нце подошло к полудню, миновало его и стало клониться к закату.
     Тем временем, он успел залатать штаны в тех местах, где они порвались
на  коленях,  починил  левый  сапог   и   провел   еще   одну   достаточно
бессодержательную  беседу  с  Сашей,  которая  не  включала  ничего  более
существенного, чем рассуждения о том,  сколько  именно  воды  должно  быть
добавлено  к  рыбе,  которую  они  собирались  тушить.   После   чего   он
почувствовал отвращение к самому себе, и был просто вынужден выпить еще  и
после ужина. Затем он уселся, опершись плечом на меч, и,  придерживая  его
еще и ногой, с помощью  точильного  камня  подправил  и  без  того  острое
лезвие. Легкий звон закаленного  металла,  по  крайней  мере  такая  мысль
пришла ему в голову, должен подсказать любому страшилищу,  затаившемуся  в
темной чаще, окружавшей их костер, что здесь есть и  сталь  и  соль,  и  в
придачу человек с весьма не мягким характером.
     Дедушка  продолжал  читать  даже  во  время  еды.  Ивешка   старалась
держаться  на  самой  границе  освещенного  костром  пространства,   чтобы
по-прежнему ускользать от вопросов. Саша, тем временем, отставил в сторону
оставшуюся после ужина посуду, и, счистив кору с суковатой палки,  которую
Петр подобрал, полагая, что из нее получился бы хороший ухват для  горшка,
если бы у них был хоть какой-нибудь горшок, и, казалось, был очень увлечен
своим занятием, вырезая на нем хитросплетения линий и точек.
     - Это что, медведь? - спросил Петр спустя некоторое время, когда  ему
показалось, что он угадывает знакомые очертания в возникавшем прямо  перед
ним резном узоре.
     - Нет, - сказал Саша, даже не взглянув на него.
     В таких случаях человек может и не испытывать склонности к разговору.
     Тогда он бросил мрачный взгляд в сторону Ивешки, будто силясь понять,
только он один находится в таком вывернутом наизнанку состоянии  или  весь
окружающий мир тоже треснул по швам в этот вечер, не то,  чтобы  он  хотел
привлечь внимание Ивешки, хотя, Бог знает...
     Ивешка, по крайней мере, казалось, проявляет внимание к нему.
     Камень выпал из его руки. От неожиданности он порезал палец и  быстро
сунул его в рот, чуть вздрагивая при взгляде на мерцающее  облако  тумана,
которое говорило ему, что она наблюдает за ним.
     - Глубоко? - спросил Саша, имея в виду порез на его пальце. Тогда  он
взглянул на него. Порез был на внутренней стороне большого пальца все  той
же руки, которую ему укусил водяной  и  которую  раздирал  этот  проклятый
ворон.
     - Нет, - угрюмо сказал он, потряхивая рукой в воздухе. -  Что  значит
еще одна царапина?
     - Позволь мне все же взглянуть на нее.
     - Не стоит. - Он опять сунул палец в рот, затем вновь  помахал  им  в
воздухе и смочил порез водкой, не забыв о том, чтобы пропустить глоток и в
свой  желудок,  а  затем  еще  раз  повторил  последнюю  операцию,  бросая
неприязненные взгляды в сторону Ууламетса.
     - Старик, - наконец произнес он.
     - Не мешай, - проворчал Ууламетс.
     - Дедушка, -  не  унимался  Петр,  продолжая  настаивать  с  показной
воспитанностью, но Саша сделал ему знак,  чтобы  он  прекратил  беспокоить
Ууламетса.
     На основании этого можно  было  предположить,  что  Ууламетс  добился
определенных успехов, но глядя на него говорить об этом было трудно.
     - Так что же все-таки мы собираемся делать? - спросил  Петр.  -  Ведь
ясно, что водяной обманул нас,  дедушка,  он  врал  с  самого  начала.  Он
говорил, что ты должен найти этого Кави...
     - Замолчи, дурак!
     Он  с  холодным  выражением  лица  долго  и  внимательно  разглядывал
Ууламетса через плечо, размышляя над тем, что он сделал в Воджводе  и  что
сейчас вызывало у него чувство стыда, если принять во  внимание  насколько
больше им досадил  этот  старик.  Бедный,  старый  Юришев,  сам  по  себе,
проткнул его мечом совершенно случайно, и Петр не испытывал к нему никакой
злобы: разумеется, он никогда бы не поднял свой  меч  против  старика,  он
даже не думал тогда об этом, потому что не был готов к  насилию  над  тем,
кто был едва ли не в три раза старше его...
