случаи наблюдались все чаще. Когда  мы  были  в  отъезде,  львы  редко
посещали лагерь (я это заметил по малочисленности  их  следов  снаружи
ограды), но, как только  мы  возвращались,  они  появлялись  снова.  В
нескольких случаях львы появлялись в лагере сразу же, как мы с Джулией
возвращались туда  после  нескольких  дней  отсутствия;  свежие  следы
говорили о том, что это первый их визит за время нашего отсутствия.
   Вплоть  до  сегодняшнего  дня,  когда  я  пишу  эти  строки,   львы
появлялись по утрам в лагере как раз тогда, когда я просыпался - может
быть, с разницей в несколько минут. Плеск воды, которую они лакают  из
приготовленной для них бочки, возвещает об их прибытии.  Вот  и  утром
того дня, когда пишутся эти строки, львы,  не  появлявшиеся  в  лагере
пять-шесть  дней,  пришли  лакать  воду  как  раз  тогда,   когда   я,
потягиваясь, встаю  с  раскладушки  -  после  того,  как  они  попьют,
начинается обмен приветствиями.
   Хотите верьте, хотите нет, но между мной и Джулией  тоже  развилось
чувство, которым обладают львы. Я пришел к такому выводу,  потому  что
слишком уж много было совпадений. Однажды утром  -  напоминаю,  обычно
львы в этот период посещали  лагерь  только  по  вечерам,  -  когда  я
находился в нескольких милях от лагеря с  антибраконьерским  патрулем,
мне почему-то захотелось вызвать Джулию по рации и спросить,  не  было
ли признаков появления  львов  в  лагере.  Как  вы  думаете,  что  она
ответила? Что, как только услышала мой первый  сигнал,  сразу  увидела
приближающихся к лагерю  львов!  В  последующие  месяцы  и  вплоть  до
нынешнего дня я часто вызывал  Джулию  по  рации,  ничего  не  зная  о
местонахождении львов, и слышал в ответ: "Как только ты вызвал меня на
связь, они тут как тут".
   У Джулии развилось  сверхъестественное  и  необъяснимое  чувство  -
придут львы в лагерь сегодня вечером или нет. Прошло время, прежде чем
мы начали понимать это.  Если  я  беспокоился  о  львах,  я  спрашивал
Джулию-как она считает, придут они в лагерь или нет? Ее "да" или "нет"
оказывались куда  точнее,  чем  если  бы  это  были  просто  случайные
совпадения.
   Была и другая форма чувства -  способность  распознавать  различные
настроения львов,  понимание,  что  они  чем-то  обеспокоены.  Это,  в
общем-то, было легко для  меня.  Львы,  как  и  люди,  -  общественные
млекопитающие, и их "язык тела" весьма ярко выражен.  В  результате  я
мог с достаточной степенью точности читать их чувства.
   Ни на минуту не забывая об опасности, исходившей от браконьеров,  я
всегда беспокоился, если приходил только один  лев  или  два.  Однажды
Рафики "выразила" мне свои чувства и "объяснила",  чего  она  от  меня
хочет.  Вечером,  в  восемь,  она  появилась  в   лагере   одна.   Она
взволнованно вбежала в загон, и я понял, что  она  чем-то  расстроена.
Она скулила значительно больше, нежели обычно, и снова и снова терлась
об  меня.  Я,  в  свою   очередь,   полностью   разыграл   перед   ней
приветственную церемонию и постарался успокоить ее, говоря  те  слова,
которые говорил обычно, когда находил львов обеспокоенными.
   - Все нормально, все нормально, - произносил я тем  тоном,  которым
разговаривают львы, когда приветствуют друг друга. Я надеялся, что это
получилась комбинация человеческих и львиных коммуникативных звуков.
   Затем я предложил Рафики мяса,  и,  пока  она  ела,  мы  с  Джулией
раздумывали, где бы могли находиться Фьюрейя и Батиан и почему  Рафики
выглядела такой расстроенной. Это меня особенно беспокоило потому, что
всего за несколько дней до  того  я  с  несколькими  помощниками  снял
множество браконьерских капканов, которые были расставлены  именно  на
границе владений моих львов.  Эта  долина  уже  успела  снискать  себе
мрачное название "Долины браконьеров".
   Я решил подозвать  двоих  недостающих.  Сложив  ладони  рупором,  я
крикнул:
   - Ба-ти-ан, ко мне! Фью-рей-я, ко мне!
