льич,  ни  добро,  ни  зло  не  существуют  как
отдельные частности: там всегда один только управляет, а  второй  является
только лишь управляемым. Саша очень уязвим, но он не умрет, хотя ты можешь
этого и пожелать. Уверяю тебя, что с ним этого не  случится,  и  когда  ты
поверишь в это, то будешь помогать мне с большим желанием.
     - Замолчи!
     - Друг мой, будь благоразумным.
     - Я не твой друг.
     - Но ведь ты и не враг мне. Уверяю тебя, что это действительно так.
     - Не забывай, что я убил твою проклятую Сову, -  пробормотал  Петр  и
попытался сбросить с себя его руки. - Убери от меня свои руки.
     - Я ни о чем не жалею. Сова была уже изрядно старой.
     Такая откровенная бессердечность вызвала у Петра неожиданную тошноту.
     - Неужели ты ничего не любишь, Змей? И не любил никогда?  А  все  то,
что ты хочешь, оно имеет отношение хоть к кому-то?
     - Я любил только Сову. - Теперь они поднимались вверх  по  склону,  и
Черневог вновь  ухватился  за  Петра,  получив  хоть  какую-то  для  этого
причину: Волк сделал несколько резких движений. - Только Сову.  Она  ушла,
ее нет, и теперь ты занимаешь ее место. Она любила только мышей. А что  ты
хочешь получать от меня?
     - Я хочу чтобы ты держал свои проклятые руки от меня подальше!
     - Я буду любить то, что любишь ты,  я  буду  ненавидеть  то,  что  ты
ненавидишь... Видишь, какую власть над собой я подарил  тебе.  Что  еще  я
могу сделать для тебя?
     Все это сплошная ложь, думал Петр, пока они ехали вдоль гребня холма.
Саша наверняка смог бы что-нибудь сделать с его сердцем. Эх,  если  бы  он
только мог освободить меня от него...
     -  Но  он  не  может.  Оно  под  хорошей  охраной,   оно   охраняется
волшебством, да и я гораздо сильнее его. Но все, что я сказал,  абсолютная
правда: ты действительно можешь управлять моей дружбой. Пользуйся  ей  как
тебе угодно: для этого вообще  не  требуется  никакого  колдовства.  Здесь
действует лишь естественная природа сердец,  когда  они  находятся  долгое
время рядом друг с другом. Вот видишь, как я доверяю тебе.
     Петр  же  хотел  избавиться  от  Черневога,  Петр  хотел  помощи.  Он
чувствовал, что тонет в его мыслях, погружаясь все глубже и глубже.  Глядя
на окружавшие его деревья, он думал с тоской:  "Очень  скоро  от  меня  не
останется почти ничего. И Саша просто не поверит  мне,  если  мы  все-таки
найдем его. Он не поверит. Господи, помоги мне, я вот-вот сойду с ума".
     - Разумеется, - заметил Черневог, опуская руку на его плечо,  -  как,
вероятно, ты только что сообразил, все точно также  может  быть  и  совсем
по-другому.


     Саша сидел, подобрав под себя ноги, в зеленой тени, около  самых  ног
лошади, которая продолжала стоять на одном месте, будто наслаждаясь теплом
от солнечных лучей, падавших ей на спину. Саша чувствовал это,  точно  так
же, как он чувствовал боль в ее  ногах  и  пустом  желудке.  Очень  трудно
пройти большой путь, особенно для старой лошади, которая не  приспособлена
ни к скачкам, ни к лесным дорогам.
     В конце концов беспокойство,  которое  причинял  ей  пустой  желудок,
взяло верх, и Хозяюшка начала принюхиваться к росшей прямо перед ней траве
с гораздо большим интересом. Главным же образом ей хотелось  воды,  потому
что внутри у нее все горело, что  было  совсем  нечестно  по  отношению  к
собственным внутренностям, когда вода была прямо под рукой...
     Но теперь, когда она хорошенько подумала  об  этом,  у  нее  не  было
никаких причин, чтобы откладывать это,  и  она  направилась  к  небольшому
ручью, который бежал среди камней, и вдоволь напилась.  Разумеется,  здесь
могли быть те разнообразные пугающие ее существа, похожие  на  привидения,
поэтому она настороженно  прислушивалась  и  не  спускала  глаз  со  всего
окружающего, включая даже свои собственные ноги,  и,  конечно,  со  своего
ненаглядного хозяина, который  по-прежнему  сидел  под  деревом.  Саша  же
продолжал читать ее мысли, словно наблюдая сам себя из такой  необычной  и
недоступной ему точки, и уже не вспоминал больше о том, откуда и  куда  он
направлялся, а просто разглядывал окружавшую их чащу  и  пробовал  вкусную
холодную воду.
