ц она сказала:
     - Не думаю, что смогла бы принять это. Не потому, что я королева,  но
все это звучит слишком безлико. И  я  в  действительности  больше  уже  не
королева.
     Она оперлась спиной на резной столбик кровати,  ее  голова  оказалась
рядом с его коленом. Хрупкое лицо ее  на  фоне  отблеска  углей  выглядело
очень юным, но в тоже время измученным, несчастным и усталым.
     - О, они уважали меня, они кланялись мне. Это  все  во  имя  меня.  И
Тира. Но все это в прошлом. Ничего не осталось. - Внезапно ее  голос  стал
тише и напряженней, и Руди увидел вдруг слезы в ее фиалковых глазах.
     - И все это произошло так неожиданно... Дело не в почете, Руди, не  в
том, чтобы иметь слуг, которые ухаживают за  мной.  Дело  в  людях.  Я  не
забочусь о том, чтобы собрать вещи, когда всю жизнь слуги делали  это  для
меня. Но те слуги, домочадцы двора, они были вокруг меня  годы.  Некоторые
происходили из нашего дома, когда я еще была девочкой, они были со мной  с
моего рождения. Люди вроде стражников, стоявших за дверью моей спальни,  я
не знала их толком, но они были частью моей жизни,  частью,  о  которой  я
никогда по-настоящему не думала. И все они теперь мертвы. Это страшно.
     Ее голос дрогнул, но Альда взяла себя в руки.
     - Ты знаешь, там  был  один  старый  раб-дуик,  который  ухаживал  за
цветами в Зале Дворца. Может быть, он делал это  всю  свою  жизнь,  а  ему
должно было быть около двадцати лет, это очень  много  для  них.  Он  знал
меня, он хрюкал и по-своему  улыбался  мне,  когда  я  проходила  мимо.  В
последней битве в Тронном Зале Гея он схватил факел и бросился  с  ним  на
Дарков, размахивая им, как люди  размахивали  мечами.  Я  видела,  как  он
погиб. У меня на глазах погибло много дорогих сердцу людей.
     Слеза скользнула по щеке.
     - Дело вовсе не в том,  быть  королевой  или  не  быть  королевой,  -
продолжала она, вытирая щеку дрожащими пальцами. - Эта вся  жизнь,  вообще
все... Тир - единственное, что у меня осталось.  А  в  последней  битве  я
покинула и его. Мы  закрыли  его  в  маленькой  комнате  за  троном,  я  и
служанка. Им был нужен в зале каждый меч, хотя никто  из  нас  раньше  его
даже не держал в руках.  Это  было  похоже  на  страшный  сон...  Какой-то
кошмар, везде огонь и мрак. Я чуть не сошла с ума. Я не боялась, что умру,
я боялась, что они доберутся до Тира. А  я  оставила  его  одного,  -  она
повторила эти слова в каком-то  отчаянном  удивлении.  -  Я  оставила  его
одного. Я... я сказала Ингольду, что убью его, если он не заберет  Тира  и
не уйдет. Он собирался остаться и биться до  конца.  У  меня  был  меч.  Я
сказала, что убью его... - с минуту, казалось, ее глаза не видели ничего в
затененном золотистом тепле покрытой занавесками  палаты,  отражая  только
оживший ужас.
     Руди мягко сказал:
     - Я думаю, он понимал твое отчаяние и простил тебя.
     - Я не об  этом,  -  она  усмехнулась,  как  делают  люди,  вспоминая
выходку, уже потерявшую свое значение.  -  Представь,  как  неудобно  было
встретиться с ним после...
     Дождь стих, его упорный стук перешел в  мягкий  моросящий  шелест  по
толстому стеклу окна. Угли затухали в жаровне,  их  отсвет  был  похож  на
последний блик гаснущего заката. Минальда встала  и  прошла  через  сумрак
комнаты, чтобы зажечь свечку от угольков и перенести огонь на три свечи  в
серебряном канделябре на столе. Она задула лучинку, и,  когда  откладывала
ее в сторону, дым окутал ее лицо.
     - Чего я не могла вынести, так это того, - продолжала Альда, ее голос
был спокойным, словно она говорила о  ком-то  другом,  -  что  я  оставила
своего ребенка на верную гибель. До тех пор, пока Ингольд не пришел ко мне
позапрошлой ночью, пока он не принес мне Тира, я даже не знала, выжили они
или нет. Все остальное: Дарки, ринувшиеся на  нас  поверх  факелов,  их...
