заторопился, даже не взирая на то,
что имел мучившее его ощущение, что  он  действительно  хочет  открыть  ту
самую дверь, и действительно хочет узнать, что было  за  ней,  и  что  ему
хотело сказать то странное созданье. Ивешка попала в беду, и там,  в  бане
было существо,  единственное  во  всем  мире,  которое  знало  точно,  что
происходит, и хотело рассказать им...
     - Идем! - едва не зашипел на него Саша и потянул за  руку.  Петр  все
еще колебался, оглядываясь назад...
     Но всегда, сталкиваясь с чем-то волшебным, он  поступал  именно  так,
как просил его Саша.


     Ветер почти постоянно тянул  одну  и  ту  же  заунывную  песню,  лишь
изредка сбиваясь на поворотах реки. Ивешка  сидела  на  скамейке,  которую
Петр смастерил рядом с рулем. Она положила руку на поперечную перекладину,
устремив  взгляд  в  бегущую  навстречу  темноту.   Она   отвлекала   себя
воспоминаниями и оценками пройденного пути, желая успокоения: страх всегда
сильно действовал на ее желания, как имел обыкновение  говорить  папа,  но
разве это прибавило им мудрости?
     Ах, эти папины советы. Постоянные советы. Она  была  так  раздражена,
что даже проговорила, достаточно сердито, обращаясь скорее к  нахлынувшему
с новой силой ветру и окружавшей ее темноте:
     - По-твоему, это заносчивость, папа?
     А из темноты к ней вернулось, словно эхо: "Да,  на  этот  раз  ты  не
ошиблась. Разумеется, заносчивость. Может быть, это и не твоя ошибка".
     Этот ответ расстроил ее. Призраков вполне хватало в этих  лесах,  они
часто появлялись на ее уединенных тропинках,  призраков  она  встречала  в
муках и в грехе, но из всех существующих этот, как она только что  решила,
никогда не должен был бы возвратиться и предстать перед ней.
     Господи, да разве он имел право вот  так  внезапно  появиться  именно
сейчас! Нет, не имел. Он не должен был нарушать ни ее покой, ни ее память.
Она,  правда,  все  еще  не  была  уверена,  что   явление   действительно
состоялось:  возможно,  что  это  была  лишь   игра   ее   переутомленного
воображения, но, черт возьми, она не собиралась  отступать.  Этот  призрак
обязан был извиниться перед ней, видит Бог, что это так!
     И он ответил ей, но так слабо, что голос можно было принять за шелест
ветра: "Разве я обязан извиняться перед дураками? А что ты сейчас  делаешь
здесь, дочка?"
     Она вскинула  голову,  отбросила  упавшие  на  глаза  волосы,  будучи
абсолютно готовой к тому, что в то  же  мгновенье  ветер  начал  меняться,
наклон палубы изменился, парус  почти  повис  на  перекладине,  неуверенно
болтаясь, и все ее желания разбились.
     - Папа? - Страх на мгновенье сковал ее, а сердце заколебалось так  же
неуверенно, как  лодка,  но  вдруг  ветер  вновь  наполнил  парус,  палуба
выровнялась и лодка вновь пошла  своим  курсом,  желание  стало  таким  же
уверенным, как руки, которые обычно помогали  ей.  И  сердце  забилось  со
знакомой уверенностью, волновалось и трепетало, словно весь мир кружился и
раскачивался в удушающей тишине, где был  лишь  скрип  снастей  и  корпуса
старой лодки. Можно было вполне уснуть под этот звук.
     "Отправляешься на север?" - вновь раздался шепот, похожий  на  голос.
Ручка руля подпрыгнула и качнулась под ее рукой, а вода закипела,  обтекая
вибрирующий борт. "Дурочка. Я ожидал от тебя именно этого. А теперь спи, я
подержу руль".
     Но ей не хотелось спать. Она  не  могла  спокойно  переносить,  когда
отец, черт побери, забирал каждое дело  из  ее  рук.  Он  всегда  поступал
именно так. И она ненавидела этот его тон, когда он обращался с ней  вновь
как с маленькой девочкой. Господи, да она уже и забыла, что он  умеет  так
говорить, как он делал давным-давно: поправлял на ней одеяло, целовал ее в
лоб и уходил, унося лампу и гася  свет  в  той  единственной  комнате,  из
которой в те времена состоял их дом.
     Спокойной ночи, обычно говорил он тогда из темноты.  Спокойной  ночи,
мышонок. Спокойных снов.
