аем  "видимость",  а  полная  телепортация
блокирована до полудня.
   Я взглянул на часы: половина девятого.
   - Не скоро.
   Двойники засмеялись.
   - Он все еще по-земному  считает,  -  сказал  мой  Зернов,  -  забыл  о
восемнадцатичасовых сутках.
   - В сущности, "переход" блокирован  круглые  сутки,  кроме  двух  часов
после полудня, во избежание излишних передвижений. На пешеходные блуждания
в "проходах" решаются только энтузиасты, - заметил его двойник. - Общаться
можно и так.
   Мерцающие стены исчезли - их  сменила  гигантская  карта  продтрассы  и
Города, вернее, макет, освещенный невидимым источником света.  Точь-в-точь
как тот  псевдо-Париж,  который  мы  наблюдали  с  Толькой  в  Гренландии.
Отчетливо были видны лесное шоссе, заставы, улицы, даже дома. А по улицам,
если вглядеться, можно было рассмотреть и  движение  экипажей,  омнибусов,
даже крохотных пешеходов  в  тени  многоэтажных  небоскребов,  похожих  на
стеклянные пеналы, поставленные торчком.
   - Занятная карта, - сказал Зернов-дубль. - Я и сам не понимаю, как  это
сделано.
   Под картой восседал за непривычного вида клавиатурой  очкарик  в  белом
халате моих примерно лет. Полы халата открывали такой же, как  и  у  меня,
золотогалунный мундир.
   - Полицейский? - удивился я.
   - Здесь все полицейские, - сказал Зернов-второй. - Даже я.  Только  без
мундира. Горт! - позвал он.
   Очкарик поднял руку с клавишей.
   - Слушаю, шеф.
   - Что нового?
   - Директива фуд-управления. Еще два пункта во  французском  секторе.  В
третьем и четвертом арондисмане. Виноторговец Огюст и бакалейщик Пежо.
   - Заказ уточнен?
   - Конечно. Списки уже переданы в Эй-центр.
   - Есть отказный сигнал?
   - Нет.
   - Что предлагаете?
   - Продлить восьмой рейс. По улицам Плесси и Мари Жорден, всего двадцать
минут. Вот так... - Он провел указкой над макетом, будто  скользнувшей  по
невидимому стеклу, предохраняющему модель Города от прикосновений.
   - Действуйте.
   Очкарик и карта растаяли за мерцающей пленкой стены, снова возникшей  в
пространстве.
   - В сущности, это какой-то вид телевидения, - заметил я.
   - Не совсем. Фокус безлинзовой оптики. Будущее  голографии  и  лазерной
техники. Кстати, - усмехнулся Зернов-второй, - задай вы  мне  этот  вопрос
даже месяц назад, я бы не сумел ответить. Впервые бы услыхал это слово. Мы
говорим "видимость", а по-русски, если  точнее  перевести,  -  "смотрины".
Смешно, правда? Но смех смехом, а в нашей оптической  лаборатории  мы  уже
подбираемся к этому  чуду.  Полегоньку-помаленьку,  вроде  как  у  меня  к
секрету силового поля. Ну а если  говорить  о  телевидении  в  его  земном
понимании,  то  при  желании  мы   бы   за   полгода   сконструировали   и
телепередатчик и телевизор.
   Но моего Зернова интересовала другая тема:
   - Значит, в твоем распоряжении и входной контроль, и телепортация?
   - Да, механизм управления настроен на мои биотоки.
   - А ты можешь, скажем, снять контроль, сохранив блокаду телепортации?
   - Зачем?
   - Ты же мои мысли читаешь, чудак. Зачем спрашиваешь?
   - Для уверенности.
   - Может создаться ситуация, когда  нам  понадобится  свободный  вход  с
одновременным ограничением передвижения внутри.
   Зернов-второй понимающе усмехнулся:
   - Свободный вход для всех, а блокада против одного?
   - Пять с плюсом.
   - Но он всегда может воспользоваться "проходами".
   - Его можно задержать.
   - Трудно. "Проходы" - это лабиринт. Даже я всех не знаю.
   - Меня интересует только один - к  управлению  выходом  из  континуума.
Энд-камера.
   - Единственный механизм, не подчиненный моему  управлению,  -  вздохнул
Зернов-второй.
   - Для чего он понадобился?
   -  Вероятно,  его  задумали  на   случай   непредвиденной   катастрофы,
стихийного бедствия, которое иногда трудно  предвидеть  даже  сверхразуму.
