ый нож и, надрезав запястье, слил  немного  крови  в
горшок.
     - А теперь ты, - сказал он Саше.
     Саша, чувствуя как от дыма кружится голова, приложил  нож  к  руке  и
резко нажал на него: кровь потекла в горшок, но он не ощутил сильной боли,
а лишь чувствовал дрожь в руках, когда протянул старику нож и горшок.
     - Водка сейчас не повредит, - сказал Ууламетс, и открыв кувшин сделал
несколько глотков и добавил водки в горшок.  Все  это  произвело  на  Сашу
гораздо большее впечатление, нежели сам процесс кровопускания.
     Затем старик перемешал содержимое горшка  костяной  трубкой,  добавил
туда мох и еще какой-то порошок, и, взяв из костра тлеющую ветку, сунул ее
внутрь горшка.
     Вверх взметнулся  столб  огня,  и  Ууламетс,  торопливо  перебрасывая
горшок из одной руки в другую, добавил туда еще сушеных трав. После этого,
прикрыв горшок рукой, он опустил в него конец костяной трубки,  и  вдохнул
дым через ее торчащий конец.
     Затем он протянул горшок вместе с трубкой Саше.
     - Постарайся поглубже вдыхать это, - сказал старик, и Саша сделал так
как ему велели, - глубже, еще глубже... Ну, молодец.
     Саша чувствовал, как внутри у него все горело,  а  глаза  наполнились
слезами. Ууламетс же, тем временем,  взял  у  него  горшок  и  сделал  еще
несколько глубоких затяжек, а затем неожиданно наклонился к Саше,  схватил
его за плечо и выдохнул дым прямо ему в лицо, приговаривая:
     - Дыши.
     И Саша дышал. Он проделал это и во второй и в третий раз, а  Ууламетс
все время, Саша чувствовал это, напрягал свою волю, заставляя его  вдыхать
дым, с каждым разом все глубже и глубже...
     Вдох - выдох, вдох - выдох... Казалось, им не будет конца...
     Сердце и  душа  требуют  обновления...  пусть  они  выйдут  вместе  с
дымом...
     Он уже не мог полностью управлять своим  телом:  Ууламетс  задерживал
его выдохи до тех пор, пока Саша полностью не ослабел и не опустился прямо
в руки старика.
     Затем Ууламетс заставил его сделать еще  несколько  глубоких  затяжек
дымом, до тех пор пока Саша не обрел способность двигаться, осознавая  при
каждом движении самого себя, будто он только  что  снова  вернулся  в  эту
жизнь, побывав где-то далеко-далеко...
     Но это не обошлось без некоторых ощутимых внутри него перемен. Его не
оставляло странное чувство, что  он  не  может  свободно,  без  напряжения
взглянуть в глаза Ууламетсу, но, тем не менее,  сделал  это.  Потому,  что
этого хотел Ууламетс.
     Казалось, что его воля покинула его, когда он почувствовал,  как  его
рука неизвестно почему поднимается вверх, и на его запястье садится ворон,
разгоняя крыльями застилавший его глаза дым. Затем  птица  перескочила  на
выставленную в сторону руку старика и забралась на его плечо,  не  обращая
внимания ни на дым, ни на огонь, и повернул к нему свой единственный глаз.
     Странное, неестественное, очень-очень старое созданье,  с  ощипанными
перьями, потерявший свой глаз еще до того, когда  Ууламетс  пожелал  взять
его к себе на службу и отдал ему свое сердце, не имея вокруг  себя  больше
ни единой живой души.
     - Сделай с ним получше, чем с Драгой, - сказал Ууламетс, и  подбросил
птицу вверх, и над костром пронеслось тяжелое хлопанье крыльев. -  Я  ведь
еще не законченный дурак.
     Саша узнавал очень многое, когда  пытался  думать  о  местонахождении
Петра: он хотел знать, где же все-таки был Петр, а  вместо  этого  узнавал
слишком много про Драгу и женщин  вообще,  приобщаясь  к  таким  вещам,  с
которыми он никогда и не сталкивался в своей жизни.  Но  больше  всего  он
узнавал об Ивешке, Ууламетсе и Черневоге, так что его голова шла кругом, и
в итоге он положил ее на руки и  почувствовал,  как  весь  мир  закружился
перед его глазами, а его собственная чистота и невинность  показались  ему
презренными и опасными...