     До недавнего времени.
     - Петр, - сказал Саша, осторожно тронув его за  локоть,  -  не  надо,
прошу тебя, пожалуйста, не надо ссориться с ним. Он не хотел тебя обидеть,
он просто думает.
     - Хорошо, - сказал Петр.  -  Не  волнуйся.  -  Он  опустил  кувшин  и
поставил его на место. - А почему бы нам и впрямь  не  поверить  водяному?
Ведь он клялся своим именем, верно? Мы немедленно отправляемся в этот  лес
за одним из его старых...
     - Замолчи! - прикрикнул на него Ууламетс, и а когда Петр оглянулся  в
его сторону, добавил: - Он не мог врать. Это на него не похоже.
     Должно быть, подумал Петр,  волшебные  силы  продолжали  свою  работу
вокруг них: он видел, что старик о чем-то говорит, видел, как поблескивает
пот, выступивший от напряжения у него на лбу, но  его  голос  доносился  к
Петру откуда-то издалека, словно заглушенный толщей воды.
     - Мы находимся  в  большом  затруднении,  -  сказал  Ууламетс.  -  Ты
слушаешь меня? Сейчас я пытаюсь просветить обстановку. Разумеется, что это
ненадежно, ничто не говорит о  надежности  этого  предприятия,  но  оно  в
большой мере связано с жизнью моей дочери. У нас нет  другого  выбора,  по
крайней мере у тебя, Петр Ильич.  Мне  сдается,  что  я  немного  задолжал
тебе...
     - Немного! - воскликнул Петр.
     - ...и верну этот долг, - резко бросил Ууламетс,  -  вместе  с  твоей
жизнью, если, конечно,  мне  удастся  спасти  ее!  Но  жизнь  моей  дочери
является тем краеугольным камнем, который может спасти любого из  нас.  Ты
знаешь всех, кто в этом замешан, и  не  следует  произносить  их  имена  в
очередной раз. Не спрашивай о  моих  намерениях.  Делай  то,  что  я  тебе
говорю, и не поддавайся безрассудным порывам, которые могут плохо кончится
для тебя: я не могу представить себе, насколько ты восприимчив к вещам  из
волшебного мира,  и  я  не  знаю,  как  еще  можно  предупредить  тебя  об
опасности. Ты слишком труднодоступная, но в то же время и весьма  уязвимая
мишень для этих сил. Поэтому ты должен делать то,  что  мы  говорим  тебе,
потому что твое собственное мнение о происходящем не заслуживает  никакого
доверия. Ты понимаешь меня? Ты понимаешь меня, Петр Ильич?
     Петр размышлял над услышанным, сколь неприятным оно не  оказалось,  и
взглянул в глаза старика с подозрением, нет, скорее  с  уверенностью,  что
тот ожидает  услышать  "да",  и,  казалось,  весь  окружавший  его  воздух
настаивал на том же самом.
     - Саша, - произнес он, пытаясь почти безнадежно противостоять  этому.
- Саша...
     На что Саша, положив руку на его плечо, спокойно сказал:
     - Он говорит правду, Петр.
     У него не было выбора, не было, на самом деле. Он  подумал,  что  ему
следует придерживаться того, что хотелось бы Саше.
     Тогда он укоризненно взглянул на него,  бросил  такой  же  взгляд  на
Ууламетса и направился к своему месту  у  костра,  где  отыскал  кувшин  и
сделал приличный глоток, с печалью глядя на рисунок тлеющих углей и тщетно
думая о камине в "Оленихе", о Дмитрии и остальных общих с  ним  приятелях.
Они, по крайней мере,  всегда  проявляли  одобрение,  когда  он  собирался
рисковать своей шеей.
     - Петр, - раздался голос Саши из-за его плеча. В  нем  звучала  явная
озабоченность.
     И одно это уже понравилось Петру.
     - Петр, он прав. У нас нет выбора.
     Он сложил руки на коленях, стиснул зубы и захотел было уверить  себя,
что он смог бы найти жизнеспособный выход, будь они все прокляты, но  как,
скажите, мог думать человек, когда два или три колдуна набросились на него
со всех сторон?
     Один из них особенно сильно досаждал ему своими желаниями, и ведь  он
не был сумасшедшим, а был самый честный малый из  всех  и  знал,  как  это
влияет на Петра.
     - Боже мой! Кажется, я начинаю сходить с ума! - Он вскочил на ноги  и
сделал жест рукой, выказывая отвращение. - О каком выборе для  меня  может
идти речь, если вас здесь превосходящее большинство?
