Барбара ХЭМБЛИ
   Дарват 1-3

    ВРЕМЯ ТЬМЫ
    СТЕНЫ ВОЗДУХА
    ВОИНСТВО РАССВЕТА
    
    
                              Барбара ХЭМБЛИ

                                ВРЕМЯ ТЬМЫ


Время тьмы ("Дарват" #1).
Barbara Hambly. The Time of the Dark (1982) ("The Darwath" #1)



                                    1

     Джил знала, что  это  просто  сон.  Ей  нечего  было  бояться  -  она
понимала,  что  чувство  опасности,  хаоса  и  слепой  тошнотворный  ужас,
наполнивший ночь, были ненастоящими; этот город  с  его  мрачной  странной
архитектурой, бегущие толпы испуганных  мужчин  и  женщин,  толкавших  ее,
невидимую, со  всех  сторон,  были  лишь  яркими  образами  перегруженного
подсознания, призраками, которые растают с наступлением дня.
     Она знала это. И все равно боялась.
     Ей  казалось,  что  она  стоит  на  ступенях   гигантской   лестницы,
обращенная лицом к площади, окруженной высокими домами с острыми  крышами.
Бегущие толкают ее к  огромному  пьедесталу  малахитовой  статуи,  совсем,
казалось, не осознавая ее присутствия;  задыхающиеся  люди  с  испуганными
лицами, мертвенно-бледными в блеске холодного лунного  света,  выскакивали
из своих мрачных домов и, гонимые страхом, карабкались вверх  по  огромным
мраморным ступеням, чтобы достигнуть горного проема арки,  раствориться  в
жуткой темени охваченного паникой города.
     "Какого города, - Джил удивлялась, сбитая  с  толку,  -  и  почему  я
испугалась? Это только сон".
     И все же в глубине души она  понимала,  что  эта  сцена  сумасшедшего
бегства, рожденная сном, не будет прервана внезапным пробуждением, она как
бы реальна и нереальна одновременно. И от  этого  осознания  Джил  охватил
озноб.
     Действие между  тем  продолжалось:  сомнамбулические  толпы  бегущих,
совершенно не замечая Джил, двигались прочь  от  позеленевших  от  времени
бронзовых ворот, за которыми, как начинала понимать Джил, и  клубилось  то
неизвестное ей зло, пришедшее на Землю из прозрачных бездн пространства  и
времени.
     Под  сводами  ворот  позади  нее  послышались  движение   и   голоса,
приглушенные  шаги  и  слабый  звон  меча,  выдернутого  из  ножен.   Джил
повернулась, ее густые волосы упали на глаза. Пламя  факелов,  раздуваемое
ветром, билось в диком танце, выхватывая из темноты толпившиеся фигуры,  и
отражалось в их глазах, сверкающем оружии и доспехах. Это наконец вступили
стражники. Джил бросила взгляд на взволнованную толпу  наспех  вооруженных
горожан, неумело сжимавших в руках выданное им оружие, и заметила  старика
в коричневой мантии, бородатого, с пронзительным взглядом и лицом  старого
колдуна.
     Он остановился на верхней ступени, рассматривая площадь  перед  собой
цепким хищным взглядом ястреба, пока последние бегущие лезли  по  ступеням
мимо Джил, колдуна, стражи.  Шелест  босых  ног  заполнил  собой  звуковое
пространство.
     Иссеченное шрамами лицо старика, почти скрытое  спутанными  зарослями
бороды, было спокойно:  он  наблюдал  этот  кошмар  как  неизбежность,  но
относился  к  происходившему  явно  философски,  что  соответствовало  его
возрасту и жизненному опыту.
     И вдруг он увидел ее, Джил, которую  не  замечали  ни  стражники,  ни
добровольцы, нерешительно столпившиеся за спиной старика и настороженно, с
надеждой следившие за его взглядом. Джил почувствовала это кожей. И  в  ту
же минуту подул ветер, он рвался из щелей и петель этих адских ворот, неся
влажный холодный запах кислоты, дыма, металла и крови.
     Джил смотрела на старика. Его голубые глаза  были  спокойны,  и  Джил
подумала тогда, что если он и  боится  клубящегося  бесплотного  вещества,
пахнущего смертью, то не покажет этого. И как  бы  в  подтверждение  своих
мыслей она увидела, как он, войдя в  тень  статуи,  остановился  и  поднял
руку.
     Он собирается что-то сказать!..
     Внезапно Джил проснулась, но не в своей постели.
