ра.  Не  волновала  его  и
переотправка в космос земного льда. Пугали его двойники. Еще в  Мирном  он
выразил сомнение в том, что  уничтожаются  именно  двойники,  а  не  люди.
Теперь  эта  же  мысль  получала  уверенное   и   агрессивное   выражение:
"...двойники и люди как будто во всем идентичны. У них та же внешность, та
же память, то же мышление. Но кто мне докажет, что  идентичность  мышления
не имеет границы, за которой начинается покорность воле  создателей?"  Чем
дольше  я  слушал,  тем  больше  удивлялся  фанатической  предубежденности
автора: он возражал даже против  нейтрального  изучения  и  наблюдения,  а
требовал решительного изгнания  пришельцев  всеми  доступными  средствами.
Статья заканчивалась совсем уже  фантастическим  предположением:  "Если  я
вдруг изменю себе и откажусь от вышесказанного, значит, я двойник  и  меня
подменили. Тогда повесьте меня на первом уличном фонаре".
   Примечателен был не  только  смысл,  но  и  самый  тон  этой  статьи  -
панический и крикливый. Именно это и настораживало. Привыкших принимать на
веру всяческую рекламную трескотню могла напугать  всерьез  статья  этого,
видимо, неглупого, но явно предубежденного человека. К тому  же  ее  могли
использовать в своих целях недобросовестные люди и в политике и в науке. К
чести адмирала, он не искал  их  поддержки  и  в  арсенале  антикоммунизма
оружия не заимствовал.
   Когда я изложил все эти соображения Тольке, он сказал:
   - Статья адмирала - частность. Возникает совсем новая проблема. До  сих
пор, когда ученые или фантасты писали о вероятности встреч с иным  разумом
в космосе, их интересовал вопрос  о  дружеском  или  враждебном  отношении
этого разума к людям. А вот о возможности враждебного  отношения  людей  к
этому разуму никто и не думал.  А  ведь  в  этом  проблема.  Включи  ночью
транзистор - с ума сойти! Весь мир гудит, на всех диапазонах.  И  попы,  и
министры, и сенаторы, и гадалки - все в  эфир  лезут.  Что  там  "летающие
тарелки" - пшик! Здесь до запросов в парламентах дело доходит.
   Что ж, об этом стоило  задуматься.  Толька  иногда  высказывался  очень
разумно.



11. ОНИ ВИДЯТ, СЛЫШАТ И ЧУЮТ

   Проблема, заинтересовавшая Тольку,  была  затронута  и  на  специальном
совещании в Академии наук, где я присутствовал как  автор  заснятого  мною
фильма о пришельцах из космоса. Говорилось о многом, но,  пожалуй,  больше
всего о природе феномена и его особенностях. Меня же это снова  вывело  на
орбиту розовых "облаков".
   На совещание я пришел  примерно  за  час  до  начала,  чтобы  проверить
проектор, экран и звук: фильм демонстрировался уже с дикторским текстом. В
конференц-зале я нашел только стенографистку Иру Фатееву,  о  которой  мне
говорили как о будущем секретаре особой комиссии, проектируемой в связи  с
совещанием. И, между прочим,  предупредили,  что  это  кобра,  полиглот  и
всезнайка. Спроси у нее,  что  получится,  если  смочить  обнаженный  мозг
раствором хлористого калия, - она скажет.  Спроси  о  четвертом  состоянии
вещества - скажет. Спроси о том, что такое топология, - тоже скажет. Но  я
не спрашивал. Только поглядев на нее, я сразу всему поверил.
   Она была  в  темно-синем  свитере,  с  очень  строгой,  но  абстрактной
орнаментовкой, с тугим пучком волос  на  голове,  но  отнюдь  не  по  моде
девятнадцатого столетия, и в  чуть  дымчатых  очках  без  оправы  -  узких
прямоугольных стеклышках, - и все-таки в очках, сквозь которые смотрели на
вас умные, внимательные, очень требовательные  глаза.  Глаз,  впрочем,  я,
войдя, не увидел: она даже не подняла головы, что-то дописывая  в  большом
черном блокноте.
   Я кашлянул.
   - Не кашляйте, Анохин, и не стойте  посреди  комнаты,  -  сказала  она,
по-прежнему не смотря на меня, - я вас знаю и  все  о  вас  знаю,  поэтому
представляться не обязательно. Сядьте где-нибудь и подождите,  пока  я  не
закончу этого экспозе.
   - Что такое экспозе? - спросил я.
