Пошли, дедушка. - С этими словами он очень  осторожно  взял
старика под руку и так же осторожно помог ему встать на ноги. Ууламетс  не
протестовал, а Петр только сказал: - Забери его посох, кажется,  он  очень
дорожит им.
     Саша поднял с земли посох и с его помощью засыпал золой тлеющие угли,
старательно перемешав их. У них не было  ничего,  чтобы  закопать  остатки
костра, поэтому Саша подошел к самому краю ямы,  лег  на  землю  зачерпнул
полные пригоршни земли, быстро вернулся к костру и  засыпал  прорывающиеся
вверх слабые огоньки. Он проделал это несколько раз, едва не задыхаясь  от
спешки. Покончив с костром, он подхватил посох и бросился бегом  к  гребню
холма, где стояли Петр и Ууламетс, поджидая его.
     - Пошли? - спросил Петр. Саша кивнул головой, задыхаясь  на  ветру  и
ожидая, что Петр найдет какие-то недостатки в его  действиях.  Но  он  так
ненавидел огонь, так не доверял  ему:  ни  на  кухне,  где  всегда  горела
огромная печь, ни в конюшне, где иногда бывала зажжена  свечка.  Когда  он
думал о том, что они возвращаются в дом целыми и невредимыми,  то  тут  же
начинал думать и о том, как огромное пламя  несется  сквозь  лесную  чащу,
уничтожая все вокруг.  И  он  посылал  страстные  желания,  чтобы  там,  у
подножья холма, костер, засыпанный землей, никогда бы не разгорелся вновь.
Это было последнее, что он  мог  сделать,  уходя  из  этого  места,  и  он
старался изо всех сил, так что едва не задохнулся.
     - Все в порядке, малый? - Он кивнул еще раз,  опираясь  на  посох,  и
только тогда смог перевести дух.  Петр  ухватил  его  за  плечо  и  слегка
встряхнул. - У нас еще много времени, и мы в  хорошей  форме.  Ты  слышишь
меня?
     Он кивнул в очередной раз, способный говорить не  больше  чем  старик
Ууламетс. Это, должно быть, все еще действовал страх перед  оставленным  в
лесу огнем, а может быть, страх перед водяным, который преследовал их. Это
мог быть страх перед  призраком,  или  страх  перед  всеми  мертвецами,  о
которых говорил Петр и которые были в этом месте.
     Его не покидало странное тревожное чувство, что  он  оставляет  здесь
что-то жизненно важное, не  доведенное  до  конца,  а  может  быть,  и  не
выясненное, даже после того как он  старательно  пытался  свести  концы  с
концами в своих рассуждениях.
     - Учитель Ууламетс, - сказал он, опуская свою ладонь на руку старика,
- нужно ли сделать что-нибудь еще? Может быть, я забыл что-то?
     Старик не ответил, он даже  не  покачал  головой  и  не  кивнул,  как
частенько делал это раньше. Он стоял на гребне и смотрел назад,  на  холм.
Скорее всего, он даже не слышал, о чем его спрашивали.
     Петр взял его руку и осторожно положил на свои плечи. Саша  подхватил
его с другой стороны, и они пошли вниз по склону.
     Где-то за лесом прогремел гром.
     - Все еще думаешь про огонь? - спросил мальчика Петр. Он бросил в его
сторону взгляд, так чтобы не заметил старик.
     Было полезно узнать, что Петр и  теперь  мог  по-прежнему  несерьезно
относиться ко всем их неприятностям и бедам, но Саша  был  сейчас  слишком
напуган и охвачен беспокойством, чтобы оценить это в данный момент. У него
не было никакого желания затевать сейчас спор, чтобы еще и  Небесный  Отец
вступал с ними в очередную сделку.
     - Не смей...
     - ...делать это, - тихонько сказал Петр, все еще подшучивая над ним.
     - Извини, но я очень боюсь.
     - А ты находчивый малый, - сказал Петр. - Лучше бы ты почаще думал  о
своих ногах.


     Старик взял протянутую ему чашку трясущимися руками,  которые  сейчас
стали намного сильнее, когда он отогрелся около очага, где  пылал  сильный
огонь, и распространившееся  по  всему  дому  тепло  постепенно  разогнало
холод. Саша наполнил еще одну чашку и протянул ее Петру, который, несмотря
на тепло, не раздеваясь уселся около самого огня. Он покашливал и выглядел
изнуренным: сил у старика было недостаточно, и Петр  почти  весь  путь  до
дома помогал ему идти.
