противного - подсчитав потери или вспомнив о  лучших  временах,  а
так его, ощущения этого, вроде и не было вовсе. Шеветта бродила внутри  него
бессмысленными кругами, тыкалась то туда, то сюда, пока не попала за колючую
проволоку, в  Бивертон,  в  место  настолько  скверное,  что  оно  было  как
бритвенно-острый осколок стекла, чьи уколы проникали даже сквозь эту мутную,
непомерно огромную пустоту. Но даже теперь это ощущение,  проглотившее  мир,
[243] было едва заметно, оно всегда  таилось  где-то  сбоку,  ускользало  от
прямого взгляда. Не ощущение даже, а нечто вроде газа, пара, от него першило
в горле, его мертвенный холод заполнял каждую комнату, встречал  Шеветту  за
каждым углом.
   - Ты как, в порядке?
   Найджел. Сальные нечесаные волосы, в правой руке - красный блестящий шар,
в уголке рта - янтарно-желтая зубочистка.
   Долгое время Шеветта боялась, а вдруг оно вернется, ведь может  же  быть,
что лихорадка не выжгла начисто какую-то там цепь в мозгу, а  только  слегка
повредила. Однако по мере того как она привыкала к мосту, и к Скиннеру, и  к
работе, пустота все больше заполнялась новыми, обыденными вещами,  на  месте
старого мира вырастал  новый,  за  одним  днем  приходил  другой,  такой  же
безбедный, что бы она ни делала ночью - танцевала в "Диссидентах", трепалась
с друзьями и подружками или спала, свернувшись калачиком, в  своем  спальном
мешке, в Скиннеровой комнатушке, под завывание ветра и низкое пение  тросов,
уходившее по опорам моста вниз, в скальную породу, в материковую  платформу,
которая (это все Скиннер рассказывал)  тоже  плывет,  как  корабль  в  море,
только это море - самое медленное на свете.
   А теперь все это сломалось.
   - Вета?
   Та парашютистка,  девушка,  которую  выудили  полупрозрачным  пластиковым
багром  и  втащили  на  борт  катера,  она  была  вся  об[244]  висшая,  как
макаронина, и такая же белая, ну, не белая, а вроде как  бесцветная,  а  изо
рта ее текла вода, и из носа тоже. Шлепнешься соответствующим  образом,  так
ни одной косточки не останется целой, это тоже Скиннер сказал. Она  из  бара
прыгала - влетела в чем мать родила, вскочила на ближний к перилам столик  и
сиганула головой вперед, а потом ее затащило, не  ее,  конечно,  а  тело  ее
затащило в эту светящуюся сеть, которую вроде  как  забрасывают  с  японских
рыболовных плотов, только это все декорация, для туристов. Вот и Сэмми  Сэл,
он тоже сейчас так, если не попался в сети, не зацепился ни за  что,  выплыл
уже из  мертвой  зоны,  где  вода  отравлена  шелупайками  бессчетных  слоев
свинцовой краски, так что рыбы  и  нос  сунуть  боятся,  выплыл  и  попал  в
течение,  которое  подхватывает  всех  мертвецов  моста,  проносит  их  мимо
Мишшн-Рок, чтобы выкинуть в конечном итоге к  ногам  затянутых  в  микропору
богачей, бегающих, драгоценного своего здоровья ради,  трусцой  по  бетонным
набережным Чайна-Бэйзин(1).
   Не в силах  сдержать  тошноту,  Шеветта  согнулась  над  пустой  железной
банкой.
   - Тебе что, плохо? Да? Плохо? - неуверенно бормотал Найджел.