   - Не старайтесь показаться невежественнее, чем вы есть на самом деле. А
экспозе совещания вам знать не обязательно. Вас туда не приглашали.
   - Куда? - снова спросил я.
   - В Совет Министров. Там вчера показывали ваш фильм.
   Я знал об этом, но промолчал. Прямоугольные  стеклышки  повернулись  ко
мне. "Хорошо бы она сняла очки", - подумал я.
   Она сняла очки.
   - Теперь я верю в телепатию, - сказал я.
   Она поднялась, высокая, как баскетболистка экстракласса.
   - Вы пришли проверить аппаратуру, Анохин, натяжение экрана и  регулятор
звука? Все это уже сделано.
   - А что такое топология? - спросил я.
   Глаза без стеклышек  испепелить  меня  не  успели:  помешали  участники
будущего совещания - они явно не собирались опаздывать. Кворум собрался за
четверть часа. Преамбулы не было. Только  председательствующий  спросил  у
Зернова, будет ли какое-нибудь вступительное слово. "Зачем?" - спросил тот
в ответ. Тогда погас свет, и в голубом небе  Антарктики  на  экране  начал
набухать малиновый колокол.
   На этот раз я мог не комментировать фильма: за меня говорил диктор.  Да
и в отличие от просмотра в Мирном, проходившего  в  напряженном  молчании,
этот напоминал собрание добрых друзей у телевизора.  Реплики,  если  можно
допустить такое сравнение,  наступали  на  пятки  диктору,  чаще  веселые,
иногда понятные только посвященным в тайны командующих здесь наук,  иногда
колючие, как выпады фехтовальщиков, а порой такие же, как в  любом  "клубе
веселых  и  находчивых".  Кое-что  запомнилось.  Когда  малиновый   цветок
проглотил моего  двойника  вместе  со  снегоходом,  чей-то  веселый  басок
воскликнул:
   - Кто считает человека венцом мироздания, поднимите руки!
   Послышался смех. Тот же голос продолжил:
   - Учтите  нечто  бесспорное:  никакая  моделирующая  система  не  может
создать модель структуры более сложной, чем она сама.
   Когда край цветка, загибаясь, запенился, я услышал:
   - Жидкая пена, да? А какие компоненты?  Газ?  Жидкость?  Пенообразующее
вещество?
   - Вы так уверены, что это пена?
   - Ни в чем я не уверен.
   - Может быть, это плазма при низких температурах?
   - Плазма - газ. Что же ее удерживает?
   - А магнитная ловушка. Магнитное поле создает нужные стенки.
   - Нонсенс, коллега. Почему разрозненный, эфемерный газ не  распадается,
не рассеивается под давлением этого поля? Оно  же  не  бессиловое,  в  том
смысле, что не стремится изменить форму.
   - А как, по-вашему, создают магнитные поля облака межзвездного газа?
   Еще один голос из темноты вмешался в спор:
   - Давление поля изменчиво. Отсюда изменчивость формы.
   - Допустим, формы. А цвет?
   Я пожалел, что не захватил с собой магнитофона. Впрочем,  на  несколько
минут зал умолк: на экране  другой  цветок-гигант  заглатывал  самолет,  а
лиловая  змея-щупальце  -   бесчувственную   модель   Мартина.   Оно   еще
пульсировало над снегом, как из темноты снова спросили:
   - Вопрос к авторам плазменной гипотезы. Значит, по-вашему, и самолет  и
человек просто сгорели в газовой струе, в магнитной "бутылке"?
   Впереди опять засмеялись. Я еще раз  пожалел  о  магнитофоне:  началась
перестрелка.
   - Мистика какая-то. Невероятно.
   -  Чтобы  признать  возможность  невероятного,  мистики  не  требуется.
Достаточно математики.
   - Парадокс. Ваш?
   - Фриша. Только математик  здесь  действительно  нужнее  вас,  физиков.
Больше сделает.
   - Интересно, что же он сделает?
   - Ему проб не нужно. Снимков побольше. А что он увидит?  Геометрические
фигуры, как угодно деформируемые, без разрывов и складок. Задачки по курсу
топологии.
   - А кто, простите, решит задачку о составе этой розовой биомассы?
   - Вы считаете ее массой?
   - По этим цветным картиночкам я не могу считать ее мыслящим организмом.
   - Обработка информации очевидна.
   - Обработка информации еще не синоним мышления.
   Обмен репликами продолжался и дальше. Особенно взбудоражила зал ледяная
симфония - облака-пилы и гигантские бруски льда в голубом небе.
