перепачканные руки Элана:
   - Ну, теперь все в порядке, Гарет.
   Его слова несколько успокоили меня,  но  при  мысли  о  возможности
попасть в автокатастрофу ночью, за много миль от места назначения,  да
еще с тремя львами в кузове, у меня екало сердце.
   И вот мы тронулись в путь и взяли курс на север. Поначалу наш  путь
лежал по улицам Габороне. Чиновник  из  компании  по  найму  грузового
транспорта,  где  мы  взяли  грузовик  с  шофером  по   имени   Сонни,
рекомендовал нам его как опытного и умелого в ночной езде.
   Как ни  странно,  мы  без  всяких  проблем  прошли  ветеринарные  и
полицейские посты на пустынной дороге: новость о прибытии  в  Ботсвану
львов несколько раз передавалась в этот день по местному радио. Всякий
раз, когда нам задавали вопрос, что мы везем, на наш  необычный  ответ
полицейские и ветеринарные службы неизменно отвечали:
   - Да, да, мы слышали по радио. Проезжайте.
   Но около часа ночи, когда  мы  находились  в  пути  уже  три  часа,
неожиданно возникла проблема. Взглянув на Сонни,  я  увидел  во  мраке
кабины, что его глаза слипаются. Я посчитал за лучшее самому сесть  за
руль, с чем он охотно согласился. Джулия  встревожилась,  но  виду  не
подала: она знала, как я был измотан, но ей было известно не хуже, как
важно было достичь цели до восхода солнца.
   К счастью, дорога была пустынной, и я  быстро  освоился  с  тяжелой
машиной, ее тормозами и коробкой передач.  Сонни  блаженно  дрыхнул  в
кабине, львы - в кузове. Джулия, сидевшая между  мной  и  Сонни,  была
очень взволнованна и, пока я сидел за рулем, не спускала с меня  глаз,
опасаясь, как бы и меня не сморила дремота. Впоследствии  мы  с  Сонни
садились за руль по очереди, а за час до восхода съехали  на  обочину,
решив хоть немножечко поспать. Джулия и Сонни остались в кабине,  а  я
полез спать в кузов ко львам, предварительно осмотрев клетки.
   Наконец после шестнадцатичасового пути  мы  прибыли  к  обнесенному
оградой  лагерю   на   северо-востоке   Тули.   Это   был   небольшой,
бесхитростный лагерь, который нам построила для  осуществления  нашего
проекта охотничья станция Тули-сафари, с самого начала оказывавшая нам
спонсорскую поддержку. Впоследствии мы назвали этот лагерь "Тавана"  -
"Львенок".
   Путешествие подошло к концу. С помощью работников лагеря,  а  также
поджидавших нас зевак мы выгрузили клетки и отнесли в  отведенный  для
львят загон. Под щелканье фотоаппаратов и жужжание кинокамер -  срочно
в номер или в выпуск новостей!  -  я  торжественно  выпустил  Батиана,
Фьюрейю и Рафики из клеток.
   Фьюрейя,  чей  независимый  характер  становился  мне   все   более
очевидным, бесстрашно выступила из клетки, сверкая глазами.  Напротив,
Рафики вышла из клетки с опаской - опять-таки сказалась ее натура! - с
опущенной головой, настороженным взглядом и явно ища у меня поддержки.
Бедняга Батиан, которого в пути пришлось  накачать  транквилизаторами,
еще не успел оправиться от их воздействия, и потому движения его  были
вялыми. Когда я выпустил его из клетки, он вышел,  стараясь  выглядеть
как можно игривее, но координация движений у него была нарушена, и при
взгляде на него у меня сжалось сердце.  Я  поговорил  со  всеми  тремя
ласковым, успокаивающим тоном и, поставив перед каждым из них миску  с
водой, уговорил попить.
   Бригада новостей, приглашенная в лагерь  нашим  спонсором,  засняла
эти сцены, а затем, когда я роздал львам по куску мяса, стала брать  у
меня интервью перед камерой.  Оно  уже  закончилось,  а  на  меня  еще
продолжали сыпаться вопросы; между тем я  чувствовал  себя  ничуть  не
лучше Батиана - дальняя дорога притупила мою способность соображать, а
к чувству облегчения примешивалось и ощущение беспокойства.
   Где-то спустя час доброжелатели,  журналисты  и  сотрудники  лагеря
наконец-то покинули нас, оставив нас с  Джулией  и  львов  в  покое  и
тишине нашего нового дома. И именно теперь, когда умолк весь этот  шум
и гам, я почувствовал такую измотанность, что у меня ныло все тело.
