неожиданно  для  меня
самого. Связаться с руководством и получить директивы еще не успел.
   Он молчал. Сжатые губы его по-прежнему презрительно кривились: не верил
ни одному моему слову.
   - Не доверяешь?
   - Не доверяю.
   - Ты прав, - вздохнул я. - Доверие не просят, а завоевывают.  Подождем.
Где ты работаешь?
   - На седьмой-бис.
   - В шахте?
   - Конечно. Думаешь, буду восхищаться твоими  реформами?  Они,  конечно,
гуманны, но в создавшемся положении приносят больше вреда, чем пользы.
   Так и есть: смятение в умах уже началось. Надо  развивать  партию.  Шах
королю!
   - Ты ошибаешься и скоро осознаешь свою ошибку, - сказал я. - А  пока  я
перевожу тебя из шахты.
   Он вскочил испуганно:
   - Куда?
   - Сюда. В канцелярию. Ты должен быть у меня под рукой.
   - А если я не хочу?
   Я усмехнулся.
   - Оставь меня в шахте, Ано. Прошу. Сейчас это очень для меня  важно.  -
Голос его дрожал, он почти умолял, этот голос.
   - Нет. - Я решительно отверг его просьбу. -  Ты  сам  поймешь,  где  ты
нужнее.
   - Никогда! - крикнул он. - Никогда не пойму.
   Я решил добить его: у меня не было выхода.
   - Ты и раньше мало что понимал. Из-за непонятливости и газету погубил.
   Он сразу сник, даже голову опустил, как провинившийся школьник.
   - Я не обвиняю тебя в  предательстве,  потому  что  знаю  предателя,  -
сказал я. - Но твое недомыслие и доверчивость,  столь  же  легкомысленные,
как и сейчас твое недоверие, привели к провалу.
   Он вздохнул и выдохнул; казалось, он задыхался.
   - Ты знаешь предателя? Кто?
   - Этьен. Я же предупреждал тебя.
   - Но ведь он сам оборудовал типографию.
   - Был в одной стране - до вашего Начала, конечно, - некий провокатор по
имени Евно Азеф. Он организовывал революционные акции, чтобы потом донести
полиции. Этьен помельче, но из той же породы.
   Джемс уже не отвечал, не глядел, не кривился. А я  выдавливал  из  него
упрямство, как зубную пасту из тюбика.
   - Кстати, газета выходила и выходит  без  перерывов.  Была  оборудована
резервная типография, о которой не знали ни ты, ни он.  И  редактирует  ее
неплохо один наш общий знакомый.
   - Кто?
   - Мартин.
   - Твой Мартин?
   - Наш Мартин, - сказал  я.  -  Такие-то  пироги,  юноша.  Забирай  свои
пожитки и переселяйся в административный барак.
   - И все-таки не верю, - повторил Джемс, но уже без прежней уверенности.
   - Поверишь, - усмехнулся я. -  Даже  плечики  опустишь,  когда  увидишь
очередной номер. Мат!
   - Что? - не понял Джемс.
   - Ничего, - сказал я, уже думая о другом.
   Теперь мне нужен был только повод для отъезда в Город.
   Время работало на нас.



35. ГАМБИТ ЭТЬЕНА

   Повод нашелся. Нужно было сменить вольнонаемных шоферов, подвозивших из
Си-центра муку ручного помола, из которой замешивалась  лагерная  похлебка
для кухонь, и деликатесные продукты для администрации и охраны.  Я  выехал
ночью, рассчитывая застать Зернова или в крайнем случае Мартина.  Конечно,
жаль было подымать их с постели, но кто-нибудь -  или  Борис,  или  Дон  -
нашел бы способ добраться до Фляша. А с Фляшем  требовалось  связаться  до
вечера: времени у меня не было.
