27
   ПОСЛЕ ГРОЗЫ

   - Мочой воняет, - пожаловался Скинпер. Ямадзаки с трудом разлепил  глаза.
Только что они с Джей-Ди Шейпли стояли посреди бескрайней равнины - даже  не
равнины, а гладкой,  почти  геометрически  абстрактной  плоскости,  -  перед
черной, как обсидиан, стеной, исписанной именами мертвых.
   Он поднял голову и огляделся. Темно. Сквозь  витраж  пробивается  тусклый
предутренний свет.
   - Откуда ты взялся, Скутер? Что ты здесь делаешь? [330]
   Крестец и поясница японца тупо, противно ныли.
   - Гроза, - пробормотал он, все еще не совсем проснувшись.
   - Какая еще гроза? А где девица?
   - Ушла, - сказал Ямадзаки. - Вы что, не помните? Лавлесс.
   - Чушь ты какую-то мелешь.
   Скиннер приподнялся на локте и елозил  ногами,  пытаясь  скинуть  на  пол
одеяла, на покрытом седой щетиной лице застыла гримаса отвращения:
   - Мне нужно помыться. И сухую одежду.
   - Лавлесс. Он нашел меня в баре. Заставил вернуться сюда, сам  он  дороги
не знал. Думаю, он давно за мной следил...
   - Конечно, конечно. А пока - заткнись, ладно?
   Ямадзаки смолк.
   - Нам нужна кастрюля воды. Горячей. Сперва кофе, а в том, что  останется,
я вымоюсь. Ты умеешь обращаться с примусом?
   - G чем?
   - Вон та красная штука. Его нужно  накачать,  я  объясню  тебе,  как  это
делается.
   Ямадзаки встал, сморщился от  боли  в  пояснице  и  неуверенно  шагнул  к
загадочному устройству, на которое указывал Скиннер.
   - Да знаю я, чем она занята.  Пилится.  Снова  учесала  к  дружку  своему
этому, мудиле сраному. Ну точно, Скутер, сколько волка ни корми...
   Опасливо подойдя к  краю  плоской  черной  крыши,  Ямадзаки  взглянул  на
огромный го[331] род, залитый странным  железным  светом.  Игривый  ветерок,
шевеливший его волосы, трепавший обшлага брюк, вчистую отрицал любое,  пусть
самое отдаленное родство со вчерашним  ураганом.  В  голове  вяло  кружились
осколки недавнего сна. "Я простил их", - сказал Шейпли, имея  в  виду  своих
убийц.
   Ямадзаки смотрел на желтый клык "Трансамерики", перетянутый - в память  о
Малом великом - стальными скрепами, и не вспоминал,  а  слышал  бархатистый,
как у молодого Элвиса Пресли, голос. Они же - ты пойми это, Скутер, - они же
хотели как лучше.
   Ветер рвал в клочки доносившиеся из распахнутого люка ругательства - там,
внизу, Скиннер ополаскивался согретой на примусе водой.
   Ямадзаки думал об Осаке, о своем научном руководителе.
   - Наплевать мне на них, - сказал он по-английски. Сказал, словно призывая
Сан-Франциско в свидетели.
   Весь этот город - огромный томассон. А возможно - и вся Америка.
   Ну как понять такое им, живущим в Осаке, в Токио?
   - Эй, на крыше! - окликнул его чей-то голос.
   Ямадзаки обернулся. Рядом с желтой корзиной Скиннерова  фуникулера  стоял
худощавый чернокожий мужчина в плотном твидовом пальто и вязаной шапочке.
   - Как там у вас наверху, все тип-топ? Как Скиннер? [332]
   Ямадзаки вспомнил золотозубого Лавлесса и замялся. А  что,  если  и  этот
человек принадлежит к врагам Скиннера  и  девушки?  Как  отличить  друга  от
врага?
