им.



20. ПОКУШЕНИЕ

   Решение задачи пришло на очередной встрече четырех, вновь собравшей нас
под одной крышей. Мои доклад,  как  наиболее  обстоятельный,  заслушивался
последним. Начал Мартин, и начал с тревожного сообщения.
   От Марии он узнал, что несколько дней назад из Майн-Сити  бежало  более
ста человек. Побег был тщательно подготовлен, отлично организован и удачно
выполнен.   Одной   группе   заключенных   удалось    взорвать    лагерную
электростанцию; в результате вышли из строя все прожектора  на  сторожевых
вышках, обесточились проволочные заграждения и погас  свет  в  полицейских
казармах. Другая группа ворвалась на склад оружия, перебила охрану и  ушла
в лес, соединившись с первой. Более полусотни  стражников  было  убито  во
время преследования, многие погибли при взрыве электростанции.
   Тревожил, конечно, не сам побег, а последовавшие за  ним  репрессии.  В
городе начались аресты. За один день только на заводах  компании  "Сириус"
исчезло более восьмисот человек. Их видели в цехах, но ни один из  них  не
вернулся домой. Мария  рассказывала,  что  Корсон  Бойл  накануне  в  баре
"Олимпии" назвал сопровождавшим его бизнесменам из  "Клуба  состоятельных"
цифру предполагаемых арестов. "Ди-центр, - сказал он, - ощиплет перышки  с
двух тысяч петушков".
   - Что за Ди-центр? - спросил я.
   - Не знаю. И Мария не знает.
   - Я знаю, - сказал Зернов. - Они помечают  свои  секретные  организации
буквами английского алфавита. Ди-центр, между прочим, от слова "дефенс"  -
"защита", нечто вроде  здешнего  гестапо.  -  Зернов  нахмурился  и  вдруг
встревоженно спросил Мартина: - А ты говорил кому-нибудь о цифре арестов?
   - Только Маго.
   - Зря.
   - Я никого из вас не нашел.
   - А кому же сообщать? - пришел на  помощь  Мартину  Толька.  -  Она  же
связная.
   Я знал Зернова. Он явно сдерживался,  чтобы  не  сказать  резкость.  Но
резкость эта все же прозвучала в ответной реплике:
   - Ваше слово, Дьячук. Рассказывайте.
   И Толька сделал поистине сенсационное сообщение. Он  был  на  вечере  у
Корсона Бойла. Он пел любимые песенки галунщиков. Его накормили, напоили и
увезли с величайшим почетом. Ничего особенного он не услышал -  солдатские
анекдоты и сплетни. Но он увидел.
   - Вы все обалдеете, когда узнаете, кого я увидел.
   - Кого? - взревели мы все.
   - Бориса Аркадьевича собственной персоной.
   Мы молча переглянулись. Толька явно сошел с ума.
   - Меня? - осторожно переспросил Зернов.
   - Вас.
   - А вы не ошиблись, Дьячук? В тот вечер я был у Томпсона.
   - У Томпсона гостевал некто Зерн, писарь с козлиной бородкой, -  лукаво
подмигнул Толька, - а у начальника фуд-полиции был Зернов. Чисто  выбритый
московский Борис Аркадьевич Зернов. Выдающийся ученый  Города  и  директор
Би-центра. Усекли?
   Мы усекли. Вероятно, каждый вспомнил  трагически  окончившуюся  встречу
двух Зерновых в кают-компании Мирного. Что скажет сейчас  Зернов,  вернее,
Борис Зерн, писарь личной канцелярии мэра?
   И он сказал:
   - Теперь я понимаю, почему Томпсон посоветовал мне отрастить бороду. Он
знал.
   - А я одного не понимаю,  -  недоумевающе  протянул  Толька.  -  Вы  же
ледовик по специальности, Борис Аркадьевич. А здешний - кибернетик, хозяин
счетной машины Города.