   Конюшня отеля была на замке, конюхи  спали,  и  я,  привязав  лошадь  к
афишной стойке, прошел в вестибюль "Омона", не рискуя  никого  удивить,  -
мой мундир был идеальным ночным пропуском. Но и  удивлять  было  некого  -
швейцар дремал у себя в каморке, а портье просто спал, положив  голову  на
руки. Тоненькая струйка слюны  текла  по  губам  на  полированный  дуб,  и
требовалось что-то погромче стука моих сапог, чтобы разбудить спящего. Так
я  и  добрался  незамеченным  до  нашего  номера,  тихонько  открыл  дверь
собственным ключом и вошел.
   Вошел и отшатнулся. На меня из соседней  комнаты  прыгнул  с  безумными
глазами Мартин. Он был одет, в руке сверкнул  знаменитый  нож.  Прыгнул  и
тоже отшатнулся - я стоял ярко освещенный трехсвечником на камине.
   - Будь ты проклят! - воскликнул Мартин и сплюнул.  -  Галунщик  чертов!
Как вошел?
   - У меня же ключ, - удивился я.
   - Почему ночью?
   - "Почему, почему"! - обозлился я. - А почему ты  одет?  И  кто  там  в
комнате?
   - Ну, входи, - сказал он, подумав, и пропустил меня вперед.
   В комнате было так накурено, что даже десяток свечей не позволил  сразу
рассмотреть лиц собравшихся. Я никого не узнал, но все вскочили,  различив
мой проклятый мундир.
   - Порядок, - сказал Мартин. - Тревога отменяется. Это Юри Ано  лично  и
срочно.
   - Ну и напугал ты нас, Юрка, - услышал я в дыму голос Зернова.
   - Меня он не помнит, - засмеялся сидевший ближе всех Стил.
   - А меня не узнает, - откликнулся Фляш.
   Теперь я разглядел всех и даже  узнал  сидевшего  на  диване  Томпсона,
такого же седого и худощавого, каким я знал его на Земле.
   - Я о вас столько слышал, молодой человек, -  сказал  он,  -  что  горю
нетерпением узнать вас поближе.
   Даже голос его был знакомый, томпсоновский. И все  же  это  был  другой
Томпсон, что-то в нем изменилось. Я  не  разглядел  еще,  что  именно,  но
что-то изменилось. Я скорее угадал это, чем понял.
   - Простите, господа, если помешал. Я не знаю ни причин, ни целей  этого
ночного собрания и могу сейчас же уйти, но мне именно срочно,  как  сказал
Мартин, нужен Фляш. Разрешите, я оторву его на несколько минут, -  выпалил
я все разом.
   - Отрывать незачем, - ответил Фляш, - здесь все равны.
   - Кроме меня. Я могу выйти, - сказал Мартин.
   - Не дурите, Мартин. Вы специально приглашены, как и Ано, хотя мы и  не
могли с ним связаться.
   - Я назначен комендантом Майн-Сити, - объявил я.
   И все умолкло. Как долго длилось молчание, я не могу сказать, но в  эти
минуты каждый, вероятно,  обдумывал  и  рассчитывал  перспективы,  которые
открывало мое назначение. Наконец Фляш спросил:
   - Давно?
   - Уже несколько дней, как я в лагере, -  поспешно  проговорил  я.  -  С
подпольем связаться не могу: нет ни паролей, ни явок. А  без  них  мне  по
вполне понятным причинам не доверяют. Даже Джемс.
   - Вы видели мальчика? - взметнулся Стил. - Как он выглядит?
   - Плохо. Кто же в бараках хорошо выглядит, кроме собак  и  блок-боссов?
Впрочем, я перевожу его к себе в канцелярию.
   - Оставьте его в шахте, - жестко потребовал Стил, и  я,  конечно,  знал
почему.
   - Бессмысленно. Корсон Бойл уже знает  о  предстоящей  акции.  Ее  надо
готовить иначе и в других масштабах.
   - Гамбит Анохина, - усмехнулся Томпсон.