   Вечером, собираясь спать, я поставил раскладушку  возле  загона  со
львами, чтобы быть с ними рядом. Все трое,  довольные  жизнью,  лежали
вместе,  причем  каждый  касался  другого  лапой  или   хвостом.   Моя
раскладушка стояла на расстоянии вытянутой руки от них.
   Меня переполняли усталость и  одновременно  радость.  Я  готов  был
плакать от  счастья,  что  далекое  путешествие  львов  закончилось  и
впереди у них было новое будущее. Это было напряженное  время.  Гибель
Джорджа по-прежнему не давала мне покоя, равно  как  и  его  последнее
желание: "Я хочу, чтобы эти львята были свободны".

        x x x

   Как же готовить львов к жизни в  дикой  природе?  У  меня  не  было
длительного опыта этой работы. Кое-чему я научился от  Джорджа,  когда
помогал ему в работе с львятами, но это все. Теория подготовки крупных
хищников к жизни в дикой природе никогда  не  была  сформулирована  на
бумаге(*1), прежде всего потому,  что  этим  занималось  слишком  мало
людей. Приходится сожалеть о том, что  зоологи  не  собрали  изыскания
Джорджа и его понимание процесса подготовки  львов  к  жизни  на  воле
воедино в виде брошюры или статьи. У меня было очень мало  руководящих
указаний, которым можно, было бы следовать,  если  не  считать  весьма
общей информации, которую я почерпнул из книг Джорджа и Джой.
   Тогда я сам сформулировал три важнейших принципа:
   1. Знакомить львов с новой средой, давая им  возможность  освоиться
на этой территории и обеспечить себе безопасность.
   2.  Предоставлять  львам  любую  возможность  охотиться,   создавая
ситуацию, при которых они могли бы развивать  присущие  им  врожденные
навыки охоты.
   3. Поддерживать взаимное и глубокое доверие между львами и мной, но
при этом  доводить  до  минимума  их  контакты  с  другими  людьми,  с
надеждой, что в перспективе они будут смотреть  на  человека  теми  же
глазами, что и дикие львы.
   В первые шесть месяцев я вставал до рассвета, готовясь провести  со
львами в дикой природе большую часть  дня.  Пока  я  быстро  одевался,
выпивал чашку чаю и брал ружье, флягу, блокнот и фотоаппарат, львы уже
в нетерпении подвывали в своем загоне.  Тогда  я  подходил  к  воротам
загона и отворял их. Все  трое  выскакивали,  радостно  постанывая,  и
терлись  об  меня;  впрочем,  Батиан  уже  перестал   тереться   своей
рыжевато-коричневой головой об мою.
   Львы переполнялись заразительным чувством  веселья  и  волнения.  Я
махал на прощанье  Джулии,  которая  каждое  утро  наблюдала  за  всем
происходящим из-за двенадцатифутового забора,  окружавшего  лагерь,  а
трое львят - которым было теперь пятнадцать месяцев от роду  и  каждый
весил шестьдесят - семьдесят килограммов - прыгали на  меня  и  бегали
вокруг, заигрывая друг с другом.
   Часто Джулии приходилось ждать нас по восемь  -  двенадцать  часов,
когда мы все четверо возвращались домой, усталые, истомленные  голодом
и жаждой. Каждое утро мы со львами  уходили  охотиться  и  исследовать
местность, никогда не зная, какие ситуации могут возникнуть.  Вдруг  у
них будет слишком мало добычи? Или мы встретим  слонов?  А  что,  если
Батиан опять чуть не наступит на ядовитую гадюку?
   Я не учил львов охотиться - это было у них в крови, -  но  заметив,
скажем, стадо антилоп, я подводил их к нему. Львы  быстро  сообразили,
что, когда я припадаю к земле, значит, впереди что-то есть. Тогда  они
осторожно ползли вперед, пока не замечали то, что увидел я.
   Прошли недели, и теперь уже они чаще указывали мне, опустив голову,
что учуяли добычу и собираются напасть.  Впрочем,  должен  признаться,
что один  раз   мне   пришлось   взять   обеими   руками   за   голову
невнимательного  Батиана  и  повернуть  ее   в   сторону   кормившейся
неподалеку импалы, чтобы он обратил  на  нее  внимание.  Только  после
этого он изготовился к охоте.