   Он порывался дотронуться до Шеветты, успокоить ее -  и  тут  же  смущенно
отдерги-------------------(1) Мишшн-Рок, Чайна-Бэйзин  -  старые  прибрежные
районы Сан-Франциско, где располагаются заброшенные доки и верфи. Существует
план (у  Гибсона  он  уже  реализован)  "освоить"  район  заново,  застроить
престижными домами. [245] вал руку. Ужас какой-то. А что, если  она  возьмет
вот  сейчас  и  шлепнется  в  обморок?  Или  промахнется  мимо  так   удачно
подвернувшейся банки из-под грунтовки (этой густой  серой  замазкой  Найджел
выравнивал самые грубые огрехи своих ремонтных работ)? Ведь тогда  предстоит
нечто неслыханное, невообразимое - генеральная уборка.
   - Вот, выпей воды, тебе нужно, выпей.
   Вообще-то эта жестянка предназначалась для  закаливания  мелких  стальных
предметов; взглянув на воду с радужными  пятнами  машинного  масла,  Шеветта
почувствовала новый приступ тошноты, но через секунду ей полегчало.
   Сэмми  Сэл  умер.  А  может  быть  -  и  Скиннер.  И  Скиннер,   и   этот
студент-аспирант,  или  кто  он  там,  остались  наверху,  связанные   этими
кошмарными пластиковыми червяками.
   - Шев?
   На этот раз Найджел совал ей  в  руку  предусмотрительно  открытую  банку
пива. Шеветта отрицательно помотала головой и  зашлась  долгим,  мучительным
кашлем.
   Найджел  неуверенно  переступил  с  ноги  на  ногу,  затем  повернулся  к
единственному в мастерской окну  -  треугольной  дырке,  забранной  осколком
люцита.
   -  Льет,  -  удовлетворенно  сообщил  он.  Вечерний  мир  продолжал  жить
нормальной, пусть даже не очень уютной жизнью. - Льет как из ведра.
   Убегая от убийцы, от его пистолета и  его  глаз,  от  жуткой,  с  золотым
высверком, ухмыл[246]  ки,  сжимая  связанными  руками  плоский  темно-серый
футляр, Шеветта заметила, что бегут и все остальные,  только  они  бегут  от
начинающейся грозы, от первых, почти еще теплых капель дождя.  Вот  Скиннер,
он, конечно же, знал о ненастье заранее, у него же  есть  этот  здоровый,  в
футляре, как колесо допотопного парохода,  барометр,  он  всегда  следит  за
погодой. Скиннер, жив ли он там, в своем гнезде, на самой  верхотуре  моста?
Другие тоже, наверное, знали, но это тут стиль такой -  дождаться  дождя,  а
затем от него улепетывать, задерживаться ради  каких-нибудь  последних  дел,
последней затяжки, последнего покупателя. В это  время  -  лучшая  торговля,
люди покупают, почти не задумываясь, некогда им задумываться. Потом, правда,
кое-кто гибнет - если гроза окажется слишком уж сильной,  и  не  всегда  это
новички, никому не знакомые люди, остающиеся снаружи и  цепляющиеся,  вместе
со своим жалким скарбом, за стены, за лотки убежавших  домой  торговцев,  за
что придется. Иногда, если ветер сильный и под каким-нибудь таким подходящим
углом, в воду рушатся целые секции с  обитателями  и  со  всем;  Шеветта  не
видела еще такого ни разу, только  слышала.  Странное  дело,  редко  кто  из
новичков спускается на нижний уровень, где нет дождя и ветер слабее, а ничто
ведь им не мешает, и никто.
   Шеветта провела тыльной стороной ладони по губам, взяла у Найджела банку,
сделала один глоток и тут же ее вернула - теплое  пиво  не  лезло  в  горло.
Найджел вытащил изо [247] рта зубочистку с явным намерением  глотнуть  пива,
но передумал и поставил банку на стеллаж, рядом с паяльной лампой.
   - Что-то у тебя не так, - сказал он. - Сильно не так, я же чувствую.
   Шеветта помассировала запястья. На тех  местах,  где  находились  недавно
пластиковые наручники, быстро вспухали красные влажноватые рубцы.
