нет! - подумал он и тут же пожелал, чтобы  сердце  Черневога
вернулось назад, где ему и положено быть.
     Но он  не  почувствовал  вообще  никаких  перемен.  А  Черневог  лишь
отпарировал его выпад с едким упреком: "Я не причиню ему вреда, я не  буду
даже желать этого,  пока  не  заберу  назад  то,  о  чем  не  хочу  сейчас
заботиться сам. Ты же не сможешь причинить моему сердцу никакого вреда, по
крайней мере там, где оно находится теперь. Поэтому делай только то, что я
прикажу тебе. Какая разница  по  сравнению  с  тем,  когда  ты  подчинялся
приказаниям Ууламетса?"
     Будь ты проклят, подумал Саша и побыстрее сдержал  свое  раздражение,
видя перед собой улыбающегося  Черневога,  позволяя  ему  думать,  что  он
действительно может дать Петру наглядный урок.
     "У меня нет причин хоть как-то вредить ему", - продолжал Черневог. "С
чего ты взял?"
     "Действительно, нет", - согласился Саша, искренне стараясь  направить
свои мысли на дружеский лад, во всяком случае на какое-то время.
     В следующий момент Черневог произнес вслух, обращаясь к Петру:
     - Давайте покончим с завистью и недовольством. Какой в них  прок?  От
них нечего ждать добра. Давайте перестанем обвинять друг друга и прекратим
ссоры: это самое лучшее, что мы можем сделать, не так ли Петр Ильич?
     "Осторожнее", - пожелал в тот же момент Саша.
     - Разве не так? - настаивал Черневог.
     - Да, - очень тихо ответил наконец Петр.
     - Это твой приятель пытается околдовать тебя, а никак не я. Он  очень
беспокоится о тебе, Петр Ильич. Но ведь между нами есть соглашение, и я не
сожалею об этом, на самом деле, не сожалею. Быть посговорчивее - разве это
такая уж большая просьба?
     - Нет, - ответил Петр, шевеля одними  губами.  "Говори  все,  что  он
хочет", - пожелал в его сторону Саша, - "и не задумывайся о правде".
     Черневог же тем временем продолжал:
     - Я же на самом деле завидую вам двоим. Я даже не знаю, доводилось ли
мне видеть когда-либо двух людей, так доверяющих друг другу.
     - И не увидишь, - заметил Петр, прежде чем Саша смог остановить его.
     - Нет,  -  сказал  Черневог.  -  Не  увижу,  но  ведь  очень  приятно
находиться среди людей, подобным вам, даже будучи змеей. Он улыбнулся им и
пожал плечами. - Эта змея может сделать для тебя столько добра, сколько ты
пожелаешь, если только отпустишь его.
     - Он сошел с ума, - еле слышно пробормотал Петр.
     - Нет, нет, нет, - сказал Черневог. - Я говорю очень серьезно.  Лешие
многому научили меня, а главное -  терпенью.  Иногда  лучше  ждать  исхода
событий, чем силой торопить их. Все в конце концов образуется, и  вот  вам
уже один пример.
     - Я думал, что мне удастся вздремнуть, - сказал  Петр.  -  Но  теперь
поздно. Мы попали в руки к безумцу.
     Саша  повернул  голову.  Он  пожелал,  чтобы   Черневог   не   сделал
чего-нибудь еще, а тот только сказал, стараясь быть как можно мягче:
     - Я не собираюсь переубеждать его... а об Ивешке мы поговорим  завтра
утром.
     Разумеется, это была ловушка. Саша прикусил губу и  понял,  что  Петр
знал о происшедшем, как понял и то, что Петр не мог так просто отнестись к
вызову со стороны колдуна.
     Петр же по-прежнему сидел и пристально глядел на Черневога, пока  тот
не сказал без всякой тени насмешки:
     -  На  самом  деле,  происходит  что-то   непонятное,   и,   кажется,
действительно  плохое.  У  меня   достаточно   сил,   чтобы   пользоваться
волшебством в необходимых для меня пределах,  но  я  уже  сейчас  чувствую
ограничения, которых не было прежде. Я до сих пор не знаю, делают  ли  это
лешие или это вообще что-то совсем другое. Я определенно знаю, что  Ивешка
находится к северу от нас, я знаю, что она покинула  лодку,  я  знаю,  что
старый Гвиур почти рядом...
     - Поближе к главному, - сказал Петр.
     - Вот в этом-то все и состоит.  Гвиур  в  сущности,  прошу  прощенья,
хитрая змея, которую  очень  трудно  поймать.  Возможно,  что  это  просто
небольшой мятеж с его стороны: он частенько проделывает  подобные  штучки.
