и как,  в  этом  не  было
никакого сомнения, доберутся до дома еще засветло, или же  заблудятся,  об
этом они тоже не забывали, и о том, как они могут зазимовать здесь, и  как
можно было бы улучшить сад и огород, и что они могли бы сделать с банькой,
как, например, починить на ней крышу.
     Он не имел никакого представления ни о садовничестве, ни о плотницких
работах. Это все знал только Саша. Саша был  очень  счастлив,  без  умолку
рассказывая ему о репе, горохе и о починке крыши, и если это отвлекало его
от тяжелых мыслей, то Петр был готов сколько угодно слушать его.
     Только где-то в самой середине сашиных планов  относительно  весенней
посадки  у  Петра  стали  закрываться  глаза,  и   он   начал   постепенно
проваливаться в сон, что, вообще говоря, не входило в  его  намерения.  Он
сказал:
     - Кажется, я готов. Давай, немного поспи, иначе не обещаю, что  смогу
долго бодрствовать под твои рассказы.
     - Зато я могу не уснуть, - сказал Саша.
     - Я уверен в этом, но про себя этого сказать не могу. - Он  не  хотел
говорить ему, что у него была  практика  долгого  бодрствования.  Он  лишь
поднялся,  положил  меч  поближе  к  себе  и  уперся  локтем   в   колени,
приготовившись к долгой ночи.
     Саша продолжал что-то говорить еще и о баньке.
     - Тише, - сказал ему Петр, - иначе я усну,  если  ты  не  перестанешь
болтать.
     Саша затих. Тишина окружала их, только плескалась вода,  поскрипывали
ветки да какое-то одинокое хриплое щебетанье раздавалось в кустах.  Вот  и
все, что нарушало покой этой теплой ночи.  В  конце  концов  и  этот  звук
исчез. Теперь он прислушивался только к реке, наслаждаясь отдыхом, и после
нескольких часов, когда холодный утренний ветерок начал поднимать зыбь  на
поверхности реки, он раздумывал о нем  некоторое  время,  затем  откупорил
кувшин и налил из  него  четверть  чашки,  только  лишь  для  того,  чтобы
разогреть кровь.
     Исключительно только для этого.
     Но он заметил, что начинает клевать носом, когда разделался с чашкой.
Он слегка выпрямился, разогнул руки и спину, чтобы изменил  положение.  Он
подумал о том, что должен пройтись по палубе  и,  возможно,  за  пределами
обозначенного  колдовского  круга,  потому  что  кругом  стояла  тишина  и
центральная часть палубы не вызывала никакого беспокойства.
     Он поднялся как можно осторожней,  потому  что  чувствовал,  как  сон
неотвратимо надвигается на него, и тут же пришел к заключению,  что  водка
была не самым лучшим решением.  Он  повернулся  к  ветру,  чтобы  освежить
голову и взбодриться, сделал несколько шагов по центральной части палубы и
повернулся, неожиданно заметив краем глаза какое-то движение.
     Он увидел Ивешку, приблизившуюся к поручням. Она была мокрая с ног до
головы, вода стекала с ее рукавов, когда она обернулась и протянула к нему
свои руки.
     - Саша! - пронзительно закричал Петр, словно его охватила неожиданная
летаргия, и будто надеясь, что  Саша,  в  отличие  от  него,  находится  в
здравом уме и рассудке, хотя и спящий...
     Оказалось, что вся соль, которую еще не снесло ветром  с  палубы,  не
создавала сколь-нибудь заметного  препятствия  для  нее.  Ивешка  медленно
приблизилась к нему, опустила руки на его плечи и заглянула в  его  глаза,
как бы продолжая вести с ним молчаливый разговор, в то время  как  он  был
поражен происходящим настолько, что не мог пошевелиться. Весь ее облик был
столь мягким и столь  задумчивым,  что  в  нем  не  оставалось  места  для
какой-либо угрозы. Ее темные глаза резко  выделялись  на  абсолютно  белом
лице, и при этом казалось что в самой глубине глаз движутся какие-то тени,
хотя это могло быть отражение течения  воды  или  всего-навсего  отражение
канатов или поручней,  промелькнувшие  в  тот  самый  момент,  когда  она,
продолжая удерживать его руками за  плечи,  со  страстью  поцеловала  его,
прикоснувшись к нему губами, несущими холодок речной воды.