     Она старалась не смыкать  глаз,  но  шум  воды  и  гуденье  натянутых
веревок пронизывали ее до  костей,  и  веки  ее  тяжелели,  голова  начала
клониться, покачивания руля убаюкивали ее.
     Голос, теперь более осязаемый и такой же грубый, каким она  запомнила
его, произнес: "Закрой глазки. Ты достаточно наволновалась за это время, и
тебе нужна помощь. Разве ты еще не  знаешь,  глупышка,  что  носишь  моего
внука?"



                                    10

     Можно пожелать быстрого исцеления  от  раны,  можно  пожелать,  чтобы
перестали и ныть и гореть уставшие суставы, но все это можно  делать  лишь
до тех пор, пока не  последует  столь  глупого  и  безрассудного  желания,
которое исчерпает ресурсы данного конкретного тела,  и  хотя  это  тело  и
сможет  потратить  все  то  многое,  что  будет   затребовано   от   него,
впоследствии оно отплатит глубоким полуобморочным истощением.
     Но лошадь должна крепко стоять на ногах, по крайней чтобы домчать  их
до места, с божьей помощью, и Саша растирал ноги Волка, напрягая при  этом
свою волю и желая прилива новых сил и себе и Петру, а  тем  временем  Петр
закрывал дверь и сносил вниз уложенные и упакованные вещи. Волк же,  не  в
силах унять аппетит, беззаботно выщипывал что-то и жевал с полным ртом.
     - Ты поедешь верхом, - сказал Петр,  стаскивая  мешки  на  деревянный
помост. Малыш преследовал его по  пятам.  Наконец  Петр  поставил  все  на
землю, протянул Саше руку и быстро подтолкнул его вверх, помогая забраться
на лошадь. - Я поеду после тебя, - настаивал он.
     Петр старался все  делать  как  можно  лучше  и  не  задавать  лишних
вопросов, не говоря уже о том, что сейчас ему просто не хотелось  спорить.
Саша подпрыгнул, уселся верхом и забрал все, что подал ему Петр: тщательно
завернутые книги, упаковку с хрупкими и бьющимися вещами, мешок с зерном и
связку одеял.
     - Я думаю, нам лучше направиться по старому пути, - сказал Саша. - Он
длиннее, но ты  прав:  по  крайней  мере,  река  не  даст  нам  сбиться  с
направления, если даже что-то и попытается помешать нам. Кроме того, у нас
будет возможность обнаружить таким образом лодку.
     - Сегодня с самого полудня дует  южный  ветер,  -  пробормотал  Петр,
взваливая себе на спину свою часть поклажи. - Не можешь ли  ты  что-нибудь
сделать? Ну, хотя бы остановить его?
     Он помнил, как что-то, напоминавшее глубокий  вздох,  пронеслось  над
деревьями, как только солнце миновало  зенит.  Это  было  как  раз  в  тот
момент, когда, они шли к дому, а Ивешка, должно быть уже была  на  реке  и
пожелала себе попутного ветра, который  теперь...  Саша  все  еще  не  был
уверен в этом, хотя ему и казалось,  что  ветер  чуть-чуть  ослаб  от  его
усилий.
     - Я пытаюсь, - сказал он. - Но чтобы изменить погоду, требуется...
     - Время, - мрачно закончил за него  Петр,  и  вдруг  насторожился.  -
Выходит, она заранее спланировала это. Именно это ты хотел сказать?
     - Нельзя сказать с уверенностью, что именно она подняла его. - Он был
вынужден сказать это, потому что не хотел говорить ничего другого. Он  без
единого движения и звука, одним желанием тронул Волка, а Петр тем временем
быстро прошел вперед и открыл ворота.
     - Ты хочешь сказать... - начал было Петр.
     - Оставь это, Петр. Пожалуйста, давай отложим это.


     Петр с удивлением обнаружил, что не  надо  было  прикладывать  лишних
усилий, чтобы управлять Волком: этот малый только хотел про  себя  нужного
направления, и Волк шел туда без всяких понуканий и подергивания поводьев.
     Чего бы только не захотели колдуны, все тут же приходило в  движенье:
лошади, люди, друзья. Стоило только Ивешке сбежать, Бог знает за чем,  как
Саша сразу же убедил Петра оставаться на месте, но тут же, буквально через
какие-то мгновенья, изменил решение, и вот они уже бросились следом за ней
в темноту, прихватив с собой весь колдовской арсенал из трав,  порошков  и
прочего, разложенного в погромыхивающие  горшки,  и  нагрузившись  связкой
книг...
