ечение  этих  нескольких  самых
жарких часов я  вел  записи,  занося  в  блокнот  свои  наблюдения  за
"возвращением львов в родную стихию". Однажды,  когда  я  вот  так  же
лежал бок о бок со львами в тени и вел свои записи, произошел довольно
забавный случай со слоном...
   Мы четверо - я и трое львов -  отдыхали  в  тени  большого  дерева.
Рядом находилась впадина, недавно заполнившаяся свежей дождевой водой.
Когда  я  перевернул  страничку,  я  заметил,  что  Фьюрейя,   которая
находилась по соседству со мной, медленно  перевернулась  на  спину  с
таким ленивым  блаженством,  как  это,  по-моему,  свойственно  только
львам. Задрав лапы кверху, она выставила на обозрение свое белое пузо.
Внезапно ее  расслабленное  состояние  сменилось  напряженным,  и  она
тревожно  вытянула  голову  в  направлении  впадины  с  водой.   Одним
движением она вскочила  на  все  четыре  лапы  и  замерла,  напряженно
всматриваясь  вперед.  Ее  поведение  встревожило  Батиана  и  Рафики,
проснувшихся, как по команде.
   Там, у впадины с водой, в менее чем  четырнадцати  метрах  от  нас,
неподвижно стоял молодой слон-самец. Казалось  невероятным,  что  слон
подошел так близко. Я ничего не слышал, когда он приближался, -  слоны
умеют  так  тихо  пробираться  сквозь  африканские   кустарники,   что
некоторые местные племена прозвали их "серыми духами".
   Сидеть под деревом, уставясь на слона, было не очень-то уютно.  Моя
реакция  была  моментальной,  инстинктивной  и  продиктована   мотивом
самосохранения - я дал стрекача.  Блокнот  выпал  у  меня  из  рук,  и
налетевший ветер подхватил оторванные странички, как большие конфетти.
Добежав до небольшого ручейка,  я  остановился  и  оглянулся.  Батиан,
побежавший вслед за мной, остановился рядом и глядел на слона.  Рафики
находилась между слоном и Фьюрейей, которая стояла неподвижно там, где
всего каких-нибудь несколько секунд назад мы мирно отдыхали.
   Я чертыхнулся про себя и  тут  же  увидел,  как  Фьюрейя  принимает
охотничью стойку.  Несмышленой  львице,  конечно  же,  не  удалось  бы
совладать с четырехтонным великаном -  я  представил  себе,  как  слон
одним ударом хобота размазывает ее, неискушенную в слоновьих повадках,
о ствол дерева. Рафики стала подражать сестре; Батиан  предпочел  роль
наблюдающего, как и я. Мы оба хранили бдительность, никто  из  нас  не
рвался, как львицы, на столь рискованную охоту.
   Вмешаться я не мог никак. Львицы медленно крались вперед,  хоронясь
за стволами и кустами. Впрочем, слон не обратил  особого  внимания  на
наше присутствие - он просто поднял в воздух  хобот,  пытаясь  уловить
наш запах. Львицы подкрадывались все ближе и ближе, и вдруг  случилось
неожиданное: издав  протяжный  трубный  звук  на  высокой  ноте,  слон
повернулся и обратился в бегство. Когда  смотришь  на  бегущего  слона
сзади, кажется, будто кто-то бежит в старых, жеваных серых  штанах  на
десять размеров больше требуемого.
   Фьюрейя и Рафики устремились в погоню. Я вышел из  тени  и  всласть
позабавился, наблюдая  за  тем,  как  Батиан  спешно  пытался  догнать
сестричек, с энтузиазмом присоединившись к погоне за удирающим слоном.
   Итак, я остался один. Звуки  ломающихся  под  ногами  слона  кустов
постепенно отдалялись, а вскоре вовсе затихли. В ожидании  возвращения
львов с охоты я принялся собирать разбросанные ветром листы  блокнота;
вскоре, тяжело дыша, подбежали  все  три  моих  питомца.  С  жадностью
напившись из  впадины  с  водой,  они  радостно  приветствовали  меня.
Очевидно, погоня за слоном доставила им  немало  удовольствия.  Прежде
чем возвращаться в лагерь,  я  дал  львам  немного  отдохнуть,  а  сам
пустился на поиски единственной  пропавшей  странички,  но  так  и  не
нашел.