     - Извини, Петр, но я ничего не делаю!
     - Хорошо! Я очень рад! Спасибо!  -  Он  сунул  обе  руки  за  пояс  и
повернулся спиной к безопасному, как ему казалось, затухающему  костру.  -
Ни дедушка, ни его дочь не оказались  столь  благовоспитанными.  Итак,  мы
отправляемся искать этого самого Черневога...
     - Пожалуйста, не произноси здесь никаких имен.
     - А в чем дело? Что особенного в имени? Я ведь простой, не  связанный
с  волшебством  человек!  Ни  моя  воля,  ни  мои  желания  не  играют   в
происходящем никакой роли. К чему весь этот вздор?
     - Не знаю, - признался Саша. - Я действительно не знаю, но просто...
     - Этого  не  следует  делать  потому,  -  раздался  сзади  них  голос
Ууламетса, - что когда ты называешь имя, мы слышим его. А поскольку каждый
имеет определенные слабости, то он так  или  иначе  выражает  внутри  себя
отношение к хозяину этого имени, принимая или  отвергая  его,  а  в  нашем
положении нельзя допускать даже таких, на первый взгляд  дурацких,  вещей,
хотя мы и стараемся их не замечать. Это в какой-то мере отвечает  на  твой
вопрос?
     - Хорошо, но почему же тогда мы не можем называть  вслух  имена  тех,
кто дружески относится к нам? -  возразил  ему  Петр,  -  например,  взять
лешего? Мне кажется, мы могли бы и не отказываться от помощи.
     К удивлению, как ему показалось, Ууламетс задумался над этим.
     - Он был так настроен, - сказал Саша, пользуясь тем что Ууламетс  все
еще молчал. - Но ему очень не нравилось,  что  Ивешка  находилась  в  этом
лесу, ему не нравилось, что и я заимствовал в этом же лесу, но...
     - Заимствовал? Ты? - неожиданно резко спросил Ууламетс.
     - Да, мой господин, - сказал Саша.
     Ууламетс расправил пальцем свою бороду, вытащил  запутавшийся  в  ней
обломок ветки и уселся как раз между тенями своих собеседников, поглядывая
то на одного, то на другого сверкающим в слабом свете костра  глазом.  Его
лицо при этом являло собой лабиринт старческих секретов.
     - Какой толковый малый, - сказал Ууламетс. - Очень толковый. И леший,
выходит, помог тебе. А еще леший питал и русалку. Это просто замечательно.
     Никогда нельзя было знать, когда Ууламетс издевается, а когда говорит
всерьез. У Петра уже вертелся на  языке  грубый  ответ,  но  Ууламетс  все
продолжал смотреть на них как  на  нечто,  лежащее  у  него  на  обеденной
тарелке.
     - Он даже назвал нам свое имя, - сказал через некоторое время Саша.
     - Поистине удивительно, - заметил Ууламетс.
     - Так что же это должно означать? - спросил Петр.
     - Это означает, что этот лес хочет, чтобы мы оставались здесь.
     - Бог мой! Еще один ввязывается в эту игру!
     - Да, видимо так, - сказал Ууламетс. - Но я не  могу  поклясться,  на
чьей стороне. - Он взял  свою  книгу,  сделал  отпугивающий  жест,  словно
стараясь освободиться от этой ноши. - Это мне так и не ясно.
     - Так мы собираемся что-то предпринять? - спросил Петр.
     - Прежде всего, избежать беды, черт бы  тебя  побрал.  Почему  ты  не
поддерживаешь компанию с моей дочерью?
     Петр открыл было рот, чтобы ответить  ему,  но  в  этот  момент  Саша
попытался уберечь  его,  дернув  за  рукав,  давая  ему  по  крайней  мере
возможность найти более подходящую для ответа причину.
     - У него нет никакого чувства, - сказал  он  Саше  и  с  раздражением
махнул рукой в сторону Ууламетса. - Неужели и ты  согласен  кончить  жизнь
вот таким образом? Пусть убирается к черту. Он сводит меня  с  ума.  Прошу
тебя, оставь  меня  в  покое  и  прекрати,  пожалуйста,  управлять  своими
желаниями. Ты можешь это сделать?
     - Но я не могу оставить без своего внимания происходящее вокруг  нас.
Ведь может случиться все, что угодно... - сказал Саша и углубился в себя с
отрешенным видом.
     О чем он думал? Может, про Ууламетса и его дочь? Кто знает?
