олос:
     - Ни звука.
     Руди узнал этот голос и успел прохрипеть:
     - Ингольд?
     Удушающая рука ослабила хватку на его горле.
     Он ничего не видел в темноте, но ткань мантии,  задевшей  его  кисть,
могла принадлежать только  одному  человеку.  Он  глотал  воздух,  пытаясь
отдышаться.
     - Что вы тут делаете?
     Колдун фыркнул.
     - Рискуя растолковывать очевидное, я взламываю камеру, как  вульгарно
выразились бы твои друзья, - съязвил скрипучий  резкий  голос.  -  Джил  с
тобой?
     - Джил? - он не мог вспомнить, когда видел ее в последний раз. - Нет,
я...  Господи,  Ингольд,  -  шептал  Руди,  неожиданно  почувствовав  себя
потерянным и одиноким.
     Усиливающийся свет качнулся в темной  арке  двери,  сумасшедшие  тени
побежали по неровному камню стен. Минальда вошла и остановилась, ее  глаза
расширились от удивления  при  виде  колдуна.  Потом  она  опустила  взор,
медленная краска стыда залила ее лицо. Она заколебалась, будто желая снова
выбежать в коридор.
     Руди недоумевал при виде такой реакции, когда старик пересек  комнату
и вежливо взял у нее один из факелов.
     - Дитя мое, благородный человек никогда не помнит,  что  сказала  ему
дама в пылу гнева или другой подобной страсти,  -  сказал  он  ласково.  -
Считай, я все забыл.
     Это заставило покраснеть ее еще больше. Она  попыталась  отвернуться,
но  он  мягко  поймал  ее  руку  и  отстранил   шелковую   завесу   волос,
полускрывавших ребенка, сидевшего у ее груди. Он  нежно  коснулся  детских
волос и снова посмотрел в глаза девушки. В его тоне не было вопроса, когда
он сказал:
     - Значит, они пришли в конце концов.
     Она молча кивнула, и сжатые губы Ингольда выдали его  досаду.  Словно
вспомнив об опасности, Альда выскользнула из его рук в потянулась к двери,
чтобы закрыть ее.
     Ингольд резко сказал:
     - Не надо.
     Она  вопросительно  переводила  глаза   с   него   на   Руди,   прося
подтверждения.
     Ингольд продолжал:
     - Если ты закроешь эту дверь, она исчезнет, и мы можем быть погребены
здесь навсегда, - он показал на пол маленькой стенной ниши, где  из  стены
печально выглядывал череп. - На эту камеру наложено заклятие, которое даже
я не могу преодолеть.
     - Но снаружи Тьма, Ингольд, - прошептал Руди. - Тут, наверху,  должно
быть, сотни мертвых людей, тысячи - на площади, в лесах.  Они  везде,  как
привидения. Это безнадежно, мы никогда...
     - Всегда есть надежда, - спокойно сказал  колдун,  -  с  печатями  на
двери этой камеры у меня не было способа отсюда выбраться, но я знал,  что
кто-то придет, кого я смогу  побороть,  если  понадобится.  И  вот  кто-то
пришел.
     - Да, но это была всего лишь... случайность.
     Глаза Ингольда сверкнули.
     - Не говори мне, что ты все еще веришь  в  случайности,  Руди,  -  он
вернул меч. - Ты найдешь особые печати, висящие на дверных засовах.  Сними
их и положи туда в нишу на время. Я закрою вас,  когда  выйду.  Здесь,  по
крайней  мере,  единственное  место  во  всем  Карсте,  где  вы  будете  в
безопасности, пока я не смогу вернуться за вами  или  послать  кого-нибудь
выпустить вас. Это рискованно, - продолжал он, видя,  как  расширились  от
страха глаза Минальды, - но по крайней мере я буду уверен, что  Тьма  сюда
не проникнет. Вы останетесь?
     Руди смущенно смотрел то на Альду, то на череп, скалившийся в  темной
нише.
     - Вы имеете в виду, - спросил он  осторожно,  -  что  раз  эта  дверь
закрыта, мы не сможем выйти?
     - Именно так. Дверь невидима лишь изнутри.
     Открытая дверь выглядела вполне обычно, по ту сторону был  затененный
мрак коридора, тревоживший Руди. Тусклый  желтый  свет  факелов  очерчивал
массивное железо ее оковки и грубые, древние  закопченные  дубовые  доски.
Ветер, гудевший в коридоре, шевелил  печати  на  лентах,  свешивающихся  с
засовов, будто живших собственной жизнью. Руди заметил, что, хотя  Ингольд
стоял близко к двери, подняв факел в одной руке, он ее не касался.
