суть твоя
   В глазах у всех стремящихся к тебе
   (Хотя бы ради своего тщеславья)
   Отразится!

   Как ни грустно, факт остается фактом - многие гости  посещали  Кору  лишь
затем, чтобы потом похвастаться: мы, мол, помогали самому Джорджу  Адамсону;
помимо всего прочего, из-за этого штатные служащие  все  меньше  чувствовали
себя ответственными за нормальное функционирование лагеря.  В  частности,  я
убедился в том, что очень немногим  (если  кому-либо  вообще)  из  них  было
ведомо, как пользоваться радиотелефоном при несчастных случаях.
   "Кампи-иа-Симба", который мог бы стать меккой для энтузиастов  борьбы  за
охрану природы и профессионалов природозащитного дела, местом обмена  идеями
и опытом, превратился (во всяком случае,  в  период,  когда  я  там  был)  в
настоящий проходной двор. Присутствие в лагере случайных людей вело к  тому,
что конфликт неизбежно должен был разразиться.
   Некоторых посетителей знакомство с  Джорджем  наполняло  дутым  сознанием
собственной  значимости;  больше  всего  докучали  почтенному  старцу   юные
посетительницы, подчас не дававшие ему проходу. Самым же  печальным  в  этой
истории было вот что: хотя Джордж и тяготился посетителями,  особенно  когда
лагерь бывал переполнен, но, необыкновенно добрый  от  природы,  не  мог  ни
сказать  решительного  "нет"  незваному  гостю,  ни   вытурить   из   лагеря
зажившегося туриста.
   Я знал, что при таком положении вещей мне здесь  долго  не  выдержать,  а
поскольку я не  располагал  решающим  голосом,  то  уже  стал  подумывать  о
возвращении на юг Африки и возобновлении изучения львов в Ботсване.
   Более того, я не понимал,  хочет  ли  Джордж,  чтобы  я  остался  у  него
надолго, а если да, то в каком качестве. Правда, во время съемок Эдриан Хаус
спросил меня о моих планах на будущее, а Сэнди Голл  задал  вопрос  в  упор,
хочу ли я навсегда  поселиться  в  Коре.  Я  чувствовал,  что  общее  мнение
склонялось в пользу того, чтобы я остался с Джорджем, и это вызвало  в  моей
душе смешанные чувства.
   Я вернулся к холмам на следующий вечер. На сей раз со мной были  Мохаммед
и Джулия, которая за последние недели отлично приспособилась к  жизни  среди
дикой природы. Сью вернулась домой в Англию, и как-то утром Джулия  спросила
меня, не может ли она быть мне полезной в поисках Люцифера. После некоторого
раздумья я дал согласие. Хотя ее багаж знаний  был  пока  невелик,  сила  ее
заключалась в  энтузиазме.  Впоследствии  помощь  ее  оказалась  неоценимой.
Рутинная работа по выслеживанию львов днем, а затем наблюдения за ними ночью
требовали  немалых  усилий   и   выполнения   многочисленных   обязанностей:
поддержание в надлежащем количестве запасов  провианта  и  воды,  подготовка
фляг, фонарей, постелей, не говоря уже об изнуряющих ночных вахтах и дневных
поездках. Я и не надеялся, что Джулия все это  выдержит  в  течение  долгого
времени, но был благодарен ей за предложенную на ближайшие дни помощь.
   Мы разбросали по уступу, где я провел прошедшую ночь,  небольшие  кусочки
мяса, а затем оттащили  остатки  верблюжьей  туши  за  десять  километров  к
Спальной скале (Sleeping Rock) и там привязали к дереву.
   Когда завечерело, осмелели шакалы. Мы с Джулией и Мохаммедом  уселись  на
скале, а эти хищники повылезали из своих убежищ и приступили  к  еде,  порой
хрустя мелкими костями, - все эти звуки могут привлечь внимание львов. Затем
Джулия отправилась спать на крышу лендровера,  пока  не  настанет  ее  черед
заступать на вахту.
   Мы же с Мохаммедом сидели, мирно болтая, и не заметили, как взошла  луна.
Нам, двум старым приятелям, было легко в компании друг друга.  Он  потягивал
пиво, пренебрегая заповедями своей мусульманской  веры;  ну  а  я  мог  себе
позволить кое-что покрепче - виски с водой. Это  было  вполне  простительно,
если учесть дорожную тряску и упадок духа, вызванный тем, что Люцифер так  и
не появлялся.