   - Моя фамилия Фонтейн,  -  сказал  чернокожий.  -  Звонила  Шеветта,  она
попросила меня зайти сюда проверить, все ли в порядке со Скиннером,  как  он
грозу перенес. Я обслуживаю здесь электропроводку, и подъемник этот,  и  все
такое.
   - Скиннер сейчас моется, - неуверенно объяснил Ямадзаки. - Во время грозы
он... он немного утратил контроль над собой. И он совсем ничего не помнит.
   - Напряжение будет через полчаса, - сказал чернокожий. - На  нашем  конце
все гораздо хуже. Полетели четыре трансформатора. Пятеро погибших,  двадцать
серьезно раненных, это то, что я знаю. Кофе там у вас есть?
   - Да, - подтвердил Ямадзаки.
   - Не отказался бы от чашки-другой.
   - Да, - сказал Ямадзаки и вежливо поклонился. Чернокожий человек сверкнул
широкой белозубой улыбкой. Ямадзаки вернулся к люку и осторожно спустился по
стремянке.
   - Скиннер-сан! Человек по фамилии Фонтейн - он ваш друг?
   Скиннер  пытался  влезть   в   грязно-серые,   застиранные   кальсоны   с
электроподогревом.
   - Ублюдок он безрукий, а не друг, провода починить и то не может...
   Ямадзаки отодвинул тяжелый бронзовый засов и  открыл  нижний  люк.  Через
несколько секунд внизу появился Фонтейн. Он  оставил  [333]  одну  из  своих
парусиновых  сумок  на  площадке,  повесил  другую  через  плечо   и   начал
карабкаться по ржавым стальным скобам.
   Ямадзаки взял самую чистую  из  грязных  кружек  и  аккуратно,  чтобы  не
прихватить гущу, слил в нее остатки кофе.
   Фонтейн положил сумку на край люка и  только  затем  просунул  в  комнату
голову.
   - Топливные элементы  звезданулись,  -  недовольно  сообщил  Скиннер.  Он
заправлял в шерстяные армейские брюки полы трех, а то и больше,  фланелевых,
ветхих от старости рубашек.
   - Работаем, шеф, стараемся, - сказал Фонтейн, одергивая смявшееся пальто.
- Уже скоро. Мощная была гроза.
   - Вот и этот, Скутер, он тоже про грозу  какую-то  говорит,  -  пробурчал
Скиннер.
   - Ну и верно говорит, без балды, - улыбнулся Фонтейн. - Благодарствую,  -
добавил он, принимая из рук Ямадзаки дымящуюся кружку.  -  Шеветта  сказала,
что задержится, чтобы вы постарались без нее обойтись. В чем там дело?
   Ямадзаки взглянул на Скиннера.
   - Дрянь паршивая. - Скиннер затянул ремень и проверил  ширинку.  -  Снова
смылась к этому мудиле.
   - Шеветта ничего такого не говорила, -  заметил  Фонтейн.  -  Да  и  весь
разговор был не больше минуты. Так или не так, но если  ее  нет,  вам  нужен
кто-нибудь другой, чтобы о вас заботиться.
   - Справлюсь и сам, - проворчал Скиннер. [334]
   - Ничуть не сомневаюсь, шеф, - заверил его Фонтейн, - только в этом вашем
фуникулере поджарились два сервопривода. Быстрее двух дней я их не  сменю  -
тут же, после этой грозы, работы невпроворот, люди вообще без  света  сидят.
Так что нужен кто-нибудь, способный лазать по скобам, чтобы носил вам еду  и
вообще.
   - Вот Скутер и будет лазать, - сказал Скиннер.
   Ямадзаки недоуменно сморгнул.
   - Это точно? - повернулся к нему Фонтейн. - Вы останетесь здесь и примете
на себя заботы о мистере Скиннере?
   Ямадзаки вспомнил квартиру в  высоком  викторианском  доме,  облицованную
черным мрамором ванную. Роскошь, после которой даже не хочется  возвращаться
в Японию, в Осаку, в холостяцкую конуру, которая вся поместилась бы в  одной
этой ванной. Он перевел глаза с Фонтейна на Скиннера, затем обратно.
