рса  туго  затянута  чем-то  черным   и
блестящим, а неутянутая часть образует ложбину, в которую Кридмор мог бы
с легкостью засунуть одну из  своих  пинтовых  бутылок.  Райделл  почуял
что-то бесконечно усталое в ее глазах, какую-то смесь страха, покорности
и слепой и автоматической надежды: для нее не были добрыми ни это  утро,
ни этот год, ни, возможно, вся жизнь, но в этих глазах было что-то,  что
хотело ему понравиться. Чем бы это на самом деле ни было,  оно  помешало
Райделлу встать, схватить сумку и выйти  вон,  а  ведь  именно  так,  он
прекрасно знал, ему и стоило поступить.
   - Ты чего, блин, даже не  поздороваешься?  -  дыхание  Кридмора  было
токсичным.
   - Привет, Мэри-Элис, - сказал Райделл. - Меня зовут Райделл.  Польщен
встречей с вами.
   Мэри-Элис улыбнулась, десять процентов усталости испарились всего  на
секунду из ее глаз.
   - Вот, Бьюэлл мне  тут  говорит,  что  вы  из  Лос-Анджелеса,  мистер
Райделл.
   - Да ну? - Райделл смерил Кридмора взглядом.
   - Вы там по части медиа, мистер Райделл? - спросила она.
   - Нет, - сказал Райделл, прибив Кридмора  к  табурету  самым  тяжелым
взглядом, на какой был способен, - розничная торговля.
   - Я сама по части музыкального бизнеса, - сказала  Мэри-Элис,  -  мой
бывший  и  я  держали  самый  успешный  кантри-клуб  в   Токио.   Но   я
почувствовала тягу вернуться к своим  корням.  В  Божью  страну,  мистер
Райделл.
   - Ты слишком много трещишь, - сказал ей Кридмор, не обращая  внимания
на Райделла, когда официантка принесла тому завтрак.
   - Бьюэлл, - произнес Райделл тоном, в чем-то даже близким к пожеланию
доброго здравия, - заткнись, твою мать. - Он начал отрезать  пригоревший
край своей яичницы.
   - Пива мне, - сказал Бьюэлл.
   - О, Бьюэлл, - сказала Мэри-Элис. Она с трудом подняла с пола большую
сумку  из  пластика  с  впаянной   молнией,   разновидность   бесплатных
"раздаток" рекламных кампаний, и начала  копаться  внутри.  Извлекла  на
свет божий  длинную  запотевшую  банку  чего-то  такого  и  передала  ее
Кридмору поверх колен Райделла, пряча под стойкой. Кридмор открыл  ее  и
поднес к уху, видимо, восхищаясь шипением углекислого газа.
   - Звук завтрака на плитке, - возвестил он, после чего глотнул.
   Райделл сидел на месте, жуя похожую на резину яичницу.
   - Короче, идете на этот сайт, - говорил ему Лэйни,  -  даете  им  мой
пароль,  "Колин-пробел-Лэйни",  заглавная  "К",  заглавная  "Л",  первые
четыре цифры этого телефонного номера, и слово  "Берри".  Это  ведь  ваш
ник, так?
 
*** 
 
   -  Вообще-то  меня  так  зовут,  -  сказал  Райделл,  -  фамилия   по
материнской линии. - Он сидел в просторной, но не слишком чистой кабинке
туалета бывшего банка. Он пошел туда, чтобы избавиться от Кридмора и его
спутницы и перезвонить Лэйни. - Значит, я даю им все это. Что они  дадут
мне? - Райделл поднял взгляд  на  свою  сумку,  которую  он  повесил  на
внушительный хромированный крюк на двери кабинки. Он не хотел  оставлять
ее в закусочной без присмотра.
   - Они вам дадут еще один номер. Вы идете с ним  к  любому  банкомату,
показываете любое удостоверение личности с фотографией, набираете номер.
Банкомат вам выдаст кредитный чип. На нем должно быть достаточно,  чтобы
продержаться несколько дней, но если не хватит, звоните мне.