   Как-то странным образом получилось, что ночью мы с Мохаммедом  проснулись
одновременно: пробудившись на крыше лендровера, я слышал, как  он  шевелится
на матраце подо мной в кабине. Тогда мы вместе  принялись  кликать  Люцифера
через громкоговоритель в надежде, что он где-то рядом,  -  вдруг  услышит  и
придет? Но лев нас не слышал - он был где-то далеко.
   За ночь мы настолько утомились, что  на  следующее  утро  уже  ничего  не
ждали. Кромешная темень незаметно  сменилась  рассветом.  Уложив  пожитки  в
машину, мы снова тронулись в путь вдоль  просеки,  потом  по  дороге,  затем
назад, но вокруг было пусто - ни  малейших  признаков  льва,  ни  звука,  ни
следа.
   Когда совсем рассвело, мы решили, что  двинемся  на  север,  затем  снова
проедем вдоль просеки и вырулим  к  Тане,  расположенной  далеко  отсюда.  Я
считал, что лев может находиться где-то в районе просеки, в  той  местности,
которую я до сих пор не обследовал. Мы отъехали по тряской дороге километров
восемь, когда Мохаммед, толкнув меня под  руку,  устремил  взгляд  вперед  и
шепнул:
   - Сомалийцы!..
   Я взглянул туда и увидел четыре ускользающие фигуры, явно  намеревавшиеся
скрыться среди желто-коричневого колючего кустарника. Затем  в  поле  зрения
оказалось стадо верблюдов. Я  предложил  Мохаммеду  вступить  в  разговор  с
пастухами и расспросить их, не видали ли они львиных следов. Я  сказал  ему,
чтобы он объяснил: здесь не аскарис (солдаты), а музунгу (белый человек),  и
мы заняты поисками льва.
   Я замедлил ход и выключил мотор. Мохаммед решительно выскочил  из  машины
на опустевшую дорогу и крикнул в тишину кустов:
   - Друзья! У меня нет винтовки!  Я  не  аскари!  Со  мной  белый  человек,
придите и поговорите с нами!
   Сомалийцы  сначала  ответили,  а   потом,   как   привидения,   отчего-то
появившиеся средь бела дня, повылезали на дорогу, предпочитая  держаться  на
почтительном расстоянии. Мохаммед невозмутимо подошел к ним.
   Они стояли, опираясь на свои пастушеские посохи; одеты они были в  кангаи  вооружены
копьями. Я велел Джулии смирно сидеть в машине и вслед за  Мохаммедом  вышел
навстречу сомалийцам; я видел их неуверенность и  в  то  же  время  старался
показать, что меня самого их появление нисколько не беспокоит.
   Их было четверо - молодые парни с изящными чертами гордых  лиц  и  слегка
вьющимися волосами. Но взгляды у всех были, как у затравленных волков. Они и
хотели идти на контакт, и дичились даже дружески протянутой руки. Я понимал,
что нам с Мохаммедом  следует  держаться  непринужденно,  и  тогда  обратная
реакция будет самой желанной для нас.
   Лица сомалийцев были лицом самой земли. Эти люди жили по законам, которые
диктовала  им  дикая  природа.  Чтобы  выжить,  им  приходилось  мириться  с
лишениями и подвергать себя риску. Они подобны преследуемым зверям и  готовы
с легкостью геренука удрать от  гонящихся  за  ними  охотников  -  солдат  и
охотинспекторов.
   Сомалийцы издревле бросали  вызов  судьбе,  и  каков  бы  ни  был  ущерб,
наносимый их стадами среде обитания диких животных, а их ружьями - поголовью
слонов, нельзя не восхищаться их приспособляемостью и выживаемостью.
   Встреченные нами молодые люди жили примерно в двадцати пяти километрах от
ближайшего постоянного источника воды - реки Тана. Основой их  существования
является молоко, которое дает им скот, и больше  им  практически  ничего  не
нужно. Домом им  служит  площадка,  окруженная  колючим  кустарником;  боясь
солдат, они редко зажигают костры. По традиции  они  не  охотятся  на  диких
животных ради прокорма и, как истинные магометане, молятся пять раз в день.
