сосредоточив  его  на
звезде или пламени, как уловить тонкое различие между молчанием и пустотой
равнин.
     Руди решил, что Ингольд, несомненно, был не только волшебником, но  и
разведчиком - ведь он знал, как выжить, как замаскировать лагерь,  достать
воду и еду в этой  пустынной  местности.  Иногда  Ингольд  останавливался,
чтобы сорвать растение и рассказать Руди о пользе, которую из  него  можно
извлечь. Уяснив  в  конце  концов,  что  именно  он  должен  искать,  Руди
выискивал их, а встречаясь с  незнакомыми,  расспрашивал  Ингольда.  И  он
понял, что все живое похоже друг на друга. Это обрадовало его, как если бы
он много лет ходил в черно-белом мире и вдруг за поворотом увидел цветной.
     - Колдовство - это знание,  -  заметил  Ингольд  однажды,  когда  они
сидели на каменистом дне  лощины,  укрывшись  от  ветра.  Местность  стала
холмистой, поля буйных коричневых  трав  сменились  тощей  полынью.  Сухие
русла прорезывали землю, а там, где они сидели, бежал маленький  ручеек  с
ледяной водой. Она обжигала пальцы Руди сквозь перчатки, пока он  наполнял
бутылки. Ингольд лениво  дергал  сухие  желтые  цветы  и  созерцал  берега
оврага.
     - Даже мудрец  бесполезен  без  знаний.  Мир  многогранен,  и,  чтобы
работать в нем, мы должны знать каждую грань.
     - Да, - согласился Руди, закупоривая фляжку непослушными пальцами.  -
Но многое из того, чему ты научил меня, бесполезно, как этот  сорняк.  Это
же не имеет ни малейшего отношения к магии.
     - Да, эта трава не может быть ни лекарством, ни пищей,  -  подтвердил
Ингольд. - Но мы и сами  бесполезны  для  других  форм  жизни,  разве  что
годимся на обед для Дарков. Мы существуем для своей собственной пользы.
     - Я понял твою мысль, -  сказал  Руди  после  минутного  раздумья.  -
Многое из того, что я любил и знал, бесполезно. Когда я  начал  заниматься
магией, я не знал ничего. Я вызвал огонь, потому что это было нужно.
     - Нет, - возразил колдун, - ты вызвал огонь,  потому  что  знал,  что
можешь!
     - Нет, я не знал этого!
     - Но ведь ты почему-то попытался! В душе ты все-таки догадывался, что
можешь! И сделал это скорее неосознанно, как дитя.
     Руди молчал, сидя на выступе скалы. Ветер завывал над ними. В  лощине
же было так тихо, что слышно было, как вода бьется об лед.
     - Не знаю, - произнес он наконец тихо и немного испуганно. - Кажется,
я мечтал об этом. Ведь я мечтал с детства о всяких пустяках. Я помню,  как
мне хотелось, чтобы зацвела сухая ветка, которую я подобрал  во  дворе,  я
просто держал ее в руке и знал, что она зацветет, и она зацвела.  Она  вся
покрылась белыми цветами. Я побежал к маме и рассказал ей об этом, но  она
дала мне подзатыльник и сказала, чтобы я не занимался ерундой.
     Руди, казалось, и сам удивился этому воспоминанию.
     Ингольд покачал головой.
     - Разве можно такое говорить ребенку.
     Руди пожал плечами.
     - Мне всегда было интересно, что и как устроено. Наверное, поэтому  я
неплохо разбираюсь в машинах, знаю, как работает их мотор,  чувствую,  все
ли в них в порядке или нет. Я и на этой земле околачиваюсь для того, чтобы
понять, как устроен человек и зачем он существует.
     Ингольд вздохнул и положил засохшее растение на камень:
     - Может быть, так оно и есть, - наконец произнес он. - И  ты  никогда
не  получишь  должного  образования.  А  между  тем  очень   опасно   быть
невежественным магом.
     Сильный ветер ворвался в лощину. Ингольд поднялся, дрожа,  и  натянул
поглубже капюшон, замотав поверх него шарф так, что  остались  видны  лишь
глубоко посаженные блестящие глаза и кончик носа. Руди тоже встал, повесил
бутылку с водой на седло и повел Че вверх по  узенькой  тропинке.  Ингольд
проворно карабкался впереди.
     - Ингольд?
     Они выбрались на дорогу. Стайка  степных  курочек  выпорхнула  у  них
из-под ног, и Че испуганно  вскинул  голову.  Небо  заметно  потемнело,  а
вдалеке Руди различил стену дождя.