     Весь лес был погружен в тишину. Саша продолжал все так  же  тщательно
вглядываться в широкую перспективу,  открывавшуюся  ему  теперь  от  самой
поверхности  ручья,  где  все  еще  находились  глаза  Хозяюшки,  и  остро
вслушиваться во все окружающее, пока, наконец, он не изменил угол зрения и
не увидел лошадь, пьющую воду.
     Он мысленно пробыл с Хозяюшкой совсем недолго,  но  уже  почувствовал
слабость от солнечных лучей. Тень, где он сидел, была достаточно  плотной,
солнечные лучи вообще не попадали в этот отрезанный ручьем  от  остального
леса укромный уголок, где разросшиеся папоротники  едва  ли  не  переросли
молоденькие деревца. Здесь он был в безопасности, потому что Хозяюшка была
очень тихим существом, она  хотела  так  немного,  что  от  ее  желаний  в
окружавшем их мире не возникало никаких волнений.
     Неожиданно она подняла голову, насторожила уши, а он тут  же  захотел
узнать, о чем она подумала. Но Хозяюшка  решила,  что  учуяла  всего  лишь
лису. Лисы были уже знакомы ей. Они  обычно  прятались  в  лесной  чаще  и
никогда не беспокоили лошадей.
     Саша некоторое время наблюдал за окружающим, размышляя,  что  бы  это
обеспокоило лошадь: он подумал, что лиса могла спрятаться от какого-нибудь
более  опасного  зверя.  Но  Хозяюшка  посчитала  это  всего  лишь  пустым
беспокойством, и решила больше никогда не обращать внимание на лис.
     Но все стихло, и Саша решил, в конце концов, что он ошибался.
     Однако долго  сидеть  в  таком  положении  было  опасно.  Можно  было
позабыть об всех делах, кроме как попусту беспокоить лошадь.  А  то,  чего
доброго, можно было и сойти с ума, замкнувшись здесь друг на друга до  тех
пор, пока неожиданный дождь не  приведет  тебя  в  чувство  или  вдруг  не
возникнет какого-то случайного желания,  действительно  опасного  или  для
лошади или для себя самого.
     Любые желанья были опасны с тех пор, как Черневог сосредоточил на нем
все свое внимание. Поэтому, чтобы быть недосягаемым для  него,  он  должен
был вести себя как можно тише, погрузившись  всеми  мыслями  в  себя  и  в
Хозяюшку, пока есть хоть малейшая угроза его жизни. Он старался как  можно
глубже укрыться в этом, раз уж на то пошло, эгоизме, до тех пор, пока  его
отсутствие не перерастет в совершеннейшую угрозу для его врагов...
     Все это, разумеется, освобождало лишь его, но никак не Петра.
     Он встал на  колено  и  попробовал  выпрямить  затекшую  ногу,  чтобы
растереть ее: он опасался любых ненужных сейчас желаний.
     Он заставлял себя думать лишь о самом несущественном  и  делать  лишь
самые обыденные вещи. Учись у лошади, говорил  он  себе.  Встань,  разбери
поклажу, найди какую-нибудь еду. Опасность была, но она была не  здесь,  и
поэтому чем дольше он будет делать и желать самые простые вещи,  какие,  к
примеру, могла бы  желать  Хозяюшка,  они  будут  недоступны  для  желаний
Черневога. Желания Черневога, сколь бы волшебной силой  они  не  обладали,
будут сворачивать в сторону от них. Так, или почти так, можно было в общих
чертах  описать  их  опасность,  если   следовать   книге   Ууламетса:   в
естественном  мире  природа  всегда  может  предоставить  вполне  разумную
лазейку, в которой можно скрыться.
     Итак, пришлось думать лишь о самых простых вещах, так  понятных  даже
лошади: об ужине. В конце  концов,  это  было  честно,  а  Хозяюшка  очень
одобряла любые честные предложения.
     Ведь никому же не запрещено пожелать в качестве компенсации за время,
проведенное в неподходящей компании, скажем, половину  вот  этой  чудесной
колбаски. Саша отломил половинку и очень пожалел о том,  что  у  него  нет
водки. Сейчас она была как раз в том самом месте, о котором он не хотел  и
думать, но колбаса была здесь, и это должно было быть просто прекрасно.