   - Да... - Она заметила  свой  керамический  нож,  взяла  его,  машинально
закрыла и спрятала. - Да, сильно не так...
   - А что не так, что случилось?
   Найджел мотнул головой, стряхивая упавшие на  глаза  волосы,  -  движение
лохматого встревоженного пса. Потрогал  кончиками  пальцев  один  непонятный
инструмент, другой. Его руки казались чем-то  самостоятельным,  отдельным  -
бледные, грязноватые зверьки, ловкие и безгласные,  способные  быстро,  безо
всякой  помощи  со  стороны  разрешить  проблемы,  непосильные  для   самого
Найджела.
   - Ясно, - решил  он,  -  это  японское  дерьмо  расслоилось,  как  ему  и
полагается, и ты...
   - Нет.
   Шеветта почти его не слышала.
   - Сталь. Курьеру, при его-то работе, нужен стальной велосипед..  Тяжелый.
С большой корзинкой впереди. А не туалетная бумага, обмотанная каким-то  там
дурацким арамидом. Он же ничего, считай, и не весит, велосипед этот твой.  А
что, если ты столкнешься с автобусом? В-в-врежешься в-в з-заднюю  стенку?  У
т-тебя же м-м-масса больше, ч-чем у в-ве[248] лосипеда, п-перелетишь ч-через
руль, расшибешь г-г-г... расшибешь с-себе...
   Руки плясали в воздухе, изгибались и сплетались, демонстрируя  кинематику
придуманной Найджелом аварии.  Шеветта  подняла  глаза  и  увидела,  что  он
дрожит.
   - Найджел. - Она встала. - Эту штуку надели  на  меня  просто  так,  ради
шутки. Есть тут один такой юморист. Вот так оно все и было, ты понимаешь?
   - Она двигалась, - неуверенно возразил Найджел, - я точно видел.
   - Не очень удачная шутка, не очень смешная. Но я знала  заранее,  к  кому
нужно обратиться. К тебе. И ты все сделал, быстро и хорошо.
   Найджел смущенно мотнул головой, длинные лохмы снова упали ему на глаза.
   - Хорошо, что у тебя был этот ножик,  здорово  режет.  -  Он  замолчал  и
нахмурился. - Только все равно ножик должен быть стальной...
   - Да, - кивнула Шеветта. - Мне нужно идти.
   Она наклонилась и взяла банку из-под грунтовки.
   - Выкину куда-нибудь. Извини.
   - Гроза ведь, - забеспокоился Найджел. - Ты подождала бы, пока кончится.
   - Нужно. Ничего со мной не сделается.
   А если бы этот, золотозубый, нашел, куда она спряталась, - что бы  тогда?
Он бы и Найджела убил. Или изуродовал. Или перепугал.
   - Я их разрезал - и вот. - В руке Найджела поблескивал красный шар. [249]
   - Выброси эту штуку.
   - Почему?
   - Посмотри. - Шеветта показала свои воспаленные запястья.
   Найджел выронил шар, словно тот жег ему руку, и тщательно вытер пальцы  о
собственную грязную футболку.
   - Ты не мог бы одолжить мне отвертку? Простую, не крест.
   - Они у меня все изношенные... - Бледные зверюшки радостно  заплясали  по
нескончаемым полкам с инструментами, Найджел мрачно за ними наблюдал. -  Все
эти винты со шлицем, я их сразу выкидываю и заменяю.  Шестиугольная  головка
под ключ, вот это - самое то...
   - Мне и нужна изношенная.
   Правая рука замерла, словно делая стойку, и ловко  выхватила  из  залежей
хлама желанную добычу - чуть погнутую, с черной рукоятью отвертку.
   -  То  что  надо,  -  кивнула  Шеветта,  расстегивая  один  из   карманов
Скиннеровой куртки.
   Отвертка лежала на почти молитвенно протянутых  ладонях,  глаза  Найджела
робко прятались в зарослях волос.