     Казалось, что это длилось целую вечность. Он чувствовал, как  у  него
кружится голова, и не проходило охватившее его изумление. Он  пытался  еще
раз вспомнить ее, но все, что он чувствовал, было лишь  глубокое  ощущение
опасности, смешанное с такой нежностью, от  которой  нельзя  было  ожидать
какого-либо вреда. Это ощущение не покидало его все время, пока он был без
движений...
     Затем он начал медленно погружаться в сон, где что-то опасное и  злое
двигалось теперь уже вокруг них двоих, но реальной опасности не возникало,
во всяком случае все то время, пока она присутствовала в этом сне, пока он
смотрел в ее глаза...
     Но вскоре она исчезла. И тогда он неожиданно провалился в один из тех
обдающих потом и давящих  на  сердце  снов,  в  которых,  как  обычно,  он
разыскивал собственного отца. Он знал,  что  кто-то  собирался  рассказать
ему, что его отец был убит, но это произошло так давно, что он за давность
лет  смирился  с  этим.  Но  теперь  он  отыскивал,  на  самом  деле,   не
собственного отца, хотя никогда точно не знал, кого или что именно  искал.
Скорее всего, это были поиски самого себя, которые превращались  в  ночной
кошмар, в собственное осуждение за то, что он не может найти то, что ищет,
и не было конца проклятьям в собственный адрес...



                                    18

     Саша открыл  глаза,  почувствовав  неожиданную  тревогу.  Палуба  уже
купалась в лучах утренней зари,  прямо  рядом  с  ним  лежало  одеяло  под
которым спал Петр, но...
     - Петр! - Он вскочил с предчувствием того, что  уже  случилось  здесь
днем раньше, испугавшись, что Петр, как и остальные,  исчез  с  лодки,  и,
возможно, его уже и не было в живых...
     Но оказалось, Петр лежал почти у внешней стороны соляного круга, одна
нога его была подвернута, а  руки  находились  в  неестественных  для  сна
положениях.
     Саша в два прыжка очутился рядом с ним. Он подложил  ему  под  голову
руку, испугавшись его смертельной  бледности  и  полной  бесчувственности.
Петр дышал, но был холоден  как  лед  и  мокрый  с  ног  до  головы.  Саша
осторожно опустил его и побежал назад, за одеялами и  кувшином  с  водкой,
затем завернул его в одеяла и начал трясти изо всех сил.
     Наконец Петр чуть  приоткрыл  глаза,  которые  все  еще  бессмысленно
блуждали, но уже начинали чуть вздрагивать от пробуждающегося сознания.
     - С тобой все хорошо? - спросил Саша. Петр пробормотал  что-то,  явно
смущенный своим состоянием, стараясь изменить свое неудобное  положение  и
встать. В итоге ему удалось лишь сесть,  но  его  взгляд  был  по-прежнему
бессмысленным, и в нем чувствовался испуг.
     - Что случилось? - спросил Саша, придерживая его за плечо. - Петр?
     Петр провел растопыренными пальцами  по  волосам  и  уперся  рукой  в
колени.
     - Боже мой, - пробормотал он. - Она...
     - Кто "она"? - У Саши было смертельное предчувствие, что имел в  виду
Петр под этим самым "она". Он еще сильнее  начал  трясти  его,  чтобы  тот
освободился от сна. - Ивешка? Петр, это была Ивешка?
     Петр кивнул, стараясь положить голову на руку, и остался в этой позе,
как если бы сидеть и дышать было все, на что  он  был  способен  в  данный
момент.
     Саша подобрал одеяла и набросил  их  ему  на  плечи.  Он  не  решался
оставить Петра ни на минуту, учитывая, что по одну сторону от них был лес,
а по другую вода, которые являлись источниками самой настоящей  опасности,
но он тем не менее быстро сбегал в кладовку и вернулся назад  с  печкой  в
руках. Затем появились дрова, таган, а  вскоре  и  занялся  огонь,  вполне
достаточный, чтобы хоть  как-то  обогреть  Петра  и  получить  хоть  чашку
горячего чая. Тем временем, он дал Петру глоток водки, но руки, до которых
он дотронулся при этом, оставались по-прежнему ледяными.
     - И что же она сделала? - спросил Саша, стараясь  не  пролить  чашку,
которую он едва ли не вливал Петру в рот.
     Петр сделал глоток, покачал головой и протянул чашку назад,  стараясь
удерживать сползающие одеяла. Неожиданно его бросило в дрожь, он  согнулся
чуть ли не вдвое, и было ясно, что сейчас он  не  имеет  никакого  желания
говорить о произошедшем.
