рых  листьев,
но даже лишайников на деревьях. Мертвая земля, безжизненная пыль,  которую
дождь превращал в обычную грязь...
     Старик Ууламетс надеялся, что дорога известна ему, и поэтому Саша  не
задавал ему вопросов, только  ему  хотелось  знать,  как  это  старик  мог
запомнить ее... И  он  припомнил,  что  много  лет  назад  еще  действовал
перевоз, а где-то здесь в лесу был дом Маленки, которая  и  была  учителем
Ууламетса...
     Ее дом стоял здесь, около старой дороги, подумал он, вспоминая  каким
могло быть то время, когда  здесь  шла  торговля  и  было  много  пришлого
люда...
     Но тут же  отбросил  эти  мысли,  почувствовав  предупреждающий  гнев
Ууламетса, потому что даже подобные мысли были опасны.
     Допустимо было думать только о деревьях.
     И они шли все дальше и дальше по мертвой земле, пока не выбрались  на
открытое пространство, которое, видимо, было таким же  открытым  и  тогда,
когда листья еще зеленели на деревьях:  это  была  исчезнувшая  дорога  на
восток, главный путь для купцов  в  те  незапамятные  времена,  о  которых
мальчик и не мог помнить. И где-то здесь была старая изба Маленки.
     Возможно, что она была кем-то занята.
     Было бы интересно узнать...
     - Нет, - сказал Ууламетс. - Думай лучше про дождь, думай про небо.
     - Я... - начал  было  Саша  и  вдруг,  через  серый  занавес  мертвых
деревьев, увидел что-то движущееся к ним издалека, белое, словно  призрак.
Ему захотелось узнать, что это было.
     Ууламетс тут же схватил его за руку, чтобы  удержать  на  месте.  Все
увиденное Саша воспринял как переплетение конфликтующих меж собой желаний:
его, Ууламетса и еще Бог знает кого.  При  этом  его  мысли  были  слишком
спутаны, чтобы должным образом воспринять происходящее,  в  то  время  как
глаза уже видели, как к ним приближался человек, одетый в белое.
     Видение напоминало ему, о Небесный отец, оно напоминало ему  Петра...
оно и было Петром...
     - Подожди, - сказал Ууламетс и до боли вывернул ему руку в тот  самый
момент, когда он разглядел кровь  на  белой  рубашке  и  рванулся  вперед,
ничего не желая слушать. - Остановись, ветреник! Не делай  этого.  Взгляни
лучше на это!
     Ууламетс напрягал волю, стараясь заставить свои желанья  работать  за
двоих, а Петр...
     Тем временем, Петр растворяясь в воздухе, еле волоча ноги по-прежнему
направлялся к ним.
     - Нет! - закричал Саша, а  Ууламетс  не  останавливался,  пока  белое
виденье не превратилось в  темную  лужу,  которая  растеклась,  исчезая  в
земле.
     - Вот наш поставщик образов и показал себя, -  сказал  Ууламетс,  все
еще удерживая Сашу за руку и  по-прежнему  напрягая  волю,  чтобы  видение
вернулось туда, откуда бы оно ни вышло. - Теперь ты знаешь, что это такое,
и видишь, что обман на этот  раз  не  сработал.  Вот  это  и  есть  способ
конкретного приложения силы, малый, когда удар имеет определенное имя,  то
он бьет в определенное, всегда самое слабое, место.
     Если этот призрак имел образ  Петра,  подумал  Саша,  стараясь  унять
дрожь, которая охватила его когда все прошло, и  если  это  было  одно  из
созданий, которых выпускает против них их враг, а отнюдь  не  водяной,  то
значит он прекрасно знает, кто такой  Петр.  Более  того,  их  враг  может
устремить на него свою волю...
     Ууламетс до боли сжал его руку.
     - Ты абсолютно прав,  он  знает  больше,  чем  нам  хотелось  бы.  Но
старайся не думать об этом. Больше всего не верь  в  то,  что  притягивает
тебя, не верь в эту игру, теперь ты  понимаешь  меня,  малый?  С  подобным
обманом меня можно провести раз, но уж никак не два.
     Я же, подумал  Саша,  никак  не  могу  помочь  этому.  Ведь  если  он
нацелился на Петра, то вполне может быть, что Петр уже находится у него...
     Вместе с Ивешкой...
     Ууламетс по-прежнему  держал  сашину  руку,  когда  тот  вновь  пошел
вперед. Старик был зол и раздражен на себя самого: он был готов  задушить,
был готов убить это созданье с давным-давно приобретенным безразличием.