     Какое-то мгновение она не могла понять, где  находится.  Она  неловко
вытянула руку, испуганная и сбитая с толку,  как  это  бывает  с  внезапно
разбуженными,  и  ее  ладонь  сжала  холодный   шершавый   мрамор   кромки
пьедестала. Серый холод ночи леденил ее босые ступни...  Внезапно  до  нее
донеслись крики ужаса и слабый плеск воды...
     Она проснулась.
     Она больше не спала.
     И все же она была там.
     Теперь на нее смотрели все. Воины, все  еще  толпившиеся  на  верхних
широких  ступенях,   изумленно   рассматривали   эту   хрупкую,   молодую,
черноволосую женщину, прикрытую  ночной  сорочкой,  женщину,  которая  так
неожиданно появилась среди них.  Джил  обернулась,  прижимаясь  в  поисках
опоры к острой грани мрамора, ослабевшая от шока, обезумевшая от  ужаса  и
растерянности, ноги у нее дрожали. Она почти не дышала.
     Но волшебник стоял уже рядом, и Джил поняла,  что  с  ним  ей  нечего
бояться. Он тихо спросил ее:
     - Кто ты?
     - Джил, - сказала она. - Джил Паттерсон.
     - Как ты попала сюда?
     Вокруг них  из  дверей  еще  сильнее  подул  черный  ветер,  мерзкий,
холодный, дрожащий  от  нечеловеческих  страстей.  Воины  переговаривались
между собой, напряжение росло. Но  колдун  был  спокоен,  его  мягкий  тон
придал Джил уверенность.
     - Я... я спала, - Джил заикалась. - Но... это... я... это уже не сон,
да?
     - Да, - сказал старик ласково. - Но не бойся.
     Он поднял свои иссеченные шрамами  пальцы  и  сделал  ими  в  воздухе
какое-то движение, которое она не могла толком рассмотреть.
     - Возвращайся в свои сны.
     Ночной холод, звук, запах и страх исчезали по мере  того,  как  туман
сна обволакивал сознание. Джил видела, как воины всматриваются  в  голубую
мерцающую тень, она знала: это было  все,  что  они  могли  видеть.  Потом
колдун сказал им что-то, и они двинулись за ним, шагавшим через  пустынную
мостовую площади к черным воротам и неведомой угрозе. Он поднял  двуручный
меч, и тот вспыхнул в темноте разрядом молнии. И вдруг словно взрыв потряс
своды здания, ворота распахнулись, и оттуда на людей обрушилась чернота...
     Джил все это видела и проснулась от собственного крика.
     Ее руки так тряслись, что она едва  смогла  зажечь  торшер.  Часы  на
прикроватной тумбочке показывали два тридцать. Вся в  холодном  поту,  она
снова упала на подушку и неистово принялась  шептать  себе,  что  это  был
просто сон, просто сон. "Мне двадцать четыре года, я студентка и через год
получу диплом доктора философии по средневековой истории, и  это  глупо  -
пугаться снов. А это был только сон".
     Она говорила это себе, выглядывая  из  кокона  потертых  простыней  и
дешевых одеял на  убедительно  знакомый  облик  своей  комнаты  -  джинсы,
зажатые дверцей шкафа, Рустер  Когбурн,  сурово  смотрящий  с  плаката  на
стене, учебники, папиросная  бумага,  монеты,  корешки  книг  с  загнутыми
углами страниц, в беспорядке разбросанные по потертому ковру. Она подумала
о  том,  что  сегодняшний  семинар  начнется  рано,  после  чего  еще  раз
посмотрела на часы и решила поспать подольше. Но через некоторое время она
почему-то взяла с пола у кровати "Жизнь путешественника в  средние  века",
нашла там нужное место и усилием воли заставила себя увлечься  юридическим
статусом Королевской Дороги в Англии пятнадцатого века. С чего бы это?..
     Джил не решилась снова заснуть почти до рассвета.
     Она почти неделю не вспоминала об этом сне. А то, что она  вспомнила,
возвращаясь  домой  из   университета   в   рыжевато-золотом   великолепии
калифорнийского сентябрьского дня, был голос колдуна. Где  она  могла  его
слышать, этот  приятный  тембр  и  характерные  перепады  тона,  бархатную
мягкость, неожиданно переходящую в жесткую и резкую интонацию.
     Поворачивая свой красный "фольксваген" на Кларк Стрит в сторону дома,
она поняла, что этот город  и  связанное  с  ним  ощущение  страха,  глаза
старика, запахи - все это снится ей уже не в первый раз.
