как в муфте. Глаза прикрыты, на сером,  словно  из
теста вылепленном лице - [271] ноль эмоций. Даже и не поймешь, спит она  или
нет.
   - Голограмма, да?
   Японка все еще не шевелилась. Райделл отчетливо помнил ту  ночь,  женщину
на шоссе. Серебряная корона с рожками. Волосы на лобке,  подбритые  в  форме
восклицательного знака. Ничего этого сейчас нет, но нет и сомнений. Это она.
Она.
   - Любит Джози проецировать, хлебом ее не корми.
   Бармен словно извинялся за капризного, непослушного ребенка.
   - Из этой штуки, у нее на коленях?
   - Вроде того, - кивнул бармен. - Это интерфейс, а сам проектор - вон там.
- Он ткнул большим пальцем через плечо. - Над знаком НЭК.
   Чуть повыше старинной, подсвеченной  изнутри  рекламной  эмблемы  чернело
нечто вроде оптической кинокамеры, какими пользовались в прошлом веке. А что
это такое - НЭК, пиво или что? Вся  стена  была  увешана  и  оклеена  такими
значками; названия некоторых фирм вызывали у Райделла смутные  воспоминания.
Похоже, все это были рекламы древней электроники.
   Райделл перевел  взгляд  с  черного  угловатого  прибора  на  толстуху  в
инвалидном кресле. Его охватила непонятная тоска. И нечто вроде злобы. Вроде
как если потеряешь что-нибудь личное, дорогое для себя.
   - Даже и не знаю, чего я, собственно, ожидал, - сказал  он  не  то  чтобы
бармену, а так, самому себе. [272]
   - Тут кто хочешь ошибется, - понимающе кивнул бармен.
   Значит,  кто-то  сидел  там,  на  склоне,  чуть  повыше  дороги.   Машины
подстерегал. Вроде  как  они,  школьниками  еще,  прятались  за  кустами  на
Джефферсон-стрит.  А  потом  кидали  под  колеса  проезжающих  машин  пустые
консервные банки. Звук - ну  точно  как  если  ступичный  колпак  отвалится.
Машины тормозили, водители вылезали на дорогу, смотрели, как и  что,  трясли
головами. И там, в долине, было  что-то  вроде,  какие-то  ребята  играли  с
дорогой игрушкой.
   - Хрен с ним, - сказал Райделл и начал  высматривать  Шеветту  Вашингтон;
запахи пива и дыма исчезли за густой вонью пота и мокрой одежды.
   А вот и они, девушка и двое ее приятелей,  в  самом  углу,  за  маленьким
круглым  столиком.  Тот,  похожий  на  тень,  скинул  свой   капюшон,   явив
изумленному миру голову, поросшую короткой белесой щетиной, с летучей мышью,
а может - какой птицей, отсюда не  разберешь,  вытатуированной  чуть  повыше
левого виска. Потому, наверное, и лысый - отпусти он волосы, так вся красота
пропадет. Ручная работа, не компьютерная.  Лысый  -  его  маленькое  жесткое
личико было  повернуто  к  Райделлу  в  профиль  -  молчал.  Шеветта  что-то
объясняла второму, выглядела она безрадостно, еще секунда - и расплачется.
   И тут музыка изменилась, вступили барабаны, казалось, что  их,  барабанов
этих, тысячи [273] и миллионы, что  за  тонкими  стенками  бара  выстроилась
несметная армия барабанщиков, и на этот неумолчный грохот накатывались волны
шипения  и  свиста,  вроде   помех   в   радиоприемнике,   накатывались,   и
откатывались, и накатывались снова, а затем вступили женские голоса,  только
голоса эти звучали не по-человечески, а вроде каких-то птичьих криков, и все
это искусственное, синтезированное, голоса улюлюкали, как сирены полицейской
машины на пустынном шоссе, а барабаны,  если  прислушаться,  также  не  были
барабанами, а состояли из крошечных звуковых обрезков, или там  осколков,  и
все это гремело, било по ушам и по нервам.
