ень в черных очках вот так вот и был намертво приклеен к  белой
фанерной стене.
   Шеветта вынула очки из футляра; черная, вроде замши, подстилка  мгновенно
спружинила, выпрямилась,  превратилась  в  гладкую,  без  малейшей  вмятины,
плоскость.
   Очки беспокоили Шеветту. И не только, что она  их  украла,  а  и  вообще,
странные они были какие-то. Слишком уж тяжелые,  даже  если  учесть  большие
заушники. Оправа словно выточена из графита,  а  может,  не  "словно",  а  и
вправду,  вот  ведь  велосипедная  рама:  там  бумажная  серединка   покрыта
графитом, и это - самая современная технология, "Асахи Инжиниринг" иначе  не
работает.
   Стук деревянного шпателя: Скиннер взбалтывает яйца.
   Шеветта надела очки. Темнота, полная темнота.
   - Кэтрин Хэпбсрн, - сказал Скиннер.
   - А? - переспросила Шеветта.
   - У нее тоже были такие вот очки. Большие.
   Шеветта взяла зажигалку, лежавшую рядом с примусом, щелкнула и попыталась
рассмотреть пламя сквозь одно из стекол. Фиг там.
   - И для чего же они такие, для сварки?
   Скиннер выложил ее  долю  яичницы  па  алюминиевую  армейскую  тарелку  с
отштампованным годом выпуска "1952", а затем поставил тарелку на стол, рядом
с вилкой и уже налитой кружкой черного кофе. [124]
   - Ничего не видно, черные, и все.
   Шеветта положила очки на стол, пододвинула табуретку, села и  взялась  за
яичницу. Скиннер тоже сел и начал  есть,  время  от  времени  поглядывая  на
Шеветту.
   - Советский Союз. - сказал он глотнув кофе.
   - Чего?
   - Вот так вот они делали солнечные очки в светлой памяти Советском Союзе.
Два завода солнечных очков, и один из них такие вот все время и выпускал.  И
прямо на склад, ведь никто их не покупал,  покупали  нормальные,  с  другого
завода. Забили склад под самую крышу.
   - Завод выпускал непрозрачные очки?
   - Советский Союз, что ж ты хочешь.
   - Они там что, были совсем с приветом?
   - Не так-то все это просто... А где ты их взяла?
   Шеветта взглянула на свою кружку.
   - Нашла.
   Она взяла кружку со стола, старательно глотнула.
   - Работаешь сегодня?
   Скиннер встал, заправил рубаху в  джинсы,  потрогал  проржавевшую  пряжку
ремня, перевязанную для верности проволокой.
   - С обеда до пяти.
   Шеветта взяла очки со стола, взвесила их в руке. Да, слишком уж тяжелые.
   - Нужно позвать кого-нибудь, чтобы проверил топливные элементы.
   - Фонтейна? [125]
   Скиннер не ответил. Шеветта уложила очки на черную замшу, закрыла футляр,
встала, собрала со стола посуду и отнесла к раковине.  Искоса  взглянула  на
футляр.
   Выкинуть надо, подумала она, и дело с концом.



          9
   КОГДА ДИПЛОМАТИЯ БЕССИЛЬНА

   В тот же день, поближе к вечеру, Райделл сел в Бербанке  на  конвертиплан
"Кал-Эр". Фредди, мужик из Сан-Франциско, сказал:  приходи  на  аэродром,  я
забронирую билет и оплачу. Пассажиры здесь были попроще, и "Кал-Эр"  считала
излишним баловать их  компьютерными  развлечениями.  Противно  пищали  дети.
Райделлу досталось место у окна. Внизу плыла россыпь огней, чуть размытая  и
радужная,  -  кто-то  из  предыдущих   пассажиров   прислонился   к   стеклу
набриолиненной головой. Калифорнийская долина. Бирюзовые бездны плавательных
бассейнов,  подсвеченных  из-под  воды.  Большая  это  теперь   редкость   -
плавательный бассейн. Тупая боль в руке.