   - Как они вытягиваются! Из трехметрового облака километровый блин.
   - Не блин, а нож.
   - Непонятно.
   - Почему? Один только грамм вещества в  коллоидальном  диспергированном
состоянии обладает огромной поверхностью.
   - Значит, все-таки вещество?
   - Трудно сказать определенно. Какие у нас данные? Что  они  говорят  об
этой биосистеме? Как она реагирует на воздействие  внешней  среды?  Только
полем? И чем регулируется?
   - А вы добавьте еще: откуда она берет энергию? В каких аккумуляторах ее
хранит? Какие трансформаторы обеспечивают ее превращения?
   - Вы другое добавьте...
   Но никто уже ничего не добавил: кончился фильм, вспыхнул  свет,  и  все
замолчали, словно вместе со светом напомнила о себе привычная осторожность
в суждениях. Председательствующий, академик Осовец, тотчас же уловил ее.
   - Здесь не симпозиум, товарищи, и не академическое собрание, - спокойно
напомнил он, - мы все, здесь присутствующие, представляем особый  комитет,
созданный  по  решению  правительства  со  следующими  целями:  определить
природу розовых "облаков", цель их прибытия на  Землю,  агрессивность  или
дружественность их намерений и войти с ними в контакт, если  они  являются
разумными, мыслящими существами. Однако увиденное  еще  не  позволяет  нам
прийти к каким-то определенным выводам или решениям.
   - Почему? - перебил из зала чей-то  уже  знакомый  басок.  -  А  фильм?
Первый вывод: превосходный научный фильм. Бесценный  материал  для  начала
работы. И первое решение: широко показать его  повсюду,  и  у  нас,  и  на
Западе.
   Каюсь, очень приятно было все это выслушать. Столь же  приятным  был  и
ответ председателя:
   - Так же оценили фильм и в правительстве.  И  аналогичное  решение  уже
принято. А коллега Анохин включен в состав рабочей группы нашего комитета.
И все же, -  продолжал  академик,  -  фильм  еще  не  отвечает  на  многие
интересующие нас вопросы: откуда, из какого уголка Вселенной прибыли к нам
эти гости, какие формы жизни - едва ли белковые - они представляют, какова
их  физико-химическая  структура  и  являются  ли  они  живыми,  разумными
существами или  биороботами  с  определенной  программой  действий.  Можно
задать еще много вопросов, на которые мы не  получим  ответа.  По  крайней
мере, сейчас. Но кое-что предположить  все-таки  можно,  какие-то  рабочие
гипотезы можно обосновать и выступить с ними  в  печати.  И  не  только  в
научной. Во всех странах мира люди хотят услышать о розовых  "облаках"  не
болтовню кликуш и гадалок, а  серьезную  научную  информацию,  хотя  бы  в
пределах того, что нам уже известно и что мы  можем  предположить.  Можно,
например, рассказать о возможностях и проектах  контактов,  об  изменениях
земного климата, связанных с исчезновением ледяных  массивов,  а  главное,
противопоставить отдельным мнениям об агрессивной сущности этой  пока  еще
неизвестной нам  цивилизации  факты  и  доказательства  ее  лояльности  по
отношению к человечеству.
   - Кстати, в дополнение к уже высказывавшимся в  печати  объяснениям,  -
проговорил, воспользовавшись паузой, сидевший рядом с Зерновым  ученый,  -
можно  добавить  еще  одно.   Наличие   дейтерия   в   обыкновенной   воде
незначительно, но лед и талая вода содержат еще меньший  процент  его,  то
есть  более  биологически  активны.  Известно  также,  что  под  действием
магнитного поля вода меняет свои основные  физико-химические  свойства.  А
ведь земные ледники - это вода, уже обработанная  магнитным  полем  Земли.
Кто знает, может быть, это и прольет какой-то свет на цели пришельцев.
   -  Признаться,  меня  больше  интересует  их  другая  цель,  хотя  я  и
гляциолог,  -  вмешался  Зернов.  -  Зачем  они  моделируют  все,  что  им
приглянулось, понятно: образцы  пригодились  бы  им  для  изучения  земной
жизни. Но зачем они их разрушают?
   - Рискну ответить. - Осовец оглядел аудиторию; как  лектор,  получивший
записку, он отвечал не только Зернову. - Допустим, что уносят они с  собой
не модель, а только запись ее  структуры.  И  для  такой  записи,  скажем,
требуется разрушить или, вернее, разобрать ее по частям до  молекулярного,
а может быть, и атомного уровня.  Причинять  ущерб  людям,  уничтожать  их
самих или созданные ими объекты они не хотят. Отсюда  синтезация  и  после
опробования последовательное уничтожение модели.