     - Чем же опасен невежественный маг?
     Колдун обернулся и посмотрел на него:
     - Волшебнику подвластно искусство магии. Это сродни любви, Руди.  Она
нужна тебе, и ты ищешь ее. И не встретив большую любовь, ты миришься с  ее
жалким подобием. Это может разбить не только твою жизнь, но и жизнь  того,
кого ты затронул.
     - Именно поэтому и создана школа в Кво и Совет, - добавил он. - С тех
пор, как старый Форн покинул школу и  удалился  в  свою  черную  башню  на
берегу моря, Архимаг и Совет решили обучать  всех,  кто  был  в  состоянии
постичь смысл учения. Они действовали  по  принципам  старых  волшебников,
используя  наследие  империй,  существовавших  еще  до  первого  появления
Дарков, три тысячи лет назад. Они древнее Церкви.
     - Может быть, поэтому Церковь и ополчилась против нас?
     Ветер принес холодный дождь с градом. Руди надвинул капюшон на глаза.
Он уже давно привык к  мысли,  что  если  идет  дождь,  то  он  непременно
промокнет - на голой равнине негде было укрыться.
     - Церковь считает нас богоотступниками, - коротко сказал  Ингольд.  -
Церковники говорят о нашей силе как о дьявольском обмане.  А  все  потому,
что мы можем совершать превращения и не поклоняемся их Богу.  Мы  отлучены
от Церкви наравне с еретиками и убийцами. А когда мы умираем, нас  хоронят
в неосвященной земле, если просто не зарывают, как скотину. И  помни,  что
нет закона, который бы защитил волшебника.
     Тьма склепа под дворцом в Карсте вспомнилась Руди  -  узкая  келья  и
Ингольд, до изнеможения повторявший Заклинание Чейн.
     Неудивительно, подумал он, что люди, у которых есть дар, предпочитают
отречься от него. Напротив, удивительно, что  кто-то  все-таки  становится
волшебником.
     Их окружал черный ливень. Он заливал канавы и низины, стекал по плащу
Руди, пропитывая его. Руди пытался вспомнить, когда  он  в  последний  раз
видел ясное небо, и с ужасом думал, что никогда его больше не увидит.
     Ингольд продолжал говорить, обращаясь скорее к  себе,  чем  к  своему
спутнику.
     - Вот почему так  крепка  связь  между  нами.  Мы  единственные,  кто
действительно понимает друг друга, вот как Лохиро и я. Мы путешествовали с
ним, чужие всему миру, он стал для меня сыном, а я заменил ему отца.  Все,
что у нас есть - это наш дар да  еще  те  немногие,  не  наделенные  даром
колдовства, но даром понимания. Кво - это не только центр магии на  земле,
это наш дом.
     Ливень затих, но солнце не проглянуло. Туман окутал землю.
     - Волшебники женятся только на колдуньях, - спросил Руди,  -  или  им
разрешен брак с обыкновенными женщинами?
     Ингольд покачал головой:
     - Неофициально. Ведь мы отлучены от Церкви. Хотя  в  прошлые  времена
дела обстояли иначе, - он покосился на Руди, и тому стало  неуютно,  будто
Ингольд прочитал его мысли. - Принято говорить, что жена колдуна -  вдова.
Ведь мы странники, Руди. Мы сделали выбор в пользу нашего  дара.  Конечно,
есть люди, которые понимают нас и понимают то, что мы непохожи на них,  но
мало  кто  может  долго  общаться  с  нами.  В  некотором  смысле  на  нас
действительно лежит печать проклятия, но не того,  которое  имеет  в  виду
Церковь.
     - Любят ли волшебники?
     В голубых глазах Ингольда промелькнула боль.
     - Бог помогает нам...
     Вся эта странная смесь  информации  нужна  была,  чтобы  помочь  Руди
успокоиться и сосредоточиться. Ведь от понимания мира до понимания магии -
один шаг.
     Однажды ночью Ингольд творил заклинания над пеплом маленького костра,
и Руди, который к тому времени уже понял, что  волшебник  не  повторяется,
провел ночь,  изучая  их  форму  и  порядок.  Потом,  стоя  на  часах,  он
воспроизводил  их  в  памяти  -  ведь  в  каждом  отдельном  символе  была
сосредоточена часть силы. Иногда за ужином Ингольд рассказывал о том,  как
их используют для медитации или гадания, откуда появились заклинания и кто
первый сотворил их. Руди медленно постигал их смысл, пока не  увидел,  что
заклинание, сотворенное соответствующими  мыслями  и  словами,  показывает
полностью свое действие. Так, как Йед мог отвратить летящий снаряд, как То
мог сделать невидимое видимым, как Перн мог сфокусировать мысли  тех,  кто
смотрел на это, на справедливости и законе.