   От нахождения в замкнутом помещении у Райделла появилось чувство, что
он попал в один из тех старомодных фильмов о подводных лодках, в эпизод,
где вырубают все двигатели и ждут,  тихо-тихо,  потому  что  знают,  что
торпеды уже в пути. Здесь было в точности так же тихо,  возможно,  из-за
того, что банк был прочно построен; единственным  звуком  было  журчанье
бачка унитаза, что, подумал он, только усиливало иллюзию.
   - Ладно, - сказал Райделл, - допустим, что все сработает, как  должно
сработать; кого же вы все-таки  ищете,  и  что  значила  ваша  фраза  об
умирающих людях?
   -  Европеец,  мужчина,  далеко  за  пятьдесят,  возможно,  с  военным
прошлым, но это было очень давно.
   - Что сужает круг поисков, скажем, примерно до миллиона подозреваемых
- здесь, в Северной Калифорнии.
   - Райделл, все сработает таким образом, что  он  сам  вас  найдет.  Я
скажу вам, куда пойти и что попросить, и все вместе привлечет к вам  его
внимание.
   - Звучит чересчур просто.
   - Попасть в поле его внимания будет легко.  Остаться  в  живых  после
этого - нет.
   Райделл немного подумал.
   - Так что я должен буду для вас сделать, когда он найдет меня?
   - Вы зададите ему вопрос.
   - Какой вопрос?
   - Еще не знаю, - ответил Лэйни, - я над этим сейчас работаю.
   - Лэйни, - сказал Райделл, - что все это значит?
   - Если б я только знал, - сказал Лэйни, и вдруг его голос стал  очень
усталым, - мне бы, наверно, не пришлось находиться здесь. - Он замолчал.
И повесил трубку.
   - Лэйни?
   Райделл сидел и слушал, как журчит унитаз.  В  конце  концов,  встал,
снял сумку с крюка и покинул кабинку.
   Вымыл руки под тонкой струйкой  холодной  воды,  убегавшей  в  черную
раковину из  искусственного  мрамора,  всю  покрытую  коркой  желтушного
промышленного мыла, после  чего  проделал  обратный  путь  по  коридору,
узкому  из-за  картонных   коробок,   набитых,   как   ему   показалось,
сантехническим инвентарем.
   Он был полон  надежды,  что  Кридмор  с  мамашей  музыки  кантри  уже
позабыли о нем и свалили.
   Не тут-то было. Дама трудилась над тарелкой яичницы, а Кридмор - пиво
зажато  меж  джинсовых  бедер  -  злобно  таращился  на  двух  огромных,
припорошенных гипсом работников стройки.
   - Привет, - сказал Кридмор, когда Райделл прошел мимо  них,  таща  на
плече свою сумку.
   - Привет, Бьюэлл, - ответил  Райделл,  взяв  направление  на  входную
дверь.
   - Эй, ты куда пошел?
   - На работу, - ответил Райделл.
   - Работа, - донесся до него голос Кридмора, - вот ведь дерьмо!
   Но дверь с размаху захлопнулась за ним, и он очутился на улице.
 
15 
ВНОВЬ ЗДЕСЬ, НАВЕРХУ 
 
   Шеветта стояла рядом  с  фургоном,  глядя,  как  Тесса  выпускает  на
свободу  "Маленькую  Игрушку  Бога".  Платформа  камеры,  будто  лепешка
майлара  или  надувшаяся  монета,  наполнилась  водянистым  светом  дня,
поднимаясь в воздух и трепыхаясь, а потом выровнялась  и  закачалась  на
высоте примерно пятнадцати футов.