     - А где же учитель Ууламетс? - продолжал  настаивать  Саша.  -  Петр,
упаси Господь, если с ним случилась беда! Скажи мне! Скажи мне все, что ты
знаешь! Она сказала, где он?
     - Я не знаю, - сказал Петр, лязгая зубами. - Я не знаю. Она  потеряла
его...
     - Она сказала это? - Петр лишь затряс головой и опустил ее  на  руку.
Саша вздул огонь посильнее, насколько позволяла печь и как могла выдержать
палуба. Сейчас все его внимание было  направлено  на  то,  чтобы  отогреть
Петра, и он суетился так,  что  вскоре  сам  почувствовал  головокружение,
когда в очередной раз бегал в кладовку за медом, чтобы присоединить его  к
чашке горячего чая, который только что заварил для него.
     Петр пил очень медленно, стараясь отогреть о чашку руки, и Саше  даже
казалось, что из того, что он сделал, именно  это  помогало  Петру  больше
всего.
     - Извини меня, - сказал Петр, когда выпил чай почти наполовину.  -  Я
так и не знаю, почему мы остались живы этим  утром.  -  Он  потрогал  свой
затылок  и  скорчил  гримасу.  -  Вот  напасть  на  мою   голову,   нельзя
дотронуться. Я, должно быть, шел...
     - Она была одна?
     - Думаю, что да. Но не помню точно. Просто не могу вспомнить. Извини,
от меня было очень мало проку.
     - Это не твоя ошибка, Петр. А она сказала что-нибудь?
     - Она вновь была в виде призрака. - Петр выглядел так,  будто  только
что понял, что совсем не он произнес эти слова. - Она  больше  не  пугала,
она не чувствовала... гнева, она была очень обеспокоена.  Она  была  не  в
себе. Боже мой, я не знаю... это было похоже на то как  уже  было  раньше:
она хотела вернуться и не могла. Я не могу сказать почему, и не смотри  на
меня такими глазами!
     Саша покачал головой. Он понимал, что для  Петра  было  очень  трудно
вести разговор о понятиях,  затрагивающих  область  чувства.  Петр  всегда
хотел потрогать все руками, прежде чем поверить во что-то.
     - Я ничего не делаю, - сказал Саша. - Тебе  надо  было  бы  разбудить
меня.
     - У меня было желание разбудить тебя. Боже мой, я так и не знаю,  что
же происходит...
     Саша подхватил Петра за руку и крепко держал ее, чтобы  тот  вспомнил
хоть что-нибудь, потому что Петр, попав в беду, тем не менее отдавал  себе
полный отчет о происходящем, и, разумеется, хотя бы  частично  должен  был
знать, что именно произошло с ним, в чем и заключалась самая ужасная часть
происходящего.
     - Послушай, - сказал Саша, как можно более серьезно  и  твердо.  -  Я
сейчас приготовлю тебе еще чаю, а ты отдыхай. Может  быть,  тем  временем,
объявится Ууламетс. - Но он  всем  сердцем  чувствовал,  что  Ууламетс  не
придет, что они остались теперь одни в этой лодке,  а  ветер,  такой,  как
поднялся сегодня утром, будет все время прибивать лодку к берегу, не давая
никакой надежды отчалить, прямо в противовес всем его  желаниям,  но  если
ветер даже и переменится, то он очень сомневался, что ему удастся провести
лодку по реке, потому что что-то гораздо более сильное,  если  говорить  о
колдовстве, чем водяной, имело совершенно другие намерения.


     На завтрак у них была  рыба,  которую  Петр  помогал  ловить,  но  он
мгновенно потерял аппетит, когда они почистили и приготовили ее.
     - Запах, - объяснил он. - Она пахнет речной водой.
     И несколько раз в течение утра, когда Саша наблюдал  за  Петром,  тот
внимательно вглядывался в лес, просто  смотрел  туда,  пропадая  где-то  в
собственных мыслях, а возможно и где-то еще.
     Ветер, начавшийся с раннего утра, устойчиво дул  с  запада,  и  лодка
постоянно поднималась на волне и терлась о свисающие с берега ветки.  Саша
взглянул на оставшиеся припасы и не мог приложить ума,  как  сделать  так,
чтобы они перестали таять. У них, в  основном,  оставалась  репа,  рыба  и
мука.
     Он сделал оладьи. Петр согласился съесть их и выпить чаю  с  медом  и
сушеными ягодами.