     Все, сопутствующее их спешному походу, не добавило ровно ничего к его
представлениям о происходящем, за исключением, может быть, того, что  Саша
мог найти в доме нечто такое, что испугало его, едва  не  лишив  рассудка.
Это было что-то такое, о чем он не хотел  говорить  из  опасений,  что  их
могут подслушать, не только во дворе, но и в доме...
     - Что все-таки происходит, - спросил Петр, как только они оказались в
самом низу спускающейся по склону дороги, рядом с причалом. -  Скажи  мне,
ради Бога, от чего мы убегаем? Что тебе удалось обнаружить?
     - Она оставила нам записку, - раздался сзади него,  на  уровне  роста
Волка, голос Саши. - Я нашел ее в своей книге. Я должен был  бы  в  первую
очередь заглянуть туда.
     И Петр, взглянув на него снизу вверх, увидел только затененный силуэт
его лица на фоне неба и услышал его голос, который был хриплым  и  слабым,
немногословным.
     - Она хотела немедленно идти разыскивать тебя, -  продолжал  Саша.  -
Хотя я и не думал, что мы должны делать это немедленно, чтобы не ввергнуть
тебя по возвращении в какую-нибудь беду. Поэтому она собиралась остаться в
доме и попытаться все-таки услышать тебя, тем временем как я отправился на
твои поиски...
     - Это ты уже рассказывал мне. А что еще говорилось,  черт  побери,  в
той записке? Что она собиралась делать?
     - Отыскать леших. Она была очень  обеспокоена  тем,  что  происходило
вокруг.
     - Ее беспокоили лешие?
     - Ее беспокоила тишина. Поэтому она и собиралась попытаться прямо  из
дома...
     - Что? Что она собиралась попытаться? Саша, черт возьми, не заставляй
меня вытягивать из тебя ответы. Говори быстрее! Что именно она написала? И
что она сказала о своих намерениях?
     - Она не сказала, и я не уверен, знала ли она это сама.
     - Боже мой! И это колдуны! Тогда - угадай, разве это уж  так  трудно?
Скажи мне, что все-таки происходит между вами двумя! Я ничего не пойму!
     - Да нет, ничего.
     - Черта с два! - Ему никогда не  хотелось  кричать  на  мальчика,  он
никогда не хотел показаться неразумным, и от этого только терял голову.  -
Черт побери, ну дай мне хотя бы предположение, дай  мне  хоть  что-нибудь,
мне все равно что! Только скажи мне, что творится в голове у моей жены.  И
какое отношение ко всему этому имеет банник?
     - Он объявился сразу после твоего  исчезновения.  Она  звала  тебя  и
хотела вернуть назад, но... кругом была тишина...
     - Это ты уже говорил. А что с банником?
     - Мы оба расспрашивали его, и он показал  нам  лишь  ветки,  покрытые
колючками. Ивешка не поверила ему.
     -  Так  значит,  показал  вам   колючки.   -   Что-то   внутри   него
сопротивлялось желанию стащить Сашу с лошади и  хорошенько  встряхнуть.  И
это же самое чувство заставляло задавать ему вопросы разумно и  терпеливо.
Он только чуть вздрогнул от холодка, когда промочи ноги о сырую траву, как
только они миновали пустой причал и продолжили путь по дороге.  -  Что  ты
хочешь сказать, когда говоришь "показал вам колючки"?
     - Ведь с ним не бывает того разговора, к которому мы обычно привыкли.
Вместо ответов он представляет тебе лишь виденья.
     - Так почему же, черт возьми, мы с тобой не задали ему вопрос?  Разве
мы так боялись его? Может быть он показал ей что-то  неизвестное  тебе,  а
может быть...
     - Это был не тот самый банник,  который  жил  здесь  раньше.  Она  не
верила ему. Но ты прав, это ничего не говорит о  том,  что  она  не  могла
пойти туда, после того как я ушел в лес. Она могла расспросить его сама.
     Она наверняка это сделала, отрешенно подумал Петр. Она всегда  делала
что-то не так.
     - ...Или же она могла получить ответ от леших, - сказал Саша.  -  Это
тоже вполне вероятно. То, что после этого она упаковала  вещи,  мы  и  так
знаем. Она ушла около полудня, это  мы  можем  предположить  по  изменению
ветра, по оставленному хлебу и по многому другому, и я вполне  определенно
думаю, что она могла слышать меня ночью, когда я  сообщил  ей,  что  нашел
тебя, а это еще больше укрепило ее намерения предпринять это путешествие.