     Она резко остановилась. Потом все же взяла себя в руки  и  попыталась
припарковать машину в переполненном тупике...
     Ощущение  страха  при  пробуждении  делало  первый  сон  похожим   по
ощущениям на последний. Ей снилось,  как  она  бродит  одна  по  сводчатой
палате, такой огромной, что линии отбрасывающих тень арок,  поддерживающих
высокий крестовидный свод потолка, погружали все  вокруг  нее  в  темноту.
Древняя пыль шевелилась под ее босыми ногами, покрывала разбросанный  хлам
и ветхие ящики, сложенные в кучу  между  колоннами,  затуманивала  далекий
отсвет желтого пламени, к которому она шла,  к  маленькой  сальной  лампе,
горящей в темном пролете порфирово-красной лестницы. Все вокруг нее  несло
в себе ощущение скрытого страха, будто из  темноты  сюда  смотрело  нечто,
несущее зло и парализующее волю.
     Бледное пламя тускло отражалось в красных широких ступенях, мерцало в
узорах монументальных бронзовых дверей наверху. Черный же базальтовый пол,
отполированный не одной тысячей ног, но теперь тоже  припорошенный  пылью,
словно   поглощал   свет,   не   желая   отражать   его,   что   выглядело
противоестественным. Джил откуда-то знала, что  этот  пол  намного  старше
стен, старше, чем город, распростершийся над  головой,  или  любой  другой
город человечества. Среди этой темной мостовой, перед  освещенными  лампой
ступенями, единственная плита пола была  новой,  вырубленной  из  бледного
серого гранита, ее поверхность казалась грубой  по  сравнению  с  истертой
шелковистой гладью остального пола, хотя она  тоже  была  покрыта  толстым
слоем пыли.
     В темноте над ней скрипнула дверь, и через многочисленные арки хлынул
свет. Джил скользнула в тень колонны, хотя знала, что это был только сон и
люди здесь не могли ее видеть, ведь они не существовали.
     Женщина, судя по одежде - служанка, спускалась по ступеням с корзиной
в руке, держа лампу над головой;  следом  за  ней  ковылял  горбатый  раб.
Женщина невозмутимо направлялась вниз по лестнице, но, коснувшись ступнями
черного пола, свернула в сторону, чтобы не наступить на странную гранитную
плиту, хотя ее цель - ларь с сухими яблоками - находилась прямо в футе  от
подножия лестницы, а странная плита совершенно не выдавалась  над  уровнем
остального пола. Горбун сделал еще больший крюк, пробираясь от  колонны  к
колонне, бормоча что-то себе под нос  и  не  сводя  настороженных,  полных
страха глаз с бледного камня.
     Наполнив корзину яблоками, женщина  отдала  ее  горбуну  и  вернулась
обратно к ступеням, где в нерешительности  остановилась,  пытаясь  убедить
себя, что не надо быть глупой суеверной гусыней, что нечего бояться  -  ни
тьмы, так близко обступившей ее, ни, конечно, плиты  шесть  на  двенадцать
футов, которая была серой, а не черной, гранитной, а не базальтовой. Но  в
конце концов она пошла окружным путем, чтобы не искушать судьбу.
     "Почему она шершавая, когда остальной пол такой непривычно гладкий, -
думала Джил. - Никто не ходит по ней. Никто ни разу не  прошелся  по  ней.
Почему?"
     Но даже чувство, что эти два сна как-то связаны, вызывало у нее  лишь
мимолетное любопытство,  пока  не  приснился  третий  сон.  Они  ничем  не
нарушили  ее  обычной  жизни.  Она  так  же  проводила   долгие   часы   в
университетской библиотеке, копаясь в научных статьях и  рассыпающихся  от
ветхости  регистрах  городов  Средней  Англии.  Переносила  информацию  на
карточки, которые потом сортировала на кухонном столе в квартире на  Кларк
Стрит, пытаясь сделать выводы из того, что знала,  раскладывала  записи  к
дипломной работе, трудилась  над  стипендиальной  заявкой,  встречалась  с
приятелями и подругами. Словом, жизнь шла своим чередом, пока ей снова  не
приснился тот осажденный город.
     Она знала, что это был тот же город, хотя  теперь  смотрела  на  него
сверху вниз. Джил обнаружила, что стоит в проеме высокого окна,  наверное,
в башне. Лунный свет был таким ярким, что она  видела  узоры  на  мостовой
двора далеко внизу, орнамент  на  бронзовой  отделке  ворот  и  даже  тени
падающих листьев, как пыль, покрывающих землю. Подняв глаза,  она  увидела
сквозь остроконечный лабиринт верхушек деревьев отблеск  далекой  воды.  В
другой стороне черные хребты гор неясно вырисовывались на фоне  усыпанного
звездами неба.