   Я вздрогнул. Откуда он знает мою фамилию? От Зернова? От Стила? Кто  же
он? И почему Фляш сказал, что здесь все свои?
   - Мы обдумаем его часом позже. Ночь  велика,  -  продолжал  Томпсон.  -
Сейчас надо рассчитать другой гамбит. Гамбит Этьена.
   - Отказанный, - поправил Зернов.
   - Люблю шахматные метафоры Бориса. - Меня уже не резануло знакомое  имя
с ударением на "о": еще  в  Париже  привык,  но  что-то  новое  привлекало
внимание в интонациях Томпсона. - Этьен, как и вы с  Мартином,  приглашены
на заседание малого Совета  Сопротивления,  которое  должно  состояться  в
другое  время  и  в  другом  месте.  Гамбит  Этьена  разгромный:   головка
Сопротивления отсекается одним ходом. Этот ход он уже  сделал  и  спокойно
спит сейчас в своем номере люкс. Но мы, - продолжал  Томпсон,  -  ответили
неожиданно. Заседание совета перенесли сюда и на этот час. Сию  минуту  мы
пригласим господина Этьена. Я думаю, что полицейский мундир Анохина внесет
кое-какие коррективы в наш план: мы сможем переставить фигуры.
   - Зачем? - обиделся Мартин. - Я и один справлюсь.
   - Золотой галун справится лучше. Меньше шуму, больше эффекта. Вы сейчас
потушите фонари в коридорах и проводите Анохина  до  апартаментов  Этьена.
Откройте дверь - ключ у вас - и погасите свечи на черной лестнице.  У  вас
есть спички, Анохин? Возьмите коробку. Зажгите свечку на камине, разбудите
спящего и пригласите его следовать за собой. Сначала он испугается,  потом
удивится,  потом  будет  уверять,  что  это  ошибка,  попросит  разрешения
позвонить Бойлу - у него одного в отеле есть телефон. Но вы не разрешите и
пригрозите, что при малейшем шуме пристрелите  его  на  месте.  Кстати,  и
пристрелите, если другого выхода не будет. Но Этьен - трус и после  такого
предупреждения  последует  за  вами  куда  угодно.  Ведите  его  к  черной
лестнице, - почему не  к  парадной,  придумайте  сами.  Когда  спуститесь,
столкните его в подвал. Шума не будет - его подхватит Мартин и  впихнет  в
дверь, где была типография. За ним войдете и вы.
   Томпсон придумал и рассчитал все это с  быстротой  электронной  машины.
Теперь  я  понял,  что  изменилось  в  нем.  Земной  Томпсон  был  чуточку
медлительнее и не то чтобы туповат, но  тяжелодумен:  сказывался  возраст.
Здешний Томпсон не казался моложе, но возраст его не  обременял  мышления.
Биологически эта была та же человеческая структура, но психологически  уже
иная:  в  другой  среде,  в  других  условиях  психологический  облик  мог
приобрести  с  годами  и  другие  черты.  А  может  быть,   изменилась   и
биологическая структура, может быть,  реконструируя,  "облака"  исправляли
ее, обновляли "уставшие" клеточки мозга, склеротические сосуды,  сердечные
клапаны. Сидевший  передо  мной  Томпсон  был  просто  совершеннее  своего
земного аналога, а в связи с блокадой каких-то ячеек  памяти  деятельность
других приобрела большую активность и направленность.  Должно  быть,  и  в
земном Томпсоне где-то жило тяготение к передовой, прогрессивной  мысли  -
быть  может,  неосознанное,   запрятанное   в   неконтролируемые   глубины
подсознания. "Облака" извлекли и освободили его  -  вот  и  родился  новый
Томпсон с той же внешностью, но с другим сознанием и мышлением.
   - Пошли, - сказал Мартин, выводя меня из задумчивости, должно быть  уже
затянувшейся. - Не боишься? - спросил он уже в коридоре.
   - Кого? - усмехнулся я. - "Омон" не континуум. Чудес не будет.