     - Прекрасно! Это на самом деле просто прекрасно, Саша!
     - Не совсем, потому что ей это было необходимо.
     - И это сказано в той записке?
     - В записке лишь сказано, что она уверена в том,  что  мы  отправимся
вслед за ней, а она очень не хочет этого. Это же говорит и о том, что  она
не намерена запретить нам сделать это, поскольку вообще не уверена в своей
правоте.
     - Ивешка никогда не думает, что права. Скорее  река  потечет  вспять,
чем она согласится с этим. Куда она отправилась?
     - Там этого не сказано.
     - Не сказано,  не  сказано...  Ради  Бога,  ведь  она  оставила  тебе
записку! Она должна была написать об этом.
     - Я уже сказал тебе, что в ней было.
     - Там должно было быть что-то еще. Ты, видимо, не понял, когда читал.
     - Любое письмо имеет ограниченный смысл.
     - Ну-ну. Тогда эта записка бесполезна, верно? Что в ней  проку,  если
там не говорится самого важного?
     На этот раз Саша ничего не ответил.
     - Я скажу тебе, что мне хотелось бы знать прежде всего, - сказал Петр
после того как немного успокоился. - Я хочу знать,  где  сейчас  находится
наш старый приятель, который обычно проводит время  под  ивами,  и  уверяю
тебя, что сейчас он отсутствует в своей пещере.
     - Я думаю, что это приятное местечко нам следует проверить, -  сказал
Саша. - Это еще одна причина, по которой я хочу пройти именно этим путем.
     - И, кроме всего, мы знаем, что теперь появилась еще  одно  проклятое
существо - в нашей бане! Банник говорил что-нибудь о  реке?  Он  наверняка
хотел употребить меня на ужин!
     - Я не думаю, что это мог быть водяной. Но я  не  верю  ему.  Это  не
совсем тот банник, который бы нам подошел. Ведь  считается,  что  все  они
очень старые, а этот как раз молодой.
     Это были оборотни, подумал Петр. Только Бог знает, как они выглядели.
Любой из них мог прийти в дом в облике Ууламетса, или Саши, или даже в его
собственном. А Малыш, который мог бы  распознать  подобные  существа,  был
вместе с ними в лесу. Ведь Малыш рычал на банника, если в тот  момент  его
рычанье вообще что-нибудь означало. Он качнулся на  болотистой  почве,  но
удержал равновесие, ухватившись за коня.
     - Я вот что скажу тебе, -  начал  он,  делая  торопливый  вдох  после
быстрой ходьбы, - ты говорил, что едва ли отважишься усомниться в  чем-то?
Так вот я, могу. Сомнения - это мой конек. Я сомневаюсь во  всем,  что  на
вид идет хорошо. И я сомневаюсь,  что  мы  знаем,  что  делаем  сейчас.  Я
сомневаюсь, что мы сможем найти хоть что-то в пещере этой старой змеи, и я
сомневаюсь, что моя жена находится сейчас в здравом уме. Этого достаточно?
     - Вполне, - признался Саша.


     Постепенно дорога вдоль реки превратилась в узкую тропу,  пролегающую
под мертвыми деревьями, которая постепенно выродилась в  заросшую  кустами
трясину. Саша едва держался на спине Волка, в  голове  у  него  гудело  от
усталости и монотонного шума воды. Время спуталось. Он желал, чтобы и Волк
и Петр уверенно шли, ступая там где следовало, и не  стремились  следовать
за Малышом, который не имел понятия ни о  каких  препятствиях,  которые  с
легкостью преодолевал. Один лишь миг - и он был уже на другой стороне, или
на полпути к холму, или там, где ему заблагорассудится  быть.  Он  нередко
приходил в замешательство от того, что никто не решался следовать за  ним,
и его не интересовало, что они были полумертвыми от истощения.
     - Малыш! - позвал его Саша, желая, чтобы он нашел хотя бы Ивешку и не
оставлял ее одну, но Малыш  не  обращал  на  него  никакого  внимания.  Он
продолжал петлять вокруг  них,  то  приближаясь,  то  удаляясь  по  своему
обыкновению, не считаясь ни с какими желаниями.  А  время  от  времени  он
забирался на  Волка,  особенно  тогда,  когда  движение  по  заболоченному
пространству вовсе замедлялось, и сидел там, пока  они  не  выбирались  на
твердую землю.