прикосновение, их железная хватка, лицо Ледяного Сокола, когда  он  поднял
меня с пола в подземелье, - даже это казалось нереальным. Только то, что я
оставила своего ребенка, единственное существо,  единственное,  оставшееся
от всего прочего в жизни...
     Ее руки и голос опять начали дрожать, Руди  подошел  к  ней  в  ореол
света свечей, взял за руки, чтобы успокоить, и почувствовал хрупкие пальцы
в своей грубой ладони. Его прикосновение вернуло ей  ощущение  реальности,
потому что она вдруг улыбнулась и опустила глаза.
     - Алвир говорит, что я бредила от потрясения, - тихо сказала  она.  -
Хорошо, что я  не  помню,  как  покидала  Гей.  Мне  говорили,  город  был
разрушен. Теперь он  останется  хотя  бы  в  моей  памяти  во  всем  своем
великолепии, - она снова  подняла  глаза  на  него,  тихая  слабая  улыбка
самоиронии  появилась  в  уголках  ее  чувственного  рта.  -  Вот   почему
большинство вещей здесь принадлежит Алвиру, а не  мне.  Это  не  те  вещи,
которые я бы взяла с собой, если бы покидала Гей по собственной воле.
     - Не беспокойся об этом.
     - Но прошлой ночью, - продолжала Альда, - я была готова  убить  тебя,
если бы ты попытался остановить меня, когда я возвращалась за Тиром. Я  не
могла опять оставить его. Спасибо, что пошел со мной и оставался с нами  в
подвалах. Ты спас нам жизнь. Но я бы пошла и одна.
     - И все же ты была не в своем уме, - мягко возразил Руди.
     Она улыбнулась:
     - Возможно.
     Дождь иссяк. Ровное восковое сияние свечи  вытянулось  в  желто-белые
колонны, свет стал ярче в тихом глубоком молчании.  На  время  их  окружил
покой этой комнаты, подарив удивительный момент  счастья  уединения  среди
сумятицы и обломков Вселенной. Руди непривычно сильно  ощущал  ее  пальцы,
легко покоившиеся в его руке. Он вдыхал запах ее волос, аромат гвоздики  и
лавра и вместе с ним мягкий жирный запах  свечей  и  великолепие  кедра  и
лаванды. Заключенные в остановившемся времени, они были  одни  в  обоюдном
оцепенении, ее глаза пристально смотрели  на  него.  Руди  уже  знал  -  и
понимал также, что она знает, - что что-то  неизбежно  произойдет.  Знание
пронзило его, как молния, но не вызвало никакого удивления. Как  будто  он
всегда это знал.
     Они стояли так в течение  бесконечного  мгновения,  поглощенные  этим
обоюдным прозрением. Единственным звуком в комнате было их легкое  быстрое
дыхание. Лотом открывшаяся внизу дверь качнула воздух,  наклонилось  пламя
свечей, заставив склониться и вздрогнуть тени. В этом вторжении  холодного
потока голос Алвира гулко отозвался в непривычно пустом, безлюдном зале.
     - ...лошади во дворе. Погрузка займет большую часть ночи.  Ваши  вещи
поедут в третьей повозке, - и хотя нельзя было больше разобрать ни  слова,
они услышали отвечающий слабый голос Бектиса, недовольный  голос  Медды  и
резкое внезапное позвякивание перевязи меча и доспехов.
     Альда сделала движение, чтобы уйти, но Руди схватил ее  за  руки.  Их
глаза снова встретились, озадаченные, ищущие  какой-нибудь  ответ,  почему
случилось  то,  что  было  между  ними.  Их  привязанность  друг  к  другу
изменилась, в ее лице Руди  видел  страсть,  страх  перед  этой  возможной
близостью и отражение  его  собственного  смущения  от  чувства,  испытать
которое он никак не ожидал. Потом ее  щеки  внезапно  порозовели  в  свете
свечей, и Альда вырвалась, заикаясь:
     - Я... я не могу... - она повернулась, чтобы убежать.
     -  Альда,  -  мягко  позвал  он  ее,  и  от  звука  его  голоса   она
остановилась, ее дыхание стало прерывистым, словно после долгого  бега.  -
Увидимся завтра в дороге.
     Она прошептала:
     - Хорошо, - и отвернулась. Секундой позже Руди услышал ее шаги,  и  у
него защемило сердце.



                                    10

     Давным-давно,  еще  в  прошлой  жизни,  Руди  видел   фильм   "Десять
заповедей", который, среди прочего, содержал  запоминающуюся  сцену  ухода
Детей Израиля из Земли Египетской: Чарлтон Хестон поднял свой  посох,  все
были готовы отправиться в  путь  -  вся  сцена  заняла  около  трех  минут
экранного времени - с младенцами и стариками, со слезами покидающими улицы
Фив.