   - Грязная работа, - вздохнул Мартин. -  А  начинать  и  заканчивать  ее
будем мы.
   Мне стало не по себе. Должно  быть,  Мартин  заметил  это,  потому  что
прибавил уже другим тоном:
   - В Сен-Дизье мы не дрогнули. А ведь Этьен здесь такой же подонок. Даже
хуже.
   Молча мы погасили фонари  в  коридоре,  молча  дошли  до  тупичка,  где
находились комнаты Этьена,  молча  открыли  дверь  ключом,  оказавшимся  у
Мартина, и расстались. Мартин ушел в темноту коридора, а я  -  в  полутьму
передней, куда проникал свет из комнаты: на камине в ней догорал крохотный
огарок свечи. Вероятно, Этьен перед сном  забыл  погасить  его  и  уже  не
просыпался.  А  спал  он  странно  тихо,  почти   беззвучно,   на   спине,
мертвенно-желтый, застывший, словно покойник.
   - Этьен! - позвал я негромко.
   Он открыл глаза и долго всматривался,  видимо  полагая,  что  это  сон.
Наконец он разглядел мои мундир и сел на постели.
   - В чем дело?
   - Потрудитесь одеться и следовать за мной, - произнес я в стиле  ходких
детективных романов. Рука в кармане нащупала пистолет.
   Должно быть, Этьен заметил этот жест.
   - К-куда? - спросил он, заикаясь.
   - В Главное управление.
   - Это ошибка, - сказал он твердо.
   - Выполняйте приказ. - Я добавил металла в голос.
   - Уверяю вас, что это ошибка, - повторил он. -  Разрешите,  я  при  вас
позвоню комиссару.
   - Не торгуйтесь, - оборвал я его. - Экипаж ждет. Мигом.
   - У вас будут неприятности, - предупредил он, уже одеваясь.
   Испуг его прошел, остались лишь злость  и  уверенность  в  том,  что  в
полиции все разъяснится и мне же влетит. Приказ спуститься по черному ходу
несколько  изумил  его,  но  я  объяснил,  что  не  стоит  ему  попадаться
кому-нибудь на глаза под эскортом  полицейского.  А  далее  все  произошло
точно так, как наметил Томпсон. У выхода я  столкнул  его  по  лестнице  в
подвал, а Мартин внизу подхватил, зажав  ему  рот  так,  что  он  даже  не
вскрикнул.
   В бывшую нашу редакцию мы вошли вслед  за  влетевшим  Этьеном.  Он  еле
удержался на ногах от пинка Мартина  и  сейчас  оглядывался  растерянно  и
недоуменно, явно ничего не понимая. У стеллажей,  заставленных  ящиками  с
вином и консервами - типографию нашу Этьен превратил в склад для  хранения
непортящихся продуктов, - за  непокрытым  деревянным  столом,  где  лежали
раньше наши первые гранки и  куда  сейчас  сгружались  с  полок  коньяк  и
сардины, сидел малый Совет Сопротивления, заседание  которого,  как  точно
было известно Этьену, должно было состояться на шесть часов позже и совсем
не в подвале его гостиницы.  Удивило  Этьена,  как,  впрочем,  и  меня,  и
присутствие Зернова в четверке Совета - для владельца  "Омона"  и  тайного
полицейского агента Зернов был малоприметным писарем мэрии,  сбежавшим  от
"диких" к  радостям  городской  жизни.  Удивленно  посмотрел  Этьен  и  на
Томпсона: видимо, о том, что он тоже входил в Совет, провокатор не знал.
   - Дайте ему стул, - сказал Фляш.
   Мартин, стоявший рядом со мной  у  двери,  подвинул  стул.  Этьен  сел,
внимательно разглядывая сидевших против него. Два  трехсвечника  создавали
довольно сносное освещение.
   - Может быть, мне объяснят, что  означает  этот  спектакль,  в  котором
участвуют псевдошоферы и лжеполицейские? - спросил он высокомерно.