Допустим, какого-нибудь обвала или  наводнения,  когда  любой  грузовик  с
продовольствием окажется под угрозой  гибели.  Тогда  на  время  ремонтных
работ и предусмотрено действие механизма. А управление им создатели  этого
мира сочли возможным доверить только главе государства.
   - Каким образом? Не состоялась же встреча на высшем уровне.
   - Зачем? Бойл просто знает, что он один  может  нажать  кнопку.  Знание
запрограммировано.
   - Значит, он в  любую  минуту  может  лишить  Город  продовольствия?  -
вмешался я.
   - Если захочет - да. Но никто, кроме него и меня, об этом не знает.
   - Мы знаем, - загадочно сказал мой Зернов.



41. НИКАКИХ СЛУЧАЙНОСТЕЙ

   Я не могу быть  историком  восстания  не  потому,  что  не  способен  к
историческим обобщениям, а просто потому, что я его не видел. Избранный  в
Центральный повстанческий штаб, я  просидел  безвылазно  на  втором  этаже
отеля "Омон", ничего не видя, кроме хлопающих дверей, входящих и выходящих
людей, табачного дыма и зашторенных окон; просидел до  той  самой  минуты,
когда пришла и моя очередь предъявить уже  не  мундирным  патрульным  свою
пластмассовую  красную   фишку.   Она   служила   паролем   и   пропуском,
гарантировала  безопасность  в  случае  нападения  своих  и  давала  право
руководства любой не имевшей командира повстанческой группой.
   Полицейская хунта справляла  свой  триумфальный  день  пышно  и  пьяно.
Повсюду развевались расшитые золотом флаги,  превращавшие  улицы  в  некое
подобие галунных мундиров. Желтые розы цвели на кустах и на окнах. И пьяны
на этот раз были не только полицейские, пьющие без просыпу Бог знает какие
сутки: специальным указом властей с утра была объявлена бесплатная раздача
вина не только в ресторанах, барах и кафетериях, но и в  каждой  торгующей
вином лавчонке, где для  этого  были  сооружены  специальные  стойки:  пей
сколько влезет. И пили. К полудню, по-здешнему к девяти  утра,  на  улицах
плясали и горланили, как на ярмарочной попойке, толпы пьяных людей. Что-то
вроде карнавала не то в Зурбагане, не  то  в  Лиссе,  когда-то  описанного
Грином. Только женщин было сравнительно мало: они, должно быть,  прятались
по домам, не рассчитывая на защиту полиции в случае неизбежных  скандалов.
Галунщики сами затевали скандалы по всякому поводу и  без  повода,  палили
куда попало, как супермены из американских  вестернов,  и  ни  пьяницы  на
улицах, ни замкнувшиеся на все замки и запоры их  жены  и  дочери  даже  и
думать  не  думали,  чем  может  закончиться  эта  пародия  на  гриновский
карнавал.
   Меня  равно  поражали  и   беспечность   хозяев   Города,   их   полная
неосведомленность о том, что назревало у  них  под  носом,  и  продуманная
оперативность повстанческого штаба  и  его  якобинских  сил:  вспоминалось
зерновское: "С нами или без нас, а они свое дело сделают".  И  они  делали
его согласованно, четко и почти безошибочно. Ошибки, конечно, были,  но  и
они  уже  не  смогли  ни  сдержать,  ни  ослабить  развернувшейся  пружины
восстания. Она начала раскручиваться сразу же после полудня, чтобы к концу
дня, а точнее, к началу полицейского банкета  в  "Олимпии"  все  жизненные
центры Города и его окрестностей оказались в  руках  повстанцев.  Как  это
происходило, я узнавал по телефону в бывших апартаментах  Этьена  в  отеле
"Омон": наличие телефона здесь и побудило  штаб  сделать  эти  апартаменты
центром  восстания.  Томпсон  предлагал  мэрию,  но  "Омон"  был  тише   и
малолюднее, а потому и безопаснее.
   Я  всегда  удивлялся  парадоксам,  которые  все  время  порождала   эта
искусственно  созданная  жизнь.  Отсутствие  телефонной  связи,  например,
ограниченной какой-нибудь сотней номеров в городе с миллионным населением,
с каждым годом создававшее все растущие неудобства, стало истинным  благом
для  организаторов  восстания,  позволившим  засекретить  его   до   самой
последней минуты. Наличие телефона дало бы возможность любому полицейскому
или обывателю-прохвосту предупредить власти о замеченных  им  каких-нибудь
подозрительных, с его точки зрения, явлениях.  Но  в  Городе  по  телефону
общались только члены Клуба состоятельных  или  полицейская  периферия  со
своим городским руководством.  Даже  в  Майн-Сити  телефон  был  только  у
коменданта и его заместителей в отдельных рудничных секциях.