     Ингольд никогда больше не извлекал эти заклинания из своей памяти. Он
учил Руди другим вещам, по мере того как равнина уступала  место  холодной
пустыне  с  солончаками  и  полынью.  Он  показывал  простые  трюки,  учил
искусству иллюзии, дающему возможность видеть вещи, которых нет. Маг  умел
распознать трюк, но большинство людей видели то, что  видели:  человека  с
другой внешностью, животное, дерево, вихрь.
     Это не столько магия, подумал Руди, скорее действие,  творчество,  но
не совсем обычное.
     Он мог уже вызвать огонь и превратить белый волшебный свет  в  шарик,
который светил, не грея, как огонь святого Эльма, на посохе.  Он  научился
видеть в темноте и рисовать в воздухе разные предметы. Когда они попали  в
настоящую пустыню, Ингольд показал ему, как, колдуя над веточкой растения,
сделать водяной компас и как с помощью магии отличить  ядовитое  растение.
Однажды ночью они заговорили о силе и сущности человека и  каждого  живого
существа. Ингольд воспринимал их совершенно иначе, не так,  как  Руди.  Он
говорил о  них  совершенную  правду,  которую  Платон  называл  сущностью.
Понимание этого и было ключом великой  магии,  а  возможность  увидеть  ее
служила оценкой мага. Глядя на  огонь  сквозь  волшебные  кристаллы,  Руди
увидел свою собственную душу, лежащую под  оболочкой  знакомого  тела.  Со
стороны, беспристрастно он увидел,  как  в  ней  соединились  тщеславие  и
любовь, сильное желание и лень; увидел яркую, блестящую, вечно двигающуюся
машину привязанности, смелости и лени, оживляющую его душу. Под терпеливым
наблюдением Ингольда он различил вину  и  недостатки  и  не  испытывал  ни
удивления, ни стыда. Это было просто тем, чем было. А рядом  со  своей  он
увидел и другую сущность, искрящуюся силой, пронизанную магией.
     Ингольд, подумал он,  ошеломленный,  пораженный  пугающими  глубинами
любви, горя и одиночества. И его собственные  переживания  показались  ему
ничтожными. Он снова почувствовал почтительное благоговение  перед  магом,
как и тогда, у дверей осажденного замка, и  как  однажды  ночью  в  долине
реки, когда Ингольд спросил его, почему он решил  стать  волшебником.  Это
было почтение, о котором  Руди  почти  забыл,  видя  перед  собой  жалкого
маленького старика с его мягким, но едким юмором. Но благоговение  никогда
не покидало его совсем, оно  возрастало  по  мере  того,  как  он  узнавал
загадочного старого странника. Теперь  для  него  не  было  вопросом,  жив
Лохиро или умер.
     - Магия совсем не такая, какой я ожидал ее  увидеть,  -  сказал  Руди
много позже той ночи, когда он закутался в одеяло, а Ингольд устроился  на
дежурство у костра. - Я привык  думать,  что  люди  могут  превращаться  в
волков или убийц-драконов или  сокрушать  стены,  летать  по  воздуху  или
гулять по воде и еще бог знает чего, но магия не то...
     - Да нет, она действительно такая, - просто  сказал  Ингольд,  вороша
золу в маленьком костре. -  Ты  ведь  знаешь,  что  кто  угодно  не  может
обратиться в волка. Для этого нужно вселиться в мозг и сердце волка и в то
же время не стать опасным звеном  в  сложном  организме  Вселенной.  Кроме
того, нужно быть в состоянии выдержать все соблазны,  которые  выпадут  на
твою долю.
     Вдалеке, как будто в ответ на его слова, завыли волки. В темноте Руди
уловил яркий блеск глаз Ингольда.
     - Видишь ли, Руди, волкам нравится быть такими -  сильными,  убивать,
жить со стаей и ветром. И это все может пробудить волка в  твоей  душе;  и
может статься, что ты  не  захочешь  принять  человеческий  облик.  А  что
касается драконов, - мягко продолжал он,  -  они  действительно  ловкие  и
опасные создания, но только когда нападают  на  людей,  движимые  чувством
голода.
     - Ты хочешь сказать, что драконы все-таки существуют? Настоящие живые
драконы?