   Шеветта чувствовала себя очень странно, вновь оказавшись здесь,  видя
знакомые бетонные танковые ловушки, за ними -  немыслимые  формы  самого
моста. Место, где она когда-то жила, - хотя теперь это казалось сном или
жизнью постороннего ей человека, - там, на вершине  ближайшей  кабельной
башни. Вон в том кубике из фанеры,  высоко-высоко,  она  и  спала,  пока
огромные порывы ветра  толкали,  крутили,  хватали  мост,  и  порой  она
слышала, как тайно стонали сухожилия моста, звук  этот  несся  вверх  по
скрученным канатам,  слышимый  только  ею,  Шеветтой,  прижавшей  ухо  к
гладкому, словно дельфинья спина, кабелю, который поднимался из овальной
дыры, пропиленной в фанерном полу лачуги Скиннера.
   Ныне Скиннер был мертв, и она это знала. Он умер, пока она  ошивалась
в Лос-Анджелесе, пытаясь стать кем-то, кем, как  она  тогда  думала,  ей
хотелось бы стать.
   Она не приехала на похороны. Народ на мосту  не  устраивал  из  этого
события; а владение собственностью здесь было  главной  заботой  закона.
Она не была дочерью Скиннера, а если бы и была и захотела  владеть  этим
кубом из фанеры на вершине кабельной башни,  вопрос  сводился  только  к
проживанию в нем, пока он был ей нужен. Он не был ей нужен.
   Но горевать в Лос-Анджелесе по Скиннеру было попросту  невозможно,  а
сейчас это все вдруг всплыло, она вернулась в то  время,  когда  жила  у
него. Как он нашел ее, слишком больную, чтобы идти, и перенес к  себе  в
дом, и откармливал супом, который покупал у  корейских  торговцев,  пока
она не поправилась. Потом он оставил ее в покое, ни о чем не  спрашивая,
принимая ее, как принимают птицу, севшую  на  подоконник,  пока  она  не
научилась в городе велосипедной езде и не стала курьером. И  вскоре  они
поменялись ролями: слабеющий, нуждающийся в помощи старик, и она  -  та,
кто достанет суп, принесет воды, позаботится, сварен ли кофе. И так  шло
до тех пор, пока она, по собственной глупости, не  попала  в  беду  и  в
результате встретила Райделла.
 
   - Ветер унесет эту штуку, - предостерегла она Тессу,  которая  надела
очки, позволявшие видеть сигнал порхающей камеры.
   - У меня в машине еще целых три, - сказала Тесса, натянув  на  правую
руку   скользкую   с   виду    черную    контрольную    перчатку.    Она
поэкспериментировала  с  тачпадом,   запустив   миниатюрные   пропеллеры
платформы и прогнав ее по кругу диаметром в двадцать футов.
   - Нам нужно нанять кого-нибудь охранять фургон, - сказала Шеветта,  -
если хочешь увидеть его снова.
   - Нанять кого-нибудь? Кого же?
   Шеветта указала на тощего чернокожего мальчишку с немытыми дредами до
самого пояса.
   - Ты, как тебя звать?
   - А тебе-то что?
   - Заплачу, если присмотришь за фургоном. Вернемся - чип на пятьдесят.
По рукам?
   Мальчик равнодушно смотрел на нее.
   - Звать Бумзилла, - сказал он.
   - Бумзилла, - сказала Шеветта, - присмотришь за этим фургоном?
   - По рукам, - сказал он.
   - По рукам, - сказала Тессе Шеветта.
   - Эй, леди, - сказал Бумзилла, ткнув  пальцем  в  сторону  "Маленькой
Игрушки Бога", - я хочу эту штуку.
   - Оставайся тут, - сказала Тесса, - нам понадобится местный оператор.
   Тесса касается пальцами черного тачпада на ладони перчатки. Платформа
камеры пролетает второй круг и выплывает из поля зрения,  над  танковыми
ловушками. Тесса улыбается, увидев то, что увидела камера.
   - Пошли, - сказала она Шеветте и направилась в проем между ближайшими
ловушками.
   - Не туда, - сказала Шеветта. - Вон туда. - Существовала единственная
тропа, по которой все шли, если просто хотели пройти  к  мосту.  Избрать
другой путь означало или невежество, или желание срочно облегчиться.