     Он же хотел лишь знать все о Петре, и на этом заканчивался его личный
интерес ко всему происходящему, и теперь он понимал, что подобное  желание
имело важное значение для всех людей, независимо от того,  в  какой  земле
или в какое время они жили,  это  было  естественное  желание  для  многих
поколений людей в Воджводе и в Киеве и во многих других городах, во всяком
случае везде, куда простирались его знания о мире...  и  он  хотел  знать,
насколько  его  желание,  направленное  на  спасение  Петра,  поставленное
впереди  всех  других  желаний,   может   позволить   Черневогу   получить
преимущества в этом поединке, и, может быть, даже позволит ему убить их.
     - Разум должен управлять сердцем, - сказал Ууламетс,  опустив  ладонь
на его плечо, и осторожно похлопывая его. Саша вытер свои глаза и  кивнул,
пытаясь - Боже мой! - пытаясь остановить на время все свои желания.
     -  Несомненно,  ты  знаешь,  -  сказал  Ууламетс,  -   что   получишь
преимущество, если не будешь прислушиваться к сердцу. Мой  приятель,  там,
наверху, может позаботиться и о том, и о другом...
     Саша покачал головой, еще раз вытер глаза и проглотил комок, стоявший
в горле, пытаясь заставить себя думать пока лишь о том, какие желания были
бы предпочтительнее именно сейчас.
     Может быть, подошли бы самые общие: чтобы  все  люди  были  свободны,
благоразумны и спасены от  бедствий...  Ему  казалось,  что  именно  такие
желания и должны чаще всего использовать колдуны...
     - К сожалению, - сказал Ууламетс, - у каждого из нас есть  ошибки,  а
наши сердца несовершенны. И поэтому, когда на нас  сыплются  проклятья  со
стороны  какого-нибудь  самовлюбленного   дурака,   как,   например,   наш
теперешний враг, то мы оказываемся в серьезной опасности.
     И тогда Саша подумал,  что  самым  правильным  было  бы  иметь  самые
безошибочные желания.
     - Это было бы неплохо, - заметил Ууламетс, подхватывая его  мысль,  -
но именно сейчас наш противник имеет гораздо больше сил, чем мы, и поэтому
мы не должны ограничивать себя лишь одними желаниями. Разве я не прав?
     - Так что же мы собираемся делать?
     - Мы используем силу применительно к  имени,  -  сказал  Ууламетс,  и
ткнул пальцем себя в  грудь.  -  Конкретное  против  общего.  Это  следует
понимать так, что если ты имеешь желание, связанное с чем-то очень и очень
конкретным, имеющим имя, и ставишь это определенное имя в  соответствие  с
бесконечно малым, - тут Ууламетс сблизив  большой  и  указательный  пальцы
показал условный минимальный размер, не более комара, - содержимым  твоего
желания, то оно наверняка пройдет через пространство,  занятое  достаточно
расплывчатым общим желанием, словно камень сквозь  дым.  Фу!..  -  и  все.
Поверь мне, что желания лучше работают в том случае, когда  цель  выведена
из равновесия.
     - Стало быть, кто хитрее?
     - И талантливее. И еще большое значение имеет то, какие у  кого  есть
запасы сил. Наш враг превосходит нас раза в три. Он  плохо  разбирается  в
крупных вещах, но зато очень силен в мелочах.
     - А разве он не  мог  пожелать  того,  чтобы  не  быть  пойманном  на
воровстве?
     - Эта книга... - сказал Ууламетс, кладя  руку  на  пачку  пергамента,
всегда лежащую около него. - Она похожа на  тот  твой  кувшин.  Ничего  не
может случиться с ней, пока я буду жив. Так же как никто не сможет разбить
этот кувшин, только лишь после твоей смерти. Не делай ничего  с  такой  же
легкостью, понял меня?
     - Призраки перестают беспокоить нас, -  сказал  Саша,  отмечая  вслух
неожиданно поразившую его мысль. Сейчас он не думал, что в  его  последних
желаниях могла появиться ошибка.
     - Что ж, он снова задумался. Или, что  тоже  возможно,  нам  и  самим
удалось пересилить их. Кто может знать истинную причину?
     - А не означает ли это, что он собирается узнать ее?
     - Возможно, если обратит на это внимание.
     - Но если... - Ему не хотелось ссориться с Ууламетсом, но у него было
непреодолимое беспокойство по поводу того, что они бездействуют, дожидаясь
утра.