     Карст же суетился уже  в  течение  нескольких  часов.  Руди  стоял  у
повозки, на которой должны были повезти пайки, предназначенные для стражи,
перед ним открывался неплохой вид на площадь, и ему казалось, что вряд  ли
кто-нибудь двинется в путь до полудня, если не позже. Снова пошел дождь, и
земля стала, как густая каша. Колеса повозок увязали в  ней,  люди  бегали
взад-вперед  с  бесцельными  поручениями,  делая   грязную   жижу   совсем
непролазной. Грязь и влага покрывали все, пропитав плащ Руди и  одежду,  и
залепляли грязные сгрудившиеся кучки подавленных беглецов,  которые  мокли
под дождем в отчаянии. Даже Алвир,  уверенно  прокладывавший  себе  дорогу
среди них, оказался сплошь забрызганным грязью.
     К полудню площадь превратилась  в  месиво.  Смешались  люди,  вещи  и
импровизированный транспорт.  Дети  отставали  от  родителей  и  терялись.
Убежавших свиней приходилось  ловить  среди  телег,  связанных  лошадей  и
личных вещей, опрокидывая все на бегу. Разношерстная  толпа,  состоящая  в
основном из многодетных семей и челяди,  ругалась  и  размахивала  руками,
спорила, идти ли на север, в Убежище наместника Херла Кингхеда, на  юг,  в
Ренвет в горах, вслед за Алвиром и  Регентским  советом,  или  дальше,  за
перевал Сарда, в  Геттлсанд,  под  угрозой  нападения  Белых  Рейдеров,  в
убежища наместника Томека Тиркенсона. Руди  видел  Тиркенсона,  огромного,
покрытого шрамами и уродливого, бранившего своих спутников такими словами,
от которых и у погонщиков волов завяли бы уши.
     Сам Руди мог бы покинуть город за пару минут. Он  набрал  кое-что  из
теплой одежды - коричневую тунику, рубашку, бриджи и  ботинки,  домотканый
плащ, который оказался слишком велик, и пару перчаток, вышитых  золотом  и
украшенных изумрудами. Свою калифорнийскую одежду он сложил в сумку вместе
с бритвенными принадлежностями, позаимствованными, как и все остальное,  у
тех, кто не пережил прихода Тьмы  в  Карст,  американским  ножом,  роговой
ложкой и большим  голубым  пластмассовым  гребнем.  Непривычный  вес  меча
оттягивал его бедро.
     Опершись плечом о высокое колесо телеги, дрожа от ветра, который  нес
дождь и трепал темные  деревья,  видневшиеся  над  черными  остроконечными
крышами,  он  обозревал  хаос  перед  собой.  Перепачканные  грязью   люди
торговались за место в повозках, вязали огромные узлы на спинах мулов  или
грубых тачках или повозках, спорили о том,  что  взять,  а  что  оставить.
Глядя на них под обжигающим лицо ледяным ветром, он  вспоминал  Калифорнию
так, будто вся жизнь там происходила с кем угодно, только не с ним.
     - Вот, - раздался хриплый голос Ледяного Сокола.
     Он повернулся и  увидел  высокого  капитана,  показывавшего  Джил  на
маленький караван повозок, выезжавших из дворца Джованнин, примыкавшего  к
Церкви на другой стороне площади. Монахи  в  красных  одеждах  под  личным
руководством надменной аббатисы нагружали две из них ящиками, которые были
наполнены явно чем-то тяжелым.
     - Мне  кажется,  это  яркий  пример,  -  продолжал  стражник.  -  Они
утверждают, что трудятся над спасением душ,  но,  судя  по  всему,  что  я
видел, лишь собирают десятину и хранят записи о том, скольким  владеют,  и
что души, появившись на свет, были крещены,  исповеданы  и  отпущены.  Как
скряги, считающие золото. Убегая, они скорее возьмут бумаги, чем пищу.
     - О_н_и_? - удивленно переспросила  Джил  и  посмотрела  на  высокого
юношу с неестественно белыми косами. - Ты не исповедуешь религии?
     Презрительное фырканье было единственным ответом.
     За повозками  Церкви  люди  Алвира  и  остатки  великих  Королевства,
казалось, жонглировали китайским огнем на ступенях Городского  Зала.  Руди
увидел Альду, сидящую там на передке одной из повозок, завернутую в черный
мех  и  выглядывавшую  из-под  развевающегося  капюшона.   Она   укачивала
завернутый в полу огромный сверток темных свисающих одеял,  в  которых  не
было ни намека на круглое розовое лицо Тира.