     Петр вздохнул, сложил руки и покачал головой,  уставившись  в  землю,
чувствуя себя немного лучше. Черт, а не мальчишка!
     Он поднял кувшин и остановился, испытывая двойственное чувство к  его
содержимому: он хотел и в то же время не хотел выпить.  Нет,  черт  бы  их
всех побрал, он точно хотел, явно подозревая, что это Саша настраивал  его
желание против выпивки, и все смешавшиеся ощущения сводили его с ума.
     Так он стоял на краю  освещенного  костром  пространства,  пристально
вглядываясь в темноту леса, в ту  его  часть,  где  находилась  Ивешка,  и
некоторое время не испытывал ничего, кроме желания  дать  передышку  своей
разбитой голове и не иметь никаких претензий ни от Саши, ни от  Ууламетса,
ни от Ивешки, ни от этой проклятой птицы или от кого-нибудь еще.
     Он решил, что находится  на  грани  утраты  всех  своих  сил.  Ивешка
действительно не имела никаких иллюзий относительно его  способностей.  Он
сам был абсолютно уверен, что Саша ничего не терял, а мнение о нем старика
нисколько не изменилось с самого начала.
     Малыш выпрыгнул словно из воздуха, прямо у  него  под  ногами,  серый
мохнатый шар с очень внимательными  черными  глазами  и  блестящим  мокрым
носом.
     Его сердце едва вздрогнуло: таким бесчувственным  он  стал  теперь  к
подобным вещам. Он оглянулся на черный шар, который сейчас был величиной с
кошку, и тот присел, выжидательно глядя на него, облизывая  свои,  похожие
на человеческие, губы и тяжело дыша, как собака.
     И тогда Петр вспомнил, чего тот хотел. Он наклонил кувшин, черный шар
открыл свой рот и очень ловко заглотил свою порцию, обхватив для  верности
передними лапами его ногу.
     Он искоса взглянул на него, но следующий  глоток  оставил  за  собой.
Рука по-прежнему болела, и теперь он уже не знал, какая из полученных  ран
была тому причиной. Он сжал руку в кулак и взглянул на нее, как бы пытаясь
убедить себя, не  теряя  надежды,  что  причиной  этой  боли  была  именно
последняя из них. Но он ощущал знакомый холодок, сопровождавший эту  боль,
словно кто-то резал его руку острым куском льда. Боль ощущалась с  тыльной
стороны ладони, и ему это очень не нравилось.
     Это ощущение еще больше пугало его, когда  он  вглядывался  в  лесную
даль.
     Так значит, это исходило все-таки  оттуда.  В  этом  не  было  ничего
нового, и меньше всего для него, и от этого он чувствовал себя обреченным,
а его мрачное настроение не проходило. Но он упрямо продолжал все  так  же
стоять, напоминая себе, что ему удавалось справляться с этим до сих пор, и
размышляя о том, что, может быть, если он мог бы обнаружить источник  этих
злоключений в пределах своей досягаемости, то  мог  оказать  всем  большую
услугу. Затем  с  каким-то  оцепенением,  вызванным  чувством  досады,  он
вспомнил про меч, лежащий около пенька по другую сторону  костра,  которым
он, на самом  деле,  немедленно  должен  был  бы  воспользоваться  в  виду
надвигающейся угрозы...
     Он сделал шаг назад, и словно ступил в вязкую грязь.  Следующий  было
сделать еще труднее: он с напряжением думал о том, почему он вообще  решил
пойти к пеньку, и последняя мысль, с безнадежностью промелькнувшая, у него
заключала в себе лишь страх перед чем-то, окружающим их,  и  необходимость
предупредить об этом Сашу.
     Но Ивешка настаивала, он чувствовал и это, чтобы поговорить с  ним  о
чем-то, а в результате и то, и другое только еще больше запутывало его. Он
остановился, окончательно  позабыв,  куда  и  зачем  собирался  идти,  что
собирался сказать, кроме ощущения, что Ивешка  опьяняла  и  дурманила  его
рассудок...
     Около его ноги что-то рычало и дергало за сапог. Он  завопил,  сделал
полуоборота, чтобы сохранить равновесие и зашатался, в тот  момент,  когда
Малыш, продолжая рычать, свалил его с  ног,  в  одно  мгновенье  становясь
размером с доброго волка или даже медведя, когда он оказался  стоящим  над
ним.  Он  пронзительно  закричал,  пытаясь  выбраться   из-под   него,   и
почувствовал, как что-то ухватило его за ногу, причиняя боль,  а  Малыш  с
рычаньем переступил через него и бросился в этом направлении.