   - Значит, не агрессоры, а друзья? - спросил кто-то.
   - Думаю, так, - осторожно ответил академик. - Поживем - увидим.
   Вопросов  было  много,  одни  я  не  понял,  другие  забыл.  Запомнился
единственный вопрос Ирины, обращенный к Зернову:
   - Вы сказали, профессор, что они моделируют все, что им приглянулось. А
где же у них глаза? Как они видят?
   Ответил ей не Зернов, а сидевший с ним физик.
   - Глаза не  обязательны,  -  пояснил  он.  -  Любой  объект  они  могут
воспроизвести   фотопутем.    Создать,    допустим,    светочувствительную
поверхность так же, как они создают любое поле,  и  сфокусировать  на  ней
свет, отраженный от объекта. Вот  и  все.  Конечно,  это  только  одно  из
возможных предположений. Можно  предположить  и  акустическую  "настройку"
подобного типа, и аналогичную "настройку" на запахи.
   - Убежден, что они все видят, слышат и чуют лучше  нас,  -  произнес  с
какой-то странной торжественностью Зернов.
   На этот раз в зале не засмеялся ни один человек. Реплика Зернова как бы
подвела итог увиденному и услышанному, как бы раскрывала  перед  ними  всю
значительность того, что им предстояло продумать и осознать.



12. ПИСЬМО МАРТИНА

   После Толькиного ухода я  долго  стоял  у  окна,  не  отрывая  глаз  от
заснеженной асфальтовой дорожки, соединявшей мой  подъезд  с  воротами  на
улице. Я надеялся, что придет Ирина. Теоретически она могла бы прийти,  не
из сердобольности, конечно, а просто потому, что иначе  она  не  могла  ни
сообщить мне новости, ни передать поручения: телефона у меня  не  было.  А
нас  связывали  новые  деловые  отношения:  она  была  секретарем  особого
комитета, а я его референтом со многими обязанностями - от пресс-атташе до
киномеханика. Кроме того, нам предстояла совместная командировка  в  Париж
на международный форум ученых, посвященный волновавшему весь мир и все еще
непостижимому феномену розовых "облаков".  Возглавлял  делегацию  академик
Осовец, я и Зернов ехали в качестве очевидцев, а Ира - в  более  скромной,
но уж наверняка более важной роли секретаря-переводчицы, знавшей не  менее
шести языков. Кроме того, в состав делегации был включен Роговин, физик  с
мировым именем, обладатель того насмешливого баска, который запомнился мне
еще на просмотре фильма в затемненном  конференц-зале.  Командировка  была
уже подготовлена, необходимые документы получены,  до  отъезда  оставались
считанные дни, и нужно было о многом договориться, тем  более  что  Зернов
уехал в Ленинград попрощаться с семьей и должен был вернуться  со  дня  на
день...
   Но, честно говоря, мне совсем  не  потому  хотелось  увидеть  Ирину:  я
просто соскучился по ней за эту неделю невольного заточения,  даже  по  ее
насмешкам  соскучился,  даже   по   дымчатым   прямоугольным   стеклышкам,
отнимавшим  у  нее  какую-то  долю  обаяния  и  женственности.  Меня   уже
нескрываемо тянуло к ней - дружба не дружба и даже не влюбленность,  а  то
смутное и неуловимое, что подчас неудержимо  влечет  к  человеку  и  вдруг
исчезает в его присутствии. "Тебе  нравится  она?"  -  спрашивал  я  себя.
"Очень". - "Влюблен?" - "Не знаю". Иногда мне с  ней  трудно,  иногда  она
меня просто злит. Где-то симпатия  вдруг  перерастает  в  недовольство,  и
хочется говорить колкости. Может быть, потому, что мы с ней очень  разные,
и  тогда  эта  разность  заостряется  вдруг  как  бритва.  Тогда,  по   ее
уничтожающей оценке, мое образование - это компот из  Кафки,  Хемингуэя  и
Брэдбери, а по моей ответной реплике,  ее  -  это  вермишель  из  "Техники
молодежи" за позапрошлый год. Иногда мне хочется  сравнить  ее  с  сушеной
воблой и лапутянским ученым, а в ответ она снисходительно относит  меня  к
племени ивановых-седьмых и присыпкиных. И все же  мы  в  чем-то  сходимся.