   Райделл прикрыл глаза и увидел отца,  стоящего  у  кухонной  раковины  их
флоридского  автофургона.  В  этот  момент  смерть  уже  вызревала  в   нем,
превращалась в факт, какая-то грань была пройдена. Отец  стоял  у  раковины,
мыл стакан и говорил о своем брате. Дядя Райделла был  на  три  года  младше
отца и к тому времени пять лет уже как умер; однажды он прислал Райделлу  из
Африки футболку в пакете с [126] мягкой, из пузырчатого пластика, подкладкой
и с армейскими марками. На марках  был  один  из  древних  бомбардировщиков,
"В-52", и надпись: "КОГДА ДИПЛОМАТИЯ БЕССИЛЬНА".
   - Как вы думаете, это что - Прибрежный хайвэй?
   Райделл открыл глаза. Соседка чуть привстала и вглядывалась  в  затянутый
бриолиновой пленкой иллюминатор. Старая, старше, чем был бы сейчас  отец,  и
похожа на миссис Армбрастер из пятого класса.
   - Не знаю, - сказал Райделл, - может быть. То есть, - добавил он,  -  мне
они все кажутся улицами, я не здешний.
   Любознательная соседка улыбнулась и снова втиснулась в узкое  кресло.  Ну
точно как миссис Армбрастер, такое же дикое сочетание твида  и  оксфордского
хлопка, та же индейская накидка. Уж эти  бодрые  старушонки  в  крепких,  на
толстой подошве, ботинках!
   - Никто из нас не здешний.  -  Морщинистая  рука  похлопала  Райделла  по
коленке цвета хаки. ("Да оставь ты себе эти брюки", - сказал Кевин.) - Такие
уж времена.
   -  У-гу,  -  промычал  Райделл,  отчаянно  нащупывая  кнопку,  опускающую
сиденье, маленький стальной кружок, который  поможет  опрокинуться  в  некое
подобие сна. Он снова закрыл глаза.
   - Хорошо, что до Сан-Франциско так близко. Я лечу туда,  чтобы  перевести
своего покойного мужа в одну  из  малых  криогенных  фирм,  -  не  отставала
"миссис Армбрастер". - В фирму,  предоставляющую  клиентам  индивидуалъ[127]
ные консервациоиные модули. Реклама называет их "салонами" -  гротескно,  не
правда ли?  Райделл  нашел  кнопку  и  выяснил,  что  "калэровские"  сиденья
откидываются не больше чем на десять сантиметров.
   - Он в крио - сколько же это? - уже девять лет,  и  все  это  время  я  с
ужасом думаю, что его мозг болтается там, в этом  гелии,  вместе  с  сотнями
других. Завернутый в фольгу. Ну совсем как печеная картошка, верно?
   Райделл открыл глаза. В данной ситуации не подходил ни один из  возможных
ответов.
   - Или как кроссовки в сушилке, - сказала старуха. - Я  понимаю,  что  все
они насквозь промерзшие, и все  равно  вот  как-то  не  чувствуется  в  этом
настоящего, достойного упокоения.
   Райделл разглядывал спинку переднего сиденья. Голый пластик. Серый.  Безо
всякого всего - телефона и того нет.
   - Конечно же, эти маленькие конторы не  могут  обещать  ничего  нового  в
смысле грядущего пробуждения, но так будет пристойнее. Я  уверена,  что  так
будет пристойнее.
   Молчать дальше было уже просто невежливо. Райделл повернул голову и,  сам
того  не  желая,  встретился  со  старухой  взглядом.   Светло-карие   глаза
запутались в паутине тончайших морщинок.