     Медда, чье круглое лицо опухло от слез, влезала наверх, чтобы  занять
место рядом с королевой. Альда повернула голову,  ее  взгляд  скользил  по
толпе. В сумятице она встретилась глазами с  Руди  и  быстро  отвернулась,
будто стыдясь, что заметят направление ее взгляда.
     За ней Бектис влезал на другую повозку, его узкое лицо было обрамлено
воротником из дорогого  куньего  меха,  он  безучастно  смотрел  вниз,  на
облепленные грязью башмаки.
     Потом кто-то стал  отдавать  приказы,  резкий  властный  голос  Януса
возвысился над ревом низвергающегося дождя и шумом споров и приготовлений.
Алвир появился из-за Городского Зала верхом на тонконогой  гнедой  кобыле.
Его огромный плащ развевался на ветру, когда  он  наклонился,  чтобы  дать
последние  наставления.  Стражники  пытались  построиться  в   линию,   но
получился лишь рваный двойной ряд по обе стороны от повозок канцлера. Люди
на площади, подобно кипящему  пестрому  вареву  в  котле,  поодиночке  или
парами, семьями, кланами подбирали свои пожитки и тянулись  к  стражникам.
Те, кто не готов был выступать,  все  еще  собирались  в  спешке,  надеясь
догнать остальных по дороге. Какова бы ни была их  конечная  цель,  север,
или Геттлсанд, или Ренвет, держаться вместе  с  вооруженным  конвоем  было
безопаснее, чем отправляться в этот долгий путь в одиночку.
     Руди был немного удивлен масштабом  образовавшейся  толпы.  Отдельные
семьи брели сзади и по бокам главного ядра королевских повозок  со  своими
птицами в клетках и лающими собаками, свиньями и козами; удивительно,  как
много семей смогли удержаться вместе в хаосе последних нескольких  недель,
хотя многие из них, как знал Руди, потеряли своих близких. Отцы  и  матери
несли поклажу, старшие дети - тех, кто был мал и не  умел  ходить,  другие
гнали скот, который смогли сохранить или просто подобрать. Там было немало
почти древних старцев. Руди удивлялся, как иные из них  смогли  достаточно
быстро бегать, чтобы спастись от Тьмы. Но они  были  тут,  опирающиеся  на
палки или на плечи своих внуков и  правнуков,  беседуя  друг  с  другом  с
невозмутимым  спокойствием  людей,  которые  давно  перестали   удивляться
превратностям судьбы.
     Забрызганный грязью старик с тяжелым узлом и толстым дорожным посохом
столкнулся с Руди, когда они проходили мимо последних окраин города. Тропа
была затоплена коварной скользкой черной грязью. Нога Руди  скользнула  на
его ногу, и сильная рука подхватила Руди под локоть.
     - Вырежь себе посох в лесу, - посоветовал знакомый скрипучий голос, -
дорога будет не легче, когда мы доберемся до гор вокруг Ренвета.
     - Это те же горы, к  которым  мы  идем,  -  спросил  Руди,  осторожно
двигаясь вслед за колдуном, - или другие?
     - Другие, - ответил Ингольд. - Мы идем по Большой Южной Дороге из Гея
и проследуем по ней вниз  по  долине  Бурой  Реки,  текущей  через  сердце
Королевства. Ее пересекает дорога на перевал Сарда, дальше  мы  пойдем  по
ней вверх в Большие Снежные Горы через огромную горную  цепь,  разрезающую
Королевство, земли Воса, надвое, отделяя речные долины от равнин и пустыни
Геттлсанда. Ренвет лежит выше перевала Сарда. Смотри под ноги.
     Руди ковылял по скользким желтым осенним листьям  вдоль  безжизненной
полосы черных зыбучих песков. Дорога из  Гея  в  Карст  была  выровнена  и
проложена так, чтобы быть легко проходимой в хорошую погоду, но постоянный
приток беглецов и  вдобавок  к  тому  дожди  превратили  путь  в  коварную
расплескавшуюся реку жидкой грязи. Те беженцы, которые покинут Карст после
полудня, должны будут брести вброд всю дорогу до равнины.  Руди  посмотрел
на темные, окутанные туманом серые деревья  и  представил,  на  что  будет
похожа эта земля для тех, кто  завязнет  на  дороге,  когда  стемнеет.  Он
вздрогнул.