     - Быстро, - сказал колдун, - у нас нет времени.
     - Руди, - голос Альды был робким, глаза - огромными в свете  факелов.
- Если я буду в безопасности - больше в безопасности, чем  в  любом  месте
города  сегодня  ночью  -  то  лучше  бы  ты  пошел  с   Ингольдом.   Если
что-нибудь... случится... я буду чувствовать себя лучше, если  двое  будут
знать, где мы, а не один.
     Руди поежился от того, что подразумевалось под этими словами.
     - Тебе не будет тут страшно одной?
     - Не больше, чем было.
     - Тогда возьми печать, - сказал Ингольд, - и пойдем.
     Руди осторожно шагнул к двери, тлеющий желтый свет из камеры  освещал
узкую приоткрытую щель и ничего больше. Печать все еще  свисала  на  своей
разрезанной  черной  ленте,  круглая  тарелка  тусклого  свинца,  которая,
казалось, скорее поглощала, чем отражала свет. С  обеих  сторон  она  была
помечена  буквой  алфавита  Дарвета;  коснувшись   ее,   он   почувствовал
необъяснимое отвращение. В этой вещи было что-то глубоко пугающе.
     - Нельзя ли просто оставить ее здесь?
     - Я не могу миновать ее, - просто сказал Ингольд.
     Ужас, иррациональная мерзость, сконцентрированная  в  этой  маленькой
серой булле, была такой, что Руди раздумал расспрашивать  его  дальше.  Он
просто поднял ее  за  черную  ленту  и  понес  на  вытянутой  руке,  чтобы
забросить глубоко в тень ниши. Он  заметил,  что  Альда  отступила  назад,
когда он проходил мимо нее, как будто исходящая от  этой  вещи  аура  была
подобна энергии зла.
     Альда вставила конец своего факела в расщелину каменной кладки  стены
и повернулась назад к ним, баюкая ребенка обеими руками.
     - Мы обязательно пошлем кого-нибудь за тобой, - мягко пообещал  Руди,
- не беспокойся.
     Она покачала головой, избегая взгляда Ингольда; последнее, что  видел
Руди, была тонкая белая фигура с ребенком на руках.
     Мрак  дверного  проема  заключал  их  в  рамки,   как   позолоченная,
исполненная по обету гробница. Потом он закрыл  дверь  и  задвинул  ржавые
засовы.
     - Что это была за вещь? - прошептал Руди, чувствуя, что не хочет даже
коснуться засовов там, где она висела.
     - Это Руна Уз,  -  тихо  сказал  Ингольд,  встав  на  верху  истертых
ступеней, чтобы осмотреть коридор по  ту  сторону.  -  Сама  камера  имеет
заклятие, заключенное в ее стенах, чтобы никто изнутри не  мог  найти  или
открыть дверь. Я знаю, что Руна Уз направлена против меня, и поэтому  даже
если бы я и сумел найти дверь, я бы не смог выйти из нее.  Вероятно,  меня
бы тут оставили, пока не забыли, или, вполне возможно, пока я не  умер  бы
от голода.
     - Но они... не сделали бы этого, да? - слабо спросил Руди.
     Ингольд пожал плечами.
     - А кто бы им помешал? Обычно колдуны помогают друг другу,  но  глава
Магов исчез, и город Магов лежит окруженный кольцами  собственных  чар.  Я
предоставлен самому себе, - видя выражение лица Руди, сочетавшее  страх  и
обескураженность, Ингольд улыбнулся, жестокости в его глазах  поубавилось.
- Но, как видишь, я выбрался наружу, с помощью магии или без нее.  Я  рад,
что ты взял Альду с ребенком с собой. Это было лучшее, что ты мог сделать.
Здесь, по крайней мере, они будут в безопасности от Тьмы.
     Ингольд поднял факел, его  теплящийся  свет  едва  рассеивал  темноту
прохода.
     Сюда, решил он, определив направление,  в  котором  раньше  двигались
Руди и Альда.
     - Эй, - тихо позвал Руди, когда они пошли  по  темному,  продуваемому
ветром коридору. Колдун оглянулся через плечо. - Что это с ней было?
     Ингольд пожал плечами.
     - В нашу последнюю встречу  юная  леди  грозилась  убить  меня  -  ни
больше, ни меньше, - хотя причина не имеет значения. Я  так  и  не  понял,
раскаивается  ли  она  искренне,  или  только  играет  на  публику.   Если
кто-нибудь собирается...