Но это отнюдь не единственное ощущение, которое тревожит меня  и  которое,
как вы сами сказали, не отвечает на вопрос  о  том,  что  же  случилось  с
лешими. Это главный вопрос  с  моей  точки  зрения.  Поэтому  нам  следует
отправиться на север  и  отыскать  Ивешку,  чтобы  объяснить  ей,  что  вы
находитесь вместе со мной, иначе,  если  этого  не  сделать,  она,  вполне
вероятно, может попасть в руки  другого  сумасшедшего,  надеюсь,  вам  это
понятно, чего никто из нас допустить не хочет.
     Петр промолчал. Саша же думал  о  цветах,  о  свежеиспеченном  хлебе,
думал про сад рядом с домом, где следовало бы сделать прополку. Он тут  же
пожелал, чтобы сорняки прорастали не очень сильно.
     Черневог продолжал:
     - Вполне возможно, что она попытается освободить вас, и я не отрицаю,
что найдутся силы, которые тут же устремятся  ей  на  помощь.  Вот  почему
прежде всего я хочу разыскать ее, вот почему я уверен,  что  и  вы  будете
делать то же самое.
     Думай только о цветах, убеждал Саша. О березах,  о  мышонке,  который
скребется под печкой.
     "Петр", - мысленно обращался он, "не слушай его".
     Но Черневог не оставлял его без внимания:
     - Твой дружок вновь пытается поговорить с тобой. Он хочет  дать  тебе
совет быть осторожным. Так же поступлю и я. Я дам ему тот же самый  совет,
без всякого сомненья, но он все время старается не слушать меня. Я же могу
гарантировать, что сейчас его голова уже не раскалывается от боли.
     И действительно, боль прошла без всякого следа.
     - Вот видишь? - очень мягко проговорил Черневог. - У  нас  есть  все:
безопасное место и безопасный отдых. Ведь я могу быть  очень  покладистым,
если люди идут мне навстречу... Подбрось еще дров в огонь, не возражаешь?


     Изнутри дом казался  значительно  больше,  чем  снаружи.  Бревенчатые
стены были тщательно выскоблены, в  комнатах  висели  занавески,  расшитые
вышивкой, на которую нельзя было долго смотреть, потому что рисунок  резал
глаза. В печке, сложенной из речных  камней,  пылал  огонь,  а  рядом,  на
дубовой полке, была расставлена серебряная посуда,  около  которой  висели
связки сушеных трав.
     Это был дом, в котором жила Драга.
     Мать Ивешки, которая не видела ее с самого рожденья, много сотен  лет
назад, была по-прежнему молода и красива, ее  длинные  светлые  косы  были
убраны лентами, а ночная рубашка расшита голубыми цветами, очень  похожими
на те, которыми, как подумала Ивешка, она и сама когда-то  украшала  подол
собственного платья.
     Перед Ивешкой был ее же  собственный  нос,  ее  рот,  ее  подбородок,
отличающийся чуть большей ямочкой, и это сходство одновременно и восхищало
и пугало ее.
     А мать говорила:
     - Да входи же, Ивешка.  Дорогая,  дай  я  помогу  тебе  раздеться,  и
садись... о, Господи, у тебя волосы сплошь в листьях...
     Ивешка бросила свои вещи на лавку рядом с  печкой,  куда  указала  ей
мать, но продолжала стоять не раздеваясь.
     Мать же тем временем накинула халат, перебросила косы через  плечо  и
сказала, обращаясь к ней:
     - Может быть, тебе лучше умыться? - намекая, как предположила Ивешка,
на ее  перепачканное  грязью  лицо.  Руки  ее  были  грязными  без  всяких
сомнений,  не  говоря  уже  о  сапожках.  Она  никогда  не  позволила   бы
кому-нибудь войти в дом в такой обуви, чтобы пачкать чисто вымытый пол:  и
Петра, и Сашу, и отца она всегда  заставляла  выносить  грязную  обувь  за
порог. Но сейчас, совершенно неожиданно для себя, она  почувствовала,  что
готова защищать эту  грязь  как  собственное  право  на  то,  чтобы  вновь
выскочить в темноту, за эту дверь при первой же возможности.
     - Нет, спасибо, - сказал она.
     - Хорошо, тогда присядь, - сказала мать и начала суетиться на  кухне.
- Садись, садись.
     - Тебе не нужны лишние неприятности, - продолжала Ивешка. - Зачем  же
ты позвала меня сюда?