     Пока они шли, старик так и не произнес ни  слова.  Только  один  раз,
когда Петр поскользнулся на  покрытом  старыми  листьями  склоне  и  упал,
старик коротко бросил ему:
     - Дурак.
     Он даже попытался ударить Петра кулаком. Петр же, сидя на земле прямо
под дождем, едва переводил дыхание, но все же ответил ему:
     - Старик, ты можешь ползти  домой  прямо  отсюда,  хотя  я  и  взялся
заботиться о тебе.
     На этот раз в словах Петра не было обычного шутливого тона.
     Но Ууламетс видимо потерял рассудок после происшествия у реки, а Петр
был очень сильно утомлен,  пока  помогал  ему  в  дороге.  Но  когда  Саша
попытался помочь старику  таким  же  образом,  как  это  делал  Петр,  тот
поднялся со своего места и, грубовато оттолкнув мальчика в сторону,  вновь
повел Ууламетса к дому...
     Саша заварил себе крепкий чай, разбавил его водкой с медом  и  уселся
со своей чашкой около огня.
     Дворовик же так и не вернулся. Малыш, кажется так его называл старик,
куда-то убежал в самый последний момент, и Саша не смог  догадаться,  куда
именно.
     - Ты так и не видел Малыша? - тихо спросил Саша Петра.
     - У меня нет никакого желания  видеть  его,  -  сказал  Петр,  шмыгая
носом. Неожиданно он громко чихнул. - Черт возьми!  Если  бы  дедушка  мог
пожелать да прогнать отсюда весь этот холод...
     - Если бы ты сделал так, как тебе говорили... -  заметил  Ууламетс  с
неожиданной яростью, так что даже пролил чай на свое  одеяло.  -  Черт  бы
побрал твою помощь!
     - Что это случилось с ним? - с  раздражением  спросил  Петр.  -  Что,
собственно, я сказал? Ведь я едва не утонул  с  этой  его  бутылкой,  черт
побери. А я еще тащил этого скулящего старика под проливным дождем...
     - Петр, - умоляюще заговорил Саша и  протянул  в  его  сторону  руку,
чтобы этот жест усилил его просьбу. - Именно  сейчас...  не  надо.  Оставь
его, оставь.
     - Тебе  нельзя  поручить  даже  самого  простого  дела,  -  продолжал
бормотать себе под нос старик. - Ведь ты не веришь ни во что, верно? Ты не
поверил даже простому приказу: оставаться по ту сторону холма, там, где ты
был.
     - Учитель Ууламетс, - сказал Саша. - Это я первым перешел через холм.
Что-то произошло, я почувствовал это, а потом мы  это  и  увидели.  Только
тогда мы спустились к вам.
     Ууламетс  вытер  рот.  Сейчас  он  выглядел  очень  старым  и   очень
неуверенным.
     - Это должно было получиться, - упрямо повторил он.
     Петр покачал головой.
     - Что ты понимаешь? - резко спросил его Ууламетс. - Ведь ты  виноват.
Ты только все испортил. Ведь если бы ты хоть немного  задумался  над  этим
делом  и  приложил  к  нему  каплю  своего  разума,  вместо  того,   чтобы
насмехаться над всем каждую минуту... я бы вернул свою дочь. А теперь  она
исчезла, ты понимаешь это? Я до сих пор не пойму, что же произошло  там  в
конце концов. Все разлетелось на куски,  а  она  исчезла.  Что  ты  можешь
сказать об этом?  Тебе  хотя  бы  интересно  слушать,  что  я  говорю?  Да
приходилось ли тебе когда-нибудь беспокоиться о чем-то?
     Саша приготовился к тому, что сейчас последует очередная  вспышка  со
стороны Петра, но тот лишь только в очередной раз покачал головой.
     - Что это значит? - спросил старик.
     - Ничего. Это ничего не означает. - В  комнате  ощущалась  опасность.
Саша изо всех сил старался посылать желания, предвещающие только мир, в то
время как Ууламетс сердито взглянул на него, и под этим  взглядом  мальчик
застыл, как на морозе, парализованный мыслью о том, что Ууламетс именно  в
этот момент уже прочитал его мысли, и о том, что он посылал  свои  желания
на протяжении всего рискованного мероприятия, в которое вовлек их  старик,
хотя и пытался делать это очень осмотрительно и благоразумно.
     - Что ты так смотришь на него? - спросил Петр. - Что он сделал?