   Первые два животных, добытых львятами,  показали  мне  пример,  как
нужно  помогать  львам  учиться  охотиться.  Читатель  потрясен?   Мое
поведение покажется ему слишком жестоким?  Но  ведь  в  дикой  природе
происходит так:  львица-мать,  поймав,  например,  детеныша  антилопы,
сначала показывает его своим детям. Те  играют  с  ним,  как  кошка  с
мышью, пока он живой, и затем  убивают.  Так  предопределено  законами
природы, и по тем же соображениям я  показывал  львятам  ситуации,  из
которых они набирались опыта. Именно эти приобретенные знания  помогут
им в будущем обеспечивать пищей самих себя.
   Первым  зверем,  ставшим  добычей  моих  львов,  стала  генетта   -
пятнистый зверь из семейства мангустов размером с домашнюю кошку  и  с
лисьей мордой. Как-то вечером,  возвращаясь  со  львами  в  лагерь,  я
увидел, как из дупла старого ствола дерева  торчит  золотой  с  черным
хвост. Когда я приблизился к дуплу, хвост  медленно  втянулся  внутрь.
Это движение привлекло внимание Рафики. Она обнюхала дыру и  поскребла
ствол лапой, в то время как Батиан и Фьюрейя  осторожно  приближались,
охваченные любопытством. Я постучал по стволу палкой. Вдруг  из  дупла
выскочил какой-то зверек и пустился в бегство. Началась охота  -  львы
пустились в погоню за генеттой, я - за львами.
   Как ни странно, генетта была поймана не одной  из  более  проворных
сестричек,  а  Батианом.  Он  не  убил   ее   на   месте,   а,   зажав
сопротивляющегося зверька своими уже могучими когтями, поднес  поближе
к своей морде и  пристально  всмотрелся  в  него.  Никогда  не  забуду
охватившего  его  удивления,  а  может  быть,  и  раздражения,   когда
неожиданно генетта сделала выпад вперед и укусила Батиана  за  нос,  а
затем снова отважно впилась ему в морду своими маленькими, острыми как
бритва зубами. Тут  подскочили  Рафики  и  Фьюрейя;  зарычав  на  них,
отгоняя от своей добычи, Батиан мигом прокусил  генетте  брюхо.  Долго
мучиться ей не пришлось.
   После того как Батиан наигрался с убитой им генеттой,  ее,  в  свою
очередь,  освидетельствовали  львицы  -  обнюхивая  и  вертя  в  лапах
небольшую тушку, они гримасничали. Когда  я  наблюдал  за  всем  этим,
чувство гордости за своих подопечных у  меня  смешивалось  с  чувством
горечи  по  поводу  генетты,  с  таким  мужеством  встретившей   столь
огромного противника. Это смешанное чувство я многократно испытывал  в
подобных случаях  в  последующие  несколько  месяцев.  Если  бы  я  не
постучал  палкой,  генетта,  возможно,  и  не   покинула   бы   своего
безопасного укрытия. При всем том, что я был горд  за  Батиана,  я  не
смог рассказать об этом случае Джулии сразу по возвращении  в  лагерь:
подобные инциденты пробуждали во мне противоречивые чувства.
   Второй зверь тоже был  добыт  ими  отчасти  с  моей  подачи.  Через
несколько дней после случая с генеттой я вел львов в направлении стада
импал, кормившегося вблизи стаи павианов. Я знал, что, как  бы  мы  ни
осторожничали, подкрасться к импалам незамеченными  будет  невозможно:
бдительные павианы  непременно  поднимут  такой  лай  и  скандал,  что
выдадут наше присутствие.
   Так и случилось. Когда мы приблизились, павианы подняли шум и  гам.
Импалы встревожились, заметили нас, и стадо бросилось наутек. Затем  и
павианы, к моему удивлению, неспешной трусцой поскакали в долину.  Тут
во львах, возбужденных шумом обезьян, взыграла охотничья кровь  -  они
пустились за обезьянами в погоню, на минуту позабыв про все  охотничьи
тонкости и уловки.
   Я устремился вслед за  львами  и  вдруг  услышал  впереди  себя  на
близком расстоянии громкое рычание одного из них и крик павиана. Через
несколько минут я увидел Рафики, стоящую на задних лапах под деревом и
взирающую ввысь. На ветках сидела крупная немолодая  павианиха  -  она
побывала в когтях и зубах Рафики, и ей едва удалось вырваться.