     - Потому что я хотела увидеть свою дочь. Тем более, что тебе угрожает
опасность.
     - От кого? От тебя?
     Драга наливала  чай  из  самовара,  расставляя  серебряные  чашки  на
серебряном подносе, а на небольшую  тарелку  положила  медовые  лепешки  и
поставила ее рядом с чашками.
     Ивешка, так и не получив ответа, повторила свой вопрос:
     - Так от тебя, мама?
     Драга перенесла поднос к печке и уселась на край скамьи.
     - Я знаю, твой отец наговорил столько ужасного про меня.
     - Мой отец уже три года, как мертв, -  коротко  ответила  дочь.  -  И
почему только теперь, мама? Чего ты хочешь?
     - Я хочу защитить тебя и моих будущих внуков.
     Ивешка не хотела иметь определенного мнения по поводу ребенка до  тех
пор, пока не утвердилась в своих стремлениях, и, кроме того, она  была  со
всех  сторон  окружена  желаниями,  каждое   из   которых   вторгалось   в
происходящее внутри нее.
     - Неужели всякий в этом мире может знать об этом?  -  резко  спросила
она.
     - А ты не знала?
     Ей хотелось побольше узнать о происходящем, и поэтому она с отчаянием
пыталась разобраться в тех мыслях, которые то так, то этак устремлялись  к
ней от матери, настойчиво, как змеи, охотящиеся за яйцами.
     И она ответила вполне внятно, тщательно подбирая слова:
     - Нет, я не знала. Это, должно быть, случилось недавно.
     - Да, несколько дней назад. Петр - отец ребенка?
     - Что ты знаешь о нем?
     - Ну, то что он обычный человек, очень добр к тебе, достаточно умен и
вполне порядочен.
     Это был не тот ответ, которого  она  ожидала.  Ее  отец,  к  примеру,
никогда бы не сказал ничего подобного про Петра, и поэтому если один из ее
родителей был согласен с ее собственным  мнением,  то  это  обстоятельство
подталкивало ее задать вопрос обо всем том, что она слышала про Драгу,  но
она не должна была влезать во все это  с  такой  легкостью,  черт  побери,
конечно нет. Ее мать наверняка шпионила за ними и тайно  подслушивала  обо
всех их делах.
     -  Ты  напугана,  -  сказала  Драга.  -  Вот,  чай  остынет,  садись,
присаживайся. Господи, ты выросла такой красавицей.
     - Я была убита! Я много сотен лет пробыла призраком, мама, и  где  ты
была тогда, когда я нуждалась в помощи?
     - Но, радость моя, у меня тоже были свои беды.
     - Да, ты спала с Кави Черневогом. И ты послала его в наш  дом,  чтобы
ограбить отца и спать со мной, если бы у него это получилось...
     - Это придумал сам Кави.
     - Тогда он был еще мальчик, мама, а ты была во много-много раз старше
его!
     - Очаровательный и очень опасный  мальчик.  Я  хотела,  я  все  время
хотела, дорогая моя, чтобы ты пришла ко мне, и мы жили бы вместе...  Да  я
послала Кави: твой отец едва ли пустил бы меня на порог. Кави хотел, чтобы
я научила его разным  вещам,  и  я  согласилась,  если  бы  он  согласился
отправиться в  ваш  дом  и  увести  тебя  от  твоего  отца  ко  мне,  что,
разумеется, требовало согласия и с твоей стороны. Конечно, я думала о том,
что он попытается овладеть тобой. Но у Кави не  было  намерений  выполнить
свое обещание. Он остался учиться у твоего отца, он попался на  том,  чего
не должен был  делать,  и  у  него  все-таки  еще  оставалась  возможность
выполнить то, что он обещал мне. Но вместо этого он убил тебя.  Теперь  ты
понимаешь, что произошло? Он убил тебя, потому что нагородил и здесь и там
горы лжи, а кроме того, он понимал как сильна была ты и как много ты могла
рассказать мне. Он очень хорошо понимал, что если ты будешь жить рядом  со
мной, то мы будем все больше и больше сближаться и  в  какой-то  момент  у
него не будет возможностей противостоять нам. Итак, он  убил  тебя,  чтобы
удержать от меня. Он пытался убить и меня, если бы я заранее не догадалась
о его проделках.
     - Убить тебя?
     - Он  был  уже  близок  к  этому.  Я  была  уже  очень  слаба,  почти
беспомощна. Я знала, что он делал, я даже хотела предложить помощь  твоему
отцу, если бы была способна на это, но у меня не было сил. Затем, позже, я
узнала о падении Кави, все так неожиданно изменилось, и я  смогла  шаг  за
шагом вернуться к жизни.
