й мог двигаться беззвучно, как  тень.  Джил  покинула
протоптанный путь, по которому  выносили  трофеи,  и  повернула  в  нижние
подвалы, бродя между одинаковыми рядами темных каменных  колонн;  свет  ее
факела, не отражаясь, тонул в черном бархате базальтового пола.
     Она чувствовала, как _э_т_о_ постепенно, незаметно  нарастает  вокруг
нее; осознание того, что она уже  проходила  по  этому  пути,  томительное
чувство неопределенного страха, неприятное ощущение, что на нее смотрят из
темноты существа, не имеющие глаз.
     Чем она помогла бы Ингольду, Джил не могла сказать, ведь она была без
оружия и меньше, чем он, знакома с владениями Тьмы. Но она знала, что  его
надо найти и что он смертельно устал, что он, немного  переступив  пределы
своей выносливости, мог наделать кучу непоправимых ошибок.
     Она уже почти  потеряла  надежду  найти  его,  когда  увидела  слабое
отражение белого света на темном граните колонн. Она ринулась  на  свет  и
вышла наконец на чистое пространство из этого каменного леса,  и  свет  ее
факела  отражался   от   темного   пролета   порфирово-красной   лестницы,
изгибавшейся вверх, к выломанным обломкам циклопических бронзовых  дверей,
за которыми не было ничего, кроме мрака. Среди хлама заброшенной мебели  и
старых  грязных  сундуков  она  различала   очертания   скелетов,   кости,
разбросанные среди колонн, их плоть была ободрана Тьмой. Почти у  ее  ног,
среди черепов, лежали высыпавшиеся из разрубленного  мечом  ящика  сушеные
яблоки.
     Она знала  это  место;  от  этого  чувства  узнавания  у  нее  бешено
заколотилось сердце, и кровь ударила в голову. Гранитная плита по-прежнему
не  нарушала  древнюю  выщербленность  базальтового  пола,  лишь  огромная
прямоугольная дыра разверзлась  на  ее  месте  -  черная  и  зияющая,  как
неотвратимая  бездна.  Вниз  от  пола  вела  темная  лестница,  невыразимо
древняя, выглядевшая,  как  помнила  Джил  по  своим  снам,  как  и  много
тысячелетий назад. Сырой озноб, который исходил из этой тьмы, коснулся  ее
щеки как эхо изначального хаоса, зла за пределом человеческого постижения.
     Из этой невыразимой бездны, как далекий отблеск  лампы,  сиял  мягкий
белый свет,  который  она  искала.  Он  выхватывал  изгибы  арок  потолка,
отражался во влажных черепах и тонул  в  круглых  глазных  впадинах.  Джил
шагнула и дрожащими руками подняла длинный  меч,  лежащий  на  полу  среди
разбросанных изъеденных человеческих костей. С приятной тяжестью  рукоятки
в руке она почувствовала себя лучше  и  уверенней.  Страх  отступил.  Джил
подняла меч лезвием кверху и подошла к краю пропасти.
     Далеко внизу освещенный мягким белым светом своего посоха  был  виден
Ингольд. Он стоял неподвижно, как статуя, в пятидесяти ступенях ниже  нее,
как раз в месте, где лестница поворачивала и терялась  из  виду  в  черном
чреве земли. У него был напряженный  взгляд,  словно  он  прислушивался  к
какому-то звуку, недоступному Джил.  Он  вложил  меч  в  ножны,  свободная
правая  рука  свешивалась  сбоку.  Она  увидела,  как  он   шагнул,   чуть
поколебавшись, будто загипнотизированный,  вниз  по  ступеньке,  потом  по
другой, как человек в трансе, следуя за очаровывающей музыкой. Джил знала,
что через одну или две ступени она полностью потеряет его  из  вида,  если
только не решит последовать за ним вниз. Он  сделал  следующий  шаг,  тени
сомкнулись за ним.
     - Ингольд! - закричала она в отчаянии.
     Он повернулся и вопросительно посмотрел на нее:
     - Да, моя дорогая?
     Его голос отзывался мягким эхом, отражаясь от тьмы сводчатых стен. Он
посмотрел вокруг, на лестницу и стены, и  нахмурился,  как  будто  немного
удивленный тем, что зашел так глубоко. Потом застенчиво повернулся,  чтобы
снова посмотреть на глубокую бездну под ним, и Джил с трепетом  вспомнила,
как он однажды говорил ей, что любопытство  -  это  главная  черта  любого
колдуна и что маг будет говорить загадками до края могилы.  На  секунду  у
нее было ужасное чувство, что он борется с  желанием  спуститься  по  этой
древней лестнице, добровольно пойти в ловушку, чтобы посмотреть,  как  она
устроена.