   - Если Скиннер-сан не будет возражать, я буду крайне польщен возможностью
пожить в его обществе.
   - Делай, как хочешь, - снизошел Скиннер. - Да что  она  там,  приклеилась
что ли? - Он никак не мог стащить со своего матраса мокрую простыню.
   -  Шеветта  так  и  думала,  что  вы  здесь  -  такой,  говорит,   парень
университетского  типа.  -  Фонтейн  отставил  пустую  кружку,  нагнулся   и
придвинул сумку поближе. - Говорила, что вы с мистером Скиннером опасае[335]
тесь незваных гостей, - добавил он, отщелкивая никелированные застежки.
   Тускло  поблескивающие  инструменты,  темно-красные  мотки  изолированной
проволоки. Фонтейн вытащил со дна сумки  нечто,  завернутое  в  промасленную
тряпку, оглянулся на перестилающего постель Скиннера и засунул тряпку вместе
с ее содержимым на дальнюю полку, за покрытые пылью банки.
   - Никто незнакомый сюда не пройдет, мы уж позаботимся. - Он понизил голос
почти до шепота. - А на всякий  пожарный  там  лежит  полицейский  револьвер
тридцать восьмого калибра. Шесть тяжелых пуль со сминающейся оболочкой. Если
вы их используете - окажите мне услугу, утопите ствол, хорошо? Он... ну, как
бы это сказать... сомнительного происхождения.
   Фонтейн заговорщически подмигнул.
   Ямадзаки вспомнил Лавлесса и сглотнул застрявший в горле ком.
   - Ну, как вы думаете, -  спросил  Фонтейн,  -  все  тут  у  вас  будет  в
порядке?
   - Да, - сказал Ямадзаки. - Благодарю вас.



          28
   АР-ВИ

   В половине одиннадцатого прибежала Лори, та самая продавщица,  с  которой
Шеветта познакомилась при самом еще первом своем посещении "Цветных  людей".
Прибежала и заохала, что с минуты  на  минуту  должен  приехать  заведующий,
Бенни Сингх, и что им [336] никак нельзя больше здесь  оставаться,  особенно
когда этот вот, твой дружок, вырубился вчистую, так  что  даже  не  поймешь,
живой он или нет, и чего это он, интересно, наглотался.
   - Хорошо, - сказала Шеветта, - я все понимаю. Спасибо.
   - Увидишь Сэмми Сэла, - сказала Лори, - передавай приветик.
   Шеветта уныло кивнула и попыталась растолкать Райделла.  Тот  пробормотал
нечто невразумительное и перевернулся на другой бок.
   - Вставай. Нам нужно идти.
   В первый момент, когда Райделл только-только уснул,  Шеветта  крыла  себя
последними словами за неожиданный для нее самой приступ болтливости. Но если
так подумать, она ведь должна была кому-то исповедаться, не этому парию, так
другому, пятому, десятому. Иначе и в психушку  попасть  недолго.  Ну  и  что
теперь? Яснее ничего не стало, а только еще больше запуталось. Новость,  что
кто-то там не поленился и замочил этого засранца, казалась дикой, абсурдной.
Шеветта понимала, что так оно скорее всего и есть и что теперь она  в  говне
не по колено, а по уши, понимала - и все же чувствовала себя гораздо  лучше,
чем несколько часов назад.
   - Вставай!
   - Господи Иисусе...
   Райделл сел, ошалело помотал головой и начал тереть глаза.
   - Нужно сматывать. Скоро придет ихний босс. Моя подружка и так не трогала
нас до последнего, дала тебе поспать. [337]
   - И куда же мы теперь?
   Этот вопрос Шеветта уже обдумала.
   - Коул, это сразу за Пэнхэндлом.  Тамошние  заведения  сдают  комнаты  на
любой срок - хоть на сутки, хоть на час.
   - Гостиница?