   - Я... Ты... Ты мне очень нравишься.
   - Да. - В одной руке Шеветты была гнутая  отвертка,  в  другой  -  банка,
полная блевотины. - Да, я знаю.
   Стесненная вкривь  и  вкось  наляпанным  пластиком  крыш,  дождевая  вода
пробиралась вдоль канализационных труб и силовых кабе[250] лей,  обрушиваясь
на верхнюю палубу в самых неожиданных местах, под самыми неожиданными углами
- миниатюрные ниагары, струящиеся по рифленому железу, слоистому пластику  и
фанере. Прямо на глазах Шеветты, стоявшей в дверях  Найджеловой  мастерской,
лопнул брезентовый навес - огромный, туго натянутый пузырь громко затрещал и
раздался, обрушив на мостовую десятки галлонов серебристой воды;  налетевший
ветер взметнул мокрые, тяжелые лохмотья. Здесь, на мосту, ничто  никогда  не
планировалось - в общепринятом смысле этого слова,  -  так  что  и  проблемы
дренажа  разрешались  не  впрок,  а  по  мере  их  возникновения.   Или   не
разрешались.
   Света на мосту было мало,  скорее  всего  потому,  что  люди  повыключали
электричество, выдернули все  рубильники,  какие  только  можно.  Шагнув  из
дверей, Шеветта уловила краем глаза призрачную  розоватую  вспышку,  секунду
спустя  со  стороны  Острова  Сокровищ  донесся  глухой  раскатистый  взрыв.
Трансформатор. Теперь пятнышки света  можно  было  пересчитать  по  пальцам,
темнота стала почти непроницаемой. И никого вокруг, ни  души,  только  ветер
мотает  провод  с  жалкой  стосвечовой  лампочкой,  вкрученной  в  оранжевый
пластмассовый патрон.
   Шеветта вышла на середину моста, там было поменьше опасности запутаться в
сорванных проводах. Вспомнив о банке,  она  откинула  ее  в  сторону,  банка
звонко ударилась о бетон, покатилась, стихла. [251]
   Где-то там мокнет под дождем беззащитный, с разряженными  конденсаторами,
велосипед. Уведут его, это точно, да и Сэмми Сэл лишится своего  розового  в
крапинку чудовища...  лишится?  Жизни  он  лишился...  Велосипед  был  самой
важной, самой ценной вещью в жизни Шеветты,  каждый  доллар,  выложенный  на
прилавок того магазина, достался ей тяжелым, в поте лица, трудом. Она думала
о своем велосипеде, как о чем-то одушевленном, примерно так же,  как  другие
люди - о принадлежащих им лошадях. Наверное, так же, ведь у нее  никогда  не
было знакомых лошадников.  Некоторые  рассыльные  давали  своим  велосипедам
имена, но Шеветте такое даже в голову не приходило - именно потому, что  она
воспринимала его как живое существо.
   Двигай, сказала она себе, здесь они  живо  до  тебя  доберутся.  Беги  на
остров, в Сан-Франциско опасно.
   Они - кто они? Тот, с пистолетом. Он пришел за очками. Пришел за очками и
убил Сэмми Сэла. Кто его послал - те самые люди, звонившие Уилсону и  Банни?
Они, кто же еще. Рентакопы. Охранники.
   Футляр в кармане.  Гладкий,  округлый.  И  этот  фантастический,  как  из
мультика, город, гигантские башни с грибообразными верхушками. "Санфлауэр".
   - Господи, - простонала Шеветта. - Куда, куда мне деться?