   Наше возвращение в лагерь в этот вечер было  таким  же,  как  и  во
многие другие вечера в  первые  месяцы  моего  пребывания  в  Тули.  Я
открывал ворота, чтобы запустить львов в  загон,  и  при  этом  всегда
приходилось дожидаться Батиана, который шел последним.  Затем  я  звал
Джулию, которая обычно возилась на кухне;  мы  давали  львам  воды  и,
прежде чем приступить к их кормлению, обсуждали  с  Джулией  все,  что
произошло за день.
   После  этого  из  старого  газового  морозильника,  принадлежавшего
единственному штатному сотруднику лагеря  "Тавана",  почтенному  Джону
Кноксу, вынималось мясо. Характер у Джона был хоть и  жуликоватый,  но
при всем том очень обаятельный, и поэтому жаль, что он долго у нас  не
задержался. Причиной тому стала  его  невиданно  грузная  и  чудовищно
властная  супружница.  Однажды,  после   длительного   пребывания   за
пределами юга Африки, она как  снег  на  голову  явилась  в  лагерь  и
напустилась на своего благоверного со скандалом, что он-де завел  себе
в нашем лагере кучу девок в ее отсутствие. Это  была  чистейшая  ложь,
но, по настоянию жены, он оставил службу  в  нашем  лагере.  Нам  было
жаль, что он от нас уходит, - так мы привязались к нему. Да, по-моему,
и львы его любили - особенно когда он в  вечерний  час  приближался  к
загону с ведрами, полными кусков мяса. В то время мои львы еще были  в
контакте с другими людьми. Вместе с тем я полагал  разумным  сокращать
эти контакты с каждым месяцем, но сохранить их дружбу с  Джоном,  если
бы тот у нас остался.
   В эти вечера мне стало ясно, что мне не следует на их глазах сидеть
или стоять возле Джулии. Видя меня рядом с Джулией,  они  приходили  в
возбуждение и принимались расхаживать взад-вперед по загону. Они  явно
боялись, что Джулия займет их место в моем сердце.  Тогда  я  оставлял
Джулию и шел к львам успокоить их.  Но,  как  ни  странно,  когда  мне
удавалось успокоить львов,  кто-нибудь  из  них,  чаще  всего  Рафики,
вцеплялся мне в руку зубами, и притом не за рукав, а за кожу.  Правда,
они никогда не кусали больно и уж тем более  не  прокусывали  руку  до
крови, но этим жестом они показывали, как они привязаны ко мне  и  как
ревнуют.
   Пока Джон был с нами, он, по-видимому, очень гордился  своей  ролью
"львиного" человека, как его прозвало местное  население.  К  тому  же
создавалось впечатление, что истории, которые он рассказывал  о  своей
работе, обрастали такими приукрашиваниями и  домыслами  (особенно  под
воздействием алкогольных напитков), что потом передавались  из  уст  в
уста как легенды. Джон уже давно не работал с нами, а люди, работавшие
в других лагерях заповедника, все приходили к нам и спрашивали, правда
ли, что Джон бесстрашно ходил среди львов, обучал их охоте на  импала,
как охотничьих собак?
   Впрочем, как раз перед тем, как супружница  Джона  забрала  его  от
нас, произошел случай, наглядно  продемонстрировавший  нам,  что  Джон
отнюдь не чувствовал себя в  полной  безопасности  в  лагере,  как  мы
думали раньше. Ближе к вечеру мы с Джоном вместе работали в лагере,  а
Джулия должна была уйти из лагеря на ночь. В этот день я оставил львов
одних, чтобы они вернулись в лагерь сами. Когда  мы  с  Джоном  вчерне
заканчивали сооружение нашей лагерной "конторы" из обрезков  досок,  я
услышал за оградой лагеря завывание вернувшихся львов. Я отправился  к
воротам, а Джон стал наблюдать изнутри.
   Я наклонился, чтобы погладить Фьюрейю (Рафики была рядом со мной, а
где Батиан,  я  поначалу  не  поинтересовался),  как  вдруг  на   меня
обрушилось что-то  массивное.  Я  растянулся  на  земле  и  отполз  на
три-четыре метра. Оказывается, это Батиан, которого я  проигнорировал,
обрушился на меня всей своей восьмидесятикилограммовой тушей.
   Оказавшись в грязи, я подумал, что мне сразу же нужно встать, иначе
львы набросятся на меня всем скопом. Но как только я поднял глаза, мои
страхи рассеялись. Рафики и Фьюрейя терлись друг о друга  головами,  а
Батиан приблизился ко мне со спокойным и  дружеским  видом.  Я  встал,
опершись на Батианову спину. Теперь все мои  мысли  были  о  Джоне.  Я
взглянул и увидел, что он стоит с выражением ужаса на лице.