   Если бы он знал, что одним только этим вопросом, разоблачающим мою роль
в полиции, он сам выносит свой смертный приговор!
   -  Оставьте  этот  тон,  Этьен,  -  сурово  сказал  Фляш.  -  Не  время
дурачиться!
   - Я хочу знать, что здесь происходит.
   - Суд.
   - Кого же судят?
   - Вас.
   Мертвенно-желтое лицо Этьена не выразило ни удивления, ни гнева.
   - Могу я ознакомиться с обвинительным заключением?
   - По известным вам обстоятельствам, мы избегаем документации. Все,  что
вас интересует, будет изложено устно. Вас обвиняют в прямом  предательстве
акций Сопротивления.
   - Каких именно?
   Я даже залюбовался тем хладнокровием, с каким  вел  страшную  для  него
беседу Этьен. Неужели он так верил в свою безнаказанность?
   - Рукопись статьи Стила, известная только вам  и  оказавшаяся  в  руках
полиции. Стил, как вам известно, вынужден был бежать из Города.
   - Не помню. Это было так давно. Память...
   - Есть события более поздние. Разгром газеты.
   - Она выходит.
   - Вопреки вам.
   - Я сам оборудовал ее типографию.
   - И дали адрес полиции.
   - Почему я? Где доказательства?
   - Нас давно предупреждали о вас как о  потенциальном  предателе.  После
ареста Джемса за вами было установлено наблюдение. О завтрашнем  заседании
Совета все известно полиции. Дом уже с вечера оцеплен.
   - Все это еще не доказательства.
   - О завтрашнем заседании Совета, кроме вас, знали только мы - четверо.
   - Так поищите виновного среди четверых. Может быть, вы? - Смешок в лицо
Фляшу. - Или он? - Кивок в сторону Томпсона.
   Члены Совета переглянулись. Неужели  они  отступят  перед  спокойствием
Этьена? Ведь спокойствие - это его оружие. Но я ошибся.
   - К чему эта канитель, - сказал Стил, - оставьте нас вдвоем.  Я  задушу
его вот так, - он поднял скрюченные  пальцы,  -  и  рука  не  дрогнет.  За
мальчика.
   - Вы будете обыкновенным убийцей, Стил, Едва  ли  вас  это  украсит,  -
пожал плечами Этьен.
   Члены Совета молчали, что-то обдумывая. Что?
   - Если они его пощадят, - шепнул я Мартину, - я убью его здесь  же  при
всех.
   -  Я  сделаю  то  же,  только  бесшумно,  -  шепнул  в  ответ   Мартин,
выразительно хлопнув себя по карману.
   Вероятно, о том же подумал и Стил: с такой лютой ненавистью впивались в
Этьена его глаза.
   - Мне очень интересно, у кого это возникла мысль о  моем  потенциальном
предательстве, - невозмутимо заметил Этьен.
   - У меня, - сказал Зернов.
   - И у меня, - прибавил я.
   - Почему?
   - Потому что мы знаем вас до Начала: вы утратили память, а мы - нет. Вы
всегда были предателем - должно быть, это у вас в крови. - Я говорил,  уже
не различая Этьена-здешнего от Этьена-земного. - Вы предали  гестапо  даже
любимую женщину, а когда не удавалось предательство и вас били  по  щекам,
как мальчишку, вы только холуйски кланялись: хорошо, мсье, будет  сделано,
мсье...
   Этьена не заинтересовало слово "гестапо", наверняка ему незнакомое,  он
пропустил мимо ушей и "любимую женщину". Он только спросил:
   - Когда это было?
   - Больше четверти века назад.
   - Где?
   - В Сен-Дизье.
   Нашу дуэль слушали в абсолютном молчании, только у Зернова блуждала  на
губах знакомая ироническая улыбка: казалось, что  мой  экспромт  доставлял
ему удовольствие.