   После полудня все периферийные  телефонные  пункты  были  уже  в  руках
повстанцев, а въезды в Город контролировали уже не полицейские, а  рабочие
патрули в галунных мундирах. Полицейские заставы были захвачены даже не  в
первые часы, а в первые минуты восстания. Стил по телефону с моей  заставы
у  выхода  из  континуума  сообщил,  что  автоматчики  Фляша  уже  снимают
полицейские патрули по всей продтрассе. Не имеющие  огнестрельного  оружия
лучники отдельной колонной движутся к Городу. Он  интересовался,  скольких
мы сможем вооружить по прибытии на место.
   - Сотню, не больше, - подсказал мне сидевший рядом Томпсон.
   - Есть же оружие на центральном складе, - горячился Стил.
   - Любая акция в Городе сейчас преждевременна. Все развернется к вечеру.
Очищайте окрестности, не спешите.
   - Где Минье? - спросил я, вспомнив о своем преемнике на заставе.
   - Кому нужен его труп? - кричал Стил. - Я не могу задержать лучников.
   Томпсон, не спавший всю ночь, устало  махнул  рукой:  пусть  дойдут  до
заставы.
   - Вы помните Робин Гуда? - спросил я.
   - Нет, - сказал он и зевнул.  -  Разрешите  вздремнуть  по-стариковски.
Разбудите, если понадобится.
   Я  остался  командовать  парадом.  Мартин  распоряжался  омнибусами   в
Майн-Сити. Фляш объезжал заводы, формируя отряды  "коммунаров".  Где-то  в
глубинах  памяти  он  зацепил  это  слово  и  настоял  на  присвоении  его
вооруженным рабочим группам. Хони Бирнс, мой скаковой тренер -  тоже  член
штаба, - командовал конниками-связными,  поддерживавшими  сообщение  между
очагами  восстания.  Он  сидел  внизу  за  конторкой  портье   и   отдавал
распоряжения  входившим   и   выходившим   наездникам.   Когда   возникала
необходимость, я спускался к нему и сообщал, куда нужно послать нарочного.
   - Не забыл Макдуффа? - вздыхал он. - Какого коня сгубили!
   Сгубил его Бойл во время одной неосторожной поездки не то  на  заставу,
не то в Майн-Сити. Узнавший об этом Хони Бирнс перестал  разговаривать  со
всеми знакомыми полицейскими. Он не здоровался с ними, не подавал  руки  и
отворачивался при встрече. За это его сослали в Майн-Сити,  откуда  совсем
недавно вызволил Оливье.
   Кстати, Оливье аккуратно позвонил в десять.
   - Все в наших руках, - начал он без преамбулы.  -  Обошлось  почти  без
жертв: какие-нибудь два десятка убитых и  раненых.  Тяжелых  ранений  нет.
Зато  блок-боссы,  информаторы  и  пытавшиеся   сопротивляться   охранники
уничтожены полностью. Остальных без оружия и мундиров погнали в лес.
   - Почему без мундиров? - поинтересовался я.
   - Мундиры переданы  авангардным  группам,  предназначенным  для  штурма
товарной станции и Си-центра. Есть кое-что и для вас, лейтенант, -  лукаво
присовокупил Оливье. - Звонил Корсон Бойл. Спрашивал вас. Я  ответил,  что
вы еще с утра выехали в Город. Минут десять назад он  звонил  опять,  явно
чем-то недовольный или встревоженный.
   Я пожал плечами: для себя, не для Оливье.
   - Что он мог узнать? Ничего. Где Мартин?
   - Командует автоматчиками, выехавшими на омнибусах.
   - А Джемс?
   - Повел  безоружных  на  соединение  с  лучниками,  наступающими  вдоль
продтрассы.
   - Успеете задержать?
   - Нет, конечно. А что? - встревожился Оливье.
   Я вздохнул: еще одна порция "робин гудов".
   - Безоружные не должны появляться в Городе, пока не будут захвачены все
опорные полицейские пункты. Пусть  прочесывают  периферию,  -  повторил  я
приказ Томпсона.
   - Попробую связаться, - подумал вслух Оливье. - Пошлю верхового.
