тах больше пятидесяти франков за смену. Только там человека, как
лимон, выжимают. По десять часов в  день  при  двухсменной  работе.  И  на
прокатном, и на чугунолитейном, и  на  машиностроительном  -  все  то  же.
Только в мастерских  малость  полегче,  зато  и  плата  поменьше.  Цеховые
старосты регулируют.
   - Так ведь и оттуда можно уйти.
   - Пожилые и семейные не уходят. Где ни работай - проживешь, не жалуясь.
   - А ты оптимист, Эд. Платят хорошо - еще не значит, что жить хорошо.
   - Так трудовики говорят, - пожимает плечами Эд.
   - Слышал их?
   - Я на митинги не хожу.
   Информацию бармена я корректирую информацией Мартина. Он уже  несколько
дней работает в редакции "Брэд энд баттер".
   Стил, узнав об этом, сначала рассвирепел:
   - Прохвост ваш Мартин! Не ожидал...
   - Не сердитесь, сенатор. Это в наших же интересах.
   - Не понимаю.
   - Сейчас поймете. Мердок серьезный противник.  Надо  проникнуть  в  его
замыслы, в его игру. А игру он ведет крупную, я уже кое-что  знаю  о  ней.
Так вот, сенатор, пришлось пожертвовать Мартином, послав его в эту газету.
Он многое может услышать и о многом узнать. Теперь у нас свой  человек  во
вражеском лагере.
   - Грязное это дело, Ано.
   - Не очень чистое,  согласен.  Но  для  нас  полезное.  Даже  больше  -
необходимое...
   - А вы не преувеличиваете значение Мердока как политической личности?
   - Боюсь,  что  нет,  сенатор.  Личность  незаурядная.  И  думаю,  очень
опасная.
   - Возможно, вы правы, Ано. Мартин не протестовал?
   - Я убедил его, сенатор. Все в порядке. Можете спокойно ехать в Ойлер.
   ...Мы встретились с Мартином еще до приезда сенатора. Мартин не один, с
ним Луи и Пит, разысканные в общежитии  политехнички.  Внешне  -  неброско
одетые: не то студенты, не то клерки, встретишь на улице - не  оглянешься.
И  оба  сияют  -  пожалуй,  это  самое  точное  определение  их  душевного
состояния.
   - Ребята согласны, Юри. Я обещал им по пятнадцать франков в день, в три
раза больше, чем у Фляшона. Только работать будут неполный день - они  еще
учатся.
   - Одному из вас придется помогать мне  в  канцелярии,  -  говорю  я.  -
Просматривать документы, сенатские протоколы, отчеты, подбирать нужную мне
информацию. Какую именно, поясню, когда приступим  к  делу.  Другой  будет
связан с Мартином. Работа на ногах, с людьми, информаторская,  агентурная.
Кому что - выбирайте сами.
   - Человек я  неразговорчивый  -  предпочту  писанину,  -  высказывается
первым Пит.
   - А я - "на ногах и с людьми", - тут же вставляет Луи.
   Наконец Луи и Пит уходят, получив за неделю вперед,  а  мы  с  Мартином
остаемся вдвоем.
   - Выкладывай, - тороплю я его. - Что узнал?
   - Многое. Нет ни кризисов, ни экономических спадов, ни биржевой паники.
Даже безработицы нет. Без работы только  инвалиды  и  нищие-профессионалы,
которых, кстати, ловят и ссылают на рудники.
   - Знаю.
   - Зато пособия инвалидам труда ничтожны, а семьям погибших на работе ни
хозяева, ни государство вообще не платят. Пенсии начисляются с  семидесяти
лет, и только мужчинам.  Женский  труд  оплачивается  дешевле,  и  пенсией
женщины не обеспечиваются. Таков популистский  прогресс  на  практике.  За
полсотни лет построено не больше двух десятков заводов, значительная часть
мастерских реорганизована в мелкие фабрички, тяжелая промышленность только
развертывается, да и то лишь в пределах нужд сельского хозяйства, в легкой
преобладает система надомников, а фабричных рабочих всего тысяч двести. Их
здесь именуют по-старому:  мастеровые.  Никакой  техники  безопасности  на
предприятиях нет и в помине. Детский труд узаконен и не преследуется.
   - А как с наукой?
   - Кого из ученых встретишь на "дне"? Говорил я, правда, с одним  бывшим
университетским профессором  -  математиком.  Математика,  Юри,  здесь  на
уровне  девятисотых  годов.  Лучше  других  работают   заводские   научные
лаборатории,  в  частности  лаборатория   некоего   Уэнделла,   заводчика,
отпускающего на нее большие средства. Но все это редкие  исключения,  лишь
подтверждающие промышленную отсталость Города.