     И вновь, когда Саша чистил печку и выбрасывал золу,  он  оглянулся  и
увидел, что Петр стоит у поручней и не отрываясь  смотрит  на  деревья.  А
когда он заметил, что тому лучше перейти  поближе  к  середине  лодки,  то
услышал в ответ:
     - Я не думаю, что мы покинем этот берег. - И  в  голосе  его  звучала
безнадежность.
     - Ветер еще переменится, -  сказал  Саша,  чувствуя  неуверенность  и
теряя внутреннее равновесие от того, что  Петр  только  что  повторил  его
собственные мысли. Петр ухватился за одну из веревок, растягивающих мачту,
и слегка передернул плечами.
     - Я так не думаю, - сказал он, поднося тыльную сторону правой руки ко
рту и продолжая смотреть в сторону леса. - Саша, я постоянно чувствую, что
меня пытаются удержать.
     - Она вырвалась?
     - Думаю, что да. Может быть, она нашла новое дерево.
     - Ты думаешь, что она могла убить Ууламетса? - Петр  некоторое  время
молчал, а затем покачал головой. - Твоя рука  все  еще  болит?  -  спросил
Саша.
     И вновь возникла пауза, словно вопрос был помехой его  мыслям.  Затем
Петр тряхнул головой, делая отчаянную попытку  отвести  глаза  от  леса  и
взглянуть на мальчика.
     - Я не боюсь идти  туда,  -  сказал  вдруг  Петр  холодным,  но  чуть
смущенным тоном. - Но я думаю, что это довольно глупо.  Это  место  пугает
меня, вернее эта лодка. А там... Он вновь взглянул  на  лес,  до  которого
было рукой подать. - Там тоже небезопасно, но мне кажется, что там у  меня
не будет таких ощущений страха, как здесь.
     Петр явно просил совета. Саша не знал наверняка, но чувствовал, что в
их попытке уйти отсюда была скрыта опасность, даже если бы  и  переменился
ветер.
     Но Петр, казалось, был  чем-то  связан  с  Ивешкой,  и  она  каким-то
образом влияла на него, не так как она могла это делать, будучи  русалкой,
а возможно, что ее сила в этом случае была явно ослаблена. А возможно, что
и наоборот, ей пришлось использовать всю свою силу, чтобы не  утащить  его
на дно, как это делают русалки. Но так или иначе, он не был свободен от ее
воздействия даже когда ее не было рядом.
     Более того, казалось, что  Петр  очень  спокойно  относился  к  своим
предчувствиям: его предосторожности были вполне убедительны. Его рассказ о
встрече с ней доказывал страдание и беду, в которой она была. Была  весьма
правдоподобная возможность, что Ивешка скрылась от  своего  отца  и  могла
прибежать к ним, чтобы поговорить с Петром точно так же, как она  пыталась
сделать это раньше...
     Вот с какой только целью?
     - Ты считаешь, что мы должны отправиться туда? - спросил он Петра.  -
Войти в этот мрачный лес? И это не пугает тебя?
     Петр лизнул рану на руке и через мгновенье покачал головой.
     - Не так сильно, как перспектива оставаться здесь, где мы сейчас. Вот
и все, что я думаю.  Я  не  настаиваю,  потому  что  не  убежден  в  своих
намерениях.
     - Я думаю... - начал Саша, после того  как  глубоко  вздохнул,  чтобы
дважды все обдумать, - я думаю, что  все  произошло  не  без  причины:  не
просто так порвался парус, не  просто  так  нас  прибило  именно  к  этому
месту... А ты можешь теперь разговаривать с ней? Ты  можешь  сделать  так,
чтобы она пришла сейчас прямо сюда?
     Петр сделал задумчивый вид, ухватился  за  веревку  обеими  руками  и
долго-долго смотрел в лес.  Наконец  он  вышел  из  оцепенения  и  покачал
головой.
     - Это лишь кажущееся ощущение, но оно еще хуже.


     И вот они ступили на берег. Свисающие ветки и торчащие из земли корни
служили им своеобразным мостом и лестницей,  ведущими  к  крутому  берегу,
напоминая о том, что возможно  Ивешка  и  Ууламетс  именно  таким  образом
покинули лодку, по крайней  мере  так  мог  предположить  Петр,  если  они
покидали ее по своей собственной воле.