   Стряхнув землю со спины и дождавшись, пока восстановится нормальный
ритм моего сердца, я направился к Джону и принялся уверять его, что со
мной все в порядке и что Батиан вовсе не собирался нападать на меня, а
всего лишь чересчур бурно выразил свою радость.
   Но это не успокоило Джона. Он сказал:
   - Я был так напуган. Я думал, что ты погиб, что тебе конец. Что лев
сразил тебя насмерть!
   Я был тронут и повторил, что все в порядке.
   Но Джон продолжал говорить, давая понять, что имел  в  виду  совсем
другое:
   - Нет, нет. Я беспокоился,  потому  что,  если  бы  ты  погиб,  мне
пришлось бы целую ночь провести одному в лагере. Я даже не мог бы уйти
- Джулия вернется только завтра.
   Оба мы расхохотались, хотя каждый по своей  причине.  Подход  Джона
был прагматичным, и знаете, в этом что-то было. С  его  точки  зрения,
если бы я был убит, я был бы убит, и ничего от этого не изменилось бы.
Но ему-то, оставшемуся в  живых,  пришлось  бы  провести  эту  ночь  в
одиночестве.
   Впрочем, случай с Батианом был единственным,  когда  я  оказался  в
потенциально угрожающей ситуации. Когда меня  спрашивают,  как  это  я
столько работаю со львами и до сих пор  цел  и  невредим,  я  отвечаю:
"Если бы я пострадал, то почти наверняка  из-за  собственных  неверных
действий или жестов".
   Тем не менее инцидент послужил мне уроком. Теперь я твердо  зарубил
на носу: прежде чем ласкать львиц, нужно сперва выяснить, где  Батиан.
Но была вот еще  какая  проблема:  готовя  их  к  жизни  на  воле,  их
следовало отучить прыгать на меня. Я стал  кричать  на  них,  а  то  и
пускал в ход палку, и быстро  отучил  львов  от  этой  привычки,  хотя
Рафики изредка делает это и по сей день - это бывало, когда  мы  долго
не видели друг друга  или  когда  Рафики  была  чем-то  взволнована  и
нуждалась в психологической поддержке.




        Глава вторая. ИСТОРИЯ СЭЛМОНА, РАССКАЗАННАЯ ИМ В ТУЛИ

                                 Как можете вы  покупать  и  продавать
                              небо и теплоту  земли?..  Если  свежесть
                              ветра и отблески лучей солнца в воде вам
                              не принадлежат, как можете  вы  покупать
                              их?
                                          Слова вождя индейцев Сиэтла,
                                             обращенные к американцам,
                                                вознамерившимся купить
                                                      землю у индейцев

   Заросшие кустарником земли Тули, где львы справили новоселье, -  не
национальный парк, а просто  территория  в  тысячу  двести  квадратных
километров, частью расположенная в Ботсване,  частью  в  Зимбабве.  На
ботсванской части находятся частные заповедники белых  южноафриканцев,
которые, как правило, редко там бывают. Зимбабвийская же часть Тули  -
это район  сафари,  контролируемой  охоты,  находящаяся  во   владении
государства и в ведении Департамента охраны природы.  К  счастью,  обе
эти территории не разгорожены никакими заборами, так что  дикие  звери
вольны свободно перемещаться по всей территории.
   Земля Тули сурова, но прекрасна. Она напоминает о всей прекрасной в
своей дикости  земле,  еще  не  испорченной  человеческим  прогрессом,
техникой и цивилизацией. Описывая Тули и окружающие эту страну  земли,
ее историю, трудности, с которыми она сталкивается, я часто  вспоминаю
разговор с одним  почтенным  темнокожим  африканцем  по  имени  Сэлмон
Маомо, уроженцем Тули. Он имеет южноафриканское гражданство  и  сейчас
работает на заброшенной ферме, расположенной тут же,  на  границе,  на
берегу реки Лимпопо. Его глаза, теперь, уже больные, видели величайшие
события века и огромные перемены, ворвавшиеся  в  жизнь  этого  уголка
Африки. Он видел, что утрачено и что сохранилось.
   Мой разговор с почтенным Сэлмоном состоялся  под  огромным  деревом
машату на берегу пересохшей  реки  Лимпопо.  Почему  она  пересохла  -
отдельная история. С нее и начнем.