   - К тому времени, как он оттает - или что уж там они  с  ним  в  конечном
итоге сделают, - меня к тому времени уже  не  будет,  я  не  буду  при  этом
присутствовать. Идея замораживания в корне противоречит моим  принципам.  Мы
постоянно с ним спорили. Я не могла [128] забыть о миллиардах  мертвецов,  о
бесчисленных людях, умирающих в бедных странах. "Дэвид, - говорила я,  -  ну
как ты можешь помыслить о таком, когда большая часть человечества не  знает,
что такое кондиционер?"
   Райделл открыл рот. И снова закрыл.
   - Лично я имею членский билет "Угасни в полночь".
   Райделл не понимал выражения "членский билет", а вот что такое "Угасни  в
полночь", это он знал. Общество коллективной  самоэвтаназии,  запрещенное  в
штате  Теннесси,  только  кто  же  сейчас  смотрит  на-законы   и   запреты?
Рассказывали, что они даже накрывают для врачей и  санитаров  скорой  помощи
стол - печенье обычно и молоко. Собираются группой в восемь-девять человек и
- прямиком на  тот  свет.  Никого  не  подводят,  травятся  хитрыми  смесями
лекарств, имеющихся  в  свободной  продаже,  ни  стуку  ни  грюку,  сплошная
благодать, вот они какие, эти УП. Упыри - так называют их санитары.
   - Простите, пожалуйста, мэм, - сказал Райделл, - но мне просто необходимо
немного поспать.
   - Спите, юноша, спите, у вас и вправду очень усталый вид.
   Райделл откинул голову на спинку, закрыл глаза и открыл их  снова  только
тогда, когда резко изменился рев двигателей; конвертиплан шел на посадку.


   - Томми Ли Джонс, -  произнес  черный  парень.  Его  прическа  напоминала
перевернутый  [129]  цветочный   горшок,   обвитый   аккуратно   выдавленной
спиральной дорожкой. Нечто вроде шрайнерской(1) фески, только без  кисточки.
Росту  -  пять  футов,  ядовито-желтая  рубаха  на  три  размера  велика   и
разукрашена пистолетами всех существующих в природе  систем,  в  натуральную
величину,  огромные  темно-синие  шорты  болтаются   ниже   колен,   круглые
зеркальные очки  со  стеклами  размером  в  пятидолларовую  монету,  длинные
гольфы, кроссовки с крошечными красными светлячками по краю подошв.
   - Обознался, - сказал Райделл.
   - Не, мужик, ты выглядишь точно как он.
   - Как кто?
   - Томми Ли Джонс.
   - Кто?
   - Это, мужик, актер был такой.
   Райделл  на  секунду  решил,  что  этот  парень  тоже  из  последователей
преподобного Фаллона. Вот даже очки - один к одному как Саблеттовы линзы.
   - Ты Райделл. Мы прогнали тебя через "Двойника".
   - Так ты - Фредди?
   "Двойником" называлась полицейская программа, очень полезная при  розыске
пропавших. Сканируешь фотографию нужного тебе человека, получаешь на  выходе
фамилии  полудюжины  знаменитостей,  а  затем   начина-------------------(1)
Шрайнеры (от англ. shrine -  святыня)  -  члены  Древнего  арабского  ордена
аристократов Таинственной Святыни (американская масонская ложа, образованная
в конце XIX в.). [130] ешь опрашивать всех подряд,  не  попадался  ли  им  в
последнее время некто, хоть  отдаленно  напоминающий  А,  В,  С...  Странным
образом, эта методика давала гораздо лучшие результаты,  чем  если  попросту
показывать  людям  снимок.  В  Ноксвиллской  академии  инструктор   объяснял
курсантам, что так в работу вовлекается отдел мозга, куда отложены  сведения
о знаменитостях. Райделл представлял себе этот отдел как специальный  бугор,
или там шишку, занимающуюся кинозвездами и ничем кроме. Интересно, неужели и
вправду такие есть? Тогда понятно, почему Саблетт все фильмы наизусть знает,
шишка у него большая. Только вот когда Райделла прогоняли через "Двойника" в
Академии, получилось, что он точь-в-точь похож на Хауи Клактона, бейсболиста
из Атланты, и никаких тебе Томми Ли Джонсов. Да  и  с  Хауи  Клактоном  дело
очень сомнительное, во всяком случае, сам  Райделл  не  усматривал  никакого
сходства между собой и этим типом.