   - Сен-Дизье... Сен-Дизье... - повторил Этьен, мучительно наморщив  лоб,
и вдруг воскликнул громко и радостно: - Вспомнил!
   И даже с  каким-то  облегчением,  словно  прошла  терзавшая  его  боль,
уверенно повторил:
   - Теперь вспомнил. Хорошо. Все. Спасибо.
   Никто не ответил. Я стоял пораженный, не зная, что сказать и  нужно  ли
говорить: может быть, самое важное уже сказано?
   - По-моему, здесь же, в "Омоне"... совсем недавно я опять встретил  ее.
Я не мог жить больше...
   Боюсь, что Стил и Фляш ничего не поняли: я  поймал  удивленный  взгляд,
которым они обменялись. Томпсон молчал непроницаемо, словно все  сказанное
Этьеном его ничуть не поразило.
   - Вы хотите, чтобы я сам все кончил? - спросил Этьен, обращаясь  только
ко мне.
   И я ответил:
   - Вы угадали.
   Я   вынул   пистолет,   высыпал   на   руку   все   патроны,    оставив
один-единственный, спустил предохранитель и сказал присутствовавшим:
   - Выходите.
   Все поняли и молча вышли один за другим. Только Мартин  шепнул  мне  на
ухо:
   - Я останусь у двери, ладно?
   Этьен сидел, положив голову на руки, - о чем думал он в эту  минуту?  О
прошлом своего земного аналога или о смерти, которая избавит  его  от  мук
возвращенной памяти? Я тихо положил на стол пистолет и сказал:
   - Здесь только один патрон. Не трусьте. Иначе  все  будет  противней  и
дольше.
   И ушел. Мартин остался стоять у двери.
   Потом раздался выстрел.
   Мартин  нашел  нас  в  комнатах  наверху:  выстрел  мы  слышали  и   не
сомневались. Но он все-таки сказал:
   - Не промахнулся. Жаль только, что не оставил записки.



36. СОВЕТ БЕЗОПАСНОСТИ

   - Ассоциативная память, - повторил  Зернов,  но  то,  что  он  произнес
дальше,  буквально  заставило  меня  вздрогнуть.  -  Этьен  возник   здесь
биологически тот же, со всем объемом своей земной памяти.  Лишь  отдельные
участки ее были заблокированы. Я думаю, блокада не была постоянной, что-то
ослабляло ее - время или воздействие внешней среды. "Память возвращается",
- любит говорить Фляш, только механизм этого возвращения  нам  неизвестен.
Неразгаданная тайна мозга. Таких тайн много: как  возникает  воспоминание,
что его вызывает, почему в одном случае возникают у человека  слуховые,  в
другом - зрительные образы? Я не специалист,  но  специалисты  высказывают
предположение, что  на  височных  долях  больших  полушарий  нашего  мозга
находятся участки, связанные каким-то образом с  механизмом  воспоминания.
Под действием очень слабых электрических импульсов на эти участки  человек
вспоминал давно забытое, причем всегда одно  и  то  же,  если  воздействию
подвергались одни и те же  участки.  Может  быть,  в  данном  случае  роль
электрического импульса сыграла цепочка ассоциации? Одно  слово  -  и  эта
цепочка  освободила  заблокированные  участки.  Помните   радость,   какой
осветилось его лицо, когда Анохин назвал Сен-Дизье?  "Вспомнил,  -  сказал
Этьен, - я все вспомнил".
   - А что такое Сен-Дизье? - спросил Фляш.
   - Городок во Франции,  где  Этьен,  или,  вернее,  его  земной  аналог,
работал портье во время войны. Там он стал предателем, не по доброй  воле,
конечно: душевная слабинка, трусость,  унижение  -  мало  ли  что  толкает
человека на подлость? А конфликт с совестью, если есть эта совесть,  редко
проходит бесследно. Воспоминание всегда мучительно.
   - Так чему же он обрадовался?
   - Тому, что освободилась память. Вы рад