вая на Ирину.
   - Ну а если не соглашусь? - сказал я.
   - Еще как согласишься. Прыгать будешь.
   - Не томи, Борис Аркадьевич. Куда?
   - В Гренландию.
   На моем лице отразилось  такое  откровенное  разочарование,  что  Ирина
прыснула со смеху.
   - Не прыгает, Ирочка.
   - Не прыгает.
   Я демонстративно лег.
   - Допинга нет, чтобы прыгать. А потом, почему в Гренландию?
   - Будет допинг, - сказал Зернов и подмигнул Ирине.
   Та, подражая диктору "Последних известий", начала:
   -    Копенгаген.     От     нашего     собственного     корреспондента.
Летчики-наблюдатели  американской  полярной  станции  в  Сенре-Стремфиорде
(Гренландия) сообщают о любопытном искусственном или природном феномене  к
северу от семьдесят второй параллели, в районе экспедиции Симпсона...
   Я приподнялся на подушках.
   -  ...на  обширном  ледяном  плато  наблюдаются  километровые   голубые
протуберанцы.  Нечто  вроде  уменьшенного  северного  сияния.  Только   по
гигантскому  эллипсу,  замкнутой  лентой  голубого  огня.  Языки   пламени
смыкаются примерно  на  высоте  километра,  образуя  граненую  поверхность
огромного октаэдра. Так, Борис Аркадьевич?
   Я сел на постели.
   - Готов прыгать, Анохин?
   - Кажется, готов.
   - Так слушай. Сообщения об этом "сиянии" обошли уже всю мировую печать.
Октаэдр сверкает на сотни километров, а ни пешком, ни на тракторах к  нему
не подойти: отталкивает нам уже знакомая невидимая сила. Самолеты тоже  не
могут снизиться: их относит. Подозревают,  что  это  мощное  силовое  поле
пришельцев. Прыгаешь?
   - Прыгаю, Борис Аркадьевич. Значит, они уже в Гренландии.
   - Давно. Но в глубине плато у них сейчас  что-то  новенькое.  Огонь,  а
приборы вблизи не регистрируют даже малейшего  повышения  температуры.  Не
повышается атмосферное давление, не увеличивается ионизация, радиосвязь не
прерывается даже в нескольких метрах от протуберанцев, а счетчики  Гейгера
подозрительно  молчат.  Какой-то   странный   камуфляж,   вроде   детского
калейдоскопа. Сверкают стеклышки, и только.  Посмотришь  снимки  -  руками
разведешь.  Чистое  небо  в  солнечный  день,  отраженное   в   гигантских
кристаллических гранях. А "всадники" проходят сквозь них, как птицы сквозь
облако. Зато птицы отскакивают,  как  теннисные  мячи.  Пробовали  пускать
голубей - смех один.
   Я горько позавидовал своим коллегам: такую феерию снять!
   - Может быть, феерия, может быть, фарс, - сказал Зернов, - может  быть,
хуже. Снимешь, если жив  останешься.  Знаешь,  как  это  сейчас  называют?
"Операция Ти" - по первой букве в английском ее  произношении,  начинающей
фамилию нашего дружка Томпсона. Ну а он  говорит,  что  это  личный  поиск
контактов. До него,  мол,  все  перепробовали  -  и  световые  сигналы,  и
радиоволны, и математический код, и смысловые  фигуры  в  небе  реактивный
самолет  вычерчивал  -  все  напрасно:  не  реагируют  "всадники".  А   он
рассчитывает,  что  добьется  отклика.  Какими  средствами  -  неизвестно:
молчит. Но основной  состав  экспедиции  уже  сформирован  и  направлен  в
Упернивик, откуда стартовала гренландская экспедиция  Коха  -  Вегенера  в
тринадцатом году. В их распоряжении грузопассажирский "дуглас",  вертолет,
заимствованный на базе в Туле,  два  снегохода  и  аэросани.  Как  видишь,
экспедиция оснащена неплохо.
   Но я все еще не понимал, на какой контакт мог  рассчитывать  Томпсон  с
помощью вертолета и аэросаней. Зернов загадочно улыбнулся.
   - Газетчики тоже не  понимают.  Но  Томпсон  человек  неглупый.  Он  не
подтвердил ни одного приписываемого ему заявления о целях, которые  ставит
перед собой экспедиция,  и  о  средствах,  которыми  она  располагает.  На
запросы  журналистов  не  отозвалась  ни  одна  фирма,  поставлявшая   ему
оборудование и снаряжение. Его спрашивают:  правда  ли,  что  в  имуществе
экспедиции имеются баллоны с газом неизвестного состава? Каково назначение
приборов, погруженных недавно на теплоход в Копенгагене? Собирается ли  он
взрывать, просверливать или пробивать силовое  поле  пришельцев?  В  ответ
Томпсон деловито поясняет, что имущество  его  экспедиции  просматривалось
таможенными контролерами и ничего запрещенного к  ввозу  в  Гренландию  не