     В комнате под ней языки пламени поднимались над полированным серебром
настольной лампы, и в ее слабом неподвижном свете она различила  прекрасно
выполненную мебель из темного дерева и слоновой кости. Хотя эти формы были
ей незнакомы, она воспринимала их как произведения искусства, изысканные и
роскошные, которые могли принадлежать высокоразвитой цивилизации.
     И она увидела, что была не одна.
     Напротив дальней стены палаты стоял самый большой из предметов мебели
- массивная эбонитовая детская кроватка, ее витые  перильца  с  прожилками
перламутра отражали теплый свет лампы. Над ней маячил  высокий  полог,  на
котором выделялась золотая  эмблема:  стилизованный  пикирующий  орел  под
маленькой короной. Эта эмблема была и на черной куртке  человека,  который
стоял за колыбелью, наклонив голову, безмолвный, как статуя, глядя вниз на
спящего младенца.
     Это был высокий, красивый мужчина  с  суровым  лицом.  Едва  заметная
седина ничуть не портила копну ниспадавших на плечи каштановых волос. Джил
дала бы ему не больше тридцати пяти. Его одежда - от подошв мягких кожаных
ботинок до складок вздымающейся мантии, покрывавшей  куртку  и  тунику,  -
была в тон приглушенной  пышности  комнаты,  темной,  простой,  безупречно
скроенной самым искусным портным. Геммы на рукоятке его меча поблескивали,
как звезды, в свете лампы, колебавшемся от его дыхания.
     Шум в коридоре заставил его поднять голову, и Джил увидела его  лицо,
омраченное дурным предчувствием. Открылась дверь.
     - Я думал, что ты здесь, - сказал колдун.
     На секунду у Джил мелькнула абсурдная мысль, что он обращается к ней.
Но человек в черном кивнул,  его  лицо  застыло,  а  длинная  тонкая  рука
продолжала меланхолически чертить круги на перилах колыбели.
     - Я  шел  вниз,  -  извинился  он  приглушенным  голосом,  наполовину
отвернув лицо. - Я только хотел посмотреть на него.
     Колдун закрыл за собой дверь.  От  движения  воздуха  язычок  пламени
вздрогнул, мерцающий свет на мгновение выхватил  сеть  морщин  вокруг  его
глаз, показав, то же выражение усталости и напряжения. Джил увидела, что у
него тоже был меч, висевший поверх матового полотна  мантии.  Рукоять  его
была без драгоценных камней, но покрыта серебром, со  следами  многолетней
службы. Он сказал:
     - Нет нужды. Сомневаюсь, что они снова нападут сегодня ночью.
     - Сегодня ночью, - повторил  угрюмо  человек  в  черном.  Его  полные
горечи глаза были обращены  к  колдуну.  -  Как  насчет  завтрашней  ночи,
Ингольд? И послезавтрашней? Да, мы отбросили их  назад  сегодня,  вниз,  в
преисподнюю, которой они принадлежат. Мы победили - здесь.  А  как  насчет
других городов Королевства? Что ты видел в этом своем кристалле,  Ингольд?
Что происходит сегодня везде? В Пенамбре на юге, где,  кажется,  был  убит
даже мой наместник и Дарки кишат в его дворце, как грязные  привидения?  В
провинциях вдоль долины Желтой реки, на востоке, где, как ты говорил  мне,
они достигли такой силы, что никто не выходит из дома после захода солнца?
В Геттлсанде за горами, где страх перед Дарками так силен, что люди  будут
сидеть сложа руки, даже если Белые Рейдеры спустятся  на  равнины  жечь  и
грабить их? Армия не может быть везде.  Она  размещена  в  четырех  точках
Королевства, большая часть ее все еще в Пенамбре. Мы здесь, в  Гее,  никак
не сумеем выстоять. Мы, может быть, даже не удержим Дворец, если они опять
придут завтра ночью.
     - Это завтра, - тихо ответил колдун. - Мы можем делать лишь  то,  что
должны, и надеяться.
     - Надеяться, - он сказал это без издевки или иронии, только как будто
это слово было давно забытым, сам звук его казался странным для  слуха.  -
На что надеяться, Ингольд? Что Совет Магов прервет свое молчание и  выйдет
из тайного убежища в своем городе Кво?  Или, что   если  когда-нибудь  они
сделают это, у них будет ответ?