     Это было  правдоподобно.  Это  было  абсолютно  правдоподобно.  Драга
настойчиво предлагала ей чай, терпеливо стоя с подносом в руках, и,  чтобы
сохранить приличия и чувствуя, что ее мать намерена так стоять до тех пор,
пока та не передумает, Ивешка взяла чашку с подноса, только для того чтобы
подержать ее в руках.
     - Без лепешек?
     - Я не хочу есть.
     - Ну, ну... - Мать взяла другую чашку, поставила поднос  на  полку  и
уселась, похлопывая по лавке. - Сядь сюда. Господи, после стольких лет  ты
стала такой привлекательной женщиной!
     Ивешка продолжала стоять.
     - Почему же ты просто не сказала мне, что хочешь меня увидеть?
     - Потому что не была уверена, придешь ли ты, не была уверена, что  ты
захочешь видеть меня, а еще потому, что произошло очень многое, о  чем  ты
не имеешь представления.
     - Очевидно, все что происходит, проходит мимо меня! У меня появляется
ребенок, а моя умершая мать прячется по лесам...
     - Дорогая, дорогая, присядь. И выпей чай. Он не отравлен.
     Наконец-то ее мать заговорила о происходящем так,  как  и  следовало.
Ивешка, не раздеваясь, села на лавку с чашкой в  руках  и  глядя  в  глаза
матери, спросила:
     - Итак, о чем еще я не знаю, а должна была бы, на твой взгляд?
     - О многом.
     - У меня есть час или около того.
     - Тебе не жарко во всем этом?
     - Давай переходить к делу, мама.
     Драга отпила из чашки.
     - Кави Черневог.
     - И что с ним?
     - Он проснулся, он ищет тебя, и он захватил твоего мужа вместе с  его
приятелем.
     - Это ложь!
     - Я была очень осторожна, пытаясь  обнаружить  молодого  Сашу  в  тот
самый момент. Но ты  должна  была  получить  этот  неприятный  ответ...  И
позволь сказать тебе, дочка: ты красивая умная молодая женщина с  манерами
своего отца и с  моим  умом,  и  оба  этих  дара  в  определенной  степени
достаточны, чтобы Кави считал тебя очень опасной. Я хочу,  чтобы  ты  была
здесь. Я бы хотела, чтобы и твой муж и молодой Саша были вместе  с  тобой,
но с этим ничего не выйдет. По крайней мере Кави пока ничего не знает  обо
мне, и он не рассчитывает на то, что ты можешь  получить  какую-то  помощь
теперь, когда лешие уснули.
     Вот, чего не знала она. Остальное же...
     Она решила  вставить  в  общий  разговор  один  маленький  вопрос,  в
расчете, что он не принесет вреда, и сказала:
     - Гвиур ползает на свободе. Водяной.
     - Я его знаю. Где он?
     - В твоих лесах, мама. Он служит тебе?
     - Нет, он не мой. Гвиур служит тем, кого побаивается. И  с  тех  пор,
как Кави проснулся... я уже не сомневаюсь, чей он. Ты сказала, что он  был
в моих лесах. Где?
     - Ты должна бы знать это, мама. Ты должна бы  знать,  потому  что  он
достаточно близко. Ведь знала же ты, что я была там.
     - Я видела тебя, но не видела его. Мне очень не нравится все  это.  -
Драга на мгновенье закрыла глаза  и  что-то  пожелала.  Неожиданно  что-то
большое и тяжелое зашевелилось за занавеской, послышался скрежет когтей по
доскам, и огромный медведь просунул в комнату  свой  нос,  а  затем  вошел
косолапой походкой, будто был здесь единственным хозяином.
     - Его зовут Бродячий, - сказала Драга. - И он - медведь.
     Бродячий покачивался из стороны в  сторону,  вертел  головой,  угрюмо
глядя в глаза Ивешке.  На  голове  у  него  был  огромный  шрам,  и  шрамы
поменьше, похожие на подпалины, на обеих плечах.
     - У нас правонарушитель, Бродячий! - сказала Драга,  затем  встала  и
открыла дверь.
     Бродячий поднялся и неуклюже выбрался из дома в ночную темень.
     - Этой ночью я забрала его в дом, - сказала Драга,  -  зная,  что  ты
где-то поблизости. Я просто боялась, что он слишком мрачный  малый,  чтобы
быть твоим сторожем... Может быть, наконец ты  все-таки  выпьешь  чаю?  За
разговором чашка должно быть совсем остыла.