   Мы могли говорить свободно, не опасаясь последствий: телефонная станция
к этому времени была уже  занята  "коммунарами"  Фляша.  Но  после  нашего
разговора телефон замолчал, и я грыз ногти, представляя  себе,  что  может
произойти, когда несколько сот голодных  людей,  не  знавших  до  сих  пор
никакой другой дисциплины, кроме  дисциплины  страха,  ворвутся  в  Город,
требуя оружия, да еще когда на  улицах  повсюду  шумит  пьяная  ярмарка  и
ливнем льется сидр и вино. "Запирайте етажи, нынче будут грабежи!"  Я  уже
тянулся разбудить Томпсона, но все еще медлил. Пусть поспит. Что мы сможем
сделать у телефона, когда неизвестно, где Фляш, где Стил, где Мартин,  где
Оливье, когда приказ о задержании  лучников  отдан  уже  на  все  въездные
заставы. Но устоят ли они против толпы напирающих "тилей уленшпигелей"?
   Наконец телефон зазвонил опять. Я жадно схватил трубку.
   - О'кей, - сказал знакомый голос, - Мартин докладывает.
   - "О'кей, о'кей"! - передразнил я его. - Где пропадал? Откуда говоришь?
   - Из Си-центра. Только что  захватили.  Чистенько,  гладенько,  десяток
кокнули, остальные лапки кверху. Пока заправляемся коньяком  и  сардинами.
Ждем указаний.
   - Отставить коньяк! - закричал я. -  В  Городе  и  так  все  пьяны,  от
полисмена до велорикши. Не хватает того, чтобы и мы ворвались туда  пьяной
оравой.  Поставь  надежных  людей  у  винных  складов!  Обезоруживай  всех
любителей выпивки! Если понадобится, грози расстрелом.
   - Есть контакт, - хладнокровно согласился Мартин. - Проугибишен ["сухой
закон" (англ.)] так проугибишен! Когда выступаем?
   - Жди указаний, - буркнул  я  в  трубку,  собираясь  на  этот  раз  уже
окончательно разбудить Томпсона.
   Но не успел. Телефон снова потребовал меня к  трубке.  Потом  вторично.
Затем еще и еще. Я едва успевал щелкать рычагом. Звонили с въездных,  ныне
уже наших, застав о  задержанных  полицаях,  спешивших  в  Город  доложить
начальству о происшедшем. С продтрассы  сообщали,  что  колонна  лучников,
подошедшая к городским окраинам, ожидает у заставы, но  отдельным  группам
все же удалось просочиться в Город. Уведомляли также о полученном  приказе
комиссара Бойла разыскать и доставить  в  управление  некоего  Жоржа  Ано,
бывшего коменданта Майн-Сити. Об этом же  позвонил  Оливье,  успевший  уже
захватить вокзал и товарную станцию. Приказ о розыске коменданта Ано, если
таковой появится в пределах железной дороги, очень его встревожил.
   - Что случилось, лейтенант? Почему разгневался Бойл? Честно  говоря,  я
боюсь за вас.
   Почему разгневался Бойл, я и сам не понимал. Только бы он не предпринял
чего-нибудь неожиданного, не предвиденного штабом. Я знал, что  посоветует
Томпсон: ждать. Но я знал и Бойла. Неучтенную вспышку его  гнева,  чем  бы
она ни вызывалась, следовало погасить. Но как?
   Мне везло. Помог неизвестно откуда  объявившийся  Фляш.  Откуда,  я  не
успел спросить - так краток был наш телефонный разговор. Голос его к  тому
же звучал глухо, будто издалека: или провод был не в порядке, но все,  что
мне удалось разобрать,  было  указание  немедленно  известить  Бойла,  что
приказ о розыске мне известен, что я не скрываюсь и прибуду в "Олимпию"  к
началу банкета. Формулировка была наглая, но именно такая  и  должна  была
погасить гнев или тревогу Бойла.
   Я позвонил в управление. Мне ответили пьяным голосом:
   - Дежурный слушает.
   Я слово в слово  повторил  все  сказанное  мне  Фляшем.  Дежурная  жаба
мгновенно  протрезвела  и  спросила,  где  меня  найти,  если  ей  удастся
связаться с комиссаром. Я положил трубку; главное было сделано.
   После этого я разбудил Томпсона и рассказал ему о своих разговорах. Его
больше всего заинтересовали лучники.
   - Что с ними будет?
   - Ничего не будет. Или они доберутся до нас, или растворятся в толпе на
улицах, благо угощенье бесплатное. Луки они забудут  или  бросят  и  тогда
утратят всякую ценность для нас. Правда, они могут и сболтнуть лишнее,  но
кто будет сегодня вслушиваться в пьяную болтовню на улице?
   - Не знаю, - все еще сомневался Томпсон. - Корсон Бойл дьявольски умен.
Он что-то подозревает. Почему он так усиленно вас разыскивает?  Почему  вы
вдруг стали "бывшим"?
   - Бойл умен, но и капризен. Я - это его каприз.