   Японка - голограмма, напомнил  себе  Райделл  -  вскинула  руки,  качнула
бедрами, заскользила по сцене петлями и восьмерками медленного шаффла(1). Не
обращая внимания на барабаны,  она  подчиняла  свои  движения  океаническому
ритму шумовых волн, мерно накатывающихся на крохотный зал. Райделл оглянулся
- глаза студнеобразной Джози были широко открыты, запястья рук, засунутых  в
пластиковую муфту, шевелились.
   Никто из посетителей бара не уделял танцу ни малейшего  внимания,  только
они двое, Райделл и женщина в инвалидном  кресле.  Впрочем,  Райделл  и  сам
смотрел на голографическую японку вполглаза, его занимала сейчас совсем иная
проблема:  что  делать  дальше?  -------------------(1)  Шаффл  -  танец   с
характерными шаркающими движениями ног. [274]
   Оперативное задание выглядело следующим образом:  лучше  всего,  если  ты
доставишь очки и девицу, очки без девицы  -  чуть  похуже,  но  тоже  вполне
удовлетворительно. Если очков нет - тащи хотя бы девицу.
   С шорохом отхлынула последняя волна электронного прибоя, японка  замерла.
Кое-кто из посетителей захлопал,  прозвучало  несколько  пьяных,  ободряющих
выкриков. Джози изобразила нечто вроде поклона.
   Самое ужасное, думал Райделл, что вот эта втиснутая в  инвалидное  кресло
женщина попросту не умеет толком  танцевать  свою  голограмму.  Вроде  этого
ноксвиллского слепого, который сидит с утра до вечера в парке и  бренчит  на
старой, антикварной, считай, гитаре. Он, слепой этот самый, добыл где-то эту
гитару, но играть на ней не умел, абсолютно. И  сколько  он  там  ни  сидит,
сколько ни мучает инструмент, ни одного аккорда так и не выучил. Неверно это
как-то, вроде даже нечестно, только вот  не  понять:  по  отношению  к  кому
нечестно? К старику-слепому, к ни в чем не повинным прохожим или к гитаре?
   Заметив, что за ближайшим к Шеветте столиком  встают,  Райделл  прихватил
честно заработанную бутылку, перебазировался на одно из освободившихся  мест
и напряг уши. Хрен там что услышишь, при таком-то шуме. Хорошо бы,  конечно,
встрять в их разговор, только как это сделаешь? Райделл не чувствовал себя в
этой пивной белой вороной, чужеродным элементом; судя по всему, здесь сидела
сейчас разношерстная публика, не посто[275] янные клиенты, а случайные люди,
забежавшие спрятаться от дождя. Но он не понимал этого заведения, его  духа,
его идеи. Вот, скажем, название, "Когнитивные диссиденты" - ну  с  чем  это,
спрашивается, едят? Узнать у кого-нибудь?  А  что  толку,  сильно  это  тебе
поможет? Тем временем разговор между Шеветтой Вашингтон и ее парнем  заметно
накалялся.
   Ее парень, это точно. Во  всем  поведении  Шеветты,  в  каждом  ее  жесте
чувствовалась Отшитая Подружка, а парень, так тот прямо  из  кожи  вон  лез,
чтобы продемонстрировать, насколько безразлична ему какая-то там быв...