   Она показала Тессе дорогу. Дорога  воняла  мочой  из  расщелин  между
бетонными блоками. Шеветта шла быстрее, Тесса поспевала сзади.
 
*** 
 
   И снова вышли в этот влажный свет, но теперь он лился не на киоски  и
торговцев,  как  помнила  Шеветта,  а  на  красно-белый  фасад  типового
магазина самообслуживания, нагло, по самому центру загородившего вход на
оба уровня  моста,  на  надпись  "Счастливый  дракон"  и  на  содроганье
картинок, ползущих вверх по фирменной башне из видеомониторов.
   - Чтоб мне гореть в аду, - заявила  Тесса,  -  это  что,  тоже  часть
"промежуточного сообщества"?
   Шеветта остановилась в изумлении.
   - Как они только осмелились?
   - Так и осмелились, - сказала Тесса. - Самое выгодное расположение.
   - Но это... это прямо как "Округ Ниссан".
   - "Платный аттракцион на входе". Этот район - приманка для  туристов,
так?
   - Много же народа отправится туда, где нет полиции.
   - Автономные зоны заманчивы сами по себе, - сказала Тесса.  -  Данная
зона здесь уже так давно, что стала для города почтовой открыткой  номер
один.
   - Страх божий, - сказала Шеветта, - это... это же просто убийство.
   - Кому, как ты думаешь,  корпорация  "Счастливый  дракон"  платит  за
аренду? - спросила Тесса, гоняя платформу туда и  обратно,  чтобы  снять
панораму фасада.
   - Без понятия, - сказала Шеветта. - Эта  хрень  стоит  прямо  посреди
того, что раньше было улицей.
   - Забудь об этом, - сказала Тесса, двинув вперед, в гущу  пешеходного
движения, втекающего и  вытекающего  с  моста.  -  Мы  прибыли  как  раз
вовремя. Мы сделаем хронику местной реальной жизни, пока никто не  успел
застолбить эту тему.
   Шеветта отправилась следом, еще не разобравшись, что она чувствовала.
***
 
   Ленч  они  ели  в  мексиканской  забегаловке  под  названием  "Грязен
Господь".
   Шеветта не помнила ее по  прошлой  жизни,  но  забегаловки  на  мосту
частенько меняли название. А  также  размеры  и  форму.  Так  получались
странные гибриды:  например,  салон  причесок  и  устричный  бар  решали
объединиться  в  более  крупное  заведение,  где  подстригали  волосы  и
подавали устриц. Иногда этот метод срабатывал: одним  из  "долгожителей"
на мосту  со  стороны  Сан-Франциско  был  салон  татуировок,  наносимых
вручную, кормивший  завтраками.  Там  можно  было  сидеть  над  тарелкой
яичницы  с  беконом  и  наблюдать,  как   кого-то   колют   иголкой   по
нарисованному от руки трафарету.
   Но "Грязен Господь" предлагал лишь  мексиканскую  еду  плюс  японскую
музыку - мило  и  без  претензий.  Тесса  взяла  уэвос  ранчерос  <Уэвос
ранчерос - жареные яйца с помидорами и острым соусом (исп.)>, а  Шеветта
заказала кесадилью <Кесадилья - лепешка  из  слоеного  теста  (исп.)>  с
курицей. Обе взяли по пиву  "Корона",  и  Тесса  припарковала  платформу
камеры прямо под пластиковым потолком  тента.  Никто  ее  там,  висящую,
похоже,  не  разглядел,  так  что  Тесса  получила  возможность  снимать
документальное кино и есть одновременно.
   Тесса ела много. Она говорила, что такой у нее метаболизм:  она  одна
из тех людей, кто никогда не набирает вес, сколько бы ни съел, а есть ей
нужно для того, чтобы подпитывать себя энергией.  Тесса  разделалась  со
своими  уэвос  еще  до  того,  как  Шеветта  наполовину   управилась   с
кесадильей. Она осушила стеклянную бутылку "Короны" и принялась возиться
с долькой лайма, сжимая и запихивая ее в горлышко.