     - Ты лишишься последней надежды, если узнаешь это, Элдор.
     - Видит Бог, она и так уже мала. - Элдор, стиснув  кулаки,  заметался
по комнате, нервно вышагивая от окна к двери и обратно, напоминая внезапно
оказавшегося в клетке льва.
     Он прошел в футе от Джил, не видя ее. Волшебник Ингольд же,  взглянув
вверх, вдруг удивленно вскинул брови: он-то заметил девушку.
     Элдор повернулся, задев рукавом руку Джил на подоконнике.
     - Я не могу выносить эту безнадежность, - выкрикнул он раздраженно. -
Они - мои люди, Ингольд. Королевство и вся цивилизация - если то,  что  ты
мне говоришь, правда - разваливаются вокруг меня, а мы с тобой не в  силах
дать им щит, за  которым  можно  укрыться.  Ты  можешь  сказать  мне,  что
представляют собой эти Дарки и откуда они приходят, но все твое могущество
бессильно против них. Ты не можешь научить нас защищаться. Ты умеешь  лишь
сражаться с ними мечом, как и все мы.
     - Может быть, мы и бессильны  что-либо  сделать,  -  сказал  Ингольд,
устраиваясь в кресле. Он сложил руки, но взгляд его оставался напряженным.
     - Я не смирюсь с этим.
     - Возможно, тебе придется.
     - Это неправда. Ты знаешь, что это неправда.
     - Человечество спаслось от Тьмы  тысячи  лет  назад,  -  тихо  сказал
колдун,  отблески  света  причудливо  скользили  по  тонким  морщинам  его
обветренного лица. - Что же до того, как они сделали  это,  -  может,  они
сами не вполне  понимали,  как  все  произошло;  в  любом  случае  никаких
свидетельств мы не нашли. Мое могущество бессильно против  Дарков,  потому
что я не знаю их, не понимаю ни их  сущности,  ни  природы.  Они  обладают
силой особого рода, Элдор, очень отличающейся от моей,  выше  возможностей
любого человека-волшебника, кроме, может быть, Лохиро, Главы  Совета  Кво.
Все, что случилось во время нашествия Тьмы три тысячи лет назад, когда они
в первый раз поднялись, чтобы опустошить землю, ты знаешь все это не  хуже
меня.
     - Знаю это? - Король горько засмеялся, глядя на  колдуна.  Его  глаза
потемнели от воспоминаний. - Я помню это. Я помню это так ясно, будто  все
произошло со мной, а не с моим предком, - он резко шагнул, полы его  плаща
взметнулись и опали, как крылья гигантской  черной  птицы.  -  И  он  тоже
помнит, - он указал рукой на колыбель, огромная черная тень руки на  стене
протянулась к спящему ребенку. - Эти воспоминания похоронены в глубине его
детского сознания. Ему едва исполнилось шесть месяцев - шесть месяцев! - а
он просыпается, плача от страха.  О  чем  может  быть  этот  детский  сон,
Ингольд? Ему снится Тьма. Я знаю.
     - Да, - согласился колдун. - Тебе тоже снилось  это.  Твоему  отцу  -
никогда. По правде сказать, сомневаюсь, что твой отец  вообще  чего-нибудь
боялся.
     Стоя в  оконном  проеме,  Джил  чувствовала  эту  связь  между  ними,
ощутимую, как слово или прикосновение: память о  застенчивом  черноволосом
мальчике, просыпавшемся от непонятных ночных кошмаров, и спокойствие,  что
дал ему бродячий колдун. Черты лица Элдора  чуть  смягчились,  голос  стал
печальным.
     - Хорошо бы я этого не знал, - сказал он. - Тебе  известно,  в  нашей
семье  не  бывает  беззаботной  юности.  Воспоминания,  что  мы  несем,  -
проклятие нашего рода.
     - Они могут стать спасением для него, - ответил Ингольд. - И для всех
нас.
     Элдор вздохнул и повернулся к колыбели. Заложив за спину свои изящные
сильные руки, он смолк, погрузившись в свои раздумья.
     Спустя минуту он сказал:
     - Ты сослужишь мне последнюю службу, Ингольд?
     Старик пристально посмотрел на него:
     - Она не _п_о_с_л_е_д_н_я_я_.
     Лицо Элдора на  секунду  просветлело  от  усталой,  слегка  ироничной
улыбки. Очевидно, он был давно знаком с упрямством колдуна.
     - В конце,