   Мудрые эти рассуждения мгновенно утратили всякий смысл. Шум в зале смолк,
Райделл поднял глаза и увидел на нижней  ступени  лестницы  знакомую  фигуру
Орловского.   Голову   вурдалака   из   отдела   убийств   СФДП   прикрывала
нежно-оранжевая пластиковая шляпа с примятой посередке тульей и закрученными
вверх  полями;  странные,  не  как  у  людей,  половинковые   очки   зловеще
поблескивали. Орловский расстегивал пуговицы потемневшего  от  влаги  плаща,
вокруг его ботинок быстро набегала лужа. Под плащом обнаружился знакомый уже
Райделлу бронежилет; расстегнув последнюю пуговицу, рука Орловского легла на
гладкую, цельнолитую из оливкового пластика рукоятку "хеклер и кох". На этот
раз Райделл разобрал, что пистолет у этого красавца очень и очень приличный,
плавающий затвор и все такие дела. Зато бляхи полицейской,  висевшей  в  тот
раз на нейлоно[276] вом шнуре, он не обнаружил, сколько ни старался.
   Весь   бар   молча   вытаращился   на   Орловского.    "Явление    Христа
христопродавцам", неизвестный художник, XIX век.
   Орловский  неторопливо  осмотрел  зал.  Полуприкрытые  полуочками   глаза
отпускали каждому из присутствующих щедрую дозу Парализующего Взгляда. С его
приходом даже музыка, монотонный техно-долбеж,  похожий  на  взрывы  бомб  в
резонансных камерах, зазвучала иначе, обрела новый смысл.
   На лице Джози, разглядывавшей  русского  из  своего  инвалидного  кресла,
появилось какое-то напряженное, непонятное Райделлу выражение.
   Заметив Шеветту Вашингтон, Орловский зашагал к ее столику. Он двигался  с
подчеркнутой, выматывающей нервы медлительностью, волосатые  пальцы  сжимали
рукоятку пистолета.
   Райделл все больше и больше опасался, что русский возьмет  вот  сейчас  и
застрелит девушку. Все вроде бы к тому и шло - но разве  может  коп  сделать
такое?
   Орловский остановился перед столиком на точно выверенной дистанции  -  не
слишком близко, чтобы выхватить оружие и перестрелять парней, если те  дуром
на него кинутся.
   "Кавалер" совсем обосрался, Райделл отметил это  с  непонятным  для  себя
самого удовлетворением. Лысый замер, застыл, не живой  человек,  а  восковая
фигура. Его руки лежали на столе, в левой ладони чернел  карманный  телефон.
[277]
   Свет флюоресцентных ламп придавал лицу Орловского пепельно-серый оттенок,
четко прорисовывал каждую морщинку. И  хоть  бы  малейшая  тень  улыбки.  Он
пронзил девушку стокиловольтным глазным излучением, тронул левой рукой  поля
пластиковой шляпы и сказал:
   - Вставайте.
   Девушку била мелкая дрожь. Ни у кого не возникло сомнений, что  Орловский
имеет в виду ее, а не парней. Обосравшийся кавалер побледнел, того и гляди в
обморок шлепнется, лысый продолжал изображать из себя восковую фигуру.
   Шеветта поднялась на  дрожащих,  подламывающихся  ногах.  Ее  стул  упал,
негромкий стук показался Райделлу грохотом.
   - Выходи.
   Движением подбородка Орловский указал на лестницу. Волосатая лапа все так
же лежала на рукоятке.
   Райделл судорожно напрягся. Его руки сжимали края столика.  Снизу  столик
был густо облеплен засохшими комочками жевательной резинки.
   Свет в зале потух.