     - Ну, хватит! - сказал Ууламетс, и  Петр  выполз  на  твердую  землю,
поглядывая назад, на опушку леса. Ворон пронзительно каркал, Малыш исчез в
лесной чаще. - Иди сюда! - приказал Ууламетс, и что-то  пронеслось  сквозь
лес, слегка раскачивая освещенные отблесками костра макушки кустов.
     Малыш вновь запрыгал у ног Петра, будучи все еще размером  с  собаку,
тяжело дыша, угрожающе скаля зубы и принюхиваясь к тому, что находилось по
другую сторону его сапог,  на  коже  одного  из  которых  остались  свежие
царапины.
     - С тобой все хорошо? - спросил его Саша, чуть вздрагивая и  стараясь
придержать его за руку. Но Петр все еще продолжал смотреть прямо на Малыша
и только сейчас понял, к своему замешательству, что,  на  самом  деле,  он
спасал кувшин  с  водкой  и  при  падении  на  землю  разбил  лишь  только
собственный локоть.
     Он отшвырнул его. Он упал, даже не треснув, в ближайших  кустах,  что
само  по  себе  показалось  ему  последним  оскорблением.   Он   все   еще
сопротивлялся Саше, который хотел поднять его, сгибая собственные  ноги  и
стараясь встать без чьей либо помощи.
     - Что-то слишком много наобещал твой коварный змееподобный  сосед,  -
проворчал Петр в сторону Ууламетса, который подошел, чтобы  повнимательней
рассмотреть его, и взглянул на Сашу, который протягивал ему кувшин, но  на
мгновенье отвернулся от него, бросив угрюмый взгляд на Ууламетса.  -  Ведь
он, кажется, обещал не обижать твоих друзей?
     Ивешка  была  от  них  совсем  близко,  ее  лицо  казалось  серым   и
обеспокоенным.
     - Со мной все хорошо, - почти выкрикнул он  и  даже  выбросил  вперед
руку, будто указывая себе самому дорогу к огню. - Со мной  все  хорошо,  и
мне вовсе не нужен этот проклятый кувшин! Он проковылял к тому месту,  где
около костра лежал его меч, раздумывая над тем, не взять ли его в руки  да
не отправиться ли за водяным.  Но  он  почему-то  вдруг  ощутил  некоторое
смущение от этой мысли, полагая, что глупостью тут делу не поможешь. Он  с
тяжелым чувством опустился на  пенек  около  своего  меча  и  поднял  его,
продолжая хмуриться, когда подошедший  Малыш  положил  свои  лапы  ему  на
колено.
     - Спасибо, - сказал Петр.
     Затем подошел Саша и поставил на землю кувшин.
     -  Я  полагаю,  что  мои  желания  насчет  этого  кувшина  должны  бы
выполниться, - сказал он очень  тихо.  -  Он  всего  лишь  не  должен  был
разбиться.
     - Ты хочешь сказать, что я не смог бы освободиться от этой  проклятой
вещи! Спасибо! Премного благодарен! А мне, выходит, хоть погибай!
     - Мне очень жаль. Я просто постарался сохранить его целым.  Ведь  вот
что ты можешь сделать с вещами под влиянием собственных желаний. Они могут
отплатить тебе тем же...
     Саша выглядел таким же бледным, как Ивешка. И  винить  его  в  чем-то
именно сейчас у него не было никаких намерений. Он покачал головой и потер
ушибленный локоть.
     - Мы должны уходить отсюда, - сказал он.  -  Первое,  что  мы  начнем
делать с утра, так это готовиться к возвращению на лодку...
     - Это ничего не решает для нас, - раздался сзади них голос Ууламетса.
     -  И  что  же  тогда  ты  можешь  посоветовать?  -  спросил  Петр,  с
неожиданной, до жестокости, точностью вспоминая, как Ууламетс полагался на
клятвы водяного. - Черт тебя  возьми,  ведь  ты  же  говорил,  что  он  не
причинит вреда ни тебе, ни кому-либо в твоем окружении. А что же я?  Разве
я не вхожу в это соглашение? Ты просто пытаешься  убить  меня,  в  этом  и
состоит вся игра?
     - Твое собственное отношение ко  всему  позволяет  ему  делать  такое
исключение, - сказал Ууламетс, нагибаясь за посохом. - Подумай об этом.
     С этими словами старик пристукнул посохом по земле  и  отправился  за
своей драгоценной книгой.
     - Я убью его, - пробормотал Петр.
     - Ты ничему не учишься, - ска