   -  Выучился,  -  равнодушно  сказал  Зернов.  -  Может,  его  таким   и
запрограммировали. А биологически я и он идентичны. Тот же характер, те же
способности. Даже усиленные за счет частичной блокады памяти.
   Мне захотелось поддеть эту профессиональную самоуверенность.
   - Может быть, о характере уточним, Боря? Твой дубль с аппетитом ест  из
хозяйской миски.
   Но Зернов не пошел на "подначку".
   - Не думаю, чтобы с аппетитом. Блокада памяти - не  решающий  фактор  в
изменении характера. Среда тоже. Может быть, здесь известную  роль  играет
научная одержимость?
   - Он даже спит в аппаратной, - подтвердил Толька.
   Но Зернов не откликнулся. Он уже не объяснял, а размышлял вслух.
   - Научная одержимость, - задумчиво повторил он. - Но разве ее не было у
Эйнштейна или у Оппенгеймера? Или у Жолио-Кюри?
   - Быть может, он таким и задуман? Ты же упомянул о программировании,  -
перебил я.
   -  Только  в  одном  смысле.  Моделируя,  они   учитывали   склонность,
призвание,  если  хотите.  Кстати,  я  не  мечтал  быть  гляциологом.  Это
получилось, в общем, случайно.
   - А если в нужную им модель они внесли и нужные им черты характера?
   - Кто? "Облака"? Эй-центр и Би-центр - единственное, что внесли  они  в
моделируемый  ими  мир,  в  отличие  от  земного.  Но  это  же   чистейшая
автоматика. А систему контроля, я убежден, придумали сами люди. И характер
им не придумывали: у них был свой. Так что и у моего двойника... -  Он  не
закончил.
   - По-моему, над этим стоит подумать,  -  сказал  я.  -  Твой  аналог  в
перспективе...
   - Нет, нет, - оборвал меня Зернов, - не сейчас. Не  будем  отвлекаться.
Твоя очередь, Юра. Ждем.
   Я рассказал со всеми подробностями об экзамене и последовавших  рейсах.
Реагировали по-разному. Зернова  больше  всего  заинтересовал  разговор  с
Бойлом, он все время перебивал и расспрашивал о деталях. Тольку и  Мартина
привлекали  главным  образом  действенные  или,  как   говорят   в   кино,
остросюжетные эпизоды.
   Смущавшую меня загадку первого рейса, когда я привез продукты в здание,
напоминавшее казарму или тюрьму, Зернов разъяснил сразу:
   - Это же холодильник, Си-центр, от слова "колд" - "холод". Не в  чистом
виде рефрижератор, а еще и склад, запасец, так сказать, на черный день. Ты
правильно заметил в разговоре с Бойлом, что они не знают пределов мощности
своего пищевого завода, не уверены они и в проблеме его надежности. Отсюда
совершенно правильный вывод об экономическом  статус-кво,  о  стабильности
спроса  и  предложения,   о   сохранении   пониженной   платежеспособности
населения. С выводом Бойл согласился, но дополнений не сделал. Ну  а  если
завод остановлен, что тогда? Город  остается  без  хлеба  и  мяса,  деньги
обесцениваются,  горит  промышленность,  закрываются  банки,  а  население
частично вымирает от голода, частично превращается уже не в "диких",  а  в
дикарей. Думаешь, Корсон Бойл этого не понимает? Все понимает и учитывает.
Отсюда и холодильник с двухлетним запасом продуктов, и  зачатки  сельского
хозяйства, которое за эти два года уже может давать Городу хлеб и овощи.
   - Но ведь сельское хозяйство  запрещено  местным  законодательством,  -
возразил я.
   - Ты в этом уверен? А откуда, по-твоему, берется овес для лошадей?  Где
достают  его  конские  заводы?  А  ты  знаешь,  что  в  Городе  более  ста
предприятий извозного промысла и два десятка фирм, поставляющих  им  овес?