содержит. Об особых приборах, якобы погруженных  в  копенгагенском  порту,
ему ничего не известно. Цели экспедиции научно-исследовательские, а цыплят
он будет считать по осени.
   - Откуда же у него деньги?
   - Кто знает? Больших денег здесь нет, крупно на него никто  не  ставит,
даже "бешеные". Ведь воюет он не с коммунистами и неграми. Но  кто-то  его
финансирует, конечно. Говорят, какой-то газетный концерн. Как в свое время
экспедицию Стэнли в Африку. Сенсация - товар ходкий: можно рискнуть.
   Я поинтересовался, связана ли его экспедиция  с  каким-нибудь  решением
или рекомендацией конгресса.
   - С конгрессом он порвал, - пояснил Зернов. - Еще до открытия объявил в
печати, что не считает себя связанным с его будущими  решениями.  Впрочем,
ты еще не знаешь, как сложились дела на конгрессе.
   Я действительно не знал, как сложились дела на  конгрессе.  Я  даже  не
знал, что он открылся в ту самую минуту, когда меня с операционного  стола
перевозили в палату.
   После того как  Совет  Безопасности  ООН  отказался  обсуждать  феномен
розовых "облаков" впредь  до  решений  парижского  конгресса,  справедливо
считая,  что  первое  слово  здесь  должно  принадлежать  мировой   науке,
атмосфера вокруг конгресса еще более накалилась.
   А открылся он, как чемпионат  мира  по  футболу.  Были  фанфары,  флаги
наций, приветствия и поздравления от всех научных ассоциаций мира. Правда,
более  мудрые  в  зале  помалкивали,  но  менее  осторожные  выступали   с
декларациями, что тайна розовых "облаков" уже накануне открытия.  Конечно,
никакого  открытия  не  произошло.  Разве  только   вступительный   доклад
академика Осовца, выдвинувшего и обосновавшего  тезис  о  миролюбии  наших
гостей из космоса, сразу же направил работу ученых по  твердо  намеченному
руслу. Но, как говорится, премудрость одна, а мудростей  много.  О  них  и
рассказывал мне Зернов с едва скрытым разочарованием. Сталкивались мнения,
сшибались гипотезы. Некоторые участники конгресса вообще считали  "облака"
разновидностью "летающих тарелок".
   - Если бы ты знал, Юра, сколько еще тугодумов в науке, давно потерявших
право называться учеными! - говорил Зернов. - Конечно,  были  и  вдумчивые
речи, и оригинальные гипотезы, и смелые  предложения.  Но  Томпсон  сбежал
после первых же заседаний. "Тысяча робких  старичков  ничего  стоящего  не
придумают", - объявил он атаковавшим его репортерам.
   Из всех участников конгресса он пригласил в экспедицию только  Зернова,
присоединив к нему весь экипаж нашей "Харьковчанки"  плюс  Ирину.  "Вместе
начинали, вместе продолжим", - сказал он Зернову.
   - Я не начинала, - вмешалась Ирина.
   - Зато продолжили.
   - Где?
   - Все той же ночью в отеле "Омон".
   - Не понимаю.
   - Спросите у Анохина. Он вам кое-что расскажет.
   - О чем? - встревожилась Ирина.
   - Что вы не вы, а ваша модель, созданная "облаками" в ту же злополучную
ночь.
   - Бросьте шутить, Борис Аркадьевич.
   - Я не шучу. Просто Анохин и Мартин видели вас в Сен-Дизье.
   - Не ее, - вмешался я, - вы забыли.
   - Не забыл, но предпочел не рассказывать.
   Сразу же возникла тревожная пауза. Ирина сняла очки, машинально сложила
и  снова  раскрыла  их  золотые  дужки  -  первый   признак   ее   крайней
взволнованности.
   - Теперь я понимаю, - упрекнула она Зернова, - что вы и Мартин от  меня
что-то скрывали. Что именно?
   Зернов и сейчас увильнул от ответа:
   - Пусть Анохин расскажет. Мы считали, что это право принадлежит  только
ему.
   Я  ответил  Зернову  взглядом,  подобным  удару  шпаги  Бонвиля.  Ирина
оглядывалась то на него, то на меня в состоянии полной растерянности.
   - Правда, Юра?
   - Правда, - вздохнул я и замолчал.
   Рассказывать ей о том, что я видел в  офицерском  казино  в  Сен-Дизье,
надо было не здесь и наедине.
   - Что-нибудь неприятное?
   Зернов улыбался. Пауза длилась. Поэтому  я  даже  обрадовался,  услышав
знакомый скрип двери.
   - Самое неприятное начнется сейчас,  -  сказал  я,  кивая  на  открытую
дверь, в которую уже входил мой белый ангел со шприцем. - Процедура, какую
даже друзьям лицезреть не положено.
   И  целительная  терапия  профессора  Пелетье  снова  низвергла  меня  в
бездонную пучину сна.