   Мартин рассказывает подробно и дельно. Но мне  этого  мало,  мне  нужно
связать экономическую информацию с политической.
   - А на "дне" вообще не говорят о политике, - усмехается Мартин. - Здесь
голосуют за тех, кто  платит.  Покупателей  и  перекупщиков  голосов  и  у
"джентльменов", и у популистов в одном  только  рыночном  районе  десятки.
Даже лидер "джентльменской" партии Рондель не брезгует покупкой голосов на
меновом рынке. А  привокзальные  бильярдные  и  бары  закуплены  на  корню
популистами. За партийного соратника  Стила,  сенатора  Клайна,  -  он  же
оптовый торговец рыбой в американском секторе,  -  голосовали  на  прошлых
выборах сотни  хозяев  мелких  лавчонок  и  рыбных  ларьков.  Думаешь,  из
солидарности? Нет, это стоило ему, как мне рассказали в  редакции,  больше
ста  тысяч  франков.  Мердок  единственный   не   покупает   пока   голоса
избирателей, но когда ему это понадобится, у  него  будет  все  "дно",  от
уличных забегаловок до клубных игорных домов. Тот же Пасква  приведет  ему
тысячи и в Сильвервилле, и в самом Городе, где я уже  встретил  нескольких
его друзей из памятной нам "берлоги". Кстати,  о  Мердоке,  -  тут  Мартин
понижает голос, словно боится, что кто-нибудь может подслушать, - я  почти
уверен: он замышляет что-то новенькое.
   - А конкретно?
   - Некто по  имени  Фревилл  контролирует  все  притоны  в  американском
секторе. Похоже, это - ставленник Мердока. Тут  и  питейные  заведения,  и
салуны  с  потайными  игорными  залами,  и  бильярдные  с  барами.  А   во
французском секторе правит некий Бидо, предпочитающий не делить  доходы  с
Фревиллом. Так вот, с Бидо решили покончить. Как и когда, не знаю, но один
тип проболтался, что скоро из Бидо сделают мясной пудинг. Только, я думаю,
не наше это дело, Юри.
   - Правильно думаешь. Мы не в старом Чикаго.
   Я даже не предполагал, как мы ошибались.



8. ПЕРВЫЙ УДАР МЕРДОКА

   Сегодня приехал Стил. Я еще не видел его, но получил от  него  записку,
приглашающую меня к ужину в сенатском клубе на шесть часов вечера.  Сейчас
без четверти шесть, лошади поданы к подъезду гостиницы, и я отправляюсь  в
клуб.
   Стил опоздал на четыре дня, а за это время произошли события, о которых
необходимо рассказать. Началось все как раз четыре дня назад с  воскресной
утренней почты. Среди газет было  письмо  сенатора,  сообщавшего,  что  он
вынужден задержаться, и если я захочу, то могу ознакомиться и без  него  с
деятельностью сената. Одновременно он прислал  чек  на  тысячу  франков  и
чистый гербовый лист со своей подписью и сургучной  печатью,  куда  я  мог
вписать все, что мне заблагорассудится. Этот  знак  безграничного  доверия
полностью раскрывал отношение Стила ко мне.
   Сначала я прочитал утренние  газеты.  Интересовали  меня,  понятно,  не
объявления и не  уголовная  хроника,  а  передовицы  и  комментарии  -  их
политическое кредо.  В  частности,  внимание  привлекли  две  статьи,  обе
редакционные, без подписи. Консервативный "Джентльмен" задавал, на  первый
взгляд,  чисто  риторический  вопрос:  почему  бы  не  разрешить  создание
политических ассоциаций, которые могли бы участвовать в выборах  наряду  с
уже  действующими  партиями?  Такие   ассоциации,   не   ограниченные   ни
численностью,   ни   направлением,    способны    были    бы    объединить
евангелистско-католические  круги,  студенчество,  кое-какие  прослойки  в
обеих сенатских  партиях,  которым  уже  становится  тесно  в  официальных
партийных  рамках.  Подтекст  здесь  был  ясен.   Билль   о   политических
ассоциациях расколол бы не "джентльменов", а популистов. Церковные  круги,
получив  самостоятельность,  блокировались  бы   в   сенате   с   правыми.
Студенчество - разномастное политически - вообще не смогло  бы  образовать
единой  организации,  а  выделение  трудовиков  "джентльменам"  ничем   не
угрожало бы из-за малочисленности левого крыла. Но самое  интересное  было
не в этом. Газета не упоминала о Мердоке и  его  "реставраторах",  а  ведь
билль о политических ассоциациях именно ему и открывал путь в сенат.