   Когда появился я, Рафики повернулась и кинулась ко мне. Я  погладил
ее по голове и тут же услышал, а затем и увидел, что павианиха слезает
с дерева, чтобы удрать. Как только  она  оказалась  на  земле,  Рафики
бросилась за ней, и я потерял их из виду в  густых  кустарниках  -  до
меня доносились лишь рычание и вопли. Я побежал на эти крики и увидел,
как павианиха, страдая от невыносимой боли, медленно ползла  к  группе
деревьев, преследуемая Рафики. Я заметил, что павианиха была  покусана
в задние ноги и живот.
   Меня удивило, как, несмотря на столь жестокие раны, павианиха,  как
когда-то  генетта,  повернулась  к  Рафики  и  предприняла  дерзостную
попытку броситься на нее,  обнажив  свои  острые  зубы.  Рафики  одним
прыжком отскочила в сторону. Тут павианиха заметила мое присутствие  и
повернулась с тем же жестом ко мне. Я тоже отступил, и  отнюдь  не  из
любезности к Рафики - раненый и разъяренный павиан представляет  собой
жуткое зрелище, и я знал,  сколь  страшное  оружие  его  зубы:  бывали
случаи, когда павианы рвали на части атаковавших их собак.
   Павианиха снова медленно  взобралась  на  дерево  и,  подтянувшись,
тяжело осела на ветвях. Рафики  встала  на  задние  лапы,  все  больше
нагоняя страху на слабеющую жертву. После, увидев, что  Рафики  теряет
интерес к обезьяне, я пристрелил ее, мотивируя свои действия тем,  что
пусть лучше умрет мгновенной, чем  медленной  и  мучительной  смертью.
Зато тушка обезьяны послужит львам  ознаменованием  удачной,  успешной
охоты.
   Как только обезьяна рухнула на землю, Рафики  подскочила  к  ней  и
инстинктивно вцепилась в нижнюю часть позвоночника -  этот  рывок  был
чем-то вроде "выстрела милосердия". Тут, тяжело дыша, подбежали Батиан
и Фьюрейя - очевидно, вернувшись после преследования остального стада.
Заметив братишку и сестренку, Рафики тут же схватила павианиху за  шею
и оттащила в кусты. Ее приглушенное рычание явно давало понять брату и
сестре, что делить с ними добычу она вовсе не  собиралась.  Затем  она
принялась  инстинктивно  терзать  покрытую   длинной   шерстью   шкуру
павианихи  -  это  продолжалось  сорок  пять  минут,  после  чего  она
приступила к еде. Я сидел рядом и наблюдал  за  ней,  и  вдруг  Рафики
неожиданно бросила добычу, оставив долю Батиану.
   Павианы отнюдь не являются излюбленной добычей львов. Но коль скоро
возникла такая ситуация, я быстро сообразил, что мои подопечные  будут
использовать любую возможность поохотиться за павианом,  тогда  как  я
рассматривал сегодняшнюю добычу лишь как практическое  занятие.  Но  в
ряде случаев, когда мои львы добывали павианов, они обгладывали их  до
костей.
   Инцидент с обезьяной напомнил мне  случай,  свидетелем  которого  я
когда-то стал в Тули: три львицы подстрекали к атаке на павианов своих
подросших детенышей. И в этом случае  львицы  инспирировали  нападение
исключительно с целью дать  урок  своему  потомству.  Когда  львицы  с
детенышами настигли стадо и окружили его,  взрослые  мамаши  отошли  в
сторону, дав возможность своим чадам вырваться вперед и атаковать.
   В результате львята убили четырех детенышей павианов,  но,  в  свою
очередь, были здорово напуганы вернувшимися  взрослыми  павианами.  Те
отогнали их от невысоких деревьев, на которых гроздьями повисли  самки
и детеныши. Как только львята отступили, пленники попрыгали с деревьев
и кустарников и скрылись в подлеске.
   Еще одним животным, которого мои  львы  часто  преследовали  в  эти
первые недели, оказался варан. В заповеднике  водятся  два  вида  этих
крупных ящериц - нильский  варан,  любящий  воду,  и  скальный  варан,
который  попадался  львятам  чаще  всего.  Взрослые  особи   достигают
полутора метров в длину и, если  к  ним  приблизиться,  могут  здорово
огреть хвостом. Охота на этих  ящериц  велась  лишь  как  практическое
занятие - я ни разу не видел, чтобы мои львята пытались их есть.
   Как-то вечером дорогу моим львятам перебежал варан,  который  затем
залез на небольшое дерево. Подпрыгнув, Фьюрейя стащила  его  с  ветки.