   - Не совсем, - косо усмехнулась Шеветта. - Это больше для людей,  которым
постель нужна совсем ненадолго.
   По неписаному закону природы части  города,  яркие  и  оживленные  ночью,
оказываются наутро тусклыми  и  малопривлекательными.  Каким-то  чудом  даже
здешние попрошайки выглядели сейчас на порядок страшнее,  чем  в  нормальные
свои рабочие часы. Например, этот мужик с язвами на лице, пытавшийся продать
початую банку томатного соуса. Шеветта обошла его по самой бровке  тротуара.
Через пару кварталов пойдут более оживленные улицы - ранние  туристы  спешат
поглядеть на Скайуокер-парк. Больше возможностей  спрятаться  в  толпе  -  и
больше шансов нарваться на полицию. Шеветта попыталась вспомнить,  от  какой
полиции  работают  скайуокерские  рентакопы.   Не   от   этого   ли   Самого
"Интенсекьюра", о котором говорил Райделл?
   А еще Фоитейн - сходил он к Скиннеру или нет? Она не доверяла телефонам и
сказала сперва просто, что исчезает на некоторое время и не мог  бы  Фонтейн
забежать к Скиннеру, проверить, как он там - он, а может,  и  японский  этот
студент-аспирант, который шляется к нему чуть не  каждый  день.  Но  Фонтейн
сразу усек, что голос у нее встревоженный, и [338] начал допрашивать, что да
как, и ей пришлось сказать, что она беспокоится за Скиннера,  что  появились
какие-то темные личности, которые могут подняться туда и  что-нибудь  с  ним
сделать.
   - Ну это уж не наши, не  мостовые,  -  уверенно  сказал  Фонтейн,  и  она
согласилась, что да, что, конечно, не мостовые, но тем  и  ограничилась,  не
стала говорить ни про полицию, ни про стрельбу.
   Несколько секунд в трубке слышались только  треск  и  далекое,  словно  с
другого конца света, пение - кто-то из Фонтейновых детей тянул заунывную,  с
какими-то странными горловыми прищелкиваниями (и чем они это только  делают,
гландами что ли?) африканскую песню.
   - О'кей, - сказала Шеветта и торопливо выключила телефон.
   Фонтейн оказывал Скиннеру много  самых  разнообразных  услуг.  У  Шеветты
создалось впечатление - ни на чем, собственно, не основанное, - что эти двое
знакомы не первый десяток лет и уж во всяком  случае  -  с  той  легендарной
ночи, когда толпы бездомных снесли проволочные  заграждения.  Старожилов  на
мосту много, ни один из них не откажется посторожить опору  и  подъемник  от
чужаков, тем более если попросит Фонтейн, главный  электрик,  перед  которым
все в неоплатном долгу.
   Впереди показалась эта хитрая бубличная с такой  пристройкой,  вроде  как
клеткой, сваренной изо всякого железного хлама, где мож[339]  но  сидеть  за
столиками, пить кофе и есть бублики. Шеветта вдохнула запах свежего хлеба  и
чуть не упала в голодный обморок. Она  уже  почти  решила  купить  на  вынос
десятка полтора бубликов и пару баночек плавленого сыра, когда почувствовала
на плече руку Райделла.
   Она повернула  голову  и  увидела  впереди  громадный,  безупречно  белый
Ар-Ви(1), только что вывернувший на Хайт-стрит из переулка, и  словно  чудом
перенеслась домой, в Орегон, где старые пердуны - богатенъкие старые пердуны
- предпочитают этот вид транспорта всем прочим.  Целые  караваны  сухопутных
кораблей, на каждой корме непременно  висит  вельбот  -  мотоцикл,  а  то  и
миниатюрный джип. А еще прицепы с прогулочными катерами  и  изящными,  почти
игрушечными лодками. Они ночуют  на  специальных  стоянках,  где  и  колючка
вокруг, и собаки, и охранные системы, и таблички "ВХОД  ВОСПРЕЩЕН"  повешены
не так, для балды, а вполне всерьез.