   Обычно, если львы находились в пределах досягаемости моего голоса и
не занимались  в  этот  момент  преследованием  добычи,  они  тут   же
возвращались в лагерь. Каждый  раз,  когда  я  повторял  клич,  Рафики
скулила и ворчала. Затем она подошла к ограде, и я вышел вслед за  ней
за ворота. Выбежав, она  снова  повернулась  ко  мне  с  приветствием,
выражающим привязанность, и заспешила в северо-восточном направлении.
   Конечно же, я не мог угнаться  за  ней,  потому  что  луна  светила
едва-едва, но в попытках  как-то  успокоить  ее  я  решил  ее  немного
проводить. Она несколько раз останавливалась, позволяя  себя  догнать,
но потом снова спешно бросалась вперед. Стало ясно: она хочет, чтобы я
последовал за ней. В последующие месяцы Рафики не однажды использовала
этот прием, чтобы я пошел за ней следом.
   Ночь была настолько темной,  что  лучшее,  что  я  мог  сделать,  -
подождать до рассвета, а уж потом  последовать  туда,  куда  она  меня
поведет, - если, конечно, она дождется. Я возвратился в  лагерь  и,  к
своему удивлению, увидел, что и она вошла в свой загон  и  улеглась  у
той стороны, которая примыкала  к  моей  палатке.  Когда  я  проснулся
поутру, она по-прежнему была в загоне - было ясно, что она ждала меня.
Не дожидаясь рассвета, я поспешно оделся, помахал  на  прощание  рукой
Джулии и последовал за Рафики. Она повела  меня,  как  и  вчера  -  то
присаживаясь, чтобы я догнал ее, то устремляясь вперед.
   Она вела меня на северо-восток, и, когда я понял, что  мы  движемся
строго в направлении Долины браконьеров,  моя  тревога  за  Батиана  и
Фьюрейю усилилась. Пройдя долину, мы двинулись на север в  направлении
Круга Тули. Когда мы достигли границы между Ботсваной и Зимбабве,  мне
пришлось остановиться: переход границы был бы нарушением  закона.  Как
ни странно, Рафики тоже не пошла дальше и улеглась  именно  на  рубеже
двух государств. Могла ли она почувствовать, что мне дальше нельзя?
   Я оставил Рафики отдыхать и вернулся в Долину браконьеров в поисках
следов Батиана и Фьюрейи, но самые свежие  были  более  чем  недельной
давности. Я удивился, где бы они могли быть, и  подумал,  что  Рафики,
скорее всего, вела меня в Круг Тули. Неужели там?! Я уселся в  тени  у
пересохшего русла, и в голову мне лезли мысли одна страшнее другой.
   Чуть позже вернувшись туда, где оставил Рафики, я увидел,  что  она
исчезла. След вел отнюдь не через границу,  а  в  направлении  лагеря.
Через некоторое время я нагнал ее -  плетясь  в  сторону  лагеря,  она
жалобно скулила. Мы  двинулись  в  обратный  дальний  путь,  и,  когда
достигли лагеря на закате дня, я был до смерти измотан - шутка ли,  за
день мы прошли добрых тридцать километров пути!
   Я вошел в загон вслед  за  Рафики,  которая  по-прежнему  время  от
времени  поскуливала,  и  рассказал  Джулии  о  происшедших  за   день
событиях. Вдруг через полчаса до  меня  и  Рафики  донеслось  знакомое
ворчание, и мы запрыгали от радости, когда  оба  бродяги  ворвались  в
загон. Когда мы обменивались приветствиями, я  обратил  внимание,  как
они лоснились - надо полагать, охота в  тот  день  удалась  у  них  на
славу.
   На следующий день  я  отправился  выяснить,  куда  же  все-таки  их
занесло. Я нашел следы на границе с Кругом  Тули,  где  они  вернулись
назад в Ботсвану, - вблизи того места, где мы с Рафики останавливались
накануне. Если бы я мог перейти вместе с Рафики  на  территорию  Круга
Тули,  мне,  возможно,  удалось  бы  распутать  все  дело;  но  своими
действиями в этот день и выразительностью своих жестов она  ясно  дала
мне понять, что она чувствует; возможно, мое  присутствие  стало  хоть
каким-то утешением для нее. Я не стал  особенно  размышлять  над  всем
этим, а просто плюхнулся на раскладушку - до того был  измотан.  Но  я
был счастлив, что никто из моих львов не оказался в опасности и, когда
я закрывал глаза, все трое мирно отдыхали рядом.