26. КОНГРЕСС

   Я выбрался из нее  только  утром,  сразу  вспомнил  все  и  разозлился:
предстоял еще день  больничного  заключения.  Появление  белого  ангела  с
сервированным на движущемся столике завтраком мне не доставило утешения.
   - Включите радио.
   - У нас нет радио.
   - Достаньте транзистор.
   - Исключено.
   - Почему?
   -  Запрещено  все,  что   может   помешать   нормальному   самочувствию
выздоравливающего.
   - Я уже выздоровел.
   - Вы узнаете об этом только завтра утром.
   Белый ангел легко превращался в демона.
   - Но я должен знать,  что  делается  на  конгрессе.  Выступает  Зернов.
Слышите: Зернов!
   - Я не знаю мсье Зернова.
   Она протянула мне папку в красном сафьяне.
   - Что это?
   -  Газетные  вырезки,  которые  оставила  для  вас  мадемуазель  Ирина.
Профессор разрешил.
   И то хлеб для человека, умирающего с голоду  по  информации.  Я  открыл
папку, забыв о завтраке, и прислушался. Именно прислушался.
   То был голос мира, донесшийся ко мне сквозь никель  и  стекло  клиники,
сквозь белый кирпич ее стен,  сквозь  тьму  бездонного  сна  и  блаженство
выздоровления. То был голос конгресса, открывающегося  докладом  академика
Осовца,  сразу  определившего  единственно  разумную  и   последовательную
позицию человечества по отношению к гостям из космоса.


   "Что уже ясно? - говорил академик. - То, что мы имеем дело с  неземной,
инопланетной цивилизацией.  То,  что  ее  технический  и  научный  уровень
значительно выше нашего. То, что ни нам, ни им не  удалось  войти  друг  с
другом  в  контакт.  И  то,  что  ее  отношение  к  нам  дружественное   и
миролюбивое. За эти три месяца пришельцы собрали и переотправили в  космос
весь материковый лед,  и  мы  не  смогли  помешать  им.  Но  что  принесет
человечеству  эта  акция?  Ничего,  кроме   пользы.   Точные   последствия
содеянного  установят  климатологи,  но  уже  сейчас  можно   говорить   о
значительном смягчении климата в полярных и примыкающих  к  ним  умеренных
широтах, об освоении огромных, ранее почти недоступных районов и  о  более
свободном расселении человечества. При этом "изъятие"  земного  льда  было
произведено без геологических катастроф,  наводнений  и  прочих  стихийных
бедствий.   Ни   одна    экспедиция,    ни    одно    судно,    ни    одна
научно-исследовательская станция, работавшие или уже закончившие работу  в
районах  оледенения,  не  пострадали.  Мало   того,   пришельцы   подарили
человечеству попутно, так  сказать,  открытые  ими  богатства.  В  отрогах
Яблоневого хребта были вскрыты ими богатейшие  залежи  медной  руды,  а  в
Якутии новые алмазные  месторождения.  В  Антарктиде  они  открыли  нефть,
собственными силами произвели бурение  и  установили  вышки  оригинальной,
доселе нам неизвестной конструкции. Могу вам сообщить, -  резюмировал  под
аплодисменты академик, что сейчас  в  Москве  подписано  соглашение  между
заинтересованными державами о создании торгово-промышленного  акционерного
общества, под условным названием ОСЭАН, то  есть  Общества  по  совместной
эксплуатации антарктической нефти".