   Райделл вроде и не верил  своим  глазам,  и  морда  у  него  была  совсем
ошалелая, а шикарный этот Ар-Ви притормозил рядом, и  пожилая  такая,  очень
приличная леди опустила окошко с водительской стороны, высунулась  наружу  и
радостно завопила:
   - Молодой человек! Простите мою старушечью назойливость, но мы же с  вами
уже  -------------------(1)  Ар-Ви  -  RV,  аббревиатура  от   "recreational
vehicle",  транспортное  средство,   предназначенное   для   отдыха.   [340]
встречались - вчера, в  самолете  рейсом  из  Бербанка.  Меня  звать  Даника
Эллиот.
   Даника Эллиот оказалась пенсионеркой из Алтадины,  это  городок  такой  в
Южной Калифорнии, рядом с Лос-Анджелесом, и она  прилетела  в  Сан-Франциско
тем же самолетом, что и Райделл, чтобы переложить своего  супруга  в  другой
холодильник - не супруга, конечно же, а только его мозг, вынутый  из  черепа
через несколько минут после смерти и замороженный до какого-то  там  жуткого
градуса.
   Шеветта никогда не понимала людей вроде покойного мистера Эллиота,  зачем
они пишут такие завещания, ну как же это можно  издеваться  над  собственным
трупом, и Даника Эллиот их тоже не понимала. А теперь, вздохнула она,  опять
приходится бросать деньги на ветер. Страшно было и подумать, что мозг Дэвида
болтается в этой цистерне вместе с десятками неизвестно каких соседей, вот я
и  решила  переселить  его  в  заведение  получше,  хотя  цены  там   просто
грабительские. Слова сыпались из миссис Эллиот, как горох из рваного  мешка;
вскоре сидевший за рулем Райделл перестал что бы то ни было воспринимать,  а
только кивал,  когда  разговорчивая  старушка  делала  паузу.  Шеветта  тоже
слушала вполуха - она взяла на себя  обязанности  штурмана,  а  кроме  того,
зорко приглядывала, не вывернет ли откуда полицейская машина.
   Переложив мужнины мозги в новый холодильник, миссис Эллиот  "пришла,  как
бы это получше выразиться, в сентиментальное настроение,  даже  плохо  спала
ночью". Наутро [341] она "забежала в прокатную контору и взяла у них вот эту
чудесную машину, чтобы не связываться  с  аэропортами  и  самолетами,  я  их
просто ненавижу, а вернуться  домой  спокойно,  безо  всякой  спешки,  чтобы
поездка была  приятной".  К  величайшему  своему  сожалению,  она  не  знала
Сан-Франциско, не сумела выехать с Шестой стрит, где располагалась прокатная
контора, на шоссе, а затем и вовсе заблудилась, "и проплутала бы до  вечера,
если бы не ваша, мистер Райделл, великодушная помощь,  избавившая  меня  ото
всех забот и мучений". Хайт-стрит показалась ей "несколько,  я  бы  сказала,
опасной, но очень интересная улица, очень".
   Проклятый наручник то и дело норовил  вывалиться  из  рукава  Скиннеровой
кожанки, однако все внимание миссис Эллиот  было  поглощено  ее  собственным
бесконечным монологом. Райделл вел  машину,  Шеветта  сидела  посередине,  а
миссис Эллиот - справа, у дверцы. Японская (а какая же  еще?)  машина  имела
впереди  три  роскошных  глубоких  кресла  со  встроенными   динамиками,   с
регулировкой подголовника, подлокотников и угла наклона - со всеми, в общем,
делами.
   Там, на Хайт-стрит, миссис Эллиот с ходу сообщила Райделлу,  что  "совсем
заблудилась в этом невозможном городе".
   - Не могли бы вы, - с надеждой добавила она, - сесть за  руль  и  отвести
машину в какое-нибудь такое место, откуда легко выехать на Прибрежное шоссе?