     Но он повернулся обратно и пошел вверх, темнота, казалось,  отступала
с приближением его света. Он появился рядом с ней на верхней  ступеньке  и
вполне спокойно спросил:
     - Ты слышишь?
     Она покачала головой, безмолвная и испуганная.
     - Слышу что?
     Его голубые глаза задержались на секунду на ее лице, потом он перевел
взгляд назад, в сторону бесконечного мрака. Он немного нахмурил свои белые
брови, как будто  его  сознание  было  обеспокоено  загадкой,  затмевающей
опасность, в которой они находились. Она чувствовала, что опасность  везде
вокруг них смотрит и ждет в тени, давит на  них  сзади,  словно  толкая  в
проклятую яму. Но когда он заговорил, его скрипучий голос был  по-прежнему
спокоен.
     - Так ты ничего не слышишь?
     - Нет, - жалобно сказала Джил, - а что слышишь ты?
     Он поколебался, потом покачал головой.
     - Ничего, - явно солгал он, - должно быть, я больше  устал,  чем  мне
казалось. Я думал... вернее, я не ожидал,  что  спущусь  по  лестнице  так
далеко. Я не собирался.
     Джил потрясла эта нотка усталости  в  его  голосе,  словно  признание
того, как близко он подошел к ловушке. Он снова нахмурился, посмотрел вниз
во мрак, зиявший у него под ногами.
     Потом он вздрогнул и словно очнулся.
     - Ты пришла одна? - спросил он.
     Она кивнула, хорошо осознавая всю свою нелепость и  растерянность,  -
несчастная фигура в узких грязных джинсах, с обгорающим  факелом  в  одной
руке и тяжелым чужим мечом - в другой.
     - Другие тоже ищут, - сказала она, не объясняя, почему пришла одна.
     - Спасибо, - тихо сказал он и положил руку ей на плечо.
     -  Очень  похоже,  что  ты  только  что  спасла  мне  жизнь.  Я...  я
чувствовал, как будто на меня наложили чары, как будто... - Он остановился
и потряс головой, словно для того, чтобы окончательно придти в себя.
     - Пошли, - сказал он наконец, - этот выход самый короткий.  Возьми  с
собой меч, - добавил он, когда она сделала движение положить его туда, где
нашла, - он может тебе пригодиться. Своему хозяину он уже больше все равно
не нужен.
     Когда конвой достиг Карста, воздух был холодным, поздний усталый день
клонился  к  вечеру.  Они  ехали  медленно,  потому  что  голодные  лошади
смертельно устали, а дорога была крутой и грязной. Ближе к городу  их  все
чаще и чаще останавливали мужчины и  женщины,  которые  разбили  лагеря  в
лесах. Несчастные спешили спуститься к ним по крутым  склонам,  выпрашивая
что-нибудь поесть.
     Янус, ехавший впереди, качал головой.
     - Все будут делить в Карсте.
     - Тьфу, - плюнула женщина в рваном пурпурном платье. -  Карст  -  это
если ты еще попадешь туда! Уж те, кто сейчас там, наверняка все разделили!
Так они нас и ждали...
     Командир молча взглянул на нее и ухмыльнулся.
     - Отойди, - он толкнул коленом своего потемневшего от пота жеребца  и
проехал мимо нее. Повозки даже не остановились.
     - Свинья! - крикнула женщина и резко наклонилась, чтобы  подобрать  с
дороги камень. Удар оказался достаточно сильным и  пришелся  в  спину.  Но
Янус даже не повернул головы. - Все вы свиньи!
     Джил не ожидала этого. Она была почти уверена, что их хорошо встретят
в городе.
     "Но, - убеждала себя Джил, - люди есть люди  -  никто  не  обрадуется
повозке с продовольствием, пока не получит первую порцию". Она  оглянулась
на линию обоза и не увидела, чтобы ее чувства отразились на напряженных  и
пыльных лицах стражи. "Чертовски дрянная вещь, - подумала она, - рисковать
жизнью для того, чтобы кого-то накормить, а в ответ ждать подлого удара  в
спину". Еще она подумала, что стражники, наверное,  видели  слишком  много
проявлений человеческих страстей в этой катастрофе, чтобы еще  чему-нибудь
удивляться.