   Академик суммировал и события, связанные с  моделированием  пришельцами
заинтересовавших их явлений земной жизни. Список их был так велик, что  не
зачитывался  докладчиком,  а  распространялся  среди  делегатов   в   виде
отпечатанного специального приложения к докладу. Я  приведу  здесь  только
то, что было выделено и прокомментировано парижскими журналистами.
   Помимо  Сэнд-Сити,  "всадники"  смоделировали   курортный   городок   в
итальянских  Альпах,  французские  пляжи  в  утренние  часы,   когда   они
напоминают лежбища котиков,  площадь  Святого  Марка  в  Венеции  и  часть
лондонского метро. Пассажирский транспорт привлек их  внимание  во  многих
странах.  Они  пикировали  на  поезда,  морские   и   воздушные   лайнеры,
полицейские вертолеты и даже воздушные  шары,  испытывавшиеся  в  каком-то
любительском состязании под Брюсселем.
   Во Франции они проникли на спринтерские гонки в парижском велодроме,  в
Сан-Франциско  -  на  матч   боксеров-тяжеловесов   на   звание   чемпиона
Тихоокеанского побережья, в  Лиссабоне  -  на  футбольный  матч  на  Кубок
европейских чемпионов, причем игроки  потом  жаловались  журналистам,  что
красный туман вокруг них так сгущался, что они не видели ворот противника.
В таком же тумане игрались партии одного тура  на  межзональном  шахматном
турнире  в  Цюрихе,  два  часа   заседал   правительственный   кабинет   в
Южно-Африканской республике и сорок минут  кормились  звери  в  лондонском
зоопарке. Газеты много острили по этому поводу: оба события происходили  в
один и тот же день и в обоих случаях туман не  разогнал  ни  хищников,  ни
расистов.
   В  списке  академика  подробно  перечислялись  все  заводы  и  фабрики,
смоделированные пришельцами полностью или частично: где цех, где конвейер,
где просто несколько машин и станков, характерных для данного производства
и выбранных с безошибочной точностью.  Парижские  журналисты,  комментируя
этот  выбор,  делали  любопытные  выводы.  Одни  считали,   что   "облака"
интересуются преимущественно отсталыми видами  техники,  не  менявшейся  в
своих основах чуть ли не столетие, и наименее им понятной, вроде  способов
ювелирной обработки драгоценных камней или назначения кухонной  посуды.  И
вот  моделируется  гранильная  мастерская  в  Амстердаме  и  полукустарная
фабричка игрушек в Нюрнберге.
   Другие обозреватели, комментируя список Осовца, указывали на повышенный
интерес гостей к бытовому обслуживанию населения.


   "Вы  обратили  внимание,  -  писал  корреспондент  "Пари-миди",  -   на
количество  смоделированных  парикмахерских,  ресторанов,  ателье  мод   и
телевизионных студий. С каким вниманием и выбором  копируются  магазины  и
магазинчики, уголки рынков  и  ярмарок  и  даже  уличные  витрины.  И  как
варьируются здесь  способы  моделирования.  Иногда  "облако"  пикирует  на
"объект" и тотчас уходит, не  успев  даже  вызвать  естественной  в  таких
случаях  паники.  Иногда  "туман"  окутывает  объект  медленно,  незаметно
проникая во все его закоулки, и люди ничего не замечают до тех  пор,  пока
плотность газового облака не переходит в  видимость.  Но  и  тогда  что-то
мешает им изменить свое  обычное  поведение,  подавляя  рассудок  и  волю.
Страха никто  не  испытывает:  парикмахеры  стригут  и  бреют,  клиенты  в
ожидании   листают   иллюстрированные   журналы,   идет   киносъемка   или
телепередача, голкипер берет трудный мяч, а официант  вежливо  подает  вам
счет за ресторанный ужин. Все кругом побагровело, как  под  огнем  красной
лампы, но вы продолжаете свое дело, только потом сообразив, что случилось,
когда "всадники"  уже  уходят  за  горизонт,  унося  с  собой  ваше  живое
изображение. Чаще  всего  вам  даже  не  удается  его  увидеть:  пришельцы
показывали его людям только в  первых  опытах  фиксации  земной  жизни,  в
дальнейшем все ограничивалось налетами  алого  газа  различной  густоты  и
тональности".