Тогда нам обоим интересно и весело.
   Эта странная и забавная дружба началась сразу же по окончании памятного
просмотра в Академии наук. Я долго сидел в углу, пока не разошлись доктора
и кандидаты наук и не потухла люстра, упаковал бобины  и  коробки,  сложил
все в свою спортивную сумку и опять сел.
   Ирина молча смотрела на меня сквозь дымчатые стеклышки.
   - А вы не двойник? - вдруг спросила она.
   - Двойник, - согласился я. - Как это вы догадались?
   - По действиям  нормального  человека.  Такой  человек,  не  отягченный
высшим образованием, смылся бы, не дожидаясь конца совещания. А вы сидите,
слушаете, топчетесь и не уходите.
   - Изучаю земную жизнь, - сказал я важно.  -  Мы,  двойники,  -  системы
самопрограммирующиеся,  меняем  программу  на  ходу,  в   зависимости   от
предмета, достойного изучения.
   - И этот предмет я?
   - Вы потрясающе догадливы.
   - Считайте сеанс оконченным. Изучили.
   - Изучил. Теперь закажу вашу модель с некоторыми коррективами.
   - Без очков?
   - Не только.  Без  многознайства  и  жреческого  величия.  Обыкновенную
девушку с вашим умом и внешностью, которая  любила  бы  ходить  в  кино  и
гулять по улицам.
   Я вскинул на плечо сумку с бобинами и пошел к выходу.
   - Я тоже люблю ходить в кино и гулять по улицам, - сказала она вслед.
   И я вернулся. А через день пришел сюда  к  началу  работы,  побритый  и
выхоленный, как дипломатический атташе. Она что-то печатала на машинке.  Я
поздоровался с ней и сел за ее письменный стол.
   - Вы зачем? - спросила она.
   - На работу.
   - Вас еще не откомандировали в наше распоряжение.
   - Откомандируют.
   - Нужно пройти отдел кадров...
   -  Отдел  кадров  для  меня  -  это  нуль-проход,  -  отмахнулся  я.  -
Интересуюсь позавчерашними стенограммами.
   - Для чего? Все равно не поймете.
   - В частности, решением совещания,  -  продолжал  я,  величественно  не
обращая внимания на ее выпады, - поскольку, мне известно, намечены  четыре
экспедиции: в Арктику, на Кавказ, в Гренландию и в Гималаи.
   - Пять, - поправила она. - Пятая на ледник Федченко.
   - Я бы выбрал Гренландию, - как бы между прочим заметил я.
   Она засмеялась, словно имела дело  с  участником  школьного  шахматного
кружка, предложившим сыграть матч с Петросяном. Я даже растерялся.
   - А куда же?
   - Никуда.
   Я не понял.
   - Почему? В каждой же экспедиции требуется кинооператор.
   -  Придется  вас  огорчить,  Юрочка:  не  потребуется.  Поедут  научные
сотрудники и лаборанты  специальных  институтов.  НИКФИ,  например.  И  не
смотрите на меня добрыми бараньими глазами. Учтите, я не говорю:  глупыми.
Я просто спрашиваю: вы умеете работать с интроскопом? Нет. Умеете  снимать
за "стеной непрозрачности", скажем,  в  инфракрасных  лучах?  Нет.  Умеете
превращать  невидимое  в  видимое   с   помощью   электронно-акустического
преобразователя? Тоже нет. Я это читаю на вашем  идеально  побритом  лице.
Так что зря брились.
   - Ну а простая съемка? - все еще не понимал я. -  Обыкновенный  фильмус
вульгарис?
   - Обыкновенный фильмус  вульгарис  можно  снять  любительской  камерой.
Теперь это все делают. Важнее получить изображение в непрозрачных  средах,
за внешним покровом  облака.  Что,  например,  происходит  с  двойником  в
малиновой трубке?
   Я  молчал.  Для  обыкновенного  оператора  это  было   дифференциальное
исчисление.
   - Вот так, Юрочка, - опять засмеялась она. - Ничего вы не можете. И  по
методу Кирлиан не можете?
   Я даже не слыхал о таком методе.
   - А он, между прочим, позволяет отличить живое от неживого.
   - Я и простым глазом отличу.
   Но она уже вошла в роль лектора.
   - На снимке живая ткань получается в  окружении  призрачного  сияния  -
разряды токов высокой частоты. Чем интенсивнее жизнедеятельность, тем ярче
ор