   Другая наводящая на размышление статья была опубликована в мердоковской
"Брэнд энд баттер". Говорилось  в  ней  тоже  о  выборах,  только  в  ином
аспекте: о шантаже и подкупе избирателей, о  покупке  голосов  оптом  и  в
розницу в городских пивных, салунах и барах. Упрекнуть автора  можно  было
бы лишь в чересчур развязной и  крикливой  манере.  Но  писал  он  правду,
подтверждая то, о чем рассказывал Мартин, только не называя  имен.  Газета
обещала назвать имена и представить документальные доказательства подкупа,
если потребуют обстоятельства. Она выражала  надежду,  что  обе  сенатские
партии учтут  все  это  в  предстоящей  избирательной  кампании  и  сумеют
обойтись без мошенничества.
   Настораживало само обещание "назвать имена и представить документальные
доказательства". Какие цели  преследовал  такой  выпад?  Скомпрометировать
популистов и "джентльменов"? Зачем? Ведь у Мердока  еще  не  было  партии.
Только популистов? Это имело бы смысл, если бы он  рассчитывал  на  победу
правых: судя по осторожному выступлению "джентльменской"  газеты,  у  него
были  связи  и  в  их  лагере.  Но   почему   обещание   скомпрометировать
адресовалось деятелям обеих партий? Может быть,  это  -  угроза  возможным
соперникам, чтобы побудить их к принятию  билля  о  создании  политических
ассоциаций? Или Мердок заранее знал о  "джентльменской"  статье,  и  билль
этот уже кем-то придуман, отредактирован, и кто-то предложит его на  одном
из заседаний сената?..
   Кое-что я узнал чуточку позже.
   В комнату ко мне постучался лифт-бой и пригласил спуститься к  телефону
у стойки портье.
   - Говорит Мердок, - услышал я знакомый любезный  голос.  -  У  подъезда
гостиницы ждет фиакр. Через четверть  часа  вы  будете  в  моей  городской
"берлоге". Я угощу вас нежнейшим вудвилльским полусухим и отпущу с тем  же
кучером. Потеряете час,  не  больше.  Удружите,  мсье  Ано.  Не  огорчайте
отказом.
   Я не отказал и поехал.
   "Берлога"  оказалась  уютным  каменным  особняком  в  глубине  розового
цветника,  окруженного  декоративной  жимолостью.  Мердок,  в   элегантном
домашнем халате, встретил меня на крыльце и провел в кабинет.
   - Садитесь, Ано, - сказал он, поставив передо мной бокал вина.  -  Есть
дело.
   - Догадываюсь.
   - Едва ли. Сегодня вы вместе с  письмом  от  сенатора  получили  чистый
гербовый лист с его подписью и печатью. Туда можно вписать что угодно.
   - Вы отлично информированы, Мердок.
   Я вспомнил тихого старичка-управляющего с вкрадчивыми манерами.  Только
он один знал о нашем с Мартином отъезде и знал все: и по какой  дороге  мы
должны были ехать, и то, что мы поедем верхом. И только  через  него  Стил
мог отправить свое письмо с бланком.
   - Мы можем лишить вас этого источника информации, Мердок, - добавил я.
   - Охотно им пожертвую, - отмахнулся Мердок. - Слишком стар и не  всегда
расторопен. Но у меня есть свои люди и в отеле "Омон". Скрывать от вас это
я не собираюсь - лишний раз убедитесь в моих возможностях. И, как вы  сами
понимаете, я распорядился после вашего отъезда заглянуть к вам в комнату и
достать для меня этот чистый лист. Он мне понадобится скорее, чем вам.  Но
не пугайтесь - другие документы я приказал не трогать.  Все  останется  на
месте.
   - Чистого листа больше нет, - сказал я.
   Это было правдой. Прочитав статью "Брэд энд баттер", я вписал в него от
имени Стила просьбу к директору избирательных кампаний  партии  популистов
допустить  молодого  научного   работника   Питера   Селби   к   партийной
документации по прошлым выборам: Селби, мол, пишет  книги  о  популистской
партии и нуждается в изучении ее архивов. Ни один из документов  не  будет
вынесен из канцелярии директора, молодой ученый все просмотрит у  него  на
глазах.
   - Та-ак, - протянул Мердок. - Вы переиграли меня, Ано. Что-нибудь вроде
доверенности на ведение дел во время отъезда сенатора?
   - Допустим, - ответил я уклончиво.