     - Он хочет ослабить нас, - пробормотал  Ууламетс,  и  пошел  рядом  с
мальчиком. - Но он не собирается продолжать это.  Умерь  свою  горячность,
малый, умерь свое возмущение, это  кажется  сейчас  неуместным.  Ты  понял
меня?  Верь  тому,  что  ничего  плохого  не  случится,  и  успокой   свои
собственные, будь они прокляты, сомненья, малый. Ты можешь делать все, что
ты хочешь, только будь настойчив в своих стремлениях и  не  останавливайся
на полпути.
     Петр, вновь подумал Саша, и тут же попытался  загасить  это  движение
воли, как увидел тень от низко  пролетевшего  мимо  них  ворона,  который,
взмахнув крыльями, вновь поднялся вверх, по направлению к дороге. А  Саша,
тем временем, боролся сам с собой, безнадежно пытаясь унять  свое  желание
думать о Петре, обращаясь то к Богу, то к учителю Ууламетсу...
     - Добрая помощь, - сказал старик, поднимая вверх руку  и  не  сбавляя
шага... - Отыщи мою дочь, тогда я оценю тебя по  заслугам,  крылатый  вор!
Пошел!
     - Я не это имел в виду, - сказал Саша.
     - Лучше пожелай, чтобы наши враги оказались в замешательстве, -  едва
слышно сказал Ууламетс. - И поверь этой птице. Очень редко удается колдуну
за всю свою жизнь создать подобный экземпляр. Ты лучше не спрашивай  меня,
почему я выбрал именно этого проклятого  ворона,  а  спроси  почему  я  не
выбрал по крайней мере медведя или волка.
     Ворон был любимцем Ууламетса еще с детских лет. В памяти старика  тут
же возник тот самый дом, куда они направлялись,  ветхий,  с  развалившейся
крышей, и ужасная старуха, намеревающаяся этого ворона убить...
     И испуганный молодой колдун, отчаянно защищавший единственное  живое,
что он любил...
     Ууламетс  отбросил  воспоминания,  словно  резко   захлопнул   дверь,
задержавшись на мысли, что их противник нанес  удар  достаточно  уверенно:
ведь Петр был их камнем преткновения на пути к согласию  в  их  лагере,  и
поэтому Петр был их самым уязвимым местом...
     Саша подумал... Все меняется так, как оно может меняться...



                                    32

     Петр не помнил, как они оказались в доме  Черневога.  Ему  запомнился
лишь плотный запах серых неживых деревьев, составлявших  плетень,  который
скрывал от глаз высокое  беспорядочно  выстроенное  сооружение,  такое  же
дряхлое, как дом Ууламетса. Он припомнил, что шел в него не по собственной
воле, и шел до тех пор, пока у него не подогнулись колени и он  беспомощно
упал лицом в пыль. Это была единственная  реальность,  в  которой  он  был
уверен.
     Он вспоминал это, в то время как находился в комнате из полированного
дерева, где Черневог продолжил свой разговор с ним.
     - Ты все еще можешь искупить свои грехи передо мной... - произнес он,
не скрывая убежденности колдуна. Петр подумал, что он  должен  отказаться,
хотя с каждым разом все больше и больше терял уверенность в себе.  Он  уже
сомневался в том, был ли он прав, был ли в своем уме и, особенно,  в  том,
насколько был правильным  его  выбор,  когда  он  оставил  Сашу  одного  с
Ууламетсом.
     - Послушай, - продолжил Черневог через некоторое время.  -  Разве  не
глупо бороться со мной, в то время, когда все, что я хочу, это  дать  тебе
все, что хочешь ты? Только слушай меня, и это все, что от тебя требуется.
     - Действительно, - ответил Петр, - почему бы нет?
     - Но ты должен  поверить  в  меня,  -  продолжал  Черневог,  -  а  ты
продолжаешь врать, разве не так? Тебе не следует избегать меня. Да  хочешь
ли ты жить, дурак?
     - Да, - в конце концов выкрикнул Петр, у него путались  мысли  и  его
терпенью приходил конец, пока Черневог продолжал настаивать на  своем.  Он
весь сжался, лежа на полу, на том самом месте где упал, и ухватился руками
за живот...
     А может быть, ему просто казалось, и все это было с  ним  в  Воджводе
много лет назад, когда однажды он встретился на  узкой  темной  дорожке  с
двумя проигравшимися в дым игроками, которые к  тому  же  еще  и  ограбили
его...