   - Багаж есть? - спросил Фредди, протягивая Райделлу очень большую и очень
мягкую ладонь.
   - Только это. - Райделл подхватил свой "самсонит".
   - А вон там мистер Уорбэйби.
   Фредди указал кивком на одетую в полувоенную форму охранницу, проверявшую
у пассажиров корешки билетов. Нет, не на охранницу, а  чуть  левее,  где  за
барьером маячила чудовищная фигура негра, такого же [131]  широкого,  как  и
сам Фредди, но раза в два выше.
   - Большой человек.
   - Угу, - кивнул Фредди, - и нам бы лучше  поскорее,  чтобы  он  долго  не
ждал. У мистера Уорбэйби болит нога, я говорил ему: да сидите вы  в  машине,
но он буквально настоял, что придет сюда и встретит тебя лично.
   По пути к турникету и пока охранница проверяла посадочный талон,  Райделл
внимательно  изучал  своего  нового  работодателя.  Шесть  с  лишним  футов,
широкий, как шкаф, но главное, что огромный этот  человек  лучился  огромным
спокойствием - спокойствие, а еще какая-то  такая  печаль  на  лице.  Черный
телевизионный проповедник, которого отец смотрел в последние месяцы,  вот  у
него было такое же лицо. Смотришь на этого  проповедника,  на  его  лицо,  и
чувствуешь, что он успел повидать все печальное дерьмо, какое только бывает,
чувствуешь и вроде как начинаешь ему верить. Во всяком случае,  отец  верил.
Может быть. Отчасти верил.
   На негре было  длинное  пальто  из  оливкового,  ромбиками  простеганного
шелка.
   - Люциус Уорбэйби, - сказал он, вытаскивая из глубоких карманов огромные,
Райделл таких в жизни не видел, ладони. В  неимоверно  низком  голосе  почти
ощущались инфразвуковые гармоники.  На  старомодном,  тяжелом,  как  кастет,
кольце сверкала надпись алмазной крошкой по золоту: "УОРБЭЙБИ". [132]
   - Рад познакомиться, мистер Уорбэйби.
   Рука Райделла утонула в гигантской  черной  клешне,  его  пальцы  ощутили
колкую шершавость алмазов.
   Черный с загнутыми вверх полями стетсон сидел на голове Люциуса  Уорбэйби
ровно, как по ватерпасу, очки - прозрачные, без диоптрий, стекла  в  тяжелой
черной оправе - не исполняли  никаких  функций,  кроме  чисто  декоративных.
Сквозь  никчемные  эти  стеклышки  печально  глядели  чуть  раскосые   глаза
необычного, золотисто-коричневого оттенка. Китайские глаза, решил  про  себя
Райделл. Или кошачьи.
   Великий сыщик опирался на больничный, с регулируемой длиной костыль;  его
новехонькие черные джинсы были заправлены в зеркально начищенные  ковбойские
сапоги трех разных оттенков все того же черного цвета,  под  левой  штаниной
угадывались контуры углеродно-волоконной шины.
   - Ты вроде бы прилично водишь машину. - В голосе Уорбэйби звучала черная,
беспросветная тоска. - Хуанито говорит, ты не знаешь этих мест...
   - Совершенно не знаю. Райделл никогда  еще  не  слышал,  чтобы  Эрнандеса
называли Хуанито.
   - Это хорошо, - продолжал Уорбэйби. - Значит,  и  тебя  здесь  не  знают.
Фредди, возьми у парня сумку.