   - Карсон, - сказала Тесса. - Ты из-за него беспокоишься?
   - А что с ним такое?
   - Он довольно драчливый, твой бывший, вот что с ним такое.  Это  ведь
его тачку мы видели там, в Малибу?
   - Полагаю, что да, - сказала Шеветта.
   - Ты полагаешь? Ты что, не уверена?
   - Слушай, - сказала Шеветта, - тогда было раннее утро. Все было очень
и очень странно. И знаешь что? Это была не  моя  идея  -  ехать  сюда  и
забираться наверх. Это была твоя идея. Ты хочешь снять кино.
   Лайм провалился в пустую бутылку "Короны", и Тесса уставилась на  нее
с таким выражением, будто только что проиграла пари.
   - Знаешь, что мне в тебе нравится? Я  имею  в  виду  одну  из  многих
вещей, которые мне в тебе нравятся.
   - Что же? - спросила Шеветта.
   - Ты не из среднего класса. Ты просто не такая, и все. Ты въезжаешь в
квартиру к этому типу, он  начинает  тебя  поколачивать,  и  что  же  ты
делаешь?
   - Съезжаю с квартиры.
   - Правильно. Ты съезжаешь с квартиры. Ты не устраиваешь  консилиум  с
адвокатами.
   - У меня нет адвокатов, - сказала Шеветта.
   - Я знаю. Я именно это и имею в виду.
   - Я не люблю адвокатов, - сказала Шеветта.
   - Конечно, не любишь. И у тебя нет рефлекса тяжбы.
   - Тяжбы?
   - Он тебя избивает. У него престижная студия на верхнем этаже, восемь
сотен квадратных футов. У него есть работа. Он тебя избивает, но  ты  же
не заказываешь автоматически ответного хирургического вмешательства;  ты
не из среднего класса.
   - Я просто не хочу иметь с ним ничего общего.
   - Это я и имею в виду. Ты же из Орегона, верно?
   - В каком-то смысле, - сказала Шеветта.
   - Ты когда-нибудь думала об актерской профессии? - Тесса  перевернула
бутылку  вверх  дном.  Раздавленный  ломтик  лайма  попал  в   горлышко.
Несколько капель пива упало на исцарапанный черный пластик стола.  Тесса
засунула в бутылку мизинец правой руки и попыталась выудить ломтик.
   - Нет.
   - Ты нравишься камере. У тебя  такое  тело,  что  тебя  парни  лизать
готовы.
   - Отстань, - сказала Шеветта.
   - Как ты думаешь, почему они поместили на веб-сайт твои фотографии  с
вечеринки <Название романа "Все вечеринки завтрашнего дня"  заимствовано
У. Гибсоном из дебютного альбома группы  "Velvet  Underground"  ("Velvet
Underground & Nico", 1967) из песни с тем же названием - "All Tomorrow's
Parties"> - там, в Малибу?
   - Потому что напились, - сказала Шеветта. - Потому что у  них  просто
нет занятия получше. Потому что они - студенты и изучают медиа.
   Тесса выудила из бутылки остатки лайма.
   - Все три ответа верны, - сказала  она,  -  но  все-таки  главная  из
причин - твоя внешность.
   За спиной Тессы, на одном  из  стенных  экранов  "Грязного  Господа",
сделанных из вторсырья, появилась очень красивая молодая японка.
   - Посмотри на нее, - сказала Шеветта, - вот это внешность, верно?
   Тесса глянула через плечо.
   - Это Рэи Тоэи, - сказала она.
   - Ну, так вот, она красива. Она.
   - Шеветта, - сказала Тесса, - она же не существует. Такой девушки нет
на самом деле. Это код. Пакет программ.
   - Не может быть, - сказала Шеветта.
   - Ты что, не знала об этом?