Где, по-твоему, они берут его? Твои грузовики развозят по Городу хлеб.  Но
хлеб не положишь на двухлетнее хранение в амбары - нужна мука.  Без  зерна
ее не получишь, без мельниц не смелешь. А почему, ты думаешь, не  караются
"дикие"? Официально они под запретом, но за последние годы не  предпринято
ни одной карательной экспедиции в лес.  Если  остановится  пищевой  завод,
"дикие" образуют основу будущего фермерского хозяйства. Этого тебе  Корсон
Бойл не сказал. А сказал ли  он  о  том,  чем  поддерживается  пресловутое
статус-кво? Сохранением цен? Кстати, цены  на  товары  не  сохраняются,  а
повышаются. Зато сокращается число едоков. Интересуешься, каким  способом?
А вспомни Мартина: с двух тысяч петушков будут ощипаны перья.  И  петушков
можно ощипывать ежегодно, поквартально, ежемесячно.
   Лицо Зернова побелело от ярости - таким я его еще не видел. Может, и  у
меня будет такое же, когда я смогу поставить к стенке Этьена и Шнелля?
   - Второй двигатель полицейского статус-кво, - продолжал Зернов,  -  это
искусственное торможение технического прогресса.
   Я вспомнил о замораживании изобретений в бюро патентов:  кажется,  даже
телеграф заморозили.
   - Только ли телеграф? - воскликнул Зернов с ноткой горечи;  ярость  уже
погасла. - Энергетическая база не расширяется, электроэнергия  поглощается
крупной промышленностью, а в домах жгут свечи и масленки,  как  при  Карле
Девятом.  Геологическая  разведка  не  ведется.  Недавно  еле-еле  вырвали
лицензию на производство бензина из горючих сланцев. И то лишь потому, что
это  процесс  длительный  и  дорогостоящий.  А  электромобили  заморозили.
Превосходный проект  двигателя  на  воздушно-металлических  аккумуляторах.
Энергоемкость в сто десять ватт-часов на килограмм веса.  Даже  у  нас  на
Земле изобретение стоящее, а здесь прямо-таки бесценное. Так нет -  угроза
пресловутой стабильности: зачем  электромобили,  когда  извозчиков  девать
некуда? Не умирают Простаковы и Скотинины.
   - Тебе все ясно, - вздохнул я.
   - И тебе. В Сопротивлении люди не глупее нас с тобой и  тоже  по-своему
политически грамотны. Рано или поздно эта мерзкая полицейская клика найдет
свой конец на десятом или одиннадцатом году своей истории. Может  быть,  и
позже, но найдет обязательно. Не помогать  этому  было  бы  непорядочно  и
нечестно, но у нас есть и  свои  задачи.  Анохин  удачно  разыграл  дебют,
партия переходит в миттельшпиль. Мы знаем  теперь,  где  находится  тайное
тайных галунной хунты. Остается продумать, как туда проникнуть.
   В этот момент  кто-то  проник  к  нам  с  такой  стремительностью,  что
незапертая входная дверь завизжала и грохнула.
   - Кто?! - крикнул я, бросаясь в соседнюю комнату.
   Передо мной стоял Джемс, без фуражки, всклокоченный и грязный. Половина
его серого пиджака стала рыжей от  жидкой  глины,  словно  он  только  что
вывалялся в сточной канаве. К виску  он  прижимал  платок,  побуревший  от
крови.
   - Не пугайтесь, "хвоста" нет, - сказал он тихо. - Я, кажется,  ушел  от
них.
   - От кого?
   - Кто у нас с автоматами? Смотри. - Он отнял платок от лица:  на  виске
алел кровоточащий след пули.  -  Только  скользнула  по  кости,  -  хрипло
рассмеялся Джемс, словно речь шла о забавной лесной охоте. - Я через забор
- и в канаву. С головой в рыжую жижу. Они мимо. Сколько я там пролежал, не
помню. Потом переулками сюда. К счастью, даже портье не было  -  никто  не
видел.
   Мы, окружив его, молчали в полной растерянности. Лишь Дьячук нашелся.