     Один вымогатель стоит  другого,  с  горечью  подумал  теперь  Петр...
Никогда не будет удовлетворен, сколько ему не дай.
     - Да, - говорил он, когда Черневог просил его, или: -  Нет,  -  когда
тот продолжал настаивать. - Я клянусь! - когда Черневог  едва  не  задушил
его. Он согласился со всем, чего бы только ни хотел Черневог, потому что у
него не было выбора, если бы Черневог обломал ему руки и ноги, да  задушил
его, швырнув потом на землю. У него не было ни выбора, ни результатов  его
желаний, добрых или плохих.


     Наконец он почувствовал как в лицо пахнуло  холодом,  и  услышал  как
Ивешка звала его:
     - Петр, Петр, вставай и поторапливайся.
     Он попытался встать. Каждое прикосновение вызывало у него боль.
     - Ну, пожалуйста, - шептала она, -  пожалуйста  побыстрей,  побыстрей
делай то, что я скажу. Сейчас  он  спит,  а  ты  должен  успеть  выбраться
отсюда.
     Он подтянулся, ухватившись за край шатающейся  лавки,  скрип  которой
напоминал грозовые раскаты, с трудом разогнул колени и, покачиваясь, встал
на ноги. Ивешка пыталась  своими  слабыми  усилиями  помочь  ему  удержать
равновесие, проводя его через арку, украшенную резными рыбами,  и  помогая
преодолеть  несколько  ступеней,  но  он  едва  ли  мог  почувствовать  ее
прикосновения.
     - А где мой меч? - спросил он, ухватившись рукой за дверной проем,  а
затем еще и за полку, чтобы удержать равновесие.  Его  сердце  подскочило,
когда на качнувшейся полке загремела посуда. - Где мой меч? И где он сам?
     - Это очень опасно, не делай этого! Я не могу пройти за эту дверь. Он
хорошо защищен! Тебе следует просто уйти отсюда...
     - Так где же этот проклятый меч? - продолжал настаивать Петр, но  она
хотела, чтобы он поскорее отошел от этой двери и отправился к  Саше  и  ее
отцу, она хотела, просто-напросто, чтобы он не мешал ей.
     - Помоги отцу! - сказала она. - Помоги ему там, где у тебя есть такая
возможность: ты не сможешь противостоять Черневогу, ты ничего не сможешь с
ним сделать здесь, ты не сможешь даже  войти  туда.  Уходи  отсюда,  прошу
тебя! Это все, что ты можешь сделать, Петр!
     Он увидел свой меч, стоявший в углу  около  двери,  и  сделал  в  его
направлении  несколько  неуверенных  спотыкающихся  шагов,  поднял  меч  и
прислонился к стене, ощущая, как подгибаются и дрожат его колени.
     - Пожалуйста, - продолжала упрашивать Ивешка, гладя его  лицо.  В  ее
глазах дрожали слезы. - Пожалуйста! Ведь  ты  ничем  не  поможешь  мне,  а
только причинишь боль...
     - Но ведь все это обман,  -  сказал  он.  -  Черт  побери,  ведь  это
сплошной обман! - Он замахнулся на нее рукой и почувствовал, как его  рука
прошла через невесомый холод, который очень напоминал ему Ивешку,  которая
отпрянула от него, прижимая руки к губам.
     - Уходи отсюда! Пожалуйста, прошу тебя.
     Неожиданно сзади него от сильного порыва ветра распахнулась  дверь  и
снаружи  пахнуло  сыростью.  Он  взглянул  на  макушки  мертвых  деревьев,
видневшиеся в сумрачном свете дня  за  перилами  крыльца.  Волны  мелкого,
похожего на облака тумана дождя  ворвались  в  комнату.  Ветер  завывал  и
раскачивал что-то с такой силой, что звуки его могли разбудить мертвеца.
     Петр с тревогой повернул голову, когда увидел  искаженное  страхом  и
ужасом лицо Ивешки: ее глаза округлились, а рот был непроизвольно  открыт.
В этот момент он  почувствовал,  что  ветер  за  его  спиной  стих,  будто
встретил на своем пути какую-то преграду.
     Он быстро повернулся, чтобы  оказаться  лицом  к  лицу  с  чудовищной
мордой водяного, голова которого раскачивалась над перилами крыльца словно
голова змеи, скользкая и блестящая, отсвечивающая чернотой на дожде.
     - Так-так, - сказал Гвиур, - идешь туда,  идешь  сюда.  Хозяину  явно
наплевать на тебя. Да, видно, так оно и есть, на самом деле.  Он  говорил,
что ты должен появиться здесь.