   На Остров Сокровищ, в лес, к маньякам и озверевшим убийцам,  изгнанным  с
моста? [252]
   Бывшая военно-морская база, говорил Скиннер, но моровая язва покончила  с
этим раз и навсегда, зараза такая, от которой выпадают  все  зубы,  а  глаза
превращаются в кисель. Лихорадка Острова  Сокровищ  выползла,  наверное,  из
какой-нибудь пробирки, разбившейся во время землетрясения, - у военных же, у
них чего только не было запасено. Поэтому теперь туда никто не ходит - никто
нормальный. Ночью там видны огоньки, днем - струйки дыма, и  если  идешь  на
оклендский, консольный  конец  моста,  то  стараешься  пройти  мимо  острова
побыстрее, а люди, живущие там, на консоли, совсем не такие, как  здесь,  на
подвеске.
   Или вернуться, попытать счастья с  велосипедом,  если  его,  конечно  же,
никто еще не спер? Час езды - и конденсаторы зарядятся. Рвануть  на  восток,
куда глаза глядят, через пустыни, которые  показывают  по  телевизору,  мимо
зеленых полей, где бродят стадами  непонятные  сельскохозяйственные  машины,
занятые какой-то своей,  непонятной  работой.  Но  затем  Шеветта  вспомнила
дорогу из Орегона,  грузовики,  ревущие  в  ночи,  как  бешеные  бесприютные
животные, и попыталась представить себе, как это  будет  -  ехать  по  такой
дороге? Нет, там ведь негде  приткнуться,  там  нет  ничего  нормального,  в
человеческую меру, ни одного огонька в  бесконечных  ночных  просторах.  Там
можно идти и идти, идти до бесконечности и  не  найти  даже  места,  где  бы
присесть. И велосипед - он тоже не сильно поможет. [253]
   А можно вернуться в Скиннерову  конуру.  Подняться  и  глянуть,  что  там
делается... Нет. Забудем.
   Шеветта ощутила вокруг себя  полную  пустоту,  словно  удушливый  газ,  и
задержала дыхание.
   Что имеем - не храним, потерявши - плачем. Потеряв что-нибудь,  только  и
начинаешь замечать, что оно же у тебя, оказывается, было.  Только  с  уходом
матери замечаешь  по-настоящему,  что  она  была,  была  рядом,  прежде  это
воспринималось как нечто само собой разумеющееся, вроде погоды. Вот так же и
со Скиннером, и с его примусом, и с масленкой, из  которой  нужно  капать  в
крохотную дырочку, чтобы кожаный колпачок на поршне не  пересыхал  и  примус
накачивался. Проснувшись поутру,  ты  и  не  думаешь  здороваться  с  каждой
мелочью окружающего мира, но ведь эти мелочи - из них же и состоит мир, весь
мир. И людей, которых видишь, их тоже вот так воспринимаешь, что есть они, и
это - нормально, и говорить тут особенно не о чем, и никуда они не  денутся.
Вот, например, Лоуэлл. Когда у Шеветты был Лоуэлл  -  если,  конечно,  можно
сказать, что он у нее был, сомнительно это очень, -  словом,  когда  он  был
поблизости, это тоже казалось...
   - Шев? Это ты, что ли?
   Вот он, легок на помине. Сидит по-турецки на ржавом леднике  с  надписью:
"КРЕВЕТКИ", курит и смотрит на капли, скатывающиеся  с  навеса.  Шеветта  не
видела Лоуэлла уже добрые три недели, ей хотелось что-ни[254] будь  сказать,
но в голове крутилась одна-единственная  мысль:  "Ну  и  видок  же  у  меня,
наверное". Тут же сидел и этот Коудс, нахлобучил на бритую  голову  капюшон,
втянул руки в длинные рукава и сидит. Коудс никогда не  любил  Шеветту  -  и
пользовался полной взаимностью.
   Тусклый огонек сигареты осветил ухмылку Лоуэлла.
   - Ну так что, - поинтересовался он, - ты намерена сказать "здрасьте", или
как?
   - Здрасьте, - сказала Шеветта.