   - Бинт! - не сказал - приказал он.
   Рану  промыли  и  перевязали,  грязный  пиджак  сменили  на   Мартинову
шоферскую куртку. Джемс впервые облегченно  вздохнул,  -  лишь  сейчас  мы
заметили, каких усилий стоило ему только что пережитое.
   - Что же все-таки произошло? - спросил Зернов.
   - Вы знаете, что у Маго был автомат?
   Я не знал, но Толька Дьячук подтвердил, что был.
   - Его достал кто-то из друзей Маго, обучали стрелять  ее  в  подпольном
тире. - Джемс медленно оглядел всех нас и спросил:  -  Кто  сообщил  ей  о
предстоящих арестах?
   - Я, - сказал Мартин.
   - Это и довело ее до точки кипения. Мы должны были  встретиться  с  ней
под кронами Тюильрийского парка,  там,  где  я  обычно  назначаю  свидания
связным. Пришел вовремя - ее нет. Подождал, потом пошел навстречу.  Дорога
к парку по бульвару мимо полицейского управления. И тут я увидел ее.
   Он закрыл лицо руками и закачался, как от нестерпимой боли.
   - Она шла навстречу тебе? - спросил я, предчувствуя недоброе.
   - Нет, стояла  у  витрины  универмага  близ  входа  в  полицию.  А  там
дожидался экипаж, который знают  все  в  городе:  беговая  американка  без
кучера на велосипедных колесах - выезд Анри Фронталя,  -  только  он  один
предпочитает такой способ передвижения по  Городу.  У  Маго  в  руках  был
скрипичный футляр. Она поставила его на гранитную  каемочку  у  витрины  и
почему-то замешкалась. Все выглядело естественно и обычно: девушка идет на
репетицию в оркестр или в музыкальную школу. Охранники у входа,  по-моему,
даже на нее не взглянули. И в эту минуту вышел Фронталь  с  адъютантом.  Я
остановился не доходя - не в моих привычках искать  сближения  с  полицией
даже пространственно. Стояла и Маго спиной  к  полицейским,  она  поспешно
открыла футляр, и, когда Фронталь  уже  уселся  в  своем  экипаже,  широко
расставив ноги и поманив адъютанта - вероятно, хотел что-то сказать ему, -
между ним и Маго никого  не  было,  ни  одного  человека  из  охраны.  Все
произошло в какие-то десятые доли секунды. Из  футляра  Маго  извлекла  не
скрипку, а полицейский автомат без ремня, нажала гашетку и  срезала  одной
очередью и Фронталя и адъютанта. Но уйти не ушла, а могла  бы.  Испуганная
лошадь понесла, тело Фронталя, зацепившегося носком Сапога,  протащило  по
мостовой метров двадцать, и растерявшиеся постовые не сразу пришли в себя.
Но один из них все же успел открыть огонь, как только  Маго  снова  нажала
гашетку. Второй охранник упал, даже не вскрикнув, но  первый  на  какое-то
мгновение предупредил свою смерть: Маго упала раньше.
   Джемс закрыл глаза, должно быть  стараясь  зрительно  представить  себе
увиденное. Никто из нас не решался прервать его.
   - Я побежал, когда уже начали оцеплять улицу, - почти шепотом  закончил
он: у него уже не было голоса. - Полицейский промазал, когда я  перемахнул
через забор. Остальное вы знаете.
   - А Маго, Маго?! - не закричал - взвизгнул Толька.
   - Я же сказал: упала. - Джемс даже не поднял головы.
   - Живая?
   Мы молча посмотрели на Тольку. Нужно ли отвечать на этот вопрос?
   Джемс и не ответил.
   В тишине, повисшей почти осязаемой тяжестью, вдруг раздался  тоненький,
протяжный звук. Это плакал Толька. Не по-мужски - по-детски,  заливчато  и
жалобно.