   В тот день я  спросил  Сэлмона,  какой  была  Лимпопо  в  годы  его
молодости. Мой собеседник  ответил  сурово,  как  бы  разозлившись  на
что-то:
   - Полноводной.
   Теперь одна из самых легендарных  рек  Африки  уже  не  несет,  как
прежде, вольные воды. Русло хоть и существует, но большую  часть  года
теряется среди песков. С наступлением летних дождей (если их  выпадает
достаточно) река поднимается и бурлит мутной водой,  но  вскоре  поток
замедляет свой бег и пересыхает.
   Расход  воды  Лимпопо  катастрофически  увеличился   за   последние
двадцать лет. В верховьях  воду  удерживают  плотины;  южноафриканские
фермы, машины и насосы над скважинами выкачивают  воду  из  почвы  для
сельскохозяйственных надобностей. Река  умирает,  а  вместе  с  ней  и
кустарники по ее берегам. Деревья буквально гибнут от жажды.
   Если бы орлу воспарить над тем местом, где мы беседовали со старцем
Сэлмоном, с высоты ему бросился  бы  в  глаза  контраст  двух  берегов
пересохшей реки. Со стороны Тули - заросшие диким  кустарником  земли;
берега реки окаймлены темно-зеленым пологом деревьев (и серые пятна  в
тех местах,  где  деревья  погибли).  Конические  прибрежные   деревья
переходят в  заросли  веретенообразных  акаций,  а  те  -  в  открытые
равнины. По мере пролета над бывшей  долиной  Лимпопо  орлиному  глазу
открылись бы иссохшие русла, с высоты похожие на растопыренные пальцы,
обращенные к югу в Сторону Лимпопо. К северу же, там,  где  эти  русла
берут истоки, лежит водосборная территория  этой  великой  африканской
реки, но вода оживляет ее только  в  сезон  дождей.  Осенью  же  земля
приобретает красновато-коричневый оттенок -  красной  делается  почва,
красными  становятся  слоны,  повалявшись  в  пыли,   оранжевый   цвет
приобретают листья деревьев, как, например, мопана и миррового дерева.
   С южной стороны Лимпопо взгляду царя птиц открылся бы совсем другой
пейзаж. По границе между Южной Африкой  и  Ботсваной  исчезают  полосы
кустарников, подобные тем, что в Тули. Взамен - широкие зеленые  поля,
ограды, поселки сельскохозяйственных рабочих. На север, в  направлении
границы, бежит прямое  гудроновое  шоссе;  в  него  вливается  другое,
пересекающее регион с востока на запад.
   К югу располагаются совсем другие хозяйства -  охотничьи.  Там,  на
небольших, разгороженных заборами  участках  земли  содержится  фауна.
Начиная с апреля, с открытием охотничьего сезона,  то  там,  то  здесь
гремит пальба - это городские охотники утоляют свою жажду крови. Здесь
дичь не может передвигаться свободно, как в  прежние  времена,  -  она
обречена доживать свой  век  на  этих  экологически  безжизненных  (но
приносящих,  с  экономической  точки   зрения,   неплохой   доход   их
владельцам) участках земли. Диких животных сюда  попросту  привозят  и
продают как домашний скот.  Антилоп  с  огромными  глазами  грузят  на
машины и везут в охотничьи хозяйства; будучи выгруженной на месте, она
вроде снова чувствует себя на свободе, но - за забором; жалкая пародия
на родную дикую природу!
   А в уголке орлиного обзора, словно серый  крейсер  среди  недвижных
волн лазурного горизонта, с южной стороны откроются огромные  алмазные
разработки. На  гигантской  площади  вокруг  них  компания  "Де  Бирс"
скупила  множество  охотничьих   хозяйств,   за   свой   счет   снесла
разгораживающие их заборы и  устраивает  там  большой  заповедник  под
названием "Венеция". Тем  не  менее  присутствие  алмазных  разработок
внушает тревогу - для их функционирования нужна вода,  и  этот  фактор
может повлиять на дальнейшее критическое снижение обводненности долины
реки Лимпопо, а соответственно и на экологию земель Тули и  окружающих
территорий.
   - Тут некогда и крокодилы обитали,  -  продолжал  старец,  -  во-от
такие   огромные...   И   бегемоты...   Нашим   женщинам   приходилось
остерегаться, когда они ходили за водой.
   - А львы? - спросил я, показывая на Северный Трансвааль, к  югу  от
берегов Лимпопо.