     - Но вот чему ты так и не научился, -  сказал  Ууламетс,  поднимая  с
предостережением палец, - и чему ты должен  был  научиться  прежде  всего,
малый, так это тому, что колдун может сделать гораздо больше даже находясь
далеко-далеко от своей цели, если у него при этом будет ясная голова,  чем
он сделает с мутной головой, находясь всего лишь на  расстоянии  вытянутой
руки. Нам следует считаться с тем, что наш  противник  хорошо  отдохнул  и
имеет достаточно времени, чтобы  решить,  как  ему  поступить  с  нами.  А
поэтому вот что нам следует делать: нам следует отыскать его слабости и не
допустить, чтобы он смог заставить нас  поступать  в  соответствии  с  его
конкретными желаниями. Мы должны подобраться к нему  достаточно  близко  и
быть весьма сообразительными,  чтобы  разглядеть  те  важные  подробности,
которые помогут нам уничтожить его. Вперед и назад,  туда  и  сюда,  и  ты
увидишь сам, как это будет. Главное, чтобы все это  было  сделано  быстро.
Очень похоже  на  любой  известный  способ  вести  сражение.  Вот-вот  уже
наступит  рассвет,  и  я  собираюсь  пожелать  нам  хорошо  выспаться   за
оставшееся время.
     - А если это ошибка, если это как раз то самое, чего он добивается от
нас своими желаниями...
     Ууламетс похлопал его по лбу.
     - Ты просто пожелай, чтобы ничего не случилось. Твое  желание  должно
быть туманным и расплывающимся, словно дым. Пожелай, несмотря ни  на  что,
вместе  со  мной:  чтобы  мы  проснулись  целыми  и   невредимыми,   никем
неограбленные, ничем ненапуганные, проснулись вовремя, несмотря на него. А
теперь, замолчи.
     Ууламетс хлопнул по лбу, на этот раз уже самого себя, будто чувствуя,
что он собирался что-то  делать,  и  имел  лишь  единственную  мысль,  как
забрать одеяло и устроиться, в  полной  безопасности,  отдыхать  прямо  на
земле.
     Саша, однако, очень сомневался в их безопасности: он лишь пытался изо
всех сил надеяться, что все будет в порядке, пока  сон  будет  властвовать
над ним...
     Его разбудил первый солнечный луч, упавший на его лицо, и шорох сухих
листьев, прежде чем он почувствовал, как что-то прыгнуло ему  на  грудь  и
ухватило за воротник.
     - Боже мой! - едва не задыхаясь пробормотал он, открывая пошире глаза
и оказываясь нос к носу с черным шаром, на котором поблескивал нос-пуговка
и два, похожих на луну глаза. - Малыш!
     Малыш тут же начал трясти его и шипеть, словно потерявший рассудок...
     Малыш, который был вместе с Петром...
     - Учитель Ууламетс!.. Да подожди ты, Малыш, дай мне встать!
     - Никогда нельзя заранее знать, - сказал Ууламетс. - Я хотел  помощи,
и должен признаться, что надеялся на помощь леших...
     - Но ведь я посылал его быть вместе с Петром, -  запротестовал  Саша,
забирая дворовика в руки и вставая с одеяла.  Малыш  обхватил  его  шею  и
спрятал свою мордочку в  его  воротник,  что  подсказало  ему,  что  Малыш
появился здесь не в результате тех надежд, которые  Ууламетс  возлагал  на
леших. Малыш в этот момент уже никому не мог помочь. - Малыш не должен был
бы оставлять его...
     - Да, весьма немалая причина заставила его вернуться сюда,  -  сказал
Ууламетс, и тут же начал собирать свои вещи. - Малыш! А ну, иди сюда!
     Малыш мгновенно исчез с сашиных рук, к общему их огорчению. Он просто
перестал быть в поле их зрения.
     - Малыш! - пытался звать его Саша, бросаясь во  все  стороны  на  его
поиски. Он знал от Ууламетса, что Малыш был очень  труден  в  обращении  и
очень пуглив, он был способен вернуться к ним в любой  момент,  а  сейчас,
скорее всего, он отправился в то место, куда может попасть  лишь  подобное
ему волшебное созданье, но не может проникнуть никакой колдун.
     Но где это может быть? Саше было интересно  бы  знать.  Ууламетс  же,
укладывая свои пожитки, сказал:
     - Они знают, но мы - нет. Однако я не думаю, что  нам  захотелось  бы
оказаться там. Собирайся и пойдем.