     Они медленно шли по голубой вечерней дороге с неутомимой  стойкостью,
которой она немного завидовала. Горожане двигались тупо  и  устало,  молча
ведя перегруженных изможденных лошадей. Солнце уже исчезало  за  вершинами
окружающих гор, вечер становился холодным.  Скоро  должно  было  стемнеть.
Кто-то накинул ей на плечи тяжелый плащ с капюшоном, явно  прихваченный  в
развалинах Дворца, и он беспокойно хлопал  ей  по  лодыжкам,  его  складки
путались вокруг ее меча; ритмическое похлопывание оружия в ножнах по  икре
было непривычным, но в то же время успокаивающим. Вот бы взять меч с собой
в Калифорнию как память об этом странном и ужасном происшествии.
     "Откуда, черт возьми, приходят все эти люди", - удивлялась она, когда
дюжина или даже  больше  людей  спустились,  хватаясь  за  папоротники  на
склоне, к дороге перед их  повозками.  Она  посмотрела  наверх  и,  окинув
взглядом лес, увидела  сотни  жалких  лагерей,  усеявших  склоны  рядом  с
Карстом.
     Пресвятая  Богоматерь,  ведь  они  думают,  что  вокруг  этого  места
существует магическое защитное поле! Они что, действительно верят  Алвиру,
будто все тут в безопасности?
     Беженцы  увязались  за  обозом,  шагали  за  измученными  лошадьми  и
стражей, следовали за ними через голубые пятна теней между первыми домами.
Некоторые стражники вытащили  мечи,  но  против  них  никто  не  сделал  и
движения - люди просто шли следом, тесня друг друга, но не воинов,  только
чтобы наверняка получить свою долю при разделе. Джил слышала гул  голосов,
доносившийся  с   поросших   мхом   стен,   чувствовалось   напряжение   и
недовольство. Так много людей и так мало повозок с едой!
     А потом они выехали на сумеречную площадь. Джил застыла в  шоке,  как
от физического удара: холодное предчувствие сдавило ей грудь. Площадь была
битком забита людьми всех возрастов, обоего пола, грязных, в лохмотьях или
одежде, достаточно перепачканной, чтобы казаться  лохмотьями.  Их  взгляды
были сродни волчьим. Огромные костры  прошлой  ночи  были  уже  зажжены  в
четырех  углах  площади,  и  прыгающий  алый  свет  повторялся  в  великом
множестве мерцающих глаз, подобных глазам  крыс  в  подземельях.  Страшное
напряжение  было  почти  осязаемым,  даже  лошадь  Джил,   шатавшаяся   от
усталости, почувствовала это и вскинула голову с испуганным храпом.
     Янус повернул коня в  сторону  толпы,  направляясь  через  площадь  к
особняку, где должны были делить провизию. Произошло слабое  движение,  но
никто не сошел со своего  места.  Боевой  конь  начальника  занервничал  и
попятился от стены. Янус вытащил меч.
     Потом Джил почувствовала, как ее  телега  скрипнула  от  неожиданного
движения, и Ингольд, который дремал сзади, встал на сиденье  погонщика.  В
свете огней он был виден всем на площади, капюшон упал  с  головы,  открыв
его мужественное лицо с круглой порослью белой бороды и глазами, холодными
и мрачными, как штормовое небо. Он ничего не  сказал,  ничего  не  сделал,
лишь стоял, опираясь на посох, глядя на толпу. После долгого молчания люди
расступились перед дверями особняка.  Образовался  проход  перед  стражей,
обозом и колдуном.
     У Януса оказался неприятный, срывающийся голос.
     - Начинайте разгрузку. Заносите груз в дом под тройной охраной.
     Но сам он не спешился, в отличие от других стражников, появившихся из
дома  вперемешку  с  личными   воинами   Алвира   в   красной   одежде   и
монахами-воинами Церкви тоже в красном - кровавое войско Бога.
     Джил прислонилась к лошади, чувствуя струящийся холодный пот на лице,
тепло животного через плащ, куртку и рубашку, усталая и довольная, что все
наконец кончилось. Толпа с площади схлынула, теснясь вокруг костров,  и  с
нескрываемым  любопытством  продолжала  смотреть  на  движущиеся   цепочки
вооруженных людей, складывающих пищу.
     Джил услышала чей-то выкрик:
     - Мой господин Ингольд!