   Пока я рассматривал собеседников, Мохаммед продолжал расспрашивать  их  и
задал вопрос о Люцифере. Да, говорили они,  им  приходилось  сталкиваться  с
волочащим лапу львом. Как ни странно, он ни разу не посягал на их скот, зато
они часто слышали его зов по ночам.
   Я пригласил кочевников подойти к машине поближе, но те  по-прежнему  вели
себя нерешительно. Правда, как только мы намекнули  на  табак,  они  шагнули
вперед. Видя, что Мохаммед не боится этих людей, я тоже подошел к ним,  даже
чуточку ближе, чем мой  друг.  Движения  наших  гостей  были  резкими,  и  я
понимал, что при малейшем подозрении хрупкий мир будет нарушен и действия их
будут непредсказуемы.
   Дав им табаку, я пообещал еще, если в ближайшие дни,  заслышав  шум  моей
машины, они будут выходить и сообщать свежие новости  о  Люцифере.  Мохаммед
сказал, что на следующий день они погонят свой скот  к  Тане  и  всю  дорогу
будут скрываться от солдат, а напоив животных,  вернутся  к  просеке.  Чтобы
добраться до того уголка, который в последние  три  месяца  стал  их  домом,
придется идти целый день и целую ночь.
   Еще немного постояв  в  нерешительности,  четверо  сомалийцев  исчезли  в
кустах - и снова стало казаться, что в округе нет никого из людей. На  самом
же деле окрестности просто давали защиту и укрытие тем,  кто  был  плоть  от
плоти здешней природы.
   Изо дня в день продолжая поиск неуловимого льва, теперь уже с помощью как
солдат, так и сомалийцев, я стал задумываться над тем, что может  случиться,
пока мы с Джулией и Мохаммедом находимся за  пределами  лагеря.  Бандиты  из
шифты  по-прежнему  скрываются  на  территории  Коры;  мои  передвижения   в
значительной степени предсказуемы, и я был уверен, что незримые глаза  ведут
за мной пристальное наблюдение.
   Каждый раз, выезжая из  лагеря,  я  брал  с  собой  старое  ружье  303-го
калибра, сохранившееся у Джорджа еще со времени его  работы  в  Департаменте
охраны природы. Я брал его для безопасности - своей и своих спутников, -  но
старался скрывать, что у меня при себе оружие, ибо формально не имел на  это
разрешения. Я был уверен, что солдаты знали  об  этом,  но  смотрели  сквозь
пальцы. Они понимали, что мне приходится преодолевать  значительные  участки
пути по глухим уголкам заповедника, вне контактов с лагерем и с ними самими,
и, следовательно, я потенциально уязвим для скрывающихся обитателей  здешних
мест.
   Часто, заступая на ночную вахту, я думал о том,  какую  идеальную  мишень
представляю для бандитов. Если бы не страстная любовь ко львам, в частности,
неодолимое стремление отыскать-таки Люцифера и избавить его от опасного  для
жизни, стягивавшего горло ошейника, я бы не пошел на это.
   Джордж, проживший столько лет в Коре, воспринимал потенциальную угрозу со
стороны бандитов как реальный факт; позвольте теперь рассказать о случае,  о
котором он поведал мне  однажды  вечером,  когда  мы  обсуждали  ситуацию  с
шифтой.
   Еще в 1979 году бандиты атаковали лагерь, находившийся на противоположном
берегу Таны, и сожгли его дотла. Трое работавших в  лагере  африканцев  были
ранены, еще один африканец и молодой немец, смотревший за лагерем, -  убиты.
После этого инцидента власти решили разместить посты охотинспекторов  вблизи
лагеря Джорджа; но, пока дошло до дела, шифта уже спланировала нападение  на
"Кампи-иа-Симба".
   Как раз в те дни Джордж послал своего водителя Моти в  ближайшую  деревню
Осако закупить верблюжатины для львов. Эта поездка вдоль берега Таны  обычно
занимает два часа. Но прошло три дня, а Моти  все  не  возвращался.  Так  уж
совпало, что в это самое время  в  Кору  прилетел  давний  друг  и  помощник
Джорджа по заповеднику Меру Джонни Баксендейл,  который  предложил  поискать
пропавшую машину с самолета. Не обнаружив ее на дороге,  они  пролетели  над
деревней и, увидев лендровер возле группки хижин, сбросили водителю записку,
чтобы он подъехал к ближайшей посадочной полосе.
   Самолет приземлился, и Моги объяснил, почему не смог вернуться в  лагерь.