        x x x

   В мае я впервые услышал, как Батиан рычит. Львиный рык сам по  себе
- выразитель духа диких африканских земель и их величия. Но  только  в
июле, будучи рядом с Батианом, я услышал его рев именно как сигнал для
ему подобных.
   Июль оказался переломным во многих отношениях - не  только  потому,
что Батиан, хотя ему исполнилось всего лишь два года,  уже  достаточно
уверенно  чувствовал  себя,  чтобы  заявить  как  взрослый,  что   эта
территория - его. Но и это не все - у него  наконец  появилась  грива.
Поскольку она у него так долго не отрастала, я-то думал прежде, что он
будет "львом без гривы" - явление это хоть и редкое, но встречается  в
разных частях Африки. Подобного льва  я  знал  в  Тули  в  1985  году.
Возможно, самый знаменитый такой  лев  был  убит  в  конце  1898  года
полковником Р.-Дж. Паттерсоном в Кении, после  того  как  львами  были
растерзаны свыше ста рабочих-индийцев,  тянувших  железную  дорогу  от
Момбасы до Найроби.
   Время, когда Батиан впервые зарычал как взрослый,  было  переломным
еще и потому, что у Рафики и Фьюрейи впервые появились признаки течки.
Юные львицы вступали в отроческий период.
   Возвращаясь  к  рычанию  Батиана,  я  должен,  в  первую   очередь,
объяснить, как в  действительности  рычит  лев.  Лев  набирает  полные
легкие воздуха, напрягает мышцы живота,  сжимая  воздух,  и  выдыхает,
заставляя колебаться голосовые связки, издающие могучий звук,  слышный
за многие  километры.  Рычание  начинается  громким  стоном,  а  затем
усиливается и  превращается  в  череду  ревущих  звуков,  за  которыми
следует почти столь же громкое ворчание.
   Для некоторых африканских народов и, разумеется, для  меня  львиное
рычание означает: "Кто владыка этой земли?.. Кто владыка этой земли?..
Я... я... я... я..."
   Однажды июльским утром, когда я  шел  с  Батианом  и  Рафики  вдоль
пересохшего русла, Батиан начал свой призывный рык. Звуки  были  столь
оглушительны, что, казалось, все вокруг - скалы, деревья, сама земля -
сотрясались от Батианова зова. Однажды Батиан начал  свой  зов,  когда
моя рука коснулась того места между его плеч, где пробивающаяся  грива
суживалась в узкий хохолок.
   Звук и обстановка были всепоглощающими. Я находился в самом  сердце
древнего львиного мира - той  жизни,  что  била  ключом  на  просторах
великих африканских саванн в  то  время,  когда  человечье  племя  еще
только училось ходить на двух ногах.
   И вот сегодня мы трое  находились  посреди  дикой  саванны.  Слушая
призывное рычание Батиана, я думал, какие же парадоксальные  изменения
произошли во взаимоотношениях между человеком и львом. Взаимоотношения
между  первобытными  людьми  и   этими   животными   носили   характер
соперничества на равных. Но прошли времена, и эти отношения  переросли
- как оно в большинстве случаев происходит и доныне  -  в  беспощадное
преследование человеком своего былого соперника, ведущее к  разрушению
львиного "мира". Вслушиваясь в  зов  Батиана,  я  воображал,  как  мог
слушать его первобытный человек, и думал об общих прошлых корнях моего
и львиного племени. Как это  говорится  у  почтенного  зоолога  Георга
Шаллера: "Наше общее прошлое  по-прежнему  преследует  нас.  Когда  мы
слышим львиный рев, мы вздрагиваем,  как  вздрагивал  наш  первобытный
предок. И вместе с тем радуется сидящий в нас  хищник,  видя  огромные
стада дичи..."
   Зов Батиана, который я слушал этим утром, знаменовал  собой  и  то,
что полностью состоялось возвращение львов в родную стихию, в тот мир,
с которым они были разлучены из-за действий человека. Эти львы  смогли
вновь открыть для себя родной дом, осознать свое положение  и  роль  в
дикой природе.
   Я любил слушать призывный львиный рев, находясь со львами рядом.  В
эти моменты моя душа моментально наполнялась чем-то необъяснимым,  без
чего она казалась опустошенной. Но вот смолкал рык, куда-то в  небытие
закатывалось эхо - и душа снова ощущала необъяснимую неполноту...
   В любом случае, когда я слушал зов  Батиана,  на  душе  становилось
светлее.  Помню,  однажды,  когда  Батиан  начал  свой  зов,  к   нему
подкралась Рафики, а затем прыгнула на  него.  Он  воспринял  это  как
умаление своего достоинства... Я неоднократно замечал,  что  призывный
звук, издаваемый Батианом, был слишком громким даже для него самого, и
после  каждого  сигнала  он  тряс  головой  из  стороны  в  сторону  -
раскатистый рев явно причинял некоторый дискомфорт и ему самому...