     Ууламетс был уверен, что возвращение Малыша означало что дела шли  не
вполне удачно. Саша же пытался удержать себя от паники, пока они как можно
быстрее пробирались вдоль заросшего берега,  используя  ручей  в  качестве
проводника.
     Кто-то из них, Саша был уверен,  что  Ууламетс,  потому  что  он  его
самого  никогда  в  жизни  не  посещала  столь  ужасная  мысль,   высказал
предположения о том, что может сделать колдун с обычным  человеком,  таким
как Петр, если этот колдун одержим чувством мести: кто бы из  них  не  был
автором этой мысли, он не пытался долго останавливаться на  ней,  но  Саша
был уверен, что он пытался  это  сделать,  может  быть,  потому,  что  его
собственное воображение так выросло и стало столь ужасным с тех  пор,  как
он и учитель Ууламетс проделали около ночного костра обряд  кровопускания,
который оставил его голову забитой массой самых разных вещей, о которых он
никогда не хотел ничего знать и которые теперь понимал слишком быстро, что
казалось ужасным даже для Ууламетса, который все время говорил ему о  том,
чтобы он успокоился и перестал думать о нем.
     Сам же Ууламетс чувствовал себя не в своей  тарелке,  но  всем  своим
здравым умом пытался ничем не ограничивать его.  Он  только  говорил  ему:
"Расти, малый!", и Саша пытался как можно  более  строго  следовать  этому
совету, чтобы стать мужчиной, таким, каким, по его представлению,  мужчина
и должен быть...
     Таким, каким был Петр, коль скоро он вообще хотел  походить  хоть  на
кого-нибудь.
     Но это был далеко не тот выбор, который устраивал  Ууламетса:  старик
считал, что Петр просто плохой человек, неуправляемый и своенравный.
     Но Саша знал, что это не так.
     - Между прочим, - сказал он вслух, - Петр обычный  человек,  а  мы  -
нет, и вы должны учитывать это.
     - Я не должен, - сказал Ууламетс, - и не буду.
     Саша задумался о чем-то, поскольку у него не  было  никакого  желания
разговаривать с Ууламетсом: "Ты был бы богаче, если бы рядом с  тобой  был
кто-нибудь похожий на Петра, и ты не был бы одинок всю жизнь, если бы  был
кто-то похожий на тебя".
     Старик заметил на эти его мысли достаточно грубо:
     - И наделал бы ошибок, как его, так и своих, маленький дурачок.  -  А
тем временем, старик продолжал думать о своем: "Мне  же  достаточно  своих
собственных". В этот момент он вспомнил Драгу, вспомнил о том, как красива
она была и как ради нее он едва не совершил одну из  своих  ошибок:  хотел
вернуть назад свое сердце, много-много лет назад,  и  она  могла  получить
власть над ним.
     Так вот что сделала Ивешка, безнадежно подумал Саша, и  решил  больше
не думать об этом: такие мысли очень раздражали старика, как будто за  все
эти годы он никогда не вспоминал об  этом  чувстве,  пока  этот  проклятый
парень, как думал о нем Ууламетс, не заставил его вспомнить  столь  давние
события...
     Одиночество.  Огонь,  убивающий  его  родителей.  Дядя  Федор.  Мысли
перескакивали в его голове одна за другой. Вот отец Ууламетса,  когда  тот
был еще совсем маленьким, ведет его в лесную глушь и оставляет у  старухи,
которая слыла колдуньей и полусумасшедшей...
     Теперь Саша хотел отбросить воспоминания. Его мысли напугали бы  даже
дядю Федора, который вряд ли  мог  подумать  о  таком:  желание  причинить
кому-то вред, желание убедить кого-то в том, что он неудачник и  никчемный
человек, и последнее, вытекающее отсюда желание - умереть...
     - Это хуже любого битья, малый,  -  пробормотал  Ууламетс,  пока  они
пробирались  через  подлесок.  -  Тебе  бы  пожить  у   старухи   Маленки.
Сумасшедшая и злая, как сама зима. - Ууламетс задумался  об  Ивешке,  и  о
том, как он ошибся в ней: он, на самом деле, хотел выучить ее как обычного
ребенка. Но в этом и была его ошибка: дочь оказалась такой же своевольной,
как Драга.
     Даже его желание вернуть ее казалось ему чрезмерно опасным...
     Потому что этот проклятый парень, подчиняющийся в своих поступках  по
большей части лишь сердцу, был готов уничтожить  их  обоих,  вопреки  всем
полученным советам.