     Казалось, вопрос поразил волшебника.
     - Я однажды даже убил одного, вернее, я завлек  его,  а  Лохиро  убил
мечом. Что до остального - сокрушения стен, умения ходить по  воде,  -  он
улыбнулся, - мне это никогда не требовалось.
     - Ты хочешь сказать, что смог бы, если бы было нужно?
     - Гулять по воде? Возможно, я нашел бы лодку...
     - Но если бы ее не оказалось? - допытывался Руди.
     Ингольд пожал плечами:
     - Я хороший пловец.
     Руди замолчал, положив голову на  руки,  слушая  тявканье  волков  на
охотничьей тропе, смягченное  расстоянием.  Он  вспомнил  людей-волков  на
охотничьей тропе стали и бензина. Жить с ветром и стаей... Это он понимал,
это было ему знакомо.
     Другое пришло ему на ум.
     - Ингольд, когда ты говорил, что у Дарков чуждый нам разум,  ты  ведь
имел в виду, что люди не могут понять их сущности? И поэтому мы  не  можем
докопаться до источника их магии?
     - Верно.
     - Но если бы ты обратился в Дарка, ты бы, наверное, понял их?
     Ингольд так долго молчал, что Руди начал опасаться, не обидел  ли  он
старика. Волшебник неотрывно смотрел на огонь, выдергивая сухие  стебельки
травы,  а  пламя  тысячами  отражений  плясало  в  его  глазах.  Когда  он
заговорил, его мягкий скрипучий  голос  едва  был  различим  в  завываниях
ветра.
     - Я мог бы это сделать. Я думал об этом много раз, - он  взглянул  на
Руди, и тот увидел в его глазах потрясающий соблазн познания, любопытство,
сравнимое лишь с вожделением. - Но я не сделаю этого никогда. Риск слишком
велик.
     Он бросил стебелек в огонь и смотрел безучастно, как тот  корчился  и
чернел в горящем золоте, словно труп на погребальном костре.
     - Потому что это может мне понравиться.



                                    4

     - Никогда не думала, что до этого дойдет так быстро, -  Джил  бросила
снежок на грязную дорогу.
     Сейя,  которая  расположилась  около  нее,  притихшая   и   дрожащая,
стряхнула снежную пыль со своего черного плаща и бросила быстрый взгляд на
темную сосновую рощу.
     - Дойдет до чего? - спросила она.
     Джил встала. Напряженный день наблюдений утомил ее.
     - До того, чтобы охранять дорогу от людей, а не от Дарков.
     Сейя ничего не ответила.
     - Я видела дым от их костров,  -  продолжала  Джил,  осматривая  свое
оружие: лук, меч и копье. -  Скорее  всего  они  разбили  свой  лагерь  на
развалинах смотровых башен, которые Янус  называл  Высокими  воротами.  Их
было несколько тысяч, когда они шли  вчера  по  дороге.  А  сегодня,  если
судить по кострам, их уже не так много. Должно быть, ночью на  них  напали
Дарки. Знаешь, нам не следовало прогонять их, как нищих.
     Сейя почувствовала себя неловко, хотя ей не было  до  этого  никакого
дела. Пришельцы были измождены и истощены до крайности,  не  потребовалось
особых усилий, чтобы выгнать их.
     - Ты потеряла право  на  собственное  мнение,  когда  надела  эмблему
стражника, Джил-Шалос, - сказала она. - Мы служим Алвиру и  выполняем  его
приказы.
     Джил  сложила  руки  на  груди,  пытаясь  согреть  ладони  под  своим
изношенным плащом. Вдали она все еще различала облако дыма,  поднимавшееся
в лесном морозном воздухе.  Приказания  отдавала  не  королева,  а  Алвир,
подумала она, вспомнив робкую темноволосую девушку, стоявшую в тени своего
элегантного брата. Они оба стояли у  ворот  Убежища,  окруженные  стражей.
Золото на их расшитых мантиях сияло под бледным небом.
     - Мы не сможем  ни  приютить,  ни  прокормить  вас,  -  сказал  Алвир
высокому оборванному монаху, который привел нищих из-за  перевала.  -  Нам
самим едва хватит еды до весны.
     В  рядах  стражников  Алвира  произошло  движение,  послышался   звон
вынимаемой из ножен стали. Нищие повернули назад и побрели по обледенелому
снегу.
     - Взгляни,  -  голос  Сейи  оборвал  воспоминания  Джил.  Она  быстро
повернула голову туда, куда указывала старшая стражница.