        x x x

   Как я упоминал выше,  в  этот  период  я  впервые  заметил,  что  у
сестричек Батиана начиналась течка. Однажды утром Рафики  прибежала  в
лагерь  одна,  отколовшись  от  Фьюрейи  и  своего  брата.  Я  обратил
внимание, что сегодня она тянется ко мне больше, чем обычно, и  притом
не так, как в тот раз, когда она хотела, чтобы я следовал за ней.  Она
провела в лагере весь день, требуя моего  внимания.  Джулия  заметила,
что я в этот день  дважды  отлучался  из  лагеря  и  Рафики  громко  и
протяжно скулила. Когда же я возвращался, она тут же кидалась ко  мне.
Ее поведение сначала озадачивало меня, а потом  я  сообразил,  что  ее
действия вызваны течкой.
   Впоследствии, по мере  взросления,  ее  поведение  во  время  течки
становилось все более изощренным и ревнивым. Она терлась задом  о  мои
ноги, при этом зловеще  ворча,  с  опущенными  ушами,  показывая,  что
требует любви! Я и  поныне  чувствую  себя  неловко,  когда  у  Рафики
начинается течка...
   Недавно  мой  приятель  так  прокомментировал  этот   сюжет:   "Ну,
теперь-то  она  наверняка  поняла,  что  от  тебя  как  потенциального
партнера толку нет, и требовать  у  тебя  любви  -  только  время  зря
терять".
   И все-таки всякий раз, когда у  нее  начиналась  течка,  Рафики,  в
отличие от  Фьюрейи,  прежде  чем  уходить  на  поиски  самца,  сперва
кидалась ко  мне.  Порой,  поприветствовав,  она  обдавала  мою  грудь
фонтаном мочи или же просто спокойно поливала одну из моих ног  и  оба
ботинка. Да, любопытная ситуация! И так каждый раз...
   Однажды Джордж рассказал мне, что и  он  не  раз  попадал  в  такие
щекотливые ситуации. Он рассказал, как несколько лет назад (когда  ему
уже перевалило за семьдесят) одна чересчур уж игривая львица  с  такой
настойчивостью  пыталась  завести  с  ним  знакомство,   что   бедняга
принужден был  залезть  на  дерево  и  сидеть  там  полдня,  пока  она
окончательно не ушла.

        x x x

   Рев Батиана вкупе с  течкой  у  его  сестер  снова  зазвали  к  нам
непрошеную компанию. Одним июльским  утром  мы  с  Джулией  спали  под
открытым небом возле ограды лагеря, когда Батиан начал  свою  утреннюю
песню. Мы проснулись и вдруг заметили в сумерках, в двадцати шагах  от
себя, проходящих львов. Поскольку их было трое, то я  решил,  что  это
мои львы, пока не появился четвертый. Сев прямо и прогнав сон со своих
глаз, мы увидели, что двое из этой четверки были самцами, похожими  на
Батиана. Это была та самая четвЈрка из племени Темного, которую  я  не
видел уже много недель. Вдруг с севера со стороны  Круга  Тули,  также
донеслось рычание - я  предположил,  что  это  два  молодых  самца,  с
которыми я недавно встречался.  Потом  я  назвал  их  Близнецами.  Как
только рев прекратился, раздался ответ с юга. "Темный", - подумал я.
   Наблюдая  за  четверкой  из  племени  Темного,  принюхивавшейся   к
Батиановым кустам, я стал подсчитывать, сколько же львов находилось  в
поле нашего зрения и слуха близ "Таваны" и в долинах Питсани. Считая с
моими, получилось десять, принадлежащих к трем различным  прайдам.  Ни
до, ни после в окрестностях "Таваны" никогда не насчитывалось  столько
разных львов сразу. Через некоторое время, с восходом солнца, четверка
отважных из племени Темного ушла, зовы с севера и юга прекратились,  и
я удивлялся, куда делись мои львы.
   Час спустя, когда солнце уже  взошло  высоко,  я  вышел  из  лагеря
поискать следы моих львов. Найдя их, я двинулся туда, куда  они  вели,
полагая, что мои  львы  ушли  подальше,  чтобы  уменьшить  вероятность
столкновения с обитавшими в этом регионе другими львами.  След  вел  в
направлении возвышенности на восток.