     - Интересно  бы  узнать,  -  сказал  Ууламетс,  поднялся  и,  ухватив
мальчика за плечо, устрашающе взглянул на него. - Ты слишком  преуспел  за
эти последние два дня, парень, слишком преуспел...
     - Оставь его, - сказал Петр, но Ууламетс и не думал разжимать руку, а
Саша чувствовал как с каждым мгновеньем леденящий холод,  охвативший  его,
становился все сильнее и сильнее.
     - Ведь у тебя есть определенные способности, - продолжал старик. - Мы
оба знаем об этом.
     - Я никогда не желал кому-нибудь вреда!
     -  Но  ты  все  время  печешься  о  собственной  безопасности   и   о
безопасности  своего  приятеля.  Но  какой  ценой?  Разве  ты   хоть   раз
задумывался над этим?
     - Не забывайте, что и о вашей тоже, - сказал Саша. -  И  еще  о  том,
чтобы вы нашли свою дочь, и чтобы вообще все шло хорошо. Ведь если  что-то
одно получилось, то отчего бы не получиться и другому? Разве может  что-то
получиться лишь наполовину?
     Губы старика вытянулись в одну тонкую линию и мелко дрожали, а пальцы
крепко впивались в сашино плечо.
     Мальчик подумал, что  совершил  явную  ошибку,  и  почувствовал,  как
внутри него нарастает щемящая пустота. Сейчас ему казалось, что это вполне
могло быть, сколь ни ужасна сама по себе такая возможность.
     Старик неожиданно отпустил его, быстро  повернулся  и  запустил  свою
чашку с остатками чая в огонь. Она разлетелась, как те  горшки  на  речном
берегу.
     Саша бросил свою чашку вслед за ним, и огонь зашипел и вспыхнул. Петр
же не произнес ни слова, а  лишь  поднялся,  накинул  на  себя  одеяло  и,
подойдя к столу, взял новую чашку и кувшин с водкой. Затем он  вернулся  к
очагу и уселся на свое обычное место, поближе к огню.  Наполняя  чашку  из
кувшина, он не переставал яростно глядеть в сторону Ууламетса.
     - Мальчик не причинил тебе никакого вреда, - сказал он.  -  Сейчас  я
собираюсь спать, старик. Поскольку сон принадлежит только мне, то я  им  и
распоряжусь. Спокойной ночи.
     Ууламетс смотрел на него некоторое  время,  но  Саша  не  мог  видеть
выражения лица старика. Однако мальчик с отчаянием желал  чтобы  с  Петром
все было хорошо, потому что побаивался, как бы старик не причинил ему зла:
тот был сильно раздражен таким неповиновением.
     - Ты, - сказал Ууламетс, обращаясь к Петру, -  неправильно  понимаешь
свое положение в этом доме.
     Петр поднял чашку в знак торжественного приветствия.
     - Тогда возьми новую чашку и выпей. Возьми,  для  разнообразия,  свою
собственную чашку.
     И в тот  же  момент  Саша  почувствовал  опасность,  а  почувствовав,
направил все свои усилия на то, чтобы остановить ее.
     Чашка, которую  Петр  держал  в  руке,  разлетелась  вдребезги.  Петр
подскочил на месте, а затем отскочил в сторону с широко открытыми глазами,
но лишь через некоторое время, казалось понял,  что  ничего  страшного  не
произошло.
     Он начал собирать осколки с одела, и было видно, как дрожит его рука.
Саша быстро встал и, завернувшись в одеяло, подошел к старику и осторожно,
как обычно обращаются с расшумевшимися клиентами в трактире,  тронул  того
за плечо, приговаривая:
     - Ну пожалуйста, господин. Сейчас уже поздно. Может быть,  я  принесу
вам что-нибудь еще? Мне будет очень приятно услужить вам.
     Но он очень испугался, потому что почувствовал,  как  гнев  Ууламетса
начинает расти и уже добирается до него.
     - Да, господин?
     - Принеси еще чашки, - сказал Ууламетс.  Он  сказал  именно  "чашки".
Саша подбежал к полке и вернулся с чашками в руках: одну  для  старика,  а
вторую, как, казалось, предполагал Ууламетс, для Петра.
     Когда Петр наполнял свою чашку из кувшина, было заметно, что  он  все
еще дрожит: то ли от потери сил, то ли от того, что в его руке  неизвестно
отчего разлетелась вдребезги чашка. Затем он наклонился и  наполнил  чашку
для Ууламетса, а потом налил немного и в сашину.
     Саша уселся на свое место с чашкой в руках и, сделав глоток, даже  не
сразу почувствовал, как огонь растекается по его горлу.