     На дороге показался одинокий всадник. Его высокая тощая гнедая лошадь
осторожно ступала по ледяным  рытвинам  дороги.  Джил  узнала  бы  его  по
свободной посадке в седле, даже если бы на плечах его не было украшения из
слоновой кости. Бесцветные глаза всадника отыскали женщин, и он помахал им
на прощание. Джил подняла  руку  в  ответ,  не  зная,  радоваться  ей  или
печалиться. Это было в духе Ледяного Сокола. Он отправлялся в путешествие,
из которого мог никогда не вернуться, и  при  этом  близким  друзьям  лишь
махнул  на  прощание.  Ледяному  Соколу  предстояло  долгое   путешествие,
поскольку у него была всего одна лошадь. Животные  в  замке  были  на  вес
золота.  Когда  темные  деревья  поглотили  всадника,  Джил   встревоженно
взглянула на облако дыма, поднимавшееся из лагеря и застилавшее деревья.
     - Как ты думаешь, -  спросила  она,  -  все  обойдется?  Ему  удастся
миновать лагерь?
     Сейя подняла одну бровь:
     - Ему?
     Ее удивление было понятно -  все  знали  о  хладнокровной  жестокости
Ледяного Сокола.
     - Скорее уж неприятности могут быть у Януса и фуражиров, - продолжала
она. Когда я уходила, Алвир и Джованнин спорили, сколько нужно  стражников
- пеших и конных. Алвир говорил,  что  нельзя  больше  снимать  стражу  из
Убежища, ведь Дарки нападали на нас на  прошлой  неделе.  А  Джованнин  на
грани удара - почти все фуражирские фургоны принадлежат ей.
     - Я согласна с Джованнин, - сказала Джил. Она отдала Сейе лук и копье
и стряхнула снег с  одеяла.  -  Нищие  не  в  состоянии  дать  отпор  даже
маленькому вооруженному отряду. Но если Янус  попадет  в  долину,  на  них
могут напасть Белые Рейдеры.
     Сейя сползла вниз по камням и  устроилась  в  одной  из  ниш,  откуда
хорошо просматривалась дорога и где можно было  укрыться  от  ветра.  Джил
узнала это за четыре часа дежурства.
     - Никто не знает, что сейчас делается в долине, - прошептала  она.  -
Им придется очень трудно с разбойниками и Дарками. - Она  поправила  пояс,
на котором висел меч. - Ты не знаешь, куда они поедут?
     Сейя покачала головой.
     - Куда-нибудь в заброшенные города или фермы, где можно добыть еду, -
вдруг она рассмеялась, и морщины испещрили ее лицо, как складки на  мокром
шелке.  -  Кроме  того,  есть  еще  одно  обстоятельство,  о  котором   их
предупредили утром: Томек Тиркенсон со своими людьми наконец-то собрался в
путь в Геттлсанд.
     - А я думала, они дождутся, когда сойдет снег. -  Джил  закуталась  в
свой тяжелый, пропахший дымом плащ. - Но в  любом  случае  Алвиру  это  на
руку: теперь будет меньше ртов.
     - И меньше защитников, - добавила Сейя, натягивая одеяло на  ноги.  -
Джованнин добило то, что Тиркенсон забрал весь свой скот.  Жители  Убежища
так нуждаются в нем. Она пригрозила  предать  его  анафеме,  если  он  это
сделает. Но он ответил, что она уже отлучила его  лет  десять  назад  и  в
любом случае на нем уже лежит проклятие, а  скот  принадлежит  ему,  и  он
сломает шею любому, кто  встанет  на  его  пути.  Со  своими  ковбоями  он
выглядел весьма внушительно, и ее светлость не смогла ничего возразить.  И
Алвир  не  собирался  воевать  с  единственным   землевладельцем,   верным
Королевству. Когда я уходила, Джованнин  зажигала  свечи  в  благочестивой
надежде, что Тиркенсон сгорит в преисподней.
     Джил рассмеялась. Конечно,  она  любила  наместника  Геттлсанда.  Но,
может, им самим скоро придется голодать, как  нищим.  А  его  лошадей  они
могли бы просто съесть.
     Ветер свирепствовал. В тот день облака стояли высоко  над  вершинами,
окутанными белой пеленой. И Джил показалось, что она видит блеск ледников.
     "Да, - подумала она, - если все зимы были такими лютыми, как эта,  то
они достигли небывалого размаха. Только этого нам и  не  хватало  ко  всем
бедам. Проклятая Богом ледяная эра!"
     Она взглянула на грязную обледеневшую