   На подходе к этому месту я был испуган  вызывающим  рычанием  льва,
повторившимся несколько раз. В лучах солнца с востока я увидел  силуэт
Темного - он зловеще приближался ко мне. Я заорал на него  в  надежде,
что он отойдет назад и даст мне возможность спокойно отступить. Как бы
не так! Темный продолжал наступать, грозно рыча. Я заорал на  него;  в
ответ  он  прорычал  нечто  оскорбительное,  но  на   какое-то   время
остановился.
   Я  медленным  шагом  отступил  назад,  пытаясь  скрыться  в  рощице
мопановых деревьев и исчезнуть из поля зрения. Он - за мной.  Я  снова
гаркнул на него, он же излил на меня свою ярость  рычанием.  "Кажется,
он хочет проводить меня, до самого лагеря. А кто знает, может, у  него
на уме худшее?" - пробормотал я про себя.
   Я  уже  изготовился  прибегнуть  к  предупредительному  выстрелу  в
воздух, но, к счастью, до этого не дошло. После заключительного обмена
мнениями (я криком, он рычанием) Темный милостиво разрешил мне отойти.
Но, даже подходя к спасительной ограде, я постоянно оглядывался  назад
- вдруг он тихонько  крадется  за  мной  где-нибудь  в  кустах?  Такое
поведение Темного было крайне необычным - с тех пор, как я знаю  этого
царя саванн, он ни разу не преследовал меня.
   Тем же утром конфликт с участием Темного случился с южной  стороны.
Темный отступил на свою территорию Нижнего Маджале. Когда я  поехал  в
этом направлении, мой друг, егерь Дэвид Марупане, сообщил, что Темного
гоняли молодые самцы из его прайда  и  он,  в  свою  очередь,  пытался
обратить их в бегство. Все это происходило неподалеку от "Таваны",  но
в пределах территории Нижнего Маджале.
   Вскоре я нашел свою компанию и, понаблюдав за ситуацией, понял, что
произошло. Судя по всему, у одной из молодых львиц была течка,  она-то
и привлекла внимание старика. А двое его сыновей не давали своему отцу
подступиться к львице.
   Поскольку Батиан теперь регулярно возвещал своим рыком,  кто  здесь
хозяин. Темный редко  посещал  "Тавану".  Но  один  из  его  последних
визитов запомнится мне навсегда.
   Однажды утром я был разбужен шорохом  у  "Батианова  куста"  -  его
любимого мопанового дерева,  растущего  возле  ограды.  Он  метил  его
особенно часто, скребя при этом землю. Накануне ночью  мои  львы  были
недалеко от лагеря; увидев за  ветвями  и  деревьями  желто-коричневую
голову, я встал с раскладушки как  был,  в  костюме  Адама,  шагнул  в
направлении льва и позвал:
   - Батиан... Батиан...
   Я был всего в одном шаге от ограды, отделявшей меня  от  дерева,  и
вдруг из-под него показалась могучая голова и густая массивная  черная
грива - Темный! И тут же из  палатки  до  меня  донесся  встревоженный
голосок Джулии:
   - Ты думаешь, это наши, Гарет?
   Не знаю, кто из нас испытал больший шок - я или Темный.  Я  завопил
на него и отскочил назад; он тоже прыгнул в сторону и дал деру.
   Оказывается, он - я не знал этого  -  метил  Батианов  куст  и  был
напугал моим внезапным появлением. Джулия наблюдала за развитием всего
сценария  и  теперь,  когда  от  сна  у  нее  не  осталось  и   следа,
покатывалась со смеху; но у нее сделалась  почти  истерика,  когда  я,
потрясенный неожиданной встречей, поспешил в  палатку  и  стал  спешно
натягивать шорты. А что вы хотите? Когда всего в одном  ярде  от  тебя
стоит огромный взрослый лев, ты, как никогда, почувствуешь себя голым!




        Глава восьмая. КЛЫКИ И КОГТИ ПРОТИВ РОГОВ И КОПЫТ

   Начиная с июля у Рафики и Фьюрейи уже регулярно была  речка.  Тогда
они всякий раз убегали на север в поисках самцов и часто находили  их.
Похоже, половая зрелость  у  львиц  наступает,  по  крайней  мере,  на
полгода раньше, чем у самцов. Видимо, обе  сестрицы  признали  Батиана
неподходящим партнером и уходили на поиски более зрелых.
   Фьюрейя удалялась от  лагеря  на  больший  срок,  чем  Рафики,  ища
компании то од