     И тут какой-то звук сотряс подземелья, глубокий, глухой гул,  похожий
на удар чудовищного кулака, от его  силы  задрожали  сами  стены.  Ингольд
остановился,  глаза  его  сузились,  сосредоточенно  сверкая,   когда   он
прислушивался;  потом  зашагал  по  коридору.  Руди  следовал  за  ним   с
обнаженным мечом. Завернув за угол, Руди  увидел,  что  колдун  преобразил
факел в руках, грубое дерево, казалось, удлинилось в  шестифутовый  посох,
огонь на его конце усилился  и  побелел  до  алмазного  сияния  магниевого
факела, опаляя, как  трепещущий  кристалл,  каждую  трещину  этих  грязных
древних стен. Держа сияющий посох наполовину как светильник, наполовину  -
как оружие, колдун шел  впереди,  потертый  плащ  развевался  следом,  как
крылья. Руди поспешил за ним, темнота снова сгущалась вокруг.
     Где-то совсем рядом раздался второй толчок, потрясший  камень  у  них
под ногами. Замерзший, голодный и уставший, Руди, дрожа,  спрашивал  себя,
уцелеют ли они, но  эта  же  мысль  была  в  то  же  время  до  странности
безразличной. Коридоры сливались, расширяя мрак там, где они  шли;  теперь
он мог чувствовать запах воды и плесени и  везде  вокруг  них  разъедающее
камень зловоние Тьмы. Где-то теперь все, что осталось от толпы, укрывшейся
на вилле Алвира, - горсть стражников и воинов Церкви, толстяк  с  садовыми
граблями, и молодая женщина с кучей детей, и все другие лица,  кружившиеся
в ослепительном водовороте наверху, скрываемые мрачными прыгающими  тенями
подземелья, смотревшие испуганными глазами на могущество Дарков, срывавших
с петель запертые железные двери - единственную линию обороны.
     Могущество Тьмы! Руди почувствовал  его,  как  удар  по  лицу,  когда
третий толчок потряс остов дома, он ощутил давление воздуха и  присутствие
дьявольского разума,  наблюдавшего  за  ними.  Ветры  начали  хлестать  по
проходу, как предвестники бури, развевая мантию Ингольда  и  спутывая  его
длинные волосы.
     Свет посоха в руке колдуна расширялся, как  сияние  жаркого  полудня,
выжигая тайны мрака. В его ослепительном  блеске  они  повернули  за  угол
главного прохода и увидели огромные двери на полу коридора.
     Хотя Руди не видел ни  единого  существа  в  темноте,  он  чувствовал
злобу,  сотрясавшую  воздух  движением   тысяч   невидимых   крыльев.   Их
могущество, казалось, давило, как стена. Едва различимая в  клубке  теней,
виднелась широкая  линия  факелов  под  запертыми  дверями.  Ни  звука  не
доносилось от людей за теми дверьми. Те, кто добрались до этого последнего
убежища в подземелье, встречали Тьму молча.
     Он почувствовал изменение в  Тьме,  неожиданную  волну  этой  ужасной
враждебной силы, и грохот  взрыва  ударил  ему  в  уши,  когда  он  увидел
выгнувшиеся  и  рухнувшие  двери,  отброшенные  внутрь  летящим   ураганом
деревянных обломков. Ослабевший свет факелов высветил лица  за  сломанными
дверьми и дымящиеся силуэты, внезапно обретшие форму во мраке.
     И в этот мрак бросился Ингольд, разрывая его своими шагами,  холодный
свет метался вокруг него, как пламя взорвавшейся звезды.  Руди  последовал
за ним, прижимаясь к свету, как к мантии, и в один  короткий  ужасный  миг
ему показалось, что мрак нахлынет на них, покрыв и задушив  этот  алмазный
сияющий свет.
     Усталость ли сказалась на его сознании, или какая-то магия Тьмы, Руди
не знал. Но в первый момент был мрак, разлитый вокруг света. А в следующий
момент был лишь свет, белый и холодный, окружающий сильную фигуру  старика
в потрепанной одежде, шествовавшего по  пустому  коридору.  Струясь  через
разбитые двери, белый свет падал на восковые искаженные лица, отражаясь  в
испуганных  глазах  и  краях  лезвий  в  руках  редкой   цепочки   солдат,
вытянувшейся между сгрудившейся толпой простых беженцев и  дверьми.  Потом
свет угас, сжавшись от ослепительного  сияния  до  желтого  пятна  пламени
факела.
     Руди знал, что Тьма ушла. Он ощущал это, хотя сам не мог понять,  как
и когда именно это случилось.