     Последний страх покинул его, как только  Петр  сделал  первый  шаг  с
палубы. Но как только он повернул назад, чтобы помочь Саше подняться вверх
со всем своим багажом, то в нем немедленно  поселилось  новое,  еще  более
беспокойное опасение: он подумал, что Саша мог послушаться не потому,  что
Петр был прав, а всего-навсего потому, что Петр был старше,  вооружен,  и,
несомненно, имел опыт в таких вещах,  которые  для  мальчика  были  еще  в
новинку.
     Возможно,  продолжал  раздумывать  он,  что  все  эти   предчувствия,
касающиеся лодки, не представляли ровным счетом ничего, кроме страха перед
водой и ощущения близости подводной берлоги водяного... а возможно, что он
нарушил какое-то очень тонкое равновесие внутри мальчика, чего он  никогда
не должен был бы делать.
     И тогда он сказал, как бы забирая свои слова обратно:
     - Но я все-таки не уверен в  этом.  Не  знаю,  прав  ли  я.  А  вдруг
действительно, то, что утащило Ууламетса, на самом деле, еще сильнее?
     Саша поправил веревки на узле с одеялами и корзиной, висящими у  него
за плечами.
     - Тогда я думаю, что нам лучше отыскать это, - сказал он. -  Помнишь,
что ты сказал по поводу меча и колдовства? Если нечто не отстанет от  нас,
то мы должны подобраться к нему как можно ближе и сделать все, что в наших
силах? И чем дольше мы будем ждать...
     - Мне помнится, что я говорил что-что о дураках и  о  мечах,  -  чуть
слышно сказал Петр и бросил настороженный взгляд на лодку, раздумывая  над
тем, что возможно, он приносит  их  обоих  в  жертву  роковой  и  дурацкой
ошибке. - А что если "что-бы-это-ни-было" хочет, чтобы мы  сделали  именно
это? Ты не задумывался над этим?
     - Да, - с некоторой важностью произнес Саша. - Я думал над  этим.  Но
как еще мы сможем решить эту загадку?
     - Бог мой, - тихо пробормотал Петр. Но упорно шел вперед мимо  кустов
вдоль кромки  осыпающегося  берега.  Однако  они  стали  чувствовать  себя
гораздо лучше, когда покинули лодку. Намного лучше, особенно  после  того,
как Петр миновал первые заросли кустов и оказался  среди  деревьев,  будто
один шаг перенес его из конца зимы сразу в весну. Он  осторожно  вздохнул,
огляделся вокруг, как сделал и Саша, посмотрел на  зеленеющий  под  ногами
мох, на свисающие с веток бледные листья. Ничего подобного он  никогда  не
видел в маленьких садах Воджвода, и, разумеется, не мог видеть  в  мертвом
лесу по ту сторону реки.
     - Куда теперь? - спросил его Саша. Он хотел сказать, что не знает, но
когда задумался над этим, то вместо ответа поднял руку и указал на  первое
же приглянувшееся ему пространство между деревьями, которое  на  вид  лишь
немного отличалось от окружающего их  лесного  однообразия,  но  почему-то
отчетливо запало ему в голову...
     Представить только, дурак отправился следом за мертвой девушкой!  Все
его друзья, когда узнали бы это, только покачали бы головой и сказали, что
Петр тронулся рассудком.
     И это было бы, по всей видимости, верно, подумал он, хотя  никому  из
них не могла бы прийти в голову мысль, что она была призраком. А вот  Саша
Мисаров воспринимал этот факт как должное: он  просто  забросил  за  спину
скатанные одеяла, подхватил корзинку,  где  у  него  лежало,  как  он  сам
говорил, самое необходимое, и отправился вслед за ним...
     Саша тащил с собой горшки с солью, сушеные травы,  крючки  для  ловли
рыбы, котелок, чтобы готовить еду, и прочие подобные предметы, в то  время
корзина, которую нес Петр, была наполнена  припасами  и  перевязками,  про
которые они не забыли при сборах: Саша потому, что он никогда не забывал о
таких вещах, а Петр потому, что имел мрачные мысли на тот счет, что одному
из них они могут очень пригодиться. Не говоря уже о том, что  там  же  был
кувшин с водкой, взять который они оба согласились с важным видом.
     Какая-то птица вспорхнула с ветки, ругаясь на них. Кусты были усыпаны
белыми цветами. Здесь даже окружавшие их звуки были другие: это был ровный
шелест ветра среди листьев и живых веток.
     - Действительно, это место более живое  и  веселое,  -  сказал  Петр,