   - Зря вы не взяли пять тысяч, Ано, - как бы мимоходом заметил он.
   - Почему зря?
   - Вы могли бы информировать меня о покупке голосов популистами.
   Я вспомнил статьи, опубликованные в "Джентльмене" и "Брэд энд  баттер",
и  понял,  куда  он  клонит:  скомпрометировать  популистов   и   получить
необходимые кресла в сенате - вот что нужно Мердоку.
   -  Не  будем  хитрить,  Мердок.  Не  вами  ли  инспирирована  статья  в
"джентльменской" газете?
   - Я не столь влиятелен, Ано, - усмехнулся он, -  но  соглашусь:  статья
работает на меня. Да и вам будет легче убедить Стила в поддержке  билля  о
политических  ассоциациях,  чем  о  легализации  моей   партии.   Пусть-ка
потягается с церковниками из своего лагеря!
   Я встал.
   - А ответ? - спросил Мердок.
   - Убедить сенатора в поддержке билля попытаюсь. Учтите:  не  обещаю,  а
попытаюсь. Но об агентурной информации забудьте. Я привык работать честно.
   - Учтите и вы, Ано: я человек опасный, - сказал он.
   - Я тоже, Мердок. И если  повторите  что-нибудь  вроде  обыска  в  моей
комнате, я приму свои меры.
   - Предложение принимаю.
   Мердок улыбнулся скорее сочувственно, чем враждебно.
   Простившись с хозяином, я вернулся в отель в экипаже,  который  ждал  у
подъезда.
   В  номере  сразу  же  обнаружил  следы  обыска.  Газеты  были  небрежно
отодвинуты в сторону, одна из  них  валялась  на  полу.  Заполненный  мной
гербовый лист с подписью Стила лежал поверх других  бумаг,  прочитанных  и
брошенных за ненадобностью.
   Я спустился к портье.
   - Кто-то был в моей комнате и копался в моих бумагах.
   - Это невозможно, мсье, - ледяным тоном ответил тот. - Ключ  все  время
находился у меня.
   - Поэтому я и обвиняю вас и вынужден обратиться к полиции.
   - Дежурный полицейский здесь, мсье. - Портье был по-прежнему холоден  и
невозмутим.
   Как и следовало ожидать, ничего из этой затеи не  вышло.  Портье  сумел
доказать, что в течение часа, пока меня не было в  отеле,  он  не  покидал
своего места за стойкой. Да и я  сам  не  очень-то  рассчитывал  на  успех
следствия. Серебро Мердока действовало и в отеле, и в полиции.
   Потом ко мне пришел Питер Селби, я передал ему рекомендательное  письмо
сенатора и объяснил, что с ним делать.
   - Запомните, Пит, - сказал я, - вы  -  молодой  ученый.  Работаете  над
историей  партии  популистов  с  момента  ее  основания  -  после   победы
Сопротивления в десятом году. Большая часть книги уже написана. Сейчас  вы
подходите к истории избирательных кампаний партии,  но  изучать  документы
будете не с начала, а с конца, с последней предвыборной  кампании  -  пять
лет назад. Просматривайте все, что вам покажут, но  отбирайте  только  то,
что говорит о мошенничестве, шантаже или подкупе избирателей.
   Через день Селби принес мне первые сведения.  Оказывается,  с  текущего
счета  партии  дважды  снимались  крупные  суммы.  И  каждый  раз  -   без
вразумительных объяснений. Только  в  одном  случае  в  ведомости  сделана
краткая пометка: "для использования в  привокзальном  районе".  Подозрения
Мартина подтверждались.
   Но что знал Стил? Об этом я и собирался спросить его во время  ужина  в
сенатском клубе...
   Клуб старомоден, как и "Омон", только все  здесь  роскошнее  и  дороже.
Если в "Омоне" бронза и медь, то в клубе серебро, если в "Омоне" плюш -  в
клубе ковры редкой ручной работы, если в "Омоне" свиная кожа на диванах  и
креслах - в клубе шелк, сукно и цветной сафьян. Камины топят не дровами, а
углем.
   В  ресторанном  зале  почти  храмовая,  величавая  тишина.  Метрдотель,
похожий на памятник, вынужденный  сойти  с  пьедестала,  подводит  меня  к
столику Стила. Стил в табачного  цвета  сюртуке,  сидит  не  один,  с  ним
элегантный господин лет сорока пяти, в начинающей входить  в  моду  черной
тройке с высоким, почти до горла, жилетом.
   - Знакомьтесь, Ано, - говорит Стил, - это мистер Уэнделл, мой партийный
и сенатский коллега, от него у меня нет секретов.