   "Джози швырнула на него свою голограмму, и это выглядело точь-в-точь  как
в конце "Затерянного ковчега", когда все ангелы, или кто уж  там  они  были,
вылетели клубком из сундука и бросились на фашистов" - в таких словах описал
Райделл последовавшую сцену Саблетту,  но  разговор  их  состоялся  позднее,
через много дней. [278]
   А тогда было не до сравнений, события развивались слишком  быстро.  Потух
не только верхний свет, потухли все лампы, до последней, даже эти  рекламные
знаки на стене,  и  Райделл  вскочил,  ни  о  чем  даже  не  думая,  а  так,
автоматически, отшвырнул столик вместе с так и не допитой бутылкой дармового
пива и бросился туда, где стояла Шеветта. В то же мгновение на стене -  чуть
повыше рекламы этой загадочной НЭК, только сейчас рекламы не  было  видно  -
вспыхнула ослепительная точка, и точка эта рванулась  вниз,  превращаясь  по
дороге в трехфутовый, а то и больше, шар света. Желтоватый такой  шар,  или,
лучше сказать, цвета слоновой кости, одним словом, точно такой же, как  кожа
той японки, и весь в темных пятнах, фрагментах глаз и волос, и  он  вертелся
волчком, как снятая со  спутника  Земля  на  экране  телевизора  в  заставке
прогноза погоды. И все это - вокруг головы Орловского и его  плеч,  и  когда
шар вращался, на нем мелькала то прядь ее волос, то глаз, то рот,  разинутый
в беззвучном крике, и все это - увеличенное. Каждый глаз становился на  долю
секунды огромным, во весь шар, и зубы тоже огромные, с руку длиной.
   Орловский вскинул руки, отмахиваясь от неожиданной напасти,  как  от  роя
мух, и это его задержало, чуть-чуть, но задержало, и он не  успел  выхватить
пистолет.
   Убедившись (спасибо шару за освещение),  что  схватил  в  темноте  именно
Шеветту, а не Кавалера или Лысого, Райделл сгреб ее в охапку  и  бросился  к
лестнице; в Академии учили  [279]  специальным  приемам  и  захватам,  чтобы
задержанный шел с тобой и  не  рыпался,  однако  сейчас,  в  нужный  момент,
академическая премудрость вылетела у него из головы.
   Орловский орал вслед нечто совершенно непонятное - по-русски, наверное.
   Райделлов дядя - тот, который служил  в  Африке,  -  говорил,  что  любит
смотреть на женские задницы, как они перекатываются на ходу, ну  прямо  тебе
две росомахи в холщовом мешке. Сейчас, когда Райделл тащил Шеветту Вашингтон
по лестнице, странное это сравнение  наполнилось  для  него  новым  глубоким
смыслом - и безо всякого там сексуального подтекста.
   Еле ребра уцелели.



          22
   НЕПРИЛИЧНАЯ ФАМИЛИЯ

   Шеветта не успела заметить, кто это ее схватил, да и  какая,  собственно,
разница, что один бандит, что другой. Она  брыкалась  как  бешеная,  но  без
особого успеха - разве ж тут ударишь хорошенько, когда этот гад  тащит  тебя
на вытянутых руках.
   А потом он споткнулся и чуть не упал, и они оказались снаружи, на верхнем
уровне, и в руке высокого, здоровенного мужика был  здоровенный  пластиковый
пистолет, или там автомат, очень похожий на детскую игрушку, их тоже  делают
такого вот грязно-зеленого цвета, который называется "защитный", и на мужике
этом был такой же плащ, как на том, [280] другом, который остался  внизу,  а
шляпы не было, ни  пластиковой,  никакой  -  только  мокрые  волосы,  гладко
зачесанные назад, а еще кожа у него  на  роже  была  натянута  неестественно
туго, прямо как на барабане, чуть-чуть - и порвется.
   - Отпусти ее, мудила.
   Странный был акцент у этого мужика, вот так  же  точно  говорил  какой-то
монстр в одном старом фильме ужасов. Тот, другой,  который  вытащил  Шеветту
наружу, поставил ее  на  землю,  она  не  успела  напрячь  ноги  и  едва  не
грохнулась.
   - Только пошевелись, - сказал монстр с пистолетом, - и я тебя, мудилу...
   - Уор... - Тот, зацапавший ее, согнулся пополам и начал  хрипло,  натужно
кашлять. - ...Бэйби, - добавил он, выпрямляясь, а затем ощупал  свои  ребра,
болезненно сморщился и пробормотал: - Ну, мать твою, и лупишь ты ногами.