     Неожиданно появившийся прямо в  воздухе  ряд  острых  зубов  выхватил
половинку прямо из его руки, а потом они исчезли, вместе с колбаской.
     - Какой молодец наш Малыш. - Теперь Саше ничего  не  оставалось,  как
ему предложить и вторую половину.
     Она исчезла неизвестно куда, как и первая.
     Теперь на него уставились кроткие золотистые, чуть  вытянутые  вверх,
глаза. Они отчетливо выделялись на фоне зеленоватой лесной тени.
     - Молодец, Малыш. Ты даже не знаешь, какой  ты  замечательный.  Может
быть, ты хочешь водки? Я думаю, что было бы только справедливо, если бы мы
вернули ее назад. Ведь это, в конце концов, мой  кувшин,  созданный  моими
заклинаниями, и я думаю, что имею на него право? Как ты считаешь?
     Малыш подошел, переваливаясь на задних лапах и,  вцепившись  в  сашин
кафтан, устроился у него на коленях.
     - Но мы не можем прямо сейчас отправиться  за  ним,  -  объяснил  ему
Саша, поглаживая пушистый шар. - Нам нужна помощь, и поэтому  мне  кажется
будет лучше, если  мы  заберем  Хозяюшку  и  отправимся  искать  лодку.  И
посмотрим, что нам удастся там разузнать, как тебе нравится это?


     Черневог был явно недоволен:  Петр  не  имел  на  этот  счет  никаких
сомнений. Все то время, пока они  ехали  вдвоем,  Черневог  не  переставал
посылать в его сторону свои желанья, так что Петр начал ощущать путаницу в
собственных мыслях.  Вначале  пути  его  раздражение  и  затаенная  против
Черневога злоба полностью захватили его внимание, но Черневог тем не менее
нашел обходные пути: сомнения обманным путем проникли в его сознание.
     - Если мы не отыщем его, то он может и не увидеть завтрашний рассвет,
- вкрадчиво говорил он, сидя сзади Петра. И еще через некоторое  время:  -
Ты не можешь понимать происходящее, черт тебя  побери.  Ведь  ты  даже  не
представляешь, в какую он попал беду. -  И,  наконец,  подошел  к  главной
своей цели: - Петр Ильич, ведь ты знаешь, как он рассуждает,  как  думает.
Ты знаешь его вероятные поступки. Ведь если ты не найдешь его, то смерть -
это не самое худшее, что может случиться с ним. Разве  тебя  не  беспокоит
это? Разве в том, что произойдет с ним, не будет  твоей  вины?  Сейчас  он
просто не понимает, с чем  имеет  дело.  Нельзя  же  быть  таким  жестоким
дураком!
     - Но я ничего не знаю, - сказал он Черневогу. - Это  такой  громадный
лес, как мне знать, в какую сторону он направился? Ведь это ты  колдун,  а
не я.
     - Он своими желаниями мешает мне, будь ты проклят!
     - Тогда как же я могу сопротивляться этому?
     - А может быть, он специально запутывает и тебя?  Может  он  посылать
тебе желанья, искажая направление?
     На что Петр ответил:
     - Когда я в твоей компании, это вполне возможно.
     Однако Черневог тут же выразил свое сомнение:
     - Нет, он не станет  делать  ничего  подобного.  Он  очень  смышленый
малый. Не надо большой хитрости, сделать такой трюк один раз,  но  на  все
есть своя цена. Я знаю, как он делает это. Хочешь узнать?  Неужели  ты  не
хочешь узнать,  как  он  сумел  бросить  тебя  здесь  и  не  позволил  мне
подслушать его собственные мысли?
     Конечно, можно было до полного отчаяния сопротивляться и не проявлять
к этому никакого интереса.  Можно  было  всерьез  подумать  о  том,  чтобы
свернуть Черневогу шею. Но все это было возможно только в том случае, если
человек вообще мог думать. Однако было просто невозможно думать о  чем  бы
то ни было, когда каждая твоя мысль тут же уносилась прочь,  едва  успевая
оформиться. Можно было злиться на Черневога за его болтовню,  но  все  это
приводило бы всегда к одному и тому же. И вот когда  наполовину  лишившись
рассудка, истощенный и разуверившийся во всем, вновь  обретаешь  себя,  но
все еще находишься в его руках, то лучший выход из такого положения -  это
обратить все свое внимание на деревья, или разглядывать кору,  или  делать
еще нечто подобное, заполняя память картинами возможного спасенья.