     Их не было в подземельях, не осталось в вилле над головами. Следуя за
Ингольдом к дверям - их шаги гулко  отдавались  в  тенях  коридора,  -  он
чувствовал пустоту, разлившуюся вокруг и позади него в темноте.  Отступила
Тьма  перед  гневом  колдуна  или  просто  исчезла,  пресытившись  ночными
убийствами, он не знал. В какой-то мере  это  сейчас  не  имело  значения.
Имело значение лишь то, что она ушла. Он был спасен. Он пережил ночь.
     Внезапно на него навалилась слабость, как будто силы  разом  покинули
его тело. Он споткнулся и схватился за стену, пытаясь удержаться.  Ингольд
двигался к слоенному порогу, где три фигуры отделились от линии  стражи  и
встали, обрамленные обломками дерева и железа. Под грязью  и  потом  битвы
Руди узнал Алвира, Януса и аббатису Джованнин.
     Без единого слова Янус  шагнул  вперед,  опустился  на  колено  перед
колдуном и поцеловал его морщинистую  руку.  При  этом  знаке  преданности
канцлер  и   аббатиса   за   спиной   стражника   обменялись   загадочными
неодобрительными  взглядами.  В  пустом  коридоре  эхом  отозвались  слова
начальника стражи.
     - Мы думали, ты ушел.
     Ингольд коснулся его склоненной рыжей головы, потом поднял его, глядя
на Алвира.
     - Я поклялся, что доставлю Тира в безопасное место, - спокойно сказал
он. - Так я и сделал. Я никуда не уходил. Я был просто заключен в тюрьму.
     - Заключен в тюрьму? - Густые брови Януса  сошлись  над  красноватыми
звериными глазами. - По чьему приказу?
     - Приказ об аресте не был подписан, - тихо сказал  колдун.  -  Просто
заверен королевской печатью. Это мог сделать тот, кто имеет к ней  доступ.
- Свет оплывшего факела у него в руках играл во впадинах усталых  глаз.  -
Камера была запечатана Руной Уз.
     - Использование таких вещей незаконно, - заметила Джованнин, скрестив
тонкие руки на животе, ее черные ящероподобные глаза были  бесстрастны.  -
Как это чудовищно глупо - отдать приказ в такое время.
     Алвир покачал головой:
     - Я заявляю, что не  скреплял  печатью  такой  приказ,  -  сказал  он
недоуменно.  -  Что  же  до  Руны  -  говорили,  что  она  есть  где-то  в
сокровищницах Дворца в Гее, но я все время думал, что это просто  легенда.
Я только благодарен, что тебе, кажется, удалось вырваться  вовремя,  чтобы
прийти нам на помощь. Твой арест, очевидно, был чьей-то роковой ошибкой.
     Колдун перевел взгляд с лица канцлера на аббатису и сказал  с  легкой
усмешкой:
     - Очевидно.
     Утром Руди вернулся к их камере без двери, теперь пустой и  открытой,
с тем, чтобы взять темную печать и бросить ее в колодец. Но кто-то  другой
явно побывал там до него, потому что от печати не осталось и следа.



                                    8

     - Как вы думаете, она скоро поправится?
     - Если рука не загноится.
     Голоса отчетливо дошли до Джил, как что-то услышанное во сне. Как  во
сне, она могла определить, чьи они, но не смогла бы внятно объяснить,  как
ей это удалось. Она словно лежала на дне колодца, могла смотреть  вверх  и
видеть вдалеке высокую фигуру  Алвира,  закрывавшую  солнце,  как  облако;
рядом с ним был Ледяной Сокол, легкий и холодный, как  ветер.  Но  вода  в
колодце,  где  она  лежала,  была  переполнена  болью,  кристально-чистой,
пульсирующей, гложущей болью.
     Мелодичный голос Алвира продолжал:
     - Если рана загноится, она потеряет руку.
     И Ледяной Сокол спросил:
     - Где Ингольд?
     - Кто знает? Ему свойственно время от времени исчезать.
     "Будь он проклят, - в отчаянии подумала Джил, - будь он проклят, будь
он проклят, будь он проклят..."
     Алвир отошел, и полоса солнечного света упала ей на глаза,  как  удар
ножа. Она конвульсивно отвернула голову  в  сторону,  и  движение  вызвало
бурлящую боль, охватившую кисть левой руки. Джил заплакала от боли.
     В бредовых снах она видела его. Из  темноты,  где  она  стояла,  Джил
могла заглянуть в свою освещенную кухню в квартире на Кларк Стрит - вечный
беспорядок старых чашек из-под кофе и бумаг на  столе,  и  полузаконченное
исследование,  разбросанное  по  комнате,  как  опавшие  осенние   листья.