   Вот этот - точно американец, только не с Тихоокеанского побережья.  Рукав
дешевой нейлоновой куртки почти оторван, из дырки лезет какой-то белый пух.
   - Только пошевелись...
   Пластиковый ствол глядел этому, драному, прямо в лицо.
   - Уор-бэйби, уор-бэйби, - сказал драный, во всяком  случае,  звучало  это
именно так. -  Уор-бэйби  поручил  мне  найти  ее  и  привести.  Его  машина
припаркована у въезда, сразу за этими надолбами, он сидит там и ждет меня. С
ней. [281]
   - Аркадий...
   Ну вот, еще один явился. Старый  знакомый.  Теперь  из-под  его  дурацкой
шляпы торчал короткий тупой рог - объектив прибора ночного видения. В правой
руке - какая-то круглая штука - аэрозольный, что ли,  баллончик?  Он  махнул
баллончиком в направлении лестницы и  сказал  что-то  на  непонятном  языке.
По-русски?
   - Нельзя поливать перцем в закрытом помещении, - заметил тот, американец.
- Люди ж до смерти с носоглоткой будут мучиться.
   - Ты водила, да? - спросил Барабанная Рожа.
   И тут же махнул своему напарничку  левой,  свободной,  рукой,  чтобы  тот
спрятал баллончик, или что уж там у него было.
   - Мы пили кофе, а вы - чай. Шитов, так, что ли?
   Не хочет, чтобы я знала его фамилию, подумала  Шеветта,  поймав  на  себе
опасливый взгляд Барабанной Рожи. Да не  бойсь  ты,  бандюга,  ничего  я  не
расслышала, мне и вообще показалось, что этот парень  сказал:  "Шит-офф",  а
ведь такой фамилии просто не может быть.
   - Зачем ты ее утащил? - спросил Барабанная Рожа, Шит-офф.
   - А если б она смылась в темноте?  Я  что,  знал,  что  у  этого,  твоего
напарничка, есть ночные очки? Кроме того, Уорбэйби меня за ней и  послал.  А
вот вас тут вроде и не должно было быть, во всяком случае, я так понял.
   - Отпусти! - заорала Шеветта. [282]
   Тот, в шляпе, грубо заломил ей руку. И когда это только  успел  он  зайти
сзади?
   - Не бойся, - сказал американец. - Эти ребята  из  полиции.  СФДП,  отдел
расследования убийств.
   Успокоил, называется.
   - Ну ты и мудила, - присвистнул Шит-тофф.
   - Копы? - переспросила Шеветта.
   - Ну да.
   Шит-офф громко, со злостью сплюнул.
   - Пошли, Аркадий. Пока эти говнюки из подвала...
   Шляпник снял прибор ночного видения и теперь нервно переминался с ноги на
ногу, почти приплясывал - точь-в-точь как перед запертой кабинкой туалета.
   - Подождите, - сказала Шеветта. - Сэмми убили.  Вы  же  копы,  вы  должны
что-то сделать. Он убил Сэмми Сэла.
   - Какой еще Сэмми? - заинтересовался тот, с оторванным рукавом.
   - Мы с ним  работаем!  В  "Объединенной"!  Сэмми  Дюпре.  Сэмми.  Он  его
застрелил!
   - Кто застрелил?
   - Рай-делл. Заткни хле-ба-ло.
   -             Она              говорит              нам,              что
обладает-информацией-связанной-с-возможным-убийством,  и  ты  говоришь  мне:
"Заткни хлебало"?
   - Да. Я говорю тебе: заткни на хрен свое долбаное хлебало.  Уорбэйби.  Он
все объяснит.