   - А если он уже все узнал и мы не дотянем до банкета?
   -  Будет  больше  жертв  -  только  и  всего.  Какие-то  группы  окажут
сопротивление. Но уже сейчас вся периферия и важнейшие  опорные  пункты  в
Городе в наших  руках.  Что  остается  Бойлу  -  отречение,  самоубийство,
бегство? А потом, я думаю, что блокада Города отрезала  полицейскую  клику
от информации. Связи нет. Я  сужу  по  ответу  дежурного.  Когда  начнется
банкет? В четыре. А в три мы уже  замкнем  третье  кольцо.  Кстати,  я  не
совсем понимаю диспозицию. Какая разница между кольцами?
   - Первое -  это  периферия:  Майн-Сити,  продтрасса,  железная  дорога,
омнибусное шоссе. Второе - границы  Города:  товарная  станция,  ипподром,
Си-центр,  въездные  заставы.   Третье   -   опорные   пункты   противника
непосредственно в Городе, такие,  как  Главное  управление  и  центральный
склад  оружия  в  четырнадцатом  блоке,  Вычислительный  центр,  мэрия   и
телефонная станция. Последние два пункта уже не  могут  быть  использованы
противником, вы правы: они в наших руках.  В  мэрии  сосредоточены  группы
Фляша, телефонистки на станции  работают  под  нашим  контролем.  Конечно,
можно соединить аппараты и незаметно для контролера. Поэтому третье кольцо
особенно настораживает. Противника могут предупредить.
   - А если перерезать линию?
   - Нет, - не согласился  Томпсон.  -  До  последней  минуты  в  основной
полицейской цитадели должна быть телефонная связь.  Пусть  иллюзорная,  но
должна. На каждый звонок должен ответить дежурный. Наш дежурный.
   Он подчеркнул слово "наш" с  неколебимой  уверенностью,  что  в  нужный
момент нужную телефонную трубку, засекреченную и охраняемую,  как  сейф  с
шифром, возьмет в руки наш  человек.  Ну  а  если  наш  человек  рухнет  с
простреленной грудью, а телефон-предатель  все  же  выполнит  свое  черное
дело? Томпсон даже улыбнулся моей наивности.
   - Если то, что задумано, затем  продумано,  выверено  и  рассчитано,  а
потом выполнено с такой же точностью, случайностей не бывает.
   - Ну а дрогнет рука, например. Что тогда? Промах?
   - Рука не дрогнет, если вы подготовились.
   - Ко всему не подготовишься. Наступил на улице  на  корку  банана  -  и
хлоп! Сотрясение мозга.
   - Если смотреть под ноги, на банан не наступишь.
   - Вы отрицаете непредвиденное?
   - Нет, конечно. Но надо уметь предвидеть.
   Что-то  от  земного  Томпсона  все-таки  было  в  моем  собеседнике.  Я
попробовал атаковать с другой стороны:
   - А ошибка? Могут же быть ошибки.
   - Могут. Но не должны. Моя блокированная земная память подсказывает мне
нечто очень верное: это хуже, чем преступление,  -  это  ошибка.  Кто  это
сказал?
   - Талейран Наполеону.
   - Кто кому?
   - Министр императору. В свое время вспомните, адмирал.
   У меня это вырвалось по старой привычке, но Томпсон зацепился:
   - Я даже не знаю, что делает на Земле адмирал.
   - Командует флотом, эскадрой. Это - на море. Иногда  министерством  или
разведкой. Это - на суше. На суше - за письменным  столом,  на  море  -  с
авианосца или подводной лодки.
   Глубокие морщины на лбу Томпсона казались еще глубже.
   - Из двух десятков слов, которые вы произнесли сейчас, я знаю точно два
или три.  Некоторые  объяснил  мне  Зерн,  остальные  слышу  впервые.  Как
бессмыслицы из детской сказки. А-ви-а-но-сец!
   Я объяснил, что такое авианосец. Томпсон извлек  объемистый  блокнот  и
записал.
   - Начал вторую тысячу,  -  грустно  усмехнулся  он,  -  ребенок  учится
ходить. Тысячу пять слов дал мне Зерн. Кстати, почему он молчит?
   Действительно, почему молчал Борис? Я взял трубку.
   - Погодите, - остановил меня Томпсон. - Связь с Би-центром только через
продуправление. Сообщите им номер мэрии, если спросят, откуда вы звоните.
   Я последовал его совету. Вопреки  опасениям  с  Вычислительным  центром
соединили немедленно. Я спросил:
   - Борис?
   - Я.
   - Какой из двух - земной или здешни