Как только ящерица оказалась на  земле,  к  ней  подскочила  Рафики  и
впилась в нижнюю часть позвоночника. Все трое сцепились не на шутку, и
тут варану удалось отомстить противнику. Рафики взяла голову варана  в
пасть, а тот немедленно схватил ее зубами за язык. Она пыталась тащить
ящерицу за тело, но та держала мертвой хваткой,  причиняя  невыносимую
боль.  Я  же  наблюдал,  как  Рафики  высовывала  язык,  с   которого,
покачиваясь, свисал варан, а  затем  втягивала  его,  и  треть  варана
исчезала в ее пасти.
   Напуганная львица пыталась громко рычать,  но  из-за  того,  что  в
пасти у нее находился варан, издавала странные, никогда  не  слышанные
мной звуки. Потрясенные таким рычанием Фьюрейя и Батиан  оглядывались,
думая, что сюда забрели чужие львы; Батиан  даже  отскочил  в  сторону
посмотреть.  Прошло  еще  пять  минут,  прежде  чем   Рафики   удалось
освободить от варана свой кровоточащий язык. Оставив ящерицу на земле,
она тут же отбежала и  заковыляла  к  воде,  где  находилась  Фьюрейя.
Батиан почему-то вернулся к ящерице, схватил ее и отнес к воде. Бросив
ее там, Батиан попил и оставил рептилию в покое.
   В другом случае от варана здорово досталось всем троим.  Когда  мои
львы окружили эту ящерицу, она приобрела необычно  угрожающий  вид.  В
ответ на попытки хватать ее лапами ящерица била  противников  хвостом,
как кнутом, а дальше началось такое, чего я прежде никогда не  замечал
за варанами. Метровая ящерица прыгала  вперед-назад,  разинув  рот,  и
кусала львов за лапы и за морды. Поведение ящерицы настолько  потрясло
их, что начались стычки и между ними самими. Когда кто-нибудь  из  них
задевал мой ботинок или приклад ружья, он отскакивал в сторону, думая,
что это  ящерица.  Конфронтация  продолжалась  минут  двадцать,   пока
пробегающее стадо зебр не отвлекло внимание львов, и тогда  варан  был
отпущен с миром.
   Еще одним необычным существом, на которое мои львята были не  прочь
поохотиться, оказалась черепаха. Я не  раз  видел,  как  то  один,  то
другой из них принимал охотничью позу,  опуская  голову.  Я,  конечно,
вглядывался вперед, чтобы увидеть, какую же  добычу  они  учуяли.  Лев
неизменно полз вперед, затем рывок - и вот он замер  на  одном  месте.
"Очередная черепаха", - думал я.
   Львы пытались обгладывать, а иногда и прокусывали твердый черепаший
панцирь. Иногда львы заигрывали с черепахой, глубоко убиравшей  голову
в панцирь, а затем, если что-то их отвлекало или они  теряли  интерес,
отпускали. Многие оставались после этого совершенно невредимыми,  если
не считать нескольких царапин на панцире.
   Шагая дальше, я представлял  себе  этот  инцидент  с  точки  зрения
черепахи.  Ползет  себе,  одной  ей  ведомо  куда;  голова   всего   в
какой-нибудь паре дюймов над каменистой почвой. Вдруг на нее  налетает
черная тень, и, едва черепаха убирает голову и лапы под крышу панциря,
кто-то наваливается со страшной силой. Спрятавшись под  панцирем,  она
чувствует, как кто-то тащит ее за ноги, бесцеремонно волочит по  земле
и переворачивает на спину. Проходят минуты,  и  черепаха,  необъяснимо
как, оказывается в нормальном положении и оставлена в покое. Тогда она
осторожно  высовывает  голову,  затем  ноги  и  оглядывается   вокруг.
Убедившись, что опасности нет, она снова пускается в  путь.  Поскольку
черепаший век долог, такое в их жизни  случается,  вероятно,  не  раз.
Представьте же себе, как такая много повидавшая на своем веку черепаха
бурчит, словно почтенный прадедушка на  расшалившихся  правнуков:  "Ах
вы, львята, такие-сякие, холеры на вас  нету!"  -  и  продолжает  свой
путь.
   Эти первые дни походов со львами по Тули стали  хорошей  школой  не
только для Батиана, Фьюрейи и Рафики, но и для  меня  самого.  Будучи,
как  человек,   в   привилегированном   положении   по   сравнению   с
несмышленышами в дикой природе,  я  становился  свидетелем  уникальных
случаев взаимоотношений между львами и их добычей,  а  также  узнал  о
многих аспектах поведения львов.
   Когда жара становилась невыносимой, мы со  львами  устраивались  на
отдых, где только находили  тень.  В  т