     Но и это тоже было бесполезно: колдуны всегда найдут свой путь к  его
памяти и добьются того, чего хотят. Обычный человек не может  рассчитывать
на чью-то помощь и поэтому вынужден спасаться  сам,  думая  о  посторонних
вещах: о Воджводе, о голоде, о тех случаях из своей жизни,  которые  никак
не могут быть предметом гордости... например о том, что  пришлось  сделать
Петру, чтобы расплатиться с хозяином постоялого двора...
     - У каждого из нас есть свои ошибки, -  заметил  ему  Черневог.  -  И
гордость наша не беспредельна. Вся разница лишь в том,  что  одни  из  нас
привередливы гораздо меньше других.
     Петр с силой отмахнулся от него локтем и выкрикнул:
     - Оставь меня в покое!
     Но он не причинил Черневогу никакого вреда своим  выпадом,  зато  сам
тут же почувствовал сильное головокружение и подумал,  что  вот-вот  может
упасть с лошади, но его тело привычным  образом  удержало  равновесие.  Он
чувствовал себя так, будто только проснулся: некоторое время никак не  мог
понять, как заставить руки двигаться, и едва ли знал как следует правильно
дышать...
     - Отпусти меня, - сказал он  наконец,  с  удивлением  обнаружив,  что
может говорить.
     И вновь провалился в созерцание следующих друг за другом картин... На
этот раз он был в доме Черневога, где около печки  спиной  к  нему  сидела
Ивешка. Он тут же подумал: "Нет, нет, это не она, я уже знаю  этот  сон...
Господи, я хочу вырваться из него..."
     Теперь он стоял на берегу реки, и высокие  деревья,  окружавшие  его,
были  затянуты  легким  утренним  туманом.  Он  увидел,  как  издалека  по
заросшему травой берегу к  нему  приближается  смутно  различимая  фигура,
закутанная во что-то от холода.
     Это Ивешка спустилась из дома, чтобы  встретиться  с  ним.  "Приходи,
когда рассветет", - сказала она. "Я поговорю со своим отцом".
     Но не было никакой  надежды  хоть  в  чем-то  убедить  Ууламетса.  Он
прекрасно знал это. Так же, как знал и то, что нет  смысла  уговаривать  и
Драгу. Если бы он сделал то, о чем просила  его  Драга,  и  привел  к  ней
Ивешку, то тогда он потерял бы всякую надежду для себя найти место в  этом
мире. Все было бы потеряно для молодого  колдуна,  который  (Ивешка  знала
правду, но не знала лишь всей важности скрытого в ней смысла) однажды  уже
расстроил все планы Драги.
     Она подошла к нему и отбросила капюшон.  Ей  было  всего  шестнадцать
лет, и она должна была умереть в этом самом голубом платье:  Черневог  уже
давно решил для себя, что должен убить ее...
     - Боже мой, нет! - закричал Петр, ударил Волка и  попытался  сбросить
Черневога, но Волк всего лишь слегка  подпрыгнул,  а  Петр  не  смог  даже
шевельнуть рукой.
     - Ты не оцениваешь в полной мере способности  своей  жены,  -  сказал
Черневог, удерживая его на лошади. - Только я мог это сделать.  Однажды  я
попросил у нее ее сердце, и она отдала его мне,  чтобы  передать  Сове.  Я
хотел освободить ее, поместив его рядом  со  своим,  где  оно  было  бы  в
безопасности. Так оно и было. И знаешь, как мне удалось ее обмануть?
     Нет, Петр не хотел этого знать.
     - Точно так же, как твой друг  смог  обмануть  нас:  не  думая  и  не
заботясь ни о чем во всем мире, не тратя ни на кого своих желаний.
     "Нет", - подумал Петр, - "Саша никогда не поступил бы так, он  просто
бы не смог поступить так".
     "Это Дмитрий ушел от него, бросив его одного во дворе..."
     "Саша не похож на него, черт побери!"
     Он тут же вспомнил, как Саша покидал его, оставляя в руках Черневога,
и в каком отчаянии был он сам.
     "Черт возьми", - подумал он,  "Саша  сделает  что-то".  И  задумался,
несмотря на все попытки не думать: "Что же на самом деле мог сделать Саша,
чтобы не прибегать к услугам волшебства?"
     "Ууламетс оставил ему перед смертью все свои знания..."