Казалось,  надо  было  сделать  шаг,  чтобы  добраться  до  этого,  словно
несколько шагов отделяли ее от дома,  от  университета,  от  тихой  жизни,
учебы, друзей и безопасности собственного мира.
     Она смутно слышала телефонный звонок и  знала,  что  звонит  одна  из
подруг и что они звонят уже два дня. Они должны  быть  встревожены,  скоро
начнут ее искать. Мысль об их волнениях и страхах за нее мучила Джил почти
так же, как и раненая рука, и она попыталась пойти на кухню и снять трубку
телефона, но  увидела,  что  Ингольд  стоит  у  нее  на  дороге.  Накрытый
капюшоном, с мечом, пылающим, как фосфор, он поднимался перед ней - темная
фигура, развевавшаяся и колеблющаяся на ветру. Как бы Джил ни  металась  и
изворачивалась, он все время был у нее на дороге, всегда препятствуя ей.
     Она начала кричать в беспомощной ярости:
     - Дай мне пройти! Дай мне пройти!
     Потом его подхватил ветер, завертев коричневую мантию в черное облако
тени, а на его месте по вихрящемуся ветру плыл Дарк. Джил хотела бежать, и
это было сверх ее сил; она пыталась  отбиваться  мечом,  который  внезапно
оказался у нее в руке, но когда нанесла удар, его  огромный  слюнявый  рот
схватил ее, оставив след кислоты на ее руке, который жег  плоть  так,  что
она закричала от боли.
     Потом Джил увидела свою руку - кость и клочья мяса.  И  другую  руку,
трогавшую это, укладывая рваные обрывки  мышц.  В  полусне  ей  вспомнился
человек, размешивающий цветную глину. Это была рука Ингольда, с зарубками,
метками старых шрамов и с мозолями от меча - да, это  был  он,  усталый  и
молчаливый, с черными кругами вокруг голубых прозрачных глаз. Она  ударила
его здоровой рукой, слабо всхлипывая, ругаясь, потому что он не  позволяет
ей вернуться, потому что он поймал ее здесь в  ловушку,  проклиная  его  и
сопротивляясь его сильным, уверенным прикосновениям. Потом  угасло  и  это
видение, и ее поглотила полная темнота.
     Со ступеней Городского Зала Руди смотрел, как те, которые остались от
властей Королевства, приходили на Совет. Это  была  первая  половина  дня,
темные облака делали серым дневной свет.  Он  поел,  поспал,  потом  помог
страже и тем из переживших ужас последней ночи, кто был все  еще  способен
на  целенаправленные  действия,   в   страшной   работе   -   очищать   от
обескровленных трупов и голых костей кровавую  грязь  площади.  Теперь  он
замерз, устал и чувствовал себя совершенно больным.
     Даже после того, как убрали самое страшное -  безнадежные  скрюченные
остатки, которые когда-то были живыми людьми, - площадь  все  равно  имела
вид полного опустошения. В грязи были разбросаны и растоптаны жалкие следы
бегства -  одежда,  посуда,  книги,  рваные,  перепачканные  грязью  вещи,
спасенные из Гея, чьи хозяева больше уже  никогда  не  воспользуются  ими.
Убирая  трупы,  Руди  нашел  целое  состояние   из   драгоценных   камней,
перемешанных со взбитой грязью на площади.
     Карст  стал  городом  смерти.  Люди  слепо  бродили  по  его  улицам,
спотыкаясь от усталости, шока или горя. Во всем  городе  стояли  скорбь  и
плач, как вчера - запах дыма и зловоние. Дома, которые еще совсем  недавно
были так переполнены, теперь оказались полупустыми. Люди бродили бесцельно
по улицам, смотрели друг на друга, но никто не осмеливался  спросить:  ЧТО
ЖЕ ДАЛЬШЕ?
     "Хороший вопрос", - горько думал Руди.
     Что же дальше, когда Дарки заполонили все вокруг, когда  он  -  узник
чужого мира, прячущийся и изворачивающийся,  но  лишь  до  тех  пор,  пока
что-нибудь - Тьма, холод, чума или что-то еще - не настигнет  его  прежде,
чем он сможет вернуться в безопасность своего мира.  И  кто  знает,  сколь
долго это будет продолжаться?  Может,  даже  Ингольд  не  знает.  В  любом
случае, что будет, если кто-нибудь опять захочет бросить в тюрьму Ингольда
и на этот раз никто не придет ему на _п_о_м_о_щ_ь_? Или  что  будет,  если
кто-нибудь бросит в тюрьму его самог