   - И львы... Много их было во времена моего  отца.  Знаешь  алмазные
копи? Вот в тех-то местах их и было больше всего.
   Я задал Сэлмону неизбежный вопрос, заранее зная, какой будет ответ.
   - Куда ж они делись, Сэлмон? Ни одного ведь не осталось. Только те,
что приходят с  нашей  стороны,  из  Тули;  и  здесь  их  отстреливают
фермеры.
   Он ответил так: львы исчезли. Как и река, львы Северного Трансвааля
исчезли. Сэлмон рассказал мне, что одно  время  белые  люди  их  часто
отстреливали. Меньше стало львов - меньше стало выстрелов,  и  теперь,
когда лев из Тули бесшабашно пересекает посуху русло  реки  Лимпопо  и
попадает в Южную Африку, это вызывает панику среди фермеров и  восторг
у охотников, и,  естественно,  как  и  его  предшественников,  беднягу
отстреливают. Скотоводство, которым здесь занимаются белые, вкупе с их
охотничьим азартом привело к тому, что на очередном участке юга Африки
вовсе не осталось львов.
   - Когда со львами было покончено здесь,  некоторые  еще  оставались
там, - сказал Сэлмон, показывая на север, в направлении Тули.
   Но и в самом Тули существовал конфликт между  львами  и  человеком,
старавшимся уберечь свой скот. Между 1880 и 1960  годами  было  немало
посягательств  на   домашний   скот   со   стороны   львов,   плачевно
оканчивавшихся для последних. Только в 1950-е годы в Тули  было  убито
сто пятьдесят львов.
   Мне рассказывали о диком случае, происшедшем в те  годы.  Несколько
фермеров, занимавшихся скотоводством, застрелили нескольких  львиц;  у
одной из них сосцы были отягощены молоком. Поверженных  цариц  природы
бесцеремонно погрузили в тележку, запряженную  ослами,  и  отвезли  на
ферму. Там с них содрали драгоценные шкуры, а тела просто выбросили за
ограду.
   Ночью кто-то из фермеров услышал  крики  детенышей.  Изголодавшиеся
львята каким-то образом учуяли,  где  лежало  обезображенное  тело  их
матери, и нашли его.  Но,  в  свою  очередь,  их  обнаружил  фермер  и
пристрелил.
   К середине  1960-х  годов  от  обитавшей  в  Тули  популяции  львов
остались совсем единицы. На севере, в регионе  Тули-сафари,  некоторое
количество львов чудом уцелело; львы Тули - единственные из  тех,  что
когда-то  обитали  на   огромной   территории,   включавшей   Северный
Трансвааль в Южной Африке, Восточную  Ботсвану  и  значительную  часть
юго-запада Зимбабве. Львы Тули, которых, судя по всему, оставалось  не
более полусотни, были последними из  популяции,  насчитывавшей  многие
сотни, - жалкие остатки тех, что обитали по всему югу Африки.
   К счастью для львов Тули, в январе 1964 года некоторые  из  жителей
Ботсваны обратились в Департамент охраны  природы  страны  с  призывом
запретить охоту на львов и  леопардов  в  Тули.  Предложение  получило
одобрение, и с тех пор, хотя на территории Зимбабве  львов  продолжали
убивать, легальному отстрелу львов в Ботсване был  положен  конец.  Но
браконьерская охота продолжалась и продолжается поныне.
   Дикие земли, куда я готовился  выпустить  моих  львов,  традиционно
принадлежали племени нгвато, чьим верховным вождем в  1880  году  стал
Кхама. Это была необыкновенно цельная личность; о нем  писали  как  об
одном из самых выдающихся вождей на юге Африки. Его сын,  сэр  Серетсе
Кхама, стал в 1966 году первым президентом Ботсваны.
   Бурская агрессия и угоны скота привели к тому, что Кхама  III  стал
искать для своего народа и страны покровительства  британской  короны.
Он добился его  -  и  "Земля  Кхамы"  стала  британским  протекторатом
Бечуаналенд.  Этот  период  африканской  истории  представляет   собой
смешение - смешение концессий, колонизации и прав на владение копями.
   В это время могучей Британско-Южноафриканской компании, управляемой
небезызвестным Сесилом Джоном  Родсом,  была  предоставлена  земельная
концессия. В эту концессию входила  территория  нынешнего  Тули.  Роде
застолбил эту землю, планируя провести по ней  участок  задуманной  им
желе