   "Никто не пострадал при  этом,  никто  не  понес  никаких  материальных
потерь, - резюмировал академик. - Кроме табуретки,  исчезнувшей  вместе  с
двойником на собрании полярников в Мирном, и автомобиля  летчика  Мартина,
опрометчиво оставленного им в моделированном городе, никто не назовет  мне
ни одной вещи, уничтоженной или поврежденной нашими космическими  гостями.
Писали об исчезнувшем велосипеде, брошенном чешским гонщиком на шоссе близ
Праги, но пропавший велосипед обнаружился на стоянке во  время  очередного
отдыха  участников  гонки.  Писали  и  об  альпенштоке,  который  отнял  у
швейцарского проводника Фреда Шомера его двойник, внезапно возникший перед
ним на горной тропинке. Но сам же Фред Шомер письмом в  редакцию  опроверг
это сообщение, объявив, что, во-первых, он  сам  бросил  этот  альпеншток,
испугавшись увиденного, а во-вторых, тот же альпеншток был  возвращен  ему
розовым "облаком",  спикировавшим  у  дверей  его  хижины.  Все  остальные
случаи,  упоминавшиеся  в  печати,  оказались  просто   досужей   выдумкой
самозваных "жертв" или самих газетчиков. Розовые "облака" уходят в космос,
не причинив никакого вреда человечеству и не унося с собой  ничего,  кроме
земного  льда  и  предполагаемых  записей  земной  жизни,   закодированных
каким-то образом в красном тумане. Последнее, впрочем,  является  никем  и
ничем не доказанной гипотезой".


   Выступление советского академика было одобрено подавляющим большинством
делегатов. Речь Томпсона я читать не  стал,  поддержки  она  не  нашла,  и
прения, по сути дела, превратились в обмен репликами и  вопросами,  отнюдь
не полемическими  и  даже  не  очень  смелыми  и  уверенными.  Выражались,
например, опасения в том, что миролюбие пришельцев -  только  своеобразный
камуфляж и что они еще вернутся с другими намерениями.


   "- Какими? - уточнял академик.
   - Агрессивными.
   - С такими техническими возможностями им незачем прибегать к камуфляжу.
   - А если это разведка?
   - Уже первые встречи показали им разницу наших технических потенциалов.
   - А мы разве показали им наш потенциал? - Вопрос задал Томпсон.
   - Они его смоделировали.
   - Но мы даже не пытались обратить его против их нападения.
   - Разве было нападение?
   - А вы рискнете утверждать, что оно не последует?
   - В  доказательство  моих  утверждений  я  привел  десятки  проверенных
фактов, в доказательство ваших мы услышали только гипотезы".


   После этой бесславной для противников  советского  академика  дискуссии
"сомневающиеся", как их прозвали в кулуарах конгресса, стали  отыгрываться
в  комиссиях,  особенно  в  прославившейся  бурными  заседаниями  Комиссии
контактов и предположений. Здесь высказывались любые гипотезы, которые тут
же  ядовито  оспаривались.  Одна  дискуссия  переходила  в  другую,  порой
удаляясь  все  больше  от  первоначального  спора,  пока   не   вмешивался
электрический  гонг  председателя.  Журналисты   даже   не   прибегали   к
фельетонизации газетных отчетов. Они просто цитировали стенограммы.
   Я взял наудачу одну из вырезок и прочел:


   "Профессор  О'Мелли  (Северная  Ирландия).   Предлагаю   дополнение   к
формулировке профессора Мак-Эду: аммиачной и фтористой.
   Профессор  Мак-Эду  (США).  Согласен.  Об  этом   уже   говорилось   на
пресс-конференции.
   Профессор Тэйн (Англия). Поскольку мне помнится,  на  пресс-конференции
говорилось при этом, что розовые "облака" - гости с холодной планеты.  Для
фторных существ температура минус сто градусов будет якобы только приятным
морозцем. Не хочу быть резким, но боюсь,  что  утверждавшего  это  коллегу
поправит любой первокурсник. Проблема фтористых белков...
   Голос из глубины зала. Нет такой проблемы!
   Тэйн. Нет, но может быть: здесь комиссия предположений,  а  не  научных
фактов.
   Голос из пресс-центра. Ску-у-учно!
   Тэйн.   Идите   в   мюзик-холл.   Фторорганические   соединения   могут
активизироваться лишь при очень  высоких  температурах.  Или  мой  коллега
забыл разницу между плюсом и минусом? Фторная жизнь - это  жизнь  на  фоне
серы, а не воды. На "горячих", профессор, а не на холодных планетах.
   Мак-Эду (вскакивает). Кто говорит о  воде  или  о  сере?  Отсутствующий
здесь профессор Диллинджер имел в виду фтористый  водород.  Не  удивляюсь,
если его не  поняли  репортеры,  но  поражен  непонятливостью  выдающегося
ученого. Именно фтористый