21. Д'АРТАНЬЯН И РИШЕЛЬЕ

   Я отвел Тольку в ванную - пусть выплачется и умоется. Пиджак  Джемса  в
рыжей грязи засунул под ванну. Но где спрятать самого Джемса?
   - Уходить нельзя, - решил Зернов,  -  на  улицах,  вероятно,  уже  идут
облавы. У Джемса  пустяковое,  но  пулевое  ранение.  Разбинтуют  и  сразу
поймут,  что  к  чему.  Здесь  оставаться  тоже  рискованно  -  отель   не
застрахован от обыска. Если не считать переулков, мы на одной магистрали с
бульваром.
   - А если в подвале? - спросил я. - В типографии. Там сейчас никого нет.
   Джемс поднял голову.
   - Дверь в стене хорошо пригнана, - вспомнил  он,  -  но  щель  все-таки
заметна. Когда мы работаем,  кто-нибудь  из  оставшихся  шпаклюет  щель  и
подбеливает. Ни черта не заметно, разве только с лупой и разглядишь.
   - Вода там есть? - спросил Зернов.
   - Есть.
   - Возьми сыр и свечи.
   Мы спустились в подвал по черной лестнице - я страховал  их  на  пролет
впереди. Дверь в подвальной стене закрывалась плотно. Но, пропустив Джемса
внутрь, мы все-таки замаскировали еле заметную щель. Полоска свежих  белил
легла действительно незаметно.  Даже  придирчивый  обыск  едва  ли  бы  ее
обнаружил.
   - Порядок, - облегченно вздохнул Мартин.
   - Как сказать, - усомнился Зернов.
   Тольки с нами не было. Он сидел у стола,  положив  голову  на  руки,  и
никак не реагировал на наше возвращение. Даже о Джемсе не спросил.
   - Толя, - сказал я по-русски, - ты все равно бы вернулся домой без нее.
   Он посмотрел на меня сухими, без слез, ненавидящими глазами:
   - А ты спроси: вернулся бы я вообще?
   - Тебя бы вернули. Мы здесь гости. Толя. Расставанье неизбежно.
   - Но не такое.
   - Анохин, - позвал меня Зернов из соседней комнаты, -  оставь  его.  Он
все поймет без нашей подсказки.
   Мы перешли на английский язык.
   - Я не верю Этьену, Дон.
   - Я тоже.
   - Если найдут Джемса, найдут и подпольную типографию. И наоборот. Этьен
не пойдет на это.
   - У него не будет выхода.  Убийство  Фронталя  -  повод  к  репрессиям.
Галунщики жаждут крови.
   - Фронталь - пешка, - сказал я.
   - Жертва пешки обещает атаку. А с Этьена потребуют взнос.
   - Гибель Джемса - это гибель газеты.
   - Нет, - сказал Зернов.
   - Нужна новая типография.
   - Она есть.
   - А редактор?
   - Есть и редактор.
   - Кто? - заинтересовался Мартин.
   - Ты.
   - Злая шутка, Борис.
   - Я не шучу. Ты в резерве, запомни. А потом, обыск еще не начался.
   Но Зернов ошибся. Обыск уже начался. К нам в дверь без стука  ворвались
четверо полицейских с автоматами на изготовку.
   - Руки! - крикнул ближайший.
   Все, кроме меня, подняли руки.
   - А ты? - Он чуть не ткнул меня автоматом.
   - Болван, - сказал я. - Формы не видишь?
   - Стреляю.
   - Попробуй.
   -  Погоди,  -  сказал  кто-то  за  ним  знакомым   голосом.   Оттолкнув
автоматчика, вышел Шнелль. - Ты? - удивился он. - Что ты здесь делаешь?
   - Живу.
   - В "Омоне"?
   - Об этом сказано в моей личной карточке.
   - А эти кто? - Он кивнул на стоявших с поднятыми руками товарищей.
   - Мои друзья. Одного ты, наверное, знаешь. - Я показал на Тольку.
   - Толли Толь? - Шнелль растерялся.
   - Личный гость Корсона Бойла, - прибавил я. - И убери своих дураков.