   Мы вежливо раскланиваемся.
   - Много слышал о вас, - говорит Уэнделл. - Сенатор считает, что лучшего
советника ему не найти.
   - Готов дать первый совет по службе. - Я решительно вступаю в  игру.  -
Увольте вашего управляющего имением, сенатор Стил.
   - Шуаля? - удивляется Стил. - За что?
   - Слишком многое, что он видит и знает, становится сейчас  же  известно
Мердоку.
   Стил поражен.
   - Не понимаю, Ано.
   - Кто знал о чистом гербовом листе с вашей подписью?
   - Только Шуаль.
   - Так вот, в воскресенье утром, когда я получил от вас  гербовый  лист,
меня пригласил к себе  Мердок.  По  некоторым  причинам  я  согласился  на
встречу. За час отсутствия в моей комнате произвели обыск - искали  именно
этот лист. Мердок мне сам откровенно признался.
   - Лист украли? - вскакивает Стил.
   - К счастью, нет. Чистого листа уже не было. Я вписал в  него  то,  что
никак не интересовало Мердока.
   - Какая  удача,  -  облегченно  вздыхает  сенатор.  -  Вы  спасли  меня
буквально от катастрофы. Такая бумага в руках Мердока! А  что  вы  вписали
туда?
   - Пустяк,  сенатор.  Рекомендацию  одному  молодому  ученому,  пишущему
историю популистской партии.
   - А что вам предложил Мердок?
   - Работать на него вторым Шуалем.
   - Не сомневаюсь в вашем ответе. А Шуаля уволю.
   - Может быть, и не только Шуаля, Ано? - прищуривается Уэнделл.
   - Я только приглядываюсь к людям, мистер Уэнделл.
   - Тогда приглядывайтесь поскорее, - говорит  Стил.  -  До  вудвилльской
конференции остается менее месяца. А там мы будем выдвигать  нового  главу
партии. Вист стар и ждет не дождется смены.
   - Кем вы его замените? - спрашиваю я.
   - С кандидатом вы уже знакомы,  Ано.  -  Стил  кивает  на  Уэнделла.  -
Молодой и дельный. Единственное препятствие  -  не  аграрий,  а  заводчик.
Фермеры могут не поддержать.
   - Препятствие почти устранено, Стил. Я купил половину  виноградников  у
Веррье и молочную ферму Скрентона, - смеется Уэнделл.  -  А  хозяин  везде
хозяин.
   Мимо нас  проходит  затянутый  в  черный  сюртук  старик.  Проходит  не
сгибаясь, высокий и тонкий, как трость.
   - Вист, - шепчет Стил. - Пойду  порадую  старика,  а  вы  уж  без  меня
поужинайте.
   Мы остаемся вдвоем с Уэнделлом.
   - Почему вы  заинтересовались  предвыборными  кампаниями,  советник?  -
вдруг спрашивает он.
   - Хотелось лично проверить намеки Мердока.
   - Вы им верите?
   У Стила от Уэнделла нет секретов - сенатор сам сказал.  Так  почему  бы
мне не открыть Уэнделлу то, что я узнал от Селби и Мартина? Рассказываю.
   - Стилу вы еще не говорили об этом? - задумчиво произносит Уэнделл.
   - Пока нет.
   - Так воздержитесь. Не стоит огорчать старика. А о  снятии  с  текущего
счета партии крупных сумм Мердок знать не может. Но несомненно, что у него
свои люди и в директорской канцелярии. Мердок - человек опасный.
   - Он сам этим хвастает, - говорю я.  -  И  станет  куда  опаснее,  если
пройдет билль о политических ассоциациях.
   - Вы еще новичок, советник. Но у вас хороший  политический  нюх.  Билль
пройдет, не пройдет Мердок.
   - У него есть шансы.
   - Он погрязнет в том, в чем сейчас обвиняет популистов. Начнет  скупать
голоса. И неизбежно будет скомпрометирован.
   - А до этого скомпрометирует нашу партию.
   - Сомневаюсь. Он только  пугает  нас  в  преддверии  билля.  Билль  ему
нужнее.
   - Но у него есть и непродажные голоса.
   - Сколько? Десяток тысяч "профессионалов" с большой дороги?  Сколько-то
лавочников. Сколько-то моих друзей, фабрикантов. Ну, проведет он  в  сенат
горсточку реставраторов. А у нас  одних  фермеров  более  полумиллиона.  А
ремесленники? А батраки? А издольщики? А  часть  рабочих,  которая  всегда
идет с нами? Правда, уйдут от нас католики и евангелисты.  Но  почему  они
будут блокир