     - Это далеко? - внезапно спросил он. - Сколько ночей мы  проведем  на
открытом воздухе?
     - Около ста семидесяти миль,  -  ответил  Ингольд,  пробираясь  через
сырой кустарник на более твердой земле по обочине.  -  Восемь  или  десять
ночей, если продержится хорошая погода и река Эрроу не  слишком  поднялась
на переправе.
     - И это вы называете хорошей погодой? - проворчал Руди. - У меня  зуб
на зуб не попадает все то время, что я  нахожусь  здесь.  Хоть  бы  одежду
просушить...
     Ингольд вытянул руку,  и  дождь  собрался  маленьким  озером  на  его
мозолистой ладони.
     - Могло быть много хуже, - тихо сказал он. - Последние десять  лет  у
нас были сильные ветры со снегопадами в горах, заставившие Белых Рейдеров,
варваров равнин, нападать на наши поселения из одного только  голода.  Эта
зима, судя по всему, будет еще хуже...
     - Фантастика.
     - Зато Дарки реже нападают в плохую погоду. Сильные ветры,  проливные
дожди или  снег,  похоже,  держат  их  под  землей.  Так  получается,  что
некоторые блага или несчастья приходят по очереди.
     - Прекрасно, - сказал Руди без энтузиазма, - у нас есть  выбор  между
Дарками или воспалением легких.
     Старик поднял брови, усмехаясь.
     - И что бы ты предпочел?
     Они свернули с перекрестка, как в свое время  Джил,  и  ржавые  леса,
казалось, расступились, открыв  за  ними  туманную  золотистую  равнину  и
полускрытый в перламутровом тумане над рекой разрушенный город Гей.
     Привыкнув к мегаполису Лос-Анджелеса, Руди посчитал этот город  очень
маленьким, но со своим лицом, со своей архитектурой и  даже  роскошью.  Он
восстановил его мысленно, представив крыши на  обгорелых  стенах  домов  и
листья на сером кружеве голых веток. Руди вспомнил, как тихий мягкий голос
Минальды  печально  произнес:  "Теперь  я  вспоминаю  его  во   всей   его
красоте..."
     В задумчивости он какое-то время стоял, глядя на серебристо-оранжевый
пейзаж, пока стихающий шум за ним не дал ему сигнал, что конвой прошел,  и
Руди ничего другого не оставалось,  как  вернуться  обратно  на  дорогу  и
догнать остальных, прокладывая себе путь через  месиво  черной  грязи,  на
которой редкие белые птичьи  перья  казались  хлопьями  выпавшего  первого
снега.
     Новые беженцы присоединились к ним на  равнине  у  стен  Гея.  Трасса
Карст -  Гей  пересекала  Большую  Южную  Дорогу  в  нескольких  милях  от
многочисленных башенок городских ворот, в огромном вытоптанном круге среди
высохшей травы. К северу от перекрестка маячил  Холм  Треда,  названный  в
честь какого-то героя древних  войн,  -  единственный  выступ  на  плоской
земле.
     Караван был встречен пестрой толпой беглецов из Гея, более смелых или
же наоборот - глупых или тяжелых на подъем,  которые  упрямо  не  покидали
разграбленных обломков столицы, надеясь, что авось опасность как-нибудь да
минет их. Они были намного лучше обеспечены едой и тяжелее нагружены,  чем
те, кто бежал в Карст неделей раньше, лучше одеты,  ехали  на  повозках  с
мулами и лошадьми, вели коров,  свиней  и  кур,  несли  огромные  сумки  с
книгами, деньгами, запасной одеждой и фамильным серебром.
     - Где они взяли коров? - спросил Руди у Джил,  которая  в  это  время
совершенно случайно оказалась рядом. - Ей-богу, не  держали  же  они  всех
этих животных в городе.
     Джил сказала:
     - Люди в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго держали коров и свиней до 1890-х.
Как ты думаешь, откуда в городе берется молоко?
     Когда  две  толпы   смешались,   он   услышал   гул   голосов   вдоль
увеличившегося каравана.
     - Это  действительно  Ее  Величество?  Она  жива  и  здорова?  И  Его
Высочество?
     Люди благодарно крестились и  вытягивали  шеи,  чтобы  посмотреть  на
королеву.  Будучи  не  особо  образованным  американцем,  Руди  ожидал  от
подданных монархии страха или возмущения по отношению  к  тому,  кто  имел
столь безграничную власть над ними,  и  ему  было  удивительно  видеть  то
почтение, которое они  оказывали  Альде  и  Тиру.  Он  вспомнил,  что  она
говорил