     - Нет, все прекрасно. - Она поняла что являл собой Бродячий на  самом
деле, а заодно подумала и о том, что будет нелегко преодолеть те чары, что
защищали его.
     Итак, сердце ее матери было надежно  защищено,  в  то  время  как  ее
собственное оставалось все время с ней, и не было ничего, кроме одних лишь
желаний, чтобы защитить его.
     Мать в очередной раз сказала:
     - Почему бы тебе не раздеться?


     Они улеглись спать, не загасив огня и натянув  парусину  между  двумя
выступами скалы и остатками стен. В их укрытии было тепло и  сухо,  что  в
какой-то мере обеспечивало им спокойный отдых. Но один лишь вид Черневога,
читающего в отблесках огня, сводил  все  на  нет,  а  что  касается  всего
случившегося, то Петр до сих пор ощущал явную тошноту в  желудке,  которая
была не от боли, и не от страха. Он постоянно уговаривал себя, что  ничего
страшного еще не случилось, что его собственное сердце, каким  бы  оно  ни
было, по-прежнему находилось на  месте,  и  никакое  сердце  Черневога  не
смогло бы его заменить.
     Саша тронул его за плечо. Он повернулся и заметил беспокойство на его
лице.
     - На этот раз это моя ошибка, - прошептал Саша, и явно хотел  сделать
что-то еще, о чем Петр не имел никакого  понятия,  кроме  как  по-прежнему
продолжал ощущать тошноту в желудке.
     Саша видимо отказался от мысли  что-либо  сделать  и  выглядел  очень
расстроенным.
     - Не верь ему, - сказал он.  -  Делай  все,  что  хочешь,  только  не
вздумай начать верить ему.
     - Вот черт, - прошептал Петр. - Что касается этого, то с меня  хватит
и одного Малыша: вполне достаточно приключений, только начни ему верить. -
Он толкнул Сашу под ребра. - Давай спать. По крайней  мере  сегодня  ночью
нам не придется спать в пол-уха, чтобы  следить  за  змеей.  Мы  чертовски
хорошо знаем, где он есть.
     Это была плохая шутка, но это же была и лучшая из всего,  на  что  он
был сейчас способен. А Саша сказал, прикоснувшись к его лицу:
     - Давай спать, Петр.
     Чертовски хитрый трюк выкинул  малый,  подумал  Петр,  просыпаясь  на
следующее утро от солнечных лучей.
     Но, тем не менее, он был благодарен ему.



                                    21

     Ивешка проснулась, внутренне сжавшись от испуга,  и  увидела  себя  в
уютном окружении подушек и одеял, чем-то напоминавших милое гнездышко,  но
охватившее ее ощущение холодного страха так и не проходило: она не помнила
ни того, как уснула, ни того, как оказалась в этой кровати,  которая,  это
было ясно, находилась в доме ее матери. Каким-то образом на ней  оказалась
белая ночная рубашка, непонятно как она была вымыта и разута, а в ее  косы
были вплетены голубые ленты. За занавеской раздавалось какое-то движенье и
звон посуды. В доме пахло приготовлениями к завтраку.
     - Мама? - с нескрываемым раздражением воскликнула она, спустила  ноги
с кровати и тщетно пыталась отыскать свои вещи, сапожки и одежду,  все,  в
чем она явилась в этот дом. Но на деревянном  колышке  висел  лишь  легкий
халат. Она накинула его и ринулась на кухню.
     Мать взглянула на нее, размешивая что-то ложкой в котле, и сказала:
     - Садись за стол, радость моя.
     - Мама, а где же мои вещи?
     - Сначала мы позавтракаем.
     Тем не менее, Ивешка  обошла  комнату,  заглядывая  под  лавки  и  за
занавески.
     - Тарелки находятся в буфете, - сказала Драга.
     - Где моя одежда, черт побери? Где все мои вещи?
     - Ты разговариваешь,  как  твой  отец.  -  Драга  кивнула  в  сторону
соседней занавески. - Все твои вещи там, твои сапожки уже вычищены и стоят
за дверью, а одежда сохнет. Ты большая лежебока, дорогая моя.
     Ивешка подошла к занавешенному шкафу, вытащила оттуда свою поклажу  и
разложила все это на лавке против огня, а мать здесь же,  рядом,  возилась
со сковородой, укладывала на нее лепешки. Затем Ивешка  подошла  к  двери,
открыла ее, взяла свои сапожки и стоя около открытой двери начала  одевать
их