     Где-то в стороне прогремел гром, по ставням  застучали  первые  капли
дождя.
     - Моя дочь, - вновь заговорил Ууламетс. - Тебе удалось увидеть  ее...
хоть раз, пока я был за холмом?
     Петр покачал головой.
     - Нет. - Он взглянул вверх, будто силясь припомнить что-то. - Но  вот
на реке, еще до этого... около ивы. Но это был всего лишь какой-то миг...
     Ууламетс оперся локтем о колено и провел ладонью по волосам.
     - Но я не уверен, - сказал Петр, - что я следовал за ней...
     За стеной дома прозвучали шаги, будто кто-то шел  по  мокрым  доскам.
Звук был немного громче, чем шум дождя.
     Сидящие в комнате застыли, едва  дыша.  Шаги  были  неуверенными,  но
вполне различимыми, когда явно приблизились к двери. Затем раздался стук.


     Стук в дверь повторился, и Петр  поднялся  за  мечом,  который  лежал
недалеко от очага. У него была слабая надежда, что если  это  не  проделки
водяного, то больше ничего сверхъестественного быть не должно, потому  что
первая его  мысль,  связанная  с  ночным  визитом,  была  именно  об  этом
существе, обитающем в мрачной пещере. Но Ууламетс  уже  торопливо  пытался
встать, а Саша тут же  бросился  помогать  ему:  старик  отстранил  его  и
направился прямо к двери, путаясь в волочившемся за ним одеяле.
     Петр успел поймать его за руку.
     - Это может быть  вовсе  и  не  твоя  дочь,  -  сказал  он,  стараясь
рассуждать вполне здраво.
     Но Ууламетс лишь прорычал в ответ:
     - Мало ты знаешь, - и подрагивающей походкой прошел мимо.
     - Дурак, - пробормотал Петр и вместо старика схватил трясущегося Сашу
и отвел его в сторону, как только Ууламетс откинул щеколду и резкий  порыв
ветра распахнул дверь.
     В ярких вспышках молний на пороге появилась  девушка,  она  была  вся
мокрая: с ее светлых волос и с платья потоками стекала вода.
     - Папа? - сказала она едва слышно, и обхватила старика руками.
     Это  был  тот  самый  образ,  без  всяких  сомнений,   принадлежавший
призраку, но теперь его белизна была лишь следствием холода, а не  дыхания
смерти, и спадающие на пол потоки воды - всего лишь следствием дождя...
     И вот эта девушка, которая являлась ему в сновидениях и которая  была
недоступна чьему бы то ни было взору, теперь предстала  перед  ними  и  ее
могли увидеть все.
     Он скорее всего должен был бы потерять рассудок  или...  порадоваться
за старика, или хотя бы испугаться, что она вот-вот может  превратиться  в
груду старых костей, смешанных с сорной травой... один Бог знает с  какими
намерениями...
     Но из всех ощущений, посетивших его в тот  миг,  когда  она  оторвала
голову от плеча отца и изумленно  огляделась  кругом,  он  ожидал,  скорее
предвидел, то что она будет рада увидеть его.
     Однако она не показала этого. И он и Саша были для нее не  более  чем
предметы, находившиеся в комнате: стол или стул, а ее интерес, если  он  и
был, ограничивался лишь обычным любопытством к незнакомцам, появившимся  в
ее доме.
     Очень странное ощущение, когда тобой пренебрегает призрак.
     Он наблюдал, как Ууламетс подвел ее к огню и предложил  ей  сесть  на
разбросанные там одеяла. Он уже давно  поднял  упавший  меч,  и,  казалось
забыл о нем, и  во  всем  доме  только  Саша  догадался  закрыть  дверь  и
набросить щеколду, чтобы преградить доступ ветру. И Саша  же  догадался  с
изумившим всех самообладанием предложить дочери старика чаю.
     Она согласно кивнула. Петр в конце концов  отошел  к  дальнему  концу
стола и уселся на лавку, все еще сжимая в руках меч и наблюдая за тем, как
любящий отец завернул промокшую и продрогшую дочь в  одеяло,  растирая  ее
руки, вытирая ее длинные, свисавшие почти до бедер  волосы,  бормоча  себе
под нос как она замерзла и как он уже потерял всякую  надежду  этим  утром
увидеть ее, и как несказанно рад он был теперь. Неожиданно оказалось,  что
этот старик, помилуй Бог, имеет сердце, или же он абсолютно выжил из ума.