     - Прекрати это, - сказал Ууламетс, - дурак! - и повернулся к  нему  с
единственным намерением дать ему еще один урок...
     Получив заслуженную  награду,  Саша  подумал,  о  том,  что  Ууламетс
почему-то не ударил его в лицо, а вместо этого схватил  его  за  воротник,
собираясь, видимо, побить его так, как это  делал  его  учитель,  для  его
собственной и всего окружающего  пользы,  пока  он  не  научится  понимать
разницу между вещами и перестанет быть порхающим верхоглядом...
     Но ведь я не  такой,  продолжал  размышлять  Саша,  вспоминая  время,
проведенное рядом с Федором Мисаровым, который не задумывался ни над чем и
в половину того, чем приходилось это Саше...
     То, что Ууламетс ударил его, на самом деле, имело  множество  причин,
которых не понимал и сам старик, за исключением, может быть, того, что это
было временное наваждение, которое и заставило его выйти из себя: Ууламетс
не хотел, чтобы люди с симпатией относились к нему  или  ожидали  от  него
чего-то такого, что колдун по доброй воле не мог быть  должен  никому,  ни
своей дочери, ни ученику, и разумеется  никак  ни  такому  легкомысленному
негодяю, каким был Петр Кочевиков...
     - Который, к тому же, вероятно уже мертв,  черт  бы  тебя  побрал,  -
пробормотал Ууламетс. - Тебе бы  лучше  взяться  за  ум,  да  считать  его
мертвым, поскольку он, как-никак, твоя  слабость,  малый.  Ведь  ты  порой
уклоняешься от принятия решений потому, что ты  слишком  мягок  и  слишком
слаб,  и  единственная  радость,  которую  ты  можешь  доставить  мне   за
оставшееся время нашего путешествия, малый, будет заключаться в том, чтобы
ты наблюдал за окружающим нас лесом, смотрел  на  листья,  думал  об  этих
листьях и ни о чем другом кроме этих листьев, ты слышишь меня? Иначе, если
твой друг все-таки жив, ты уничтожишь  самую  последнюю  нашу  возможность
сделать хоть что-нибудь полезное.
     - Да, господин, - смиренно сказал Саша,  очень  хорошо  понимая,  что
именно говорил старик, основываясь на собственном опыте: отбрось сомненья,
перестань играть словами,  не  держись  за  прошлое.  Поэтому  он  пытался
заставить себя думать о деревьях, о листьях, о шуме ветра: иногда и в этих
случаях Ууламетс с раздражением возвращал его назад, он думал о  том,  что
окружавшие их призраки  вновь  исчезли,  и  что  бы  их  отсутствие  могло
значить.
     - Смотри-ка, обратил внимание! - сказал Ууламетс, дергая его из  всех
сил за руку. - Вертопрах, думай ни о чем.
     Он понял, он извинился, он ринулся вместе с Ууламетсом в это ничто, а
после этого и в никуда, в то  время  как  вокруг  них  сгустился  мрак,  в
воздухе похолодало, и дождь с легким стуком забарабанил по листьям.
     - Не помышляй, чтобы он прекратился, - сказал учитель Ууламетс.  Будь
терпелив и старайся не шуметь.
     Так они шли, стараясь не потерять след друг друга, приходя в  восторг
то от каждой водяной капли, то от хитрого жемчужного узора  водяных  брызг
на свежем листе или на ветке, от всего что попадалось  им  на  глаза,  или
отражалось в мыслях. Они по-прежнему были здесь, но их желания были ничто,
и благодаря этому в лесу стояла абсолютная тишина.
     Но тем не менее, по мере того как они шли, лес  менялся  перед  ними.
Миновав заросли кустов, они оказались среди мертвого участка, где  деревья
были мертвы так давно, что их голые, лишенные коры ветки  побелели,  а  на
стволах кое-где следы коры еще виднелись.
     Стараясь быть как можно более  безотносительным,  Саша  подумал,  что
получив однажды такой дар, он мог бы вернуться  домой,  к  обычным  людям,
чтобы защитить их. Ничего не  желать,  ничего  не  хотеть,  только  ждать,
наблюдать и позволять этому свершаться.
     Мертвые деревья следовали один за одним, и было  очевидно,  что  этот
лес был не просто мертвым, но был мертвым на большом  протяжении  времени.
Теперь их путеводный ручей бежал меж берегов, покрытых бесплодной  землей,
совершенно безжизненных, не было видно не только мха или  ста