Когда он уже собирался уезжать из Осако, друг предупредил его, что группа из
тринадцати бандитов устраивает ему засаду  с  целью  захватить  лендровер  и
ворваться на нем в лагерь. По обычаю,  едва  заслышав  подъезжавшую  машину,
работники тут же бросались открывать ворота, и  бандиты,  знавшие  об  этом,
планировали таким образом попасть в лагерь, перебить его  обитателей  и  все
разграбить.
   С тех пор как в "Кампи-иа-Симба" появилась вооруженная охрана, этот номер
вряд ли удался бы так просто, но  шифта  продолжала  налеты  на  деревни,  и
однажды между бандитами и инспекторами случилась перестрелка, в ходе которой
один из шифты был ранен и схвачен, другой убит, а один из патрульных получил
пулевое ранение в ногу и был привезен на излечение к Джорджу.
   Впоследствии стало немного спокойнее, и как-то раз егерь Джорджа по имени
Абди вернулся из деревни  с  новостью,  что  Джордж  вычеркнут  из  "черного
списка" шифты. Сомалийцы решили сохранить ему жизнь главным образом  потому,
что иметь с ним дело было выгодно:
   Джордж тратил массу денег на покупку верблюжатины и тем самым поддерживал
благополучие местного населения. Верблюд стоит около  150  фунтов,  а  когда
львы наведывались в лагерь регулярно, он покупал по одному в неделю.
   Живя в Коре, я чувствовал, что ореол загадочности, окутывавший Джорджа, и
его взаимоотношения со львами тоже служили в какой-то  мере  защитой  против
шифты. Получилось, что львы берегли Джорджа так же, как и он их.

***

   Да что там говорить - я сам однажды чуть не попал  в  засаду,  устроенную
бандитами.  Это  случилось  через  пару  недель  после  того,  как   солдаты
пристрелили двух браконьеров, и, возможно, засада  явилась  ответной  акцией
шифты.
   Браконьеры неожиданно  столкнулись  с  армейским  патрулем,  а  поскольку
теперь предписывалось расстреливать их на месте, эти двое тут же были убиты,
но остались подозрения, что существовал  и  третий,  оставшийся  невредимым.
Командир патруля, который поведал  мне  о  стычке,  объяснил,  почему  велел
оставить тела браконьеров без погребения. Пусть  лежат  в  назидание  другим
бандитам, пусть знают, что армия настроена решительно!
   В течение многих дней, проезжая по дороге мимо того места, где браконьеры
нашли свой бесславный конец, я всякий раз наблюдал один  и  тот  же  мрачный
символ смерти: сытых стервятников, взгромоздившихся на деревья.
   На засаду я натолкнулся в один из вечеров, когда в очередной раз  выезжал
на ночную вахту в надежде услышать и выследить Люцифера. Со  мной  в  машине
были Джулия и молодой англичанин Нейл. Мы проехали всего полпути до просеки,
а до заката солнца оставалось каких-нибудь  полчаса;  тени  становились  все
длиннее, и надо было торопиться, чтобы успеть до  полной  темноты.  Мы,  как
всегда, толковали о поисках Люцифера, и вдруг за поворотом я внезапно увидел
баррикаду из бревен, а за ней, с промежутками в пятнадцать метров, еще шесть
таких же. Да, славно потрудилась шифта!
   Увидев баррикады,  Нейл  крикнул  мне,  чтобы  я  поворачивал  назад.  Но
инстинкт взял верх - автоматически переключив скорость, я изо всех сил нажал
на газ и направил лендровер к самой хлипкой  части  баррикады.  Проломившись
сквозь препятствие, я точно так же расшвырял остальные завалы  из  бревен  и
веток, ожидая в любую секунду услышать за собой пальбу.  Никогда  не  забуду
потрясенное лицо Нейла! Джулия же, повинуясь инстинкту  самосохранения,  так
сжалась в своем кресле, что снаружи ее не было  заметно.  Пробившись  сквозь
преграды, я погнал  машину  полным  ходом.  Я  был  уверен,  что  автомобиль
покалечен, но  не  стал  останавливаться,  пока  не  отъехал  на  безопасное
расстояние.
   Когда мы оправились от шока, то бросились горячо обсуждать случившееся. Я
разъяснил  своим  спутникам,  почему  помчался  вперед.  Остановка  была  бы
естественной реакцией,