   - Но она же сделана с кого-то, верно?  Что-то  типа  обработки  живой
киносъемки.
   - Ни с кого, - сказала Тесса, - из ничего. Она - это настоящий обман.
Нереальна на сто процентов.
   - Тогда это то, чего хотят люди, - сказала Шеветта,  глядя,  как  Рэи
Тоэи грациозно плывет по какому-то ретро-азиатскому ночному клубу,  -  а
не какую-то экс-курьершу на велосипеде из Сан-Франциско.
   - Нет, - сказала Тесса, - ты все понимаешь в точности наоборот.  Люди
не знают, чего хотят, пока  не  увидят.  Каждый  объект  желания  -  это
найденный объект. Традиционно, во всяком случае.
   Шеветта взглянула на Тессу поверх пустых пивных бутылок.
   - К чему ты клонишь, а, Тесса?
   - Документалка. Она должна быть про тебя.
   - Забудь об этом.
   - Нет. Я уже вижу все в голове, грандиозный успех. Ты мне  нужна  для
фокусировки. Мне нужно то, что сцементирует рассказ. Мне  нужна  Шеветта
Вашингтон.
   Шеветта уже начала потихоньку пугаться. И от этого разозлилась.
   - Разве  ты  не  получила  грант  на  конкретный  проект,  о  котором
рассказывала? Про все эти штуки с промежуточными...
   - Слушай, - сказала Тесса, - если проблема  в  этом,  а  я  этого  не
говорю, то это  моя  проблема.  И  это  -  совсем  не  проблема,  это  -
возможность. Это - шанс. Мой шанс.
   - Тесса, ты меня ни за что не заманишь играть в  твоем  кино.  Ни  за
что. Понятно?
   - "Игра" здесь не при чем, Шеветта. Все, что тебе нужно делать -  это
быть собой. И для этого потребуется выяснить, кто же ты на самом деле. Я
сниму фильм о том, как ты выясняешь, кто ты на самом деле.
   - Не снимешь, - сказала Шеветта, встав и чувствительно стукнувшись  о
платформу камеры, которая, стало быть, спустилась до уровня  ее  головы,
пока они разговаривали. - Останови ее! - она яростно шлепнула "Маленькую
Игрушку Бога".
   Четыре других клиента забегаловки "Грязен Господь" просто  скользнули
по ним взглядом.
 
16 
ПОДПРОГРАММЫ 
 
   Эта дыра в сердцевине личности Лэйни, это подспудное отсутствие,  как
он начинает подозревать, есть не столько отсутствие части его Я, сколько
отсутствие Я как такового.
   Что-то случилось с ним после  спуска  в  картонный  город.  Он  начал
понимать, что раньше у него не было в каком-то немыслимом  и  буквальном
смысле никакого Я.
   Но что же там тогда было? - недоумевает он.
   Подпрограммы: неадаптированные поведенческие подпрограммы  выживания,
отчаянно стремящиеся сконструировать существо, которое будет  бесконечно
приближаться, - но никогда им не станет, - к настоящему Лэйни. Раньше он
этого не знал, хотя уверен, что всю свою жизнь  подозревал,  что  с  ним
происходит что-то безнадежно и в корне не то.
   Что-то упорно твердит ему об этом. Кажется,  это  что-то  -  в  самом
центре монолита "Дейтамерики". Возможно ли это?
   Но вот он, сегодняшний, лежит в куче спальных мешков, в темноте,  как
будто в самом сердце земли, и за картонными стенами - стены  из  бетона,
покрытые керамической плиткой, а за ними - опорная основа  этой  страны,
Японии, и  дрожь  поездов  как  напоминание  о  тектонических  силах,  о
смещении платформ континентов.
   Где-то глубоко внутри Лэйни тоже что-то смещается. В нем присутствует
движение и потенциал еще  более  великого  движения,  и  он  удивляется,
почему это его больше не пугает.
   И все это в некоем смысле есть дар болезни. Не кашля,  не