     Петр попытался было захлопнуть дверь, но порывами ветра ее  отбросило
назад, а водяной тут же ринулся к нему как змея, блокируя дверь  и  хватая
своими небольшими, но цепкими лапами его ногу.
     - Остановись! - закричала Ивешка. - Кави!  Кави,  не  надо,  прекрати
это! Останови его, он хочет его убить...
     Петр выхватил меч и нанес несколько ударов по голове водяного,  в  то
время как змея тянула его за порог. Он ощутил боль в руке, и  она  тут  же
онемела.  Все  завертелось  перед  его  глазами,  смешавшись  в   сплошном
водовороте: и небо, и земля, когда упругие черные  кольца  обхватили  его.
Меч выпал из его руки, а все тело, от руки  к  ребрам,  пронзила  страшная
боль, особенно в тех местах, где Гвиур сжимал его своими кольцами.
     - Наконец-то, ты достался мне, - сказал водяной, продолжая обвиваться
вокруг Петра.
     Затем он неожиданно отскочил от своей жертвы и зашипел:
     - Соль! Соль! Какое вероломство!


     Сквозь серую стену леса они уже различали  высокую  ограду  огромного
дома, который мог быть украшением любого большого города, а  вместо  этого
стоял здесь в запустении, выветрившийся от непогоды и такой же серый,  как
и окружавшие его деревья.
     - Здесь, - сказал Ууламетс, едва переводя дыханье.
     И Саша, ощущая волнение в сердце, с чувствами, навеянными непрошеными
мыслями об этом месте и детстве мальчика-Ууламетса, сказал:
     - Мы что же, вот так просто и подойдем к нему?
     - Пока кто-нибудь не остановит  нас,  -  ответил  Ууламетс,  и  начал
преодолевать подъем, склон которого был размыт дождем и покрыт грязью.  Он
поскользнулся,  и  Саша  не  раздумывая  поддержал  его,   совершенно   не
удивившись, когда старик оттолкнул его, когда они поднялись на самый верх,
не впадая от этого в раздражение и  не  сосредоточивая  свое  внимание  на
таком отказе от посторонней помощи. Тишина - вот что сейчас требовалось им
обоим: скрытность и внезапность появления.
     Это должно было подбодрить Черневога, уверить его в собственной  силе
и собственной ловкости, убедить в том, что старый Илья Ууламетс уже ни  на
что не способен,  кроме  ошибок,  и  нет  никаких  причин  беспокоиться  о
столкновении  с  ним,  к  которому  Черневог  так  долго  готовился.  Все,
находящееся поблизости, что имело хоть какую-то силу,  боялось  Черневога,
даже лешие.
     В это было легко поверить, особенно  легко  потому,  что  именно  эту
мысль Черневог  послал  им,  и  она,  посланная  ими  назад,  словно  эхо,
вернулась к нему, имея лишь еле заметные искажения, вполне подходящие  для
его подозрительного бессердечного нрава:
     "Остерегайся Ивешки.
     Она не любит тебя. Разве ты мог рассчитывать на это? Она и никогда не
любила тебя: она лишь хотела обрести побольше силы для себя самой".
     Тем временем, Саша вновь ощутил, как его охватывает слабое  сомненье,
проникающее  откуда-то  совсем  с  другой  стороны,  похожее   скорее   на
уверенность, что Петр был жив и находился рядом с Черневогом.
     Саша даже качнулся, почувствовав жестокий холодный толчок недоверия к
Ууламетсу, вспоминая, как тот не пожалел бы никого, даже Ивешку, не говоря
уже о Петре или о нем самом, для своих целей, и, следовательно, сейчас  не
могло быть и речи о спасении Петра.
     Тогда Ууламетс вновь схватил его за руку и сказал:
     - Следи за собой, следи за  собой,  малый.  Все,  что  ты  чувствуешь
сейчас, это все тоже исходит от него. Ты не можешь позволить себе верить в
это.
     Но несмотря на это у него росла уверенность, что он  знает,  где  был
Петр: за ближайшим деревом, в том самом  дворе,  которого  он  никогда  не
видел, а знал лишь только по воспоминаниям Ууламетса. И еще он был уверен,
что Ивешка указала путь к Черневогу и приняла  в  дар  его  силу,  которую
Петру было не жаль...