   Они пошли в сторону Сан-Франциско, и Шеветта пошла тоже - а  как  тут  не
пойдешь, если руку тебе заломили. [283]



          23
   БЫЛА НЕ БЫЛА

   Шитов чуть не силком заставил Райделла пристегнуться к Шеветте  Вашингтон
наручниками и наручники дал свои, "береттовские",  точно  такие  же,  как  у
ноксвиллской полиции.  Сказал,  это  чтобы  у  них  с  Орловским  руки  были
свободные, на случай если местные заметят, что девушку арестовали, и захотят
ее отбить.
   Арестовали? А где же тогда "миранда"?(1) Да девице и не сказали даже, что
вот, значит, ты теперь под арестом. Райделл твердо решил, что так  прямо  на
суде и выложит, что не слышал никакой "миранды", хотя  все  время  находился
рядом, и давись они конем. Не было еще заботы  -  лжесвидетельствовать  ради
каких-то там раздолбаев. В Академии каждый, считай, день капали курсантам на
мозги, что на полицейских ложится колоссальная  ответственность  и  как  они
должны  себя  вести,  так  вот  эти,  прости  Господи,   крутые   ковбои   -
хрестоматийный пример, как не нужно себя вести.
   А с другой стороны, именно ведь такими и представляют  себе  люди  копов,
именно тако-------------------(1) "Миранда" - знаменитая формула: "Вы имеете
право молчать. Все, что вы скажете, может быть  использовано  против  вас  в
качестве доказательства. Вы имеете право на совет адвоката". В 1966 г. некий
Эрнесто Миранда, обвиняемый в похищении и изнасиловании,  был,  несмотря  на
признание, оправдан Верховным судом США, т.  к.  полицейские  при  аресте  в
спешке не зачитачи ему эту формулу. Потом он, правда, все равно сел - но  за
другое. [284] го поведения и ожидают от них, сознательно или бессознательно,
и все это связано с мифологией -  так  объяснял  один  шибко  умный  лектор.
Мифология, она страшная сила, взять, например, синдром преподобного Малкахи.
Это когда кто-нибудь держит заложников в запертом помещении и  копы  решают,
что же им такое делать. И все они видели этот фильм  про  патера  Малкахи  и
начинают действовать соответственно. Ясно, говорят, понятно, нужно  привести
сюда священника. Нужно привести родителей этого парня. А я  пойду  туда  без
оружия и постараюсь его уговорить. Слово  за  слово,  а  потом  какой-нибудь
герой и вправду кладет ствол на землю и идет  этого  психа  уговаривать,  со
всеми вытекающими последствиями. И все по одной-единственной  причине  -  он
забыл, что жизнь не похожа на кино,  совсем  не  похожа.  Но  это  -  редкий
случай,  чаще  бывает  наоборот,  живой  коп   начинает   подражать   крутым
телевизионным копам, проходит какое-то время, и ему не нужно даже подражать,
он и вправду становится таким вот ковбоем. Несмотря на все, чему его  учили,
несмотря на  все  предупреждения.  А  иностранцы,  вроде  тех  же  Шитова  и
Орловского, на них эта телевизионная хрень действует еще сильнее. Да хоть на
одежду взглянуть - сразу видно, с кого они узоры пишут.
   Добраться бы до душа. До  горячего  душа,  чтобы  почти  как  кипяток.  И
терпеть, пока хватит сил - или пока вода в кране  не  кончится.  Вытереться,
надеть новые, совер[285] шенно сухие шмотки и сесть по-человечески, в  своей
комнате, в свое кресло. Уорбэйби наверняка  заказал  уже  новому  сотруднику
номер в какой-нибудь гостинице, или сам заказал, или Фредди своему  поручил.
Позвонить, чтобы прислали  пару  клубных  сэндвичей  и  пяток  этих  длинных
бутылок мексиканского пива, в Лос-Анджелесе оно везде  есть,  так  и  здесь,
наверное, тоже. В ведерке со льдом. Посмотреть телевизор. Включить,  скажем,
а там как раз  "Влипших  копов"  показывают.  Позвонить  Саблетту,  почесать
языком, рас