     Повернувшись, она увидела, как какой-то человек настойчиво  кивал  со
ступеней. Было видно, как колдун внимательно вглядывался в  толпу,  но  на
него смотрели лишь немногие; все глаза были, как по волшебству,  прикованы
к съестному. Он легко спрыгнул с  повозки,  и  толпа  попятилась  от  того
места, куда он  встал.  Они  отошли  явно  не  из  страха,  а  из-за  того
благоговения, которое они, пожалуй, и не смогли бы объяснить. Ему даже  не
пришлось проталкиваться через толпу к ступенькам.
     Если бы Джил не смотрела  на  него,  провожая  его  глазами,  она  бы
полностью упустила все, что произошло после. Человек в капюшоне, одетый  в
красное, стоял, ожидая его, на ступенях  Городского  Зала,  держа  в  руке
скрученный пергамент. Он подал его Ингольду и выхватил меч.
     Джил видела, как Ингольд прочитал то, что было написано,  и  взглянул
вверх. Она почувствовала даже на таком  расстоянии  ярость  и  возмущение,
натянувшие каждый мускул  его  тела,  гнев,  исходивший  от  него.  Дюжина
человек в красном тихо вышли из тени и окружили его. У всех были  обнажены
мечи.
     Одно мгновение ей казалось, что он будет сражаться.
     "Мой Бог, тут будет погром", -  подумала  она,  и  странная  холодная
ярость прошла ледяным огнем по ее жилам.
     Некоторые из красных воинов,  очевидно,  думали  то  же,  потому  что
отпрянули от него. Джил вспомнила, что, помимо колдовства, он  славился  и
как прекрасный фехтовальщик. Потом Ингольд поднял  рука,  чтобы  показать,
что они пусты, и люди обступили его. Один взял его посох, другой - меч,  и
все исчезли в тени дверей Городского Зала.
     Ошеломленная, она повернулась  посмотреть,  видит  ли  это  Янус,  но
начальник стоял к  ней  спиной,  его  внимание  было  обращено  на  толпу.
Стражники все еще работали: носили зерно, куски бекона, мешки с картофелем
и хлебом вверх по ступеням особняка, исчезая во мраке  охраняемых  дверей.
Она сомневалась, что кто-нибудь, кроме нее, видел арест.
     "Они рассчитали это по времени, - внезапно подумала она,  -  и  учли,
что  он  даст  себя  взять  тихо,   а   не   спровоцирует   погром   своим
сопротивлением".
     Страх уступил место  ярости,  когда  Джил,  еще  раз  обернувшись  на
ступеньки,  не  нашла  там  никого...  Все  было  так,  словно  ничего  не
случилось. Колдун просто исчез.



                                    6

     "Умирающая цивилизация, Земля в поисках страха. Мир,  проваливающийся
в сумбур безнадежного хаоса перед врагом, с которым надо бороться. И  куча
людей,  стоящих  по  уши  в  канализационной  трубе  перед  приближающимся
потоком", - думал Руди,  прогуливаясь  по  замшелым,  мощенным  булыжником
улицам Карста в холодном солнечном свете мягкого полудня.
     "Если бы Карст не был так забит людьми, это был бы милый  городок,  -
рассуждал он. - Это так, если есть внутренний водопровод  и  что-то  вроде
центрального отопления и улицы,  на  которых  не  очень  рискуешь  сломать
ногу".
     Улица была относительно пустой и тихой. Она брала начало от городской
площади,  а  затем  терялась  в  лесах;  она  была   вымощена   бугорчатым
первоклассным  булыжником,  и  вдоль  стен  густо   покрыта   ярко-зеленым
лишайником; небо отражалось в серебряных лужицах.
     Руди так и не выспался в душном и полном блох чулане на третьем этаже
Городского Зала и провел остаток  утра  и  полдень,  слоняясь  по  Карсту,
пытаясь  достать  еды  и  воды,  знакомясь   с   беженцами,   стражниками,
служителями Церкви и осматривая город. Он пришел к заключению,  что,  если
Алвир не примет срочных мер, все они скоро перемрут, как мухи.
     Город был слишком перенаселен. Джил и Ингольд все-таки правы, что  бы
там ни говорил канцлер.
     Вопреки утверждениям большинства учителей в школе, Руди не был тупым,
его явно недооценила система публичных школ. Он слушал Совет прошлой ночью
- при той тесноте в зале не подслушать было трудно - и сегодня видел,  что
делалось в Карсте.  Он  шел  через  лагеря  в  лесах  -  убогие,  грязные,
разнузданные. Он был свидетелем семи драк: трех по обвинению  в  воровстве
еды, двух - воды и двух  -  без  видимой  причины.  Он  слышал  самозваных
проповедников и  ораторов,  предлагавших  разное  решение  проблемы  -  от
самоубийства до спасения, видел уродливого старика,  которого  забрасывала
камнями шайка детей и нескольких старших, потому  что  его  подозревали  в
союзе с Тьмой - как будто можно было  что-то  получить  от  Дарков,  чтобы
вступить в союз с ними. Большей частью Руди чувствовал напряжение, которое
пронизывало город, как натянутая струна, и чувствовал с тревогой  близость
с той гранью, что отделяла порядок  от  анархии.  Он  видел  жалкую  кучку
стражников,  оставшихся  в  городе,  пытавшихся  поддержать  какой-никакой
порядок среди паникующей толпы. Как ни странно, он чувствовал  симпатию  к
полиции, хотя сам не хотел бы быть копом в этом сумасшедшем доме.
     Дым костров, на которых готовилась пища, заставлял трепетать ноздри и
вызывал зверский аппетит. Теперь, когда Руди повернул обратно  к  площади,
тени поползли вверх по каменным стенам маленькой улицы, которые  заглушали
далекий шум голосов на  площади,  превращая  его  в  бессмысленный  ропот,
похожий на далекий звук церковных колоколов.  Несмотря  на  голод,  угрозу
чумы, страх перед  Тьмой,  Руди  неожиданно  почувствовал  себя  в  полной
гармонии с миром и собственной душой.
     Справа за стеной он услышал голоса двух  женщин.  Та,  что  постарше,
говорила:
     - И не позволяй ему совать в ротик всякую дрянь.
     Мягкий и серьезный голос девушки отвечал:
     - Да, тетушка.
     - И не позволяй ему лазить повсюду, он может пораниться; как  следует
следи за ним, моя девочка.
     Руди узнал эмблему  на  полуоткрытой  решетке  из  ржавого  железа  в
отверстии  стены  -  три  черных  звезды,  которые,  как  кто-то   сказал,
принадлежали Дому Бес, возглавляемому канцлером Алвиром. Руди задержался у
ворот. Если это была вилла Алвира, женщины, вполне  возможно,  говорили  о
Тире.
     За воротами в стене он увидел пологий сад, некогда зеленый, а  теперь
порыжевший от холода и надвигающегося мороза, а за ним  -  каменную  стену
террасы, примыкавшей  сзади  к  серой  громаде  роскошного  особняка.  Две
женщины стояли в огромных сводчатых дверях дома, расстилая, судя по всему,
ковер из медвежьей шкуры в  последних  бледно-золотых  лучах  солнца.  Это
делала толстая женщина в красном, торопясь и сердясь, а стройная девушка в
белом стояла в классической, извечно женской позе - с ребенком на руках.
     Толстуха продолжала ворчать:
     - Следи, чтобы он не простудился.
     - Да, Медда, конечно.
     - И сама смотри не простудись!
     Голос у нее был суровый и властный. Потом она так же торопливо  зашла
обратно в дом.
     Руди нырнул в ворота и пошел по пустой тропинке, обрамленной увядшей,
бурой живой изгородью. Над ним  дрожали  в  водянистой  голубизне  воздуха
сморщенные желтые листья. Даже умирающий осенний  сад  был  ухожен.  Руди,
задержавшись  в  его  лабиринте,  чтобы  сориентироваться  в   направлении
надменной громады особняка, удивился, кто здесь каждый  день  в  состоянии
поддерживать в порядке изгороди.
     Молодая няня сидела на медвежьей шкуре рядом с принцем. Она испуганно
смотрела, как Руди пролезал через балюстраду, чтобы присоединиться к ним.
     - Здравствуй, - сказала она немного робко.
     Руди улыбнулся ей, вложив в эту улыбку все свое обаяние.
     - Привет. Рад видеть, что ты  вынесла  его  сюда,  -  я  боялся,  что
придется  спрашивать  разрешения  у  каждого  стражника  в   доме,   чтобы
посмотреть, как он поживает.
     Девушка расслабилась и, облегченно вздохнув, улыбнулась.
     - Я давно должна была забрать его в дом, - извинилась она, - но  это,
может быть, один из последних теплых дней.
     У нее был  тихий  голос  и  застенчивый  вид,  Руди  дал  бы  ей  лет
восемнадцать-двадцать. Ее иссиня-черные  волосы  были  заплетены  в  косы,
спускавшиеся до бедер.
     - Т_е_п_л_ы_х_? - Как калифорниец, Руди здесь просто  мерз.  -  О,  у
меня тут весь