     Тем временем, девушка, красивее которой Петр еще  никогда  не  видел,
выжимала воду или, по крайней мере,  пыталась  так  или  иначе  обсохнуть,
завернувшись в груду одеял, и постоянно пожимала  отцовские  руки,  ни  на
минуту не выпуская их из своих, повторяя, как  она  рада  снова  вернуться
домой, и как (здесь она первый раз взглянула  на  Петра)  трудно  ей  было
избежать своей судьбы, свойственной  каждой  русалке,  и  как  она  хотела
только одного: быть все время как можно ближе к  своему  отцу.  Постепенно
она нашла другую тему для разговора с ним.
     - Мне так жаль, - сказала она, и слезы потекли по ее  бледным  щекам,
которые неожиданно покрылись лихорадочным румянцем. - Мне  так  жаль,  что
все кругом вымерло. Я не хотела, чтобы так случилось, но, в то же время, я
не хотела исчезнуть, превратившись в  прах.  Я  не  знала  никакой  другой
заботы, как только оставаться  живой.  Поэтому  все  они  умерли,  все  до
одного, и я лишь сожалею об этом...
     При этих словах она начала плакать, в то время  как  Саша,  осторожно
балансируя на одной ноге, пытался снять с огня котелок с водой.
     Это выглядело смешным и нелепым:  мальчик,  покачивающийся  на  одной
ноге, и недавний призрак, рыдающий на плече у старика...
     Но Петр наблюдал за отцом и дочерью, положив на стол перед собой меч,
и очень жалел, что это не его плечо, на которое сейчас лились потоки слез.
И еще ему хотелось, чтобы она взглянула в его сторону, и он наверняка  мог
бы узнать какого у нее цвета глаза: темные или светлые.
     И еще ему хотелось бы знать, был ли он просто одной из  ее  очередных
жертв, или она имела какие-то иные причины, когда преследовала его...
     Он думал так, потому что ему показалось, что там, около ивы (а в  тот
момент ему это казалось вполне определенно) она пыталась предупредить  его
о чем-то, и в последнюю ночь, когда в дом ворвался ветер, она явилась  ему
во сне, мало похожая на охотницу, а скорее просто на безнадежно потерянную
девушку, которая говорила с ним едва слышно, так что он с трудом  разбирал
слова...
     Да, в конце концов она и была просто девушкой. Глупые девчонки всегда
сами кидались ему на шею, но он мало обращал на них  внимания:  мужчина  с
его внешностью очень скоро понимал, что все это было  лишь  пустой  тратой
времени. Его всегда интересовали  лишь  зрелые  женщины  из  состоятельных
семей.  Но  каждое  движение  этой  девушки,  ежеминутно  напоминавшее   о
молодости и жизни приятно изумляло его, было преходящим, но... реальным...


     Наконец Саша принес чай, и девушка взглянула на него и  непроизвольно
коснулась своими пальцами его руки, когда брала чашку.  Это  прикосновение
слегка подтолкнуло его кровь,  и  он  не  знал  как  отделаться  от  этого
состояния, да и вряд ли мог знать: ведь он никогда в жизни не  приближался
больше чем на пол шага ни к одной девушке, которая могла бы заставить  его
пережить подобные ощущения. Поэтому он отступил назад, в то  же  мгновенье
наступив на лежащие на  полу  одеяла  и,  стараясь  сохранить  равновесие,
сделал несколько странных движений. Он выглядел при  этом  явным  дураком,
если бы она в этот момент взглянула на него, но он надеялся,  что  она  не
смотрела в его сторону. И как раз в это время он подумал о том,  что  дочь
колдуна может знать многое о людях, так же  как  и  он,  будучи  чрезмерно
чувствительной к окружающему ее миру.
     Такая возможность несколько смущала  его  несмотря  на  самые  лучшие
чувства, и  чем  больше  он  старался  не  думать  об  этом,  тем  сильнее
становилось его замешательство.  Он  пошатываясь  отошел  в  тень,  сделав
большой круг возле Ууламетса  и  его  дочери,  пряча  пылающее  лицо.  Она
наверняка решила,  что  он  законченный  дурак,  и  даже  наверняка  могла
возненавидеть его, особенно потому, что он  обладал,  как  говорил  старик
Ууламетс, определенной  ловкостью,  и,  кроме  того,  спал  в  ее  доме  и
расспрашивал о ней у ее отца...
     Таков был его опыт домашних взаимоотношений, в которых, к  сожалению,
у него всегда была роль человека, сующего нос в чужи