Мне нужно в Лос-Анджелес. [342]
   Райделл пялился на нее с добрую  минуту,  а  затем  вышел  из  ступора  и
сказал, что да, с удовольствием, правда, я тоже не очень здесь ориентируюсь,
зато моя знакомая, ее звать Шеветта, знает город как свои  пять  пальцев,  а
меня звать Берри Райделл.
   - Шеветта, - повторила миссис Эллиот. - Какое прелестное имя!
   Райделл сел за руль, справился по компьютерной карте и  повел  машину  на
выезд из города.  Шеветта  сильно  подозревала,  что  он  хочет  набиться  к
старушке в компаньоны - не один, конечно же, а вместе с ней, с Шеветтой. Это
ж надо такое везение - всего минуту назад  они  только  и  мечтали  забиться
поскорее в любую дыру, лишь бы подальше от  людей,  каждый  из  которых  мог
оказаться шпиком,  а  теперь  сидят  себе,  как  миллионеры  какие,  в  этих
роскошных  креслах,  за  непрозрачным  снаружи  (Райделл  сразу  же  включил
фильтры) стеклом и катят себе в Лос-Анджелес, подальше  от  мужика,  который
убил Сэмми Сэла, и от этого Уорбэйби, и от русских  копов  -  нет,  ну  ведь
точно, бывает же такая пруха. Вот только бубликов купить не успели. В животе
ужас какой-то, кишка кишке кишкой по башке, скоро они с голодухи друг  друга
жрать начнут. Ладно, потерпим, не в первый раз и не в последний.
   За окном промелькнула вывеска бургерной, Шеветта вспомнила, как Франклин,
ее орегонский знакомый, взял как-то ночью духовой пистолет и разбил в  точно
такой же вывеске пару букв. Смешная получилась надпись, не  то  [343]  чтобы
похабная, а... как это называется?.. двусмысленная(1). Она  поделилась  этой
историей с Лоуэллом, а тот скривился пренебрежительно и спросил, а  в  каком
месте нужно смеяться? Лоуэлл... Если Лоуэлл узнает, что она понарассказывала
про него Райделлу, так ведь зашибет на месте, тем более что Райделл  если  и
не коп, то почти все равно что коп. А сам-то, гад, хорош - крутой, как яйцо,
и связи у него везде, и все такое, а вот пришла она  к  нему,  пожаловалась,
что влипла по-крупному, что Сэмми Сэла эти уже застрелили, а скоро и до  нее
доберутся, а они с этим Коудсом сидят себе и переглядываются, видно, что эта
история нравится им все меньше  и  меньше,  а  потом,  когда  вломился  этот
дуболом в дождевике, они прямо обосрались, вот и вся ихняя крутизна.
   А и поделом ей, раньше  думать  было  надо.  Ведь  Лоуэлл  -  он  никому,
буквально никому из  знакомых  не  нравится,  а  Скиннер  -  так  тот  прямо
возненавидел его с первого же взгляда. Сказал, что у Лоуэлла в  голове  одно
дерьмо и что понятно, почему он сигарету из зубов не  выпускает,  это  чтобы
люди не перепутали, где у него рожа, а где - жопа. Да разве ж поверишь  всем
этим разговорам, если парень у тебя считай что первый в жизни, да и  к  тому
же Лоуэлл - он же не сразу был такой, сперва он был хороший.  А  как  вмажет
"плясуна", так такое становится  -------------------(1)  Для  любопытных  на
вывеске было написано IN-AND-OUT BURGER Франклин разбил буквы В и второе  R,
потупилось вроде "импульс сунь-вынь". [344]  говно,  что  и  не  узнаешь,  а
может, он и есть в действительности говно, только обычно сдерживается, а под
"плясуном" все наружу лезет. И еще сучонок  этот,  Коудс,  он  же  сразу  ее
чего-то  невзлюбил  и  всю  дорогу  подзуживал  Лоуэлла,  что  ну  ч