          21
   КОГНИТИВНЫЕ ДИССИДЕНТЫ

   Так что же все-таки там творится,  на  что  он  похож,  этот  мост?  И  в
Контейнерном городе,  и  потом,  на  обратном  пути,  словоохотливый  Фредди
рассказал уйму весьма красочных историй, однако все эти страшилки не вызвали
у Райделла никакого доверия. В Ноксвилле он видел  документальный  фильм,  и
там не было ни слова ни о каких людоедах или, скажем,  сатанинских  культах.
Врет Фредди, запугивает, интересно только - зачем? Хочет, чтобы Райделл  был
осторожен, когда пойдет на мост искать эту самую девицу, Шеветту Вашингтон?
   Теперь же, когда люди носились как очумелые, торопясь укрыть  свое  добро
от непогоды, мост и вовсе ничем не напоминал мрачные  картины,  нарисованные
ассистентом великого сыщика. Скорее уж нечто вроде передвижно[255] го цирка.
Или провинциальная ярмарка - с той, конечно, разницей, что здесь, на верхнем
уровне, над головой висит целая деревня, дикая мешанина самых  разнообразных
домиков, хижин, халуп - называйте, как хотите. Все  что  угодно,  вплоть  до
целых, с колесами и со всем, жилых трейлеров; вздернутые  наверх  лебедками,
прикрепленные к вантам огромными сгустками клея, они напоминали  кузнечиков,
запутавшихся в паутине. Для сообщения между уровнями моста в верхнем настиле
было  прорублено  множество  отверстий;   среди   стальных,   деревянных   и
пластиковых лестниц Райделл заметил даже старый, на спущенных шинах, трап из
какого-нибудь аэропорта.
   Наверху торговали по преимуществу  едой,  нижний  же  уровень  изобиловал
барами  -  маленькими,  крошечными  и  совсем  микроскопическими,  где  едва
помещались четыре табуретки, а дверью служила гофрированная железная штора.
   Во всем этом не замечалось никакого плана, никакого  замысла.  В  обычном
молле каждый хозяин покупает один из свободных  участков,  ставит  там  свой
магазинчик и внимательно следит, как пойдет торговля,  если  плохо  -  нужно
менять ассортимент.  Здесь  же,  судя  по  всему,  происходило  нечто  вроде
органического роста, одно заведение пристраивалось к  другому,  бесформенная
масса  расползалась  вкривь  и  вкось,  пока  не  заполнила  все   доступное
пространство;  более  того,  если  клетки  древесины  или,   скажем,   гриба
более-менее  одинаковы,  то  среди   клетушек,   образовавших   этот   [256]
псевдорастительный  организм,  не  было  и  двух,  похожих  друг  на  друга.
Разнообразнейшие материалы - и почти все  они  использованы  не  по  прямому
своему  назначению.  Фасады,  облицованные  бирюзовым  слоистым   пластиком,
плитами с имитацией под  кирпич,  даже  зелеными  с  медью  прямоугольниками
печатных плат. Одну из стен украшали цветы, спирали  и  волосатые  солнечные
диски, выложенные из обломков разноцветного кафеля.
   Райделл непроизвольно улыбался всему  этому  буйству  форм,  а  заодно  и
прохожим,  ни  один  из  которых   не   проявлял   к   нему   интереса,   ни
гастрономического, ни сатанинского, ни еще какого. Мирная публика, такая  же
разношерстная, как и здешние строительные материалы. Смешение всех на  свете
рас, всех возрастов, всех оттенков кожи, и все эти люди  бегут,  подгоняемые
резкими порывами ветра, спешат укрыться от  неизбежной  уже  грозы.  Райделл
едва успевал уворачиваться от торговцев с тележками, от  старух,  волочивших
непомерно  тяжелые  корзины.  Споткнувшись  о  неожиданное  препятствие,  он
опустил  глаза  и  увидел  мальчика  лет  шести  с  лицом,  сплошь  покрытым
разноцветной, на редкость затейливой татуировкой. Мальчик пробормотал что-то
на непонятном языке, перехватил ненадежнее большой, чуть  не  в  свой  рост,
красный огнету