   Фредди с явной неохотой освободил Райделла от багажа. По его  лицу  можно
было  подумать,  что  "самсонитовская"  сумка  -  нечто  [133]   не   совсем
пристойное, с чем не стоит появляться на людях.
   Украшенная  кольцом  рука  опустилась  на  плечо  Райделла.   Создавалось
впечатление, что кольцо это весит фунтов тридцать.
   - Хуанито говорил тебе, чем мы тут занимаемся?
   - Сказал,  что  гостиничная  кража.  Что  "Интенсекьюр"  привлек  вас  по
контракту и...
   - Да, вот именно, кража. - Судя по виду и голосу Уорбэйби, на нем  лежала
ответственность за все беды земные и он твердо решил нести свое  непосильное
бремя до конца - каким бы ни был этот конец. - Нечто пропало. А  теперь  еще
возникли... осложнения.
   - Какие?
   - Человек, заявивший о пропаже, умер, - тяжело вздохнул Уорбэйби.
   В золотистых глазах - острый, настороженный  блеск.  Тяжелая,  как  гиря,
рука убралась наконец с плеча Райделла.
   - Умер? Каким образом?
   - Убийство, - сказал Уорбэйби. Сказал тихо, печально, но очень отчетливо.
   - Ты задаешься вопросом, откуда у меня такая фамилия, - сказал  Уорбэйби,
успевший  уже  втиснуть  свое  огромное  тело  на  заднее  сиденье   черного
фордовского "Патриота".
   - Я задаюсь вопросом, в какую дырку засунуть ключ зажигания, -  пробурчал
Райделл, изучавший непривычную приборную панель. Американские  производители
упорно ставили на свои машины приборы, по одному на [134] каждый показатель,
в то время как весь остальной мир давно перешел на дисплеи. Возможно, именно
поэтому в мире так мало американских машин. И мотоциклов с ценной передачей,
вроде "харлей-дэвидсона", тоже мало.
   - Моя бабушка была  вьетнамкой,  -  пророкотал  Уорбэйби.  Вот  с  таким,
наверное,  звуком  скальная  платформа,  подпирающая  Калифорнию,  сдвинется
однажды с места и ухнет куда-нибудь там в Китай. - А дедушка - из  Детройта.
Солдат. Привез ее из Сайгона, но потом они разбежались. Мой папа,  его  сын,
сменил свою, то есть его, фамилию на Уорбэйби(1). Жест такой. Дань чувствам.
   - У-гу,  -  промычал  Райделл,  запуская  двигатель  "форда"  и  проверяя
трансмиссию. Для него Сайгон был  местом,  куда  богатенькие  ребята  летают
отдыхать.
   Привод  на   все   четыре   колеса.   Керамическая   броня.   Гудировские
"стритсвиперы", хорошие шины,  враз  не  прострелишь,  разве  что  из  очень
серьезного  оружия.  Перед  вентиляционной  решеткой   болтается   картонный
освежитель воздуха, сделанный в виде симпатичной такой елочки.
   - А насчет "Люциус" - этого я тебе сказать не могу.
   - Мистер Уорбэйби, - раздраженно обернулся Райделл, - куда мы едем?
   Негромко   загудел    вмонтированный    в    приборную    доску    модем.
-------------------(1) Уорбэйби (англ.) - дитя войны. [135]
   - Мать твою, - присвистнул Фредди. - Ну что, суки, делают!
   Райделл взглянул на выползавший из прорези факс. Толстый, абсолютно голый
мужик на пропитанной кровью простыне. Лужа, море крови, не верится даже, что
в человеке ее так много.
   - Что это у него под подбородком? - спросил Райделл.
   - Кубинский галстук.
   - Нет, правда, что это? - Райделл говорил высоким, дрожащим,  непривычным
для самого себя голосом.
   - Его собственный язык.
   Фредди сорвал факс и передал его на заднее сиденье.
   Райделл услышал шорох бумаги.
   - Страшные люди, - сказал Уорбэйби. - Ужасно.