     "Боже мой, нет!" Он разорвал свои и без того обрывочные мысли,  чтобы
выхватить из всех воспоминаний только те, что были  связаны  с  болью.  Он
вспомнил старика Юришева, который в  одну  прекрасную  ночь  проткнул  его
своим мечом.
     Он вспоминал все подробности с расчетом  на  то  что  Черневог  будет
подслушивать его. Поэтому старался вспомнить  в  мельчайших  подробностях,
как он страдал, валяясь в конюшне...
     (Саша был очень находчив, Саша помогал ему прятаться, Саша должен был
отправился... вот только... куда?)
     Петр вновь ударил бедного приведенного в полное замешательство  Волка
и заставил его пробежать несколько шагов, но это закончилось точно так  же
как и прошлая попытка. Волк вновь  перешел  на  шаг,  фыркая  и  помахивая
хвостом, а Черневог сказал прямо над ухом Петра:
     - Да, ты явно мне не пара, Петр Ильич. Как ты думаешь, этот умирающий
старик имел какое-нибудь наследство?
     Петр помнил, что был обязан  Саше  своей  жизнью,  помнил,  что  Саша
рисковал своей шеей, спасая  его...  и,  прикусив  до  крови  губу,  чтобы
удержать разбегающиеся мысли, сказал отчетливо и громко:
     - О тебе даже некому вспомнить, Змей. И я никого не осуждаю за это.
     - А где же сейчас все твои прежние друзья? - спросил Черневог. -  Они
бросили тебя, разбежались. И твой последний друг тоже сбежал, бросив  тебя
здесь. Он безнадежен. Куда же он может отправиться на этот раз? Неужели на
встречу с призраком Ууламетса? В одиночку, и после всего, что он  наделал?
Это чертовски глупо с его стороны!
     Петр почему-то тут же подумал  про  Ивешку,  хотя  не  имел  никакого
желания думать и даже не вполне был уверен, что это были  его  собственные
мысли. Но  он  продолжал  думать,  одновременно  стараясь  разорвать  цепь
собственных размышлений.
     Он попытался двинуться, но почувствовал, как Черневог пожелал,  чтобы
он был максимально беспомощным.
     - Петр Ильич, не забывай, что у меня есть все книги. И ты  знаешь,  я
нашел там почти все, что хотел. Мне осталось узнать очень  немного,  но  я
найду и эти ответы.
     - Если успеешь, - сказал Петр, слизывая кровь с прокушенной губы.  Он
чувствовал, как холодное пятно внутри него заметалось в страхе и отчаянии,
и будто поглупев в один миг, он начал думать о том, что Ивешка написала  в
той самой книге, которую  Саша  показывал  ему.  Саша  сказал  тогда,  что
никакой колдун не сможет уничтожить то, что она написала там.
     "Я знаю, что ты отправишься вслед за мной..."
     Теперь это начинало становиться чем-то более значительным, чем просто
зловещим. Она ведь написала это именно в сашиной книге... вообще не говоря
Петру ни слова. Она написала  эти  строчки  для  Саши:  "Я  знаю,  что  ты
отправишься вслед за мной"... Это было предвидение, точно  такое  же,  как
являл им в своих картинах банник, и которым Саша был склонен верить.
     Он вновь с силой закусил губу и  уставился  на  деревья,  пытаясь  не
думать над смыслом, скрытом в этих словах, но так и не смог остановиться и
продолжал, в надежде, что Черневог не успеет узнать, о чем он думает из-за
недостатка времени, либо не сможет понять этого вообще без  дополнительных
разъяснений...
     - Она говорила с тобой о чем-нибудь? - вновь спросил его Черневог.  -
Зачем она отправилась на север? Как ты предполагаешь, что она могла искать
там, если не меня? Вы ожидали ее на другой стороне реки, но  она  явно  не
собиралась разыскивать меня. Что же это могло быть?
     - Загадка, - ответил Петр, хотя  вообще  не  имел  об  этом  никакого
представления. Голос Черневога, когда тот заговорил вновь, донесся до него
словно издалека, сквозь шелест деревьев и шум от движения лошади:
     - Саша отправился вслед за ней. Зачем?
     - Я не знаю. У меня нет на этот счет никаких мыслей.
     "Я знаю, что ты отправишься вслед  за  мной.  Прошу  тебя,  не  делай
этого..." Казалось, что теперь весь их мир сомкнулся вокруг этих  строчек.
Петр продолжал раздумывать над произошедшим.
     То, что их разъединило, возникло неожиданно. Ивешка  собралась  очень
быстро и целеустремленно, она взяла лодку и отправилась по реке..