   - Отставить! - закричал Шнелль сопровождавшим его галунщикам.  -  Везет
тебе, Ано, - заключил он загадочно и вышел не прощаясь.
   Дверь захлопнулась. Мартин тотчас же открыл ее.
   - Зачем?
   - Хочу знать, что происходит в отеле.
   А "Омон"  гудел,  как  воскресный  рынок.  Кто-то  бегом  проскочил  по
коридору. Кто-то кричал. Где-то громыхнули выстрелы. Стучали по  лестницам
подкованные солдатские сапоги. Кто-то совсем  близко  тоненько  взвизгнул:
"Не смей бить! Не смей!" Зазвенело разбитое стекло.
   Еще одна автоматная очередь, и грохот  сапог  на  лестнице  в  холл.  И
хриплый крик в нашем коридоре: "Проходи, проходи: здесь уже были!"
   "Омон" постепенно затихал. Звуки гасли в портьерах, перинах, коврах. По
грохотавшим коридорам и лестницам разливалась пугливая тишина.
   - Пойду понюхаю, - сказал Мартин и выскользнул за дверь.
   Через полчаса он вернулся. За ним шел  старик  с  зонтиком,  мокрым  от
дождя.
   - Разве на улице дождь? - спросил я.
   Вопрос прозвучал глупо, потому что всех интересовал  гость,  а  не  его
зонтик. Старик выпрямился и улыбнулся. Очень знакомой была эта улыбка.
   - Фляш! - обрадовался я.
   - Тссс... - остановил меня гость. - Не  так  громко.  Считайте,  что  я
постарел на десять лет, и не узнавайте. А дождь, между прочим, идет.
   - Как вы прошли сюда? - удивился Зернов. - Патрули повсюду.
   - Старик с мокрым зонтиком всегда может зайти в лавочку. А из  одной  в
другую, не выходя на улицу. Из соседней,  между  прочим,  можно  пройти  в
здешнюю гардеробную. Швейцар в таких случаях закрывает глаза.
   - Этьен знает о вашем приходе?
   - Все то, что он знал, он уже выдал.
   - Я вас предупреждал.
   - И я, - сказал я.
   Фляш смущенно погладил фальшивые баки.
   - И счетные машины иногда ошибаются. Все ему верили.
   - Джемс внизу? - спросил я у Мартина.
   Мартин отвернулся.
   - Джемс уже на пути в Майн-Сити, если только остался жив, -  проговорил
Фляш с такой горечью, что мы только сейчас поняли, как  тяжело  переживает
он новый провал.
   - Что-нибудь уцелело?
   - Все вывезли - и шрифт и бумагу.
   - Как же они нашли? Мы загрунтовали все стыки.
   - Всегда найдешь, если знаешь, где и что надо искать.
   - Газета выйдет, - сказал Зернов.
   - Знаю, - усмехнулся Фляш,  -  я  даже  успел  поговорить  с  ее  новым
редактором.
   По коридору за стеной знакомо застучали тяжелые сапоги.  Одним  прыжком
Фляш очутился на подоконнике.
   - Окно выходит в переулок. Под нами балкон. Все уже освоено,  -  сказал
он тихо. - Задержите его, если это за мной.
   В дверь постучали. Я открывал  медленно-медленно,  умышленно  возясь  с
замком.
   - Ключ не поворачивается. Минутку.
   За дверью ждали. Кто? Дольше тянуть было нельзя, и я, выпятив  расшитую
золотом грудь, открыл наконец дверь.
   У входа стоял галунщик.
   - Лейтенант Ано? - вежливо спросил он.
   Я важно кивнул, хотя и не был лейтенантом. Когда это меня произвели?
   - Войдите, - пригласил я его.
   Что еще можно было сказать - я попросту тянул время.
   Но он даже не вошел в комнату.
   - Поторопитесь, - козырнул он. - Вас ждут, лейтенант.
   Бессмысленно было спрашивать,