          10
   СОВРЕМЕННЫЕ ТАНЦЫ

   Ямадзаки сидел на низкой деревянной  табуретке  и  смотрел,  как  Скиннер
бреется. Для такого случая  Скиннер  опустил  ноги  с  кровати  на  пол;  он
выскребал лицо одноразовой бритвой, окуная  ее  время  от  времени  в  серый
помятый алюминиевый тазик, зажатый между коленями.
   - Бритва старая, - сказал Ямадзаки. - Вы не собираетесь ее выбросить?
   Скиннер взглянул на пластиковую бритву, затем на японца. [136]
   - Дело в том, Скутер, что посте некоторого момента эти  штуки  больше  не
тупятся.
   Он намылил и выбрил верхнюю губу. Первые дни Ямадзаки был  "Кавасаки".  А
теперь вот - "Скутер". Выцветшие, полуприкрытые красными  набрякшими  веками
глаза старика смотрели спокойно, равнодушно, однако Ямадзаки  казалось,  что
Скиннер внутренне смеется.
   - Вам смешно на меня смотреть?
   - Сегодня - нет. - Скиннер уронил бритву в тазик,  хлопья  пены  и  седые
волоски шустро разбежались к краям. Поверхностное  натяжение.  -  Во  всяком
случае, не так, как в тот день, когда ты гонялся за говешками.
   Ямадзаки потратил недавно целое утро  на  составление  схемы  канализации
группы жилищ, которую он называл про  себя  "квартал  Скиннера".  Прозрачные
пятидюймовые шланги превращали это не очень аппетитное занятие в нечто вроде
увлекательной детской игры.  Ямадзаки  выбирал  какой-нибудь  приметный  ком
отходов и следил, как тот  движется  от  одного  жилища  к  другому.  Шланги
свисали   изящными,   безо   всякого    порядка    расположенными    дугами,
перепутывались, как нервные волокна, уходили в тысячегаллонный буферный бак,
приваренный под мостом. Скиннер сказал, что,  как  только  бак  наполняется,
ртутный выключатель, управляемый поплавком,  приводит  в  действие  струйный
насос и все накопившиеся  отбросы  перекачиваются  по  трехфутовой  трубе  в
городскую канализацию. [137]
   Интересный  пример  связи  между  автлном  ной  подпрограммой   моста   и
программой города, есть о чем подумать, но сейчас гораздо важнее вытащить из
Скиннера историю моста. Убежденный, что именно  Скиннер  обладает  ключом  к
экзистенциальному  смыслу  моста,   Ямадзаки   полностью   забросил   прямые
физические исследования здешних, крайне необычных структур, чтобы  проводить
в компании старика как можно больше времени. Ежевечерне он отсылал собранные
за день материалы на кафедру социологии Токийского университета.
   Сегодня по пути к лифту он разминулся на лестнице с  этой  девушкой,  она
несла вниз велосипед. Девушка работает где-то в городе, курьером.
   Важно ли, что Скиннер делит  кров  с  особой,  зарабатывающей  хлеб  свой
насущный на этом архаичном перекрестке  информации  и  топографии?  Конторы,
между которыми она мечется на велосипеде, объединены  электронно,  являются,
по сути дета, одним  огромным  рабочим  местом,  все  расстояния  смазаны  и
упразднены монолитной системой, обеспечивающей мгновенную связь. Но ведь эту
самую монолитность, благодаря которой материальная почта стала дорогостоящим
капризом,  можно  рассматривать  и  как  пористость,  естественным   образом
создающую спрос на услуги, предоставляемые Скиннеровой  жиличкой.  Физически
перенося  клочки  информации  за  пределами  вездесущей,  из  той  же  самой
информации состоящей Сети,  она  обеспечивает  [138]  абсолютную,  осязаемую
надежность, нечто вроде твердой  опоры  в  текучем,  безбрежном  океане.  Вы
знаете, что пос