     Саша продолжал думать о  том,  что  этот  путь  был  выбран  неверно:
недавние дожди еще больше ухудшили это и  без  того  гиблое  место.  Он  с
отчаянной безнадежностью желал им набраться сил с  тем,  чтобы  продолжить
путь, желал, чтобы Волк не затащил его под густые  колючие  ветки,  желал,
чтобы благополучно закончился их путь через это  бесконечное  переплетение
лабиринтов и тупиков, где под ногами была топкая земля, покрытая водой, по
колено в которой, чертыхаясь и едва не падая, брел Петр.
     - Становится все хуже и  хуже,  -  пожаловался  он.  -  Господи,  вот
попалось нам чертово болото!
     - Извини, - сказал Саша, но сожаление вряд ли могло им помочь. Сейчас
он был  занят  тем,  что,  напрягая  собственную  волю,  своими  желаниями
старался сосредоточить  и  направить  все  запасы  их  внутренних  сил  на
преодоление этой ужасной дороги и уговаривал себя, что тем  самым  он  мог
принести гораздо больше пользы, находясь на спине Волка, чем если  бы  шел
бы спотыкаясь по жидкой вязкой грязи. И, как  часто  бывает,  он  едва  ли
задумывался в  данный  момент  о  себе,  когда  раз  за  разом,  желая  им
преодолеть до конца этот путь, он расходовал энергию и тепло их тел, что в
конечном счете приведет их к простуде и истощению, и в конце  концов  даже
убьет их, если он будет продолжать делать это.
     - Мне кажется, мы должны остановиться, - сказал Саша и  чуть  ослабил
напряжение своей воли,  помогавшее  им  преодолевать  этот  путь:  он  был
уверен, что  Петр,  ощутив  реальную  усталость,  должен  остановится.  Но
услышал:
     - Нет, мы еще можем добраться до подводной пещеры, - сказал тот.
     - До пещеры! Господи, да мы не сможем пройти так далеко! А если мы  и
решимся на это, то уж никак не сможем "побеседовать" с водяным сегодняшней
ночью. - Он окончательно ослабил напряжение и почувствовал, будто до самых
костей его пронзает зимним холодом. Это была боль. -  Петр,  я  больше  не
могу принуждать нас идти вперед.
     - Зато я могу, - ответил тот, беря в руки поводья, намереваясь  вести
его и дальше. Сашу охватил испуг. Бог знает, за счет каких  сил  Петр  мог
продолжать этот путь, чертыхаясь и с усилием  преодолевая  это  болото,  в
которое они забрели по сашиному совету, в то  время  как  сам  Саша  сидел
невредимый и сухой на спине Волка.
     - Подожди, - сказал он, остановив своим желанием коня и слезая с него
вниз, проваливаясь по щиколотки в водянистую грязь. Его багаж  соскользнул
вслед за ним. - Господи, - с досадой пробормотал он, забрасывая  подмокшие
вещи на спину Волка, но это действие потребовало от него  гораздо  больших
усилий, чем он ожидал. Затем он прислонился к плечу лошади: он весь дрожал
и чувствовал сильное головокружение, будто все, что причиталось с него  за
его добрые пожелания, вернулось к нему жестокой местью.
     Петр подошел к нему сзади, положил  тяжелую  руку  на  его  плечо,  а
другой сочувственно похлопал Волка по шее.
     - Теперь мы оба пойдем пешком, - сказал Петр, и  его  голос  напомнил
Саше призрака. - Волк изрядно потрудился за последнюю пару дней. Пусть  на
нем будет только наша поклажа, этого уже достаточно.
     - Но он мог бы выдержать еще и тебя, - возразил ему Саша, ковыляя  за
Петром, когда тот повел Волка вперед. - Тебе, по крайней мере, не придется
его вести! Я могу управлять им по собственному желанию,  а  тебе  оставить
лишь заботу о нем! - Но даже такое простое желание  с  огромными  усилиями
проникло в его перепутанное сознание, приводя  в  замешательство  все  его
мысли, которые тут же разлетелись как перепуганные птицы. - Петр,  мы  оба
допускали, что Ивешка была не в себе и поступила просто глупо, а что  если
это не так? Что, если она знает что-то такое,  чего  не  знаем  мы?  Может
быть, мы должны бы поверить ей? Ведь мы на самом деле не знаем, во что  мы
попали. Остановись!
     - Нам нечего предполагать, - донесся до Саши