     Что  же  касается  Саши  Мисарова,  то  ему  предназначалась   весьма
соблазнительная  мысль,  шептавшая  о  том,  что  если  он   всего-навсего
останется в стороне, если он согласится на это, то тогда Черневог  сделает
его всесильным и могучим над людьми во всем мире, что  всегда  презиралось
им, не потому что Черневог не принимает его в расчет, он вполне  оценил  и
почувствовал  его  пребывание  рядом  с  Ууламетсом,  но  в   отличие   от
последнего, он более расположен к молодым...
     Мальчик, который связал себя обещанием  с  Черневогом,  должен  стать
частью его окружения, его дома, его  жизни  вместе  с  Ивешкой,  вместе  с
Петром, вечной жизни, чтобы управлять городами и княжествами,  если  этого
захочется ему...
     Или он может умереть, но прежде увидит, как умрет Петр...
     - Если Петр там,  -  тяжело  дыша  сказал  Ууламетс,  -  то  Черневог
наверняка не убил его, по крайней мере он не сделает  этого  до  тех  пор,
пока он не выведет из равновесия тебя. Деревья! Помни о деревьях, малый!


     Он не стоил ровным счетом ничего и на самый худой конец мог послужить
лишь заложником, а точнее оружием в руках Черневога, точкой раскола  между
Ууламетсом и Сашей, которые собирались прийти сюда...
     Возможно, что Черневог хотел, чтобы он знал об этом, или этого  хотел
Гвиур. Или, наконец, он оказался столь проницательным,  что  и  сам  узнал
кое-что, без объяснений всяких колдунов: он теперь был не вполне уверен  в
том, откуда приходили к нему посещавшие его мысли. Так он размышлял,  сидя
на том самом месте, куда Гвиур затащил его: в самом грязном  месте  двора,
почти рядом с  засохшим  деревом...  Тут  он  вспомнил,  как  прямо  здесь
Черневог немедленно отобрал у него тот мешочек с солью, который  еще  Саша
дал ему в самом начале их путешествия.
     Боже мой, и он не разу не вспомнил об этом. Может быть, в этом и была
своего рода удача, которой обрадовался бы любой колдун, но  Петр  позволил
Черневогу забрать ее и выбросить в грязь...
     Со смехом. О Боже!
     - Покарауль его, - сказал Черневог водяному, и добавил,  обращаясь  к
Петру: - Они все еще идут. Старик обманывает твоего молодого друга,  точно
так же, он обманывал меня  или  свою  дочь,  в  конечном  счете  продолжая
удерживать его около себя, пока тот не потеряет рассудок, уверяю тебя.  Но
ты должен вернуть его.
     К тебе, подумал Петр, и отвернулся к мягкому холодному стволу дерева,
ожидая почувствовать боль, которая должна была последовать за его отказом.
     - Разве ты  не  обязан  ему  ничем,  чтобы  сделать  это?  -  спросил
Черневог.
     Только не сопротивляйся, продолжал убеждать его  Черневог  в  который
уже раз, заверяя его в том, что даст ему все, что только пожелает Петр...
     И только Ивешка продолжала держаться. Боже мой, подумать только,  она
пыталась делать это там, где кровь и плоть готовы были вот-вот  отступить,
а Черневог, который убил бы его без  всякой  жалости,  все  еще  продолжал
держать его живым...
     - Ивешка одумается, - сказал Черневог. -  Я  полагаю,  что  тебе  это
понятно. А разве ты не должен сделать то же самое? Ведь ты  должен  спасти
своего молодого друга, у которого есть такие задатки. Ты можешь достаточно
получить в этой жизни, и ты можешь сделать так много добра. От тебя же  не
требуется ничего.
     Петр не удержался  и  в  конце  концов  заплакал.  Черневог  же,  тем
временем, вернулся в дом, оставив Петра  изможденного  переполнявшими  его
сомнениями об Ууламетсе и о самом Черневоге. Он свесил голову и  попытался
собраться с мыслями, не обращая внимания на легкий шорох змеиных колец, то
и дело  скользящих  по  дереву  и  случайно  задевавших  его  ноги.  Гвиур
прошептал ему с леденящим свистом и шипеньем:
     - Теперь, я вижу, ты уже не  такой  бойкий?  И  не  такой  ловкий,  в
конце-то концов. Как ты разочаровал ты своих друзей, да еще и женщину...
     Никого  он  не  разочаровывал,  подумал  Петр,  припоминая   Дмитрия,
припоминая заявление чуть ли каждого родителя в Воджводе... Каждый из  них
ожидал, что он окажется неудачником.
     - Они приближаются, - продолжал Гвиур, и слегка подтолкнул его  своей
головой, пристраивая челюсть