ющий
сердце ужас той гонки. Но тогда  ему  пришлось  пробежать  лишь  несколько
сотен ярдов.  Теперь  же,  хотя  дуики  и  оставались  далеко  позади,  их
угрожающее улюлюканье отдавалось в ушах, и Руди понимал, что  они  нагонят
его, когда у него уже не будет сил. Он попытался определить их скорость  и
побежал медленней, пока не поравнялся со своими преследователями. В тот же
миг деревья резко отдалились, и он понял: гонка может затянуться  надолго.
Руди пронзило мимолетное раскаяние, и он проклинал себя, что стал когда-то
велосипедистом, а не стайером.  Грудь  ныла  и  болела,  не  справляясь  с
тяжелым и частым  дыханием,  тело  стало  чужим  и  непослушным.  Руди  не
верилось, что человеку под силу этот  жуткий  бег  со  скоростью  двадцать
шесть миль в час на чертовское расстояние.
     Он не одолел и половины пути, а слабость разливалась по  всему  телу.
Рискнув обернуться на хриплое бормотание за спиной,  Руди  увидел  лидеров
стаи  в  дюжине  ярдов.  Мерзкие  кривоножки  бежали   вприпрыжку.   Блеск
обнаженных желтых клыков подлил порцию  адреналина,  и  это  помогло  магу
оторваться от погони еще на несколько  ярдов,  но  он  уже  спотыкался,  и
напряжение сказывалось в каждом мускуле его истекавшего потом тела.
     Судорожно переводя дыхание и  едва  держась  на  ногах,  Руди  первым
оказался у дерева. Выхватив меч, он ударом сплеча отрубил руку  ближайшему
из преследователей. Лезвие вошло между ребрами  и  грудиной,  и  сраженный
наповал дикарь рухнул, извергая фонтан  крови.  Дуики  в  ужасе  отпрянули
назад, но не успел Руди прислониться к дереву,  как  увидел,  что  скопище
дуиков вновь приближается к нему,  отчаянно  размахивая  грубо  отесанными
каменными топорами. Их свирепые морды были  забрызганы  кровью  и  грязью.
Дуики пытались убить Руди, отчаянно изворачивавшегося в своем единственном
убогом убежище, и швыряли в него камни со всех сторон.  Огромный  булыжник
со свистом пролетел в трех дюймах от его головы, другой угодил в локоть, и
у Руди онемела рука, третий больно резанул по ребрам. Руди понял, что  меч
ему не помощник, и, подпрыгнув, зацепился за нижний сучок дерева, неуклюже
вскарабкавшись наверх. Дуики кинулись следом  за  ним,  продолжая  швырять
камни и раскачивать ствол, но не предпринимая попыток залезть  на  дерево.
Вскоре они  утихомирились  и,  свирепо  рыча,  уселись  на  корточках  под
трехгранным тополем, не собираясь упускать вожделенную добычу.
     "Фантастика, - Руди поудобней устроился на мощном разветвлении дерева
и осмотрительно переложил меч. - Мало того, что я потерян и брошен, теперь
я еще и узник дерева. Если нет такой штуки,  как  случайность,  я  уверен,
черт возьми, мне не понять космический смысл всего  этого.  Мне  уготована
судьбой смерть на этих ветках".
     Руди подтянул левую ногу и осмотрел глубокую  рану.  Сапоги  и  брюки
пропитались кровью, но ступня еще шевелилась, и сухожилия были целы.  Если
не протереть рану спиртом, можно заработать гангрену. Условия были  не  из
легких. Сильно поврежденная левая рука  все  же  сгибалась.  Он  осторожно
пощупал ребра и сморщился от боли, когда одно  из  них  сдвинулось.  Снизу
дуики пожирали алчным взглядом свою жертву. Он размышлял  о  том,  сколько
они собираются здесь торчать, и что произойдет, если он заснет.
     Холодный день был нескончаем. Дуики упорно сидели под деревом, иногда
отлучаясь на поиски ящериц или личинок. Ветер ерошил  их  жесткие,  темные
волосы. Руди отвязал плащ и завернулся в него,  надеясь  хотя  бы  немного
согреться. Боль в ноге стала  нестерпимой,  заставляя  задуматься  о  том,
сколько времени потребуется для заражения крови. Этот страх  заставил  его
еще крепче усесться  в  развилке  дерева,  расшнуровать  ботинок,  трением
разогреть лезвие ножа, пока  металл  не  стал  достаточно  горячим,  чтобы
прижечь тело. Процесс был мучительным,  и  Руди  нескоро  еще  собрался  с
мужеством сделать повторное прижигание. Закончив, он  уронил  нож,  и  его
стошнило. Руди изнеможенно повис на ветвях дерева, понимая, что,  если  он
ослабеет и упадет, то будет разорван на кусочки, и  ему  хотелось  умереть
прямо сейчас.


     Он оставался на дереве почти до темноты.
     При  затянутом  облаками  небе  сумерки  были   ранними.   Наполовину
оцепеневший, Руди едва заметил угасание дня,  пока  внезапное  волнение  и
ворчание внизу не привели его в чувство.
     Дуики вскочили, свистя и кашляя, их  глаза-бусинки  насторожились,  а
сутулые туловища наполнились страхом.  Со  своего  наблюдательного  пункта
Руди  разглядел  пару  высоких,  похожих  на  страусов   птиц,   молчаливо
шествовавших сквозь сумеречные тени полыни, почти  неразличимых,  несмотря
на свой рост, из-за коричневато-серых перьев в мягкой кошачьей поступи. Он
видел однажды таких существ издали и находил их следы. Сейчас  он  заметил
громадные ястребиные клювы и глубоко посаженные глаза -  признак  хищника,
как говорил Ингольд.
     Дуики затрепетали, постепенно исчезая в кустах, и даже Руди со своего
высокого насеста с трудом мог разглядеть их. Стараясь не создавать лишнего
шума, он сел, оторвал полоску каймы куртки  и  перевязал  разбухшую  левую
ногу, привязав поверх нее сапог. Он проклинал себя  за  то,  что  позволил
себя ранить, уменьшив тем самым  наполовину  и  без  того  ничтожный  шанс
остаться в живых. Одна только мысль  -  попытка  ступить  на  ногу  -  уже
причиняла ему боль, но он хорошо понимал, что дуики скорее всего  вернутся
утром.
     Руди понятия не имел, где запад, но, поднявшись на ветках дерева,  он
смог различить отдаленные  очертания  высокого  скалистого  мыса,  который
защитит его, если он до него доберется. В голову лезли мысли,  что  будет,
если не доберется. Нужно было выждать, когда страусы с сабельными  клювами
уйдут, оставить дерево и найти надежное место, где дуики не обнаружат его.
     В сумерках под ним началось какое-то движение.  Самка-дуик  вышла  из
укрытия почти прямо под ноги одной высокой птице  и  бросилась  убегать  с
такой скоростью, о которой Руди даже не  подозревал.  Но  птица  метнулась
вперед, легкая, как газель, схватила добычу и вонзила клюв  в  брыкающееся
месиво рук, ног и крови. Другая птица ринулась за своей жертвой -  молодым
самцом.  Ошеломленный,  Руди  смотрел,  как  существо  без  особых  усилий
настигло дуика и распотрошило его прямо на бегу,  затем,  остановившись  и
опершись на одну ногу, стало очень деловито потрошить конечность,  подобно
попугаю, клюющему клубнику. Руди застыл от ужаса и не выходил из состояния
оцепенения, пока птицы не закончили свою  страшную  трапезу  и  не  канули
назад  в  сумерки.  Потрясенные  зрелищем,  дуики  в  страхе  разбежались.
Разорванные останки двух прежних  преследователей  Руди  растащили  крысы,
которые словно восстали из земли, чтобы побороться за кости.
     Крысы едва взглянули  на  него,  когда  он  осторожно  соскользнул  с
дерева. Они отвлеклись от трупной трапезы, когда его ноги коснулись земли,
а онемевшее колено  хрустнуло,  но  вернулись  назад  к  еде,  когда  Руди
поднялся. Перед ним была лаконичная, вызывающая тошноту картина. Не  сумей
он вовремя забраться на дерево, с ним произошло бы то же  самое.  Слабость
от боли в левой ноге пугала его. Он похромал вокруг дерева и, отыскав свой
нож, отрезал от корня боковой отросток, чтобы сделать палку для ходьбы. Он
проверил лук, подумав о том, как бы подстрелить парочку питающихся падалью
тварей для мяса - это было все равно, что стрелять рыбу в бочке, -  но  он
не мог заставить себя съесть хоть кусочек крысиного мяса. Кроме  того,  он
хотел лишь напугать их, а больше всего в ту минуту ему хотелось  очутиться
подальше от этого места.
     Опершись на свой тополиный посох, который  был  мягким  и  почти  что
бесполезным, Руди медленно похромал к цели.


     Он проснулся от далекого трубного звука. Мгновение он размышлял,  что
это могло быть. Затем пришла боль, боль от судорог, от  кровоподтеков,  от
сломанного ребра и от болезненной пульсации распоротой лодыжки. Он спал  в
положении  эмбриона  в  расщелине  высокой  скалы,   полузамерзший   после
прогулки, которая, как ему показалось, длилась вечность.
     Сон прошел, но трубный звук остался. Он пришел снова  -  живой  звук,
пронзительный и вызывающий.
     Слоны?
     "Что, черт возьми, делают слоны посреди геттлсандских пустынь? Или  у
меня бред?"
     Он вскарабкался на вершину скалы.
     Однажды по дороге из Карста в  Ренвет  обоз  остановился  на  высоком
зеленом седлообразном холме. Дождь смыл серебристую пелену тумана, и взору
открылась ранящая сердце красота земель, лежащих ниже, их  непорочность  и
таинственность,  украшенная  жемчужинами  дождя  и   мороза.   Он   стоял,
облокотившись на колесо маленькой тележки,  на  крыше  которой  развевался
черный флаг Убежища, когда Альда наклонилась с  сиденья,  держа  на  руках
маленького Тира. Она показала поверх  тех  пропитанных  влагой  земель  на
движущиеся на расстоянии коричневые силуэты и сказала:
     - Мамонты. Сотни и тысячи лет в речных долинах не появлялись мамонты.
     А теперь они появились.
     В холодной, бледной, невозделанной пустыне они двигались,  как  стога
сена, и самый огромный слон, которого Руди доводилось  когда-либо  видеть,
был жалкой крохой по сравнению с ними. Они выглядели нелепо, как  рисовали
их  художники  в  энциклопедиях:  громадная  лохматая  масса  с  опущенной
гигантской  головой-глыбой   и   гороподобными   плечами,   с   маленькими
крыловидными ушами, загнутыми бивнями и с крошечными глазами-бусинками над
клыками. Их коричневая шерсть  была  испещрена  белыми  крапинками  снега,
который летел с  бледного  невыразительного  неба.  Руди  разглядел  стадо
быков, массивных, как грузовые машины, самок-коров  поменьше  и  маленьких
телят, самый маленький из  которых  был  значительно  больше  Виннебаго  и
который приклеился, как слоненок Думбо,  к  хвосту  матери.  Свежий  порыв
ветра ужалил  в  лицо,  бросив  снег  в  его  скалистое  убежище.  Мамонты
подставили гигантские спины снегу и побрели  на  юг,  изгнанные,  а  может
быть, и нет, из своего  дома  на  высоких  коричневых  травянистых  землях
севера.
     Он содрогнулся и удивился, сколько еще можно искать  ответа  на  этот
бесполезный вопрос. На западе бесцветный горизонт  лежал  прямой,  как  по
линейке вычерченной, линией. Он сомневался, что сможет увидеть  Сивардские
горы раньше, чем через несколько недель, в то же время понимая,  что  вряд
ли сможет вынести такую долгую дорогу. "Ингольд был  прав,  -  подумал  он
горько. - Сколько времена ушло на пустое  бездельничание  в  Убежище.  Но,
черт возьми, я и не заметил, как потерял его".
     Ингольд знал, что один из них обречен, и боялся, что это он. Он знал,
как поставить точку в этом вопросе.
     В отчаянии Руди уронил голову на руки и захотел умереть: почему я?
     Вопрос - это ответ, Руди. Вопрос - всегда ответ. Потому что  ты  маг.
Ты захотел пойти учиться, чтобы стать магом. Ты  стал  магом,  и  он  взял
тебя, потому  что  только  маг  может  решить  этот  вопрос.  Ты  все  еще
принадлежишь ему.
     "Я не хотел этого!" - кричал его разум.
     Ты не хотел понять, что можешь вызывать огонь из темноты.
     "Проклятие,  -  устало  подумал   Руди.   -   Проклятие,   проклятие,
проклятие". Даже теперь, когда он ушел... потерялся... раздавлен  Тьмой...
тебе никогда не найти убедительных доводов против Ингольда.
     Изменившийся ветер донес до  него  быструю  ровную  барабанную  дробь
копыт - лошади, табун лошадей. Отдаленные, приглушенные удары передавались
через вибрацию камня его телу. Он чуть приподнял голову над краем утеса  и
увидел их, похожих на призраков, плывущих, как серый туман, сквозь снежные
хлопья ветра.
     Белые Рейдеры!
     Ингольд был прав. Это несомненно были соплеменники  Ледяного  Сокола.
Бледные косы, как у викингов, развевались за  спинами  худых,  длинноногих
воинов. Они выстроились в линию струящихся грив и  раздувающихся  ноздрей,
находясь на расстоянии полумили, но едва видимые и  только  ощутимые,  как
пульсирующее  движение  в  пустынных  землях.  Глазу  не   на   чем   было
задержаться, поскольку одежда всадников была  такого  же  цвета.  Даже  их
прекрасные косы были только солнечными бликами на сухой траве.  Трепетание
бахромы перьев и тонких осколков ярко отсвечивающего стекла  на  их  сбруе
было подобно беспорядочному мерцанию ветра и листьев.  Широкой  дугой  они
шли вдоль проложенной мамонтами колеи и исчезали, гонимые ветрами, на юге.
     Руди вздохнул. Ему нужно было опять  охотиться  сегодня,  потому  что
запасы зайчатины подходили  к  концу.  Он  поправил  повязку  на  лодыжке,
оторвав для этой цели  еще  одну  полоску  отделки  от  своей  потрепанной
куртки,  и  с  беспокойством  осмотрел  рану.  Он  понятия  не  имел,  как
проявляется заражение крови и  когда  должны  появиться  первые  признаки.
Ингольд научил его магическим заклинаниям  против  гангрены,  но  Руди  не
знал, правильно ли он их исполнил. Лишний раз он убедился, как велико  его
невежество и скольким вещам предстоит научиться, если он  выйдет  из  этой
переделки  живым.  Он  съежился  при  мысли  о  тех  занятиях,  которые  с
удовольствием пропускал прежде, и шел к  врачу,  в  магазин  или  (прости,
Господи!) даже попадал в полицию. Когда Руди спустился из своего  убежища,
он вспомнил рассказ Ингольда о  пятнадцатилетних  мытарствах  по  пустыне.
Ничего удивительного, что  после  стольких  лет  одиночества  Ингольд  был
абсолютно независим теперь. Руди поднял свой бесполезный посох и заковылял
на запад.
     Он шел целый день и был уверен, что держит путь на запад, хотя солнце
и не выглядывало из-за вечной череды  облаков.  Временами  он  думал,  что
будет делать,  когда  окажется  у  Сивардских  гор.  Но  какого  черта  он
беспокоился, спрашивая себя: "Ты умрешь задолго до того, как увидишь  их?"
Незачем было  продолжать  путь,  но  он  шел,  как  муравей,  пересекающий
футбольное поле. Он хотел  знать,  что  случилось  с  Ингольдом:  Тьма  ли
поглотила его или было что-то еще - та невидимая энергия, которой  боялись
Белые Рейдеры? Что станет с Джил, застрявшей навеки в чужой Вселенной?
     Руди шел через высокие, голые скалы, и земля вокруг него состояла  из
гальки и песка, и лишь изредка встречались  полоски  солончака.  Сдуваемые
ветром снег и песок хлестали его по лицу, холод проникал  сквозь  повязку,
отчего  боль  становилась  невыносимой.  Пальцы   немели   в   потрепанных
перчатках. Три дня он был один, блуждая, как призрак,  по  этой  пустынной
земле, - еще никогда в жизни он так долго не оставался в одиночестве. Хотя
одиночество меньше, чем другим, надоедало ему, Руди был бы рад  встрече  с
любым, даже совсем незнакомым человеком.  Скоро  он  обнаружил,  что  стал
привыкать к компании собственного духа, но мысль о  многолетних  скитаниях
приводила его в ужас.
     Наступили сумерки, и Руди стал подумывать  о  ночлеге.  Земля  вокруг
была пустынной и безжизненной. Он чувствовал себя слабым и истощенным,  но
понимал, что надо продолжать  путь,  пока  не  найдется  что-нибудь  более
подходящее. Лечь и заснуть на открытой местности было равносильно смерти.
     Вдруг он уловил какое-то движение. Что-то  неуклюже  подпрыгивало  по
гребню каменистой гряды, было, однако, как ни  странно,  в  этом  движении
что-то кошачье...  Руди  похолодел.  В  это  время  суток  сероватый  свет
обманывал зрение, а раскачивание нескольких кустов  на  ветру  маскировало
шаги тех, кто охотился в сумерках. "Дуики, -  подумал  он.  -  Не  приведи
Господь".
     Затем он увидел серую полоску на горизонте.  Она  невесомо  двигалась
над песками - зыбь волчьего цвета  перьев  и  бледный  отсвет  на  клювах,
подобных лезвию косы.
     Некуда было бежать, и не было никакой надежды скрыться  от  птиц,  но
Руди побежал. Он ощущал свербящую боль в левой ноге и ребре  и  все  равно
бежал со спринтерской скоростью  прочь,  отчаянно,  не  имея  ни  малейшей
надежды  на  спасение,  словно  пытаясь  убежать   от   настигающего   его
автомобиля. Камни сбивали ноги до крови, а воздух застревал в  легких.  Он
не оглядывался и не думал ни о чем, кроме спасения. Он  не  чувствовал  ни
боли, ни усталости,  только  отчаянный  страх,  пытаясь  укрыться  в  гуще
сумерек.
     Когда Руди упал, он сразу подумал, что с левой ногой все  кончено.  А
руки, которые он  выставил,  чтобы  ухватиться  за  что-нибудь,  встретили
пустоту, и горемыка полетел вниз сквозь кучу  веток,  которые  маскировали
яму. В полутьме и неразберихе он почувствовал, как сучья рвут ему  волосы.
Он уткнулся во что-то деревянное и жесткое, что  ободрало  кожу  на  лице,
когда, полукатясь, полускользя последние два-три  фута,  упал  наконец  на
свежевскопанную землю. Слишком ошеломленный, чтобы понять, что  произошло,
он перевернулся на спину и посмотрел  наверх.  В  десяти  футах  над  ним,
закрывая горизонт, на краю поросшего  кустарником  обрыва  стояла  ужасная
птица и, наклонив голову, разглядывала его, как бы не понимая,  почему  он
так неожиданно очутился внизу. Замерев, Руди с ужасом думал, не прыгнет ли
она вслед за ним. Ему никогда не справиться с ней, даже если бы, падая, он
не сломал руку. Но птица недовольно взъерошила  перья,  открыла  сабельный
клюв, издала хриплый звук неудовольствия и ушла, растворившись в сумерках.
     Руди прислонился спиной к столбу и закрыл глаза. Он почувствовал, что
мог бы уснуть, упасть в обморок, умереть - все уже  было  безразлично.  Но
потом он сказал себе, что дела его не  так  уж  плохи,  и  лучше  сесть  и
поразмыслить над ситуацией, если он действительно не хочет плохо кончить.
     Наконец неутомимый путешественник открыл глаза и огляделся.
     Фантастика. Я угодил в ловушку для мамонта.
     Другого нельзя предположить. Большую часть веток, составляющих  крышу
ловушки, он увлек своим падением вниз, и  теперь  был  виден  край  ямы  и
угасающее небо. В яме пахло свежевскопанной землей, а  наверху  из  черных
стен торчали белые отростки корней. В центре ямы были вбиты  три  огромных
кола, против одного из которых Руди и упал. Подтянувшись вверх и  потрогав
ободранную щеку, он сказал себе: "Веселее! Ты мог бы проткнуть себя, когда
летел вниз".
     Какой дьявол выкопал эту ловушку? Существует какой-нибудь город?..
     Белые Рейдеры!
     Фантастика!
     Руди соскользнул назад, тяжело опустился у основания столба и  уронил
голову на руки. Лучше бы я угодил на этот  кол,  подумал  он.  По  крайней
мере, все  закончилось  бы  быстрее.  Как  происходит,  что  мрачные  вещи
становятся еще хуже, стоит только мне пошевелиться?
     "Чего мне сейчас не хватает, - с горечью  размышлял  он,  -  так  это
самого мамонта".
     Земля задрожала.
     Высокий пронзительный трубный звук раненого  зверя  долетел  до  него
издалека вместе с глухим звуком массивного тела, спасающегося бегством,  и
быстрым топотом копыт.
     "Если я останусь здесь,  -  подумал  Руди  устало,  -  чертов  мамонт
свалится прямо на меня и раздавит в лепешку".
     "Нет, - решил он, - с  недавних  пор  все  идет  по-другому.  Я  буду
покалечен, а затем встречусь с Рейдерами. Но, боже,  они  же  на  лошадях.
Даже целый и невредимый, я не смог бы убежать от них".
     Какого черта! На коленях Руди отполз в угол ямы, подальше  от  места,
куда должен был свалиться мамонт и  где  ему  меньше  угрожала  опасность.
Земля грохотала, сотрясаясь под ногами зверя; пронзительный звук напоминал
охотничий рог и отдавался резкой болью в  голове  Руди.  Грохот  напоминал
приближающуюся бронетанковую  дивизию  -  неизбежный,  пропитывающий  Руди
сумеречным кошмаром шума и страха. Сотрясение  земли  пронизывало  его  до
самых костей.
     Он посмотрел вверх и увидел на фоне неба силуэт мамонта  -  массивную
бурую голову, гору мяса с двухэтажный